***
Алекс не нашел причин, почему бы не мог посмотреть квартиру, и во втором перерыве того же дня сообщил Люку об этом. Конкордский университет предоставлял преподавателям жилье на своей территории, и его финансирование было ответственностью высшей администрации, а потому проблем с отоплением, светом или ремонтом почти никогда не возникало. Минусов в таком варианте не было, на первый взгляд. Но зная отца Люка и видя, насколько вприпрыжку сам Люк бежит за ключами, Лендер услышал неопределенный скрежет на дне сознания, словно здесь могло таиться что-то, что он упускал. Он ожидал увидеть за темно-коричневой крашеной дверью совершенно что угодно: зверинец, барахолку, тайную лабораторию. Но увидел обычную прихожую. По словам вахтера, профессор отсутствовал неделями, и это ощущалось в воздухе: войдя, парни подняли всю скопившуюся пыль, и она взмыла причудливыми формами под тусклым дневным светом. Дверь открылась тяжело, и заглянув за нее, Алекс понял, почему. Приемник пневмопочты был забит настолько, что клапан заржавел открытым, а на набросанных горкой тубах можно было разглядеть даты двухлетней давности. Несколько разных пар мужских туфлей, удивительно вычищенных и блестящих, скопились у выхода с другой стороны, а через обитый гобеленом стул на кривых ножках перекинулся тонкий кашемировый шарфик изумрудного цвета. Бросили его так же небрежно, как и все прочее в холле, как и мелочь на тумбе — несколько монет упало и закатилось под стул. Все выглядело так, словно кто-то безумно торопился и бросал вещи на ходу, а потом забыл за ними вернуться. Люк, заметив этот беспорядок, отчего-то стал сначала собирать монеты под тумбой одной рукой, второй рукой стянул и запрятал за свой пиджак шарфик, делал это суетно, протирал голой ладонью поверхности от пыли, торопился по какой-то причине. То ли от пыли, то ли от неловкости он постоянно прокашливался. Алекс равнодушно посмотрел на это и прошел дальше, ничего не говоря. В гостиной все обстояло не лучше. Она была довольно просторной, но совмещенной с личным кабинетом: напротив входа стояли длинные книжные шкафы, а стол перед ними был завален бумагами и книгами. На массивном, обитом каретной стяжкой кожаном диване валялся скомканный плед, повторяя спавшего на нем человека. На столе стоял стакан и пустая бутылка из-под алкоголя явно выше сорока градусов. Люк метнулся и туда, чтобы собрать все следы пребывания, хотя смысла в этом уже не было. Чтобы хоть как-то смягчить углы собственного стыда, он буркнул: — Мой отец — специфичный человек… — Почему? — безучастно спросил Алекс. Он не был уверен, не понимает ли или делает вид. Так или иначе, его это интересовало мало, потому он добавил еще вопрос, — Ты здесь не живешь? Больше похоже на утверждение. Очевидно, если бы Люка заботила чистота, он убрался бы раньше, да и слои пыли говорили о том, что здесь давно никого не было. Люк попытался что-то ответить, но вышло невразумительно и скомкано. Он подошел к дивану и стал складывать плед, лицо его мрачнело с каждой минутой, как они вошли, и сейчас уже даже Алексу стало понятно, что что-то не так. Но спрашивать о настроении он не стал, его больше интересовали другие вещи: — Если ты здесь не живешь, почему ты пригласил жить меня? Люк прижал рулет из пледа к себе и сел на диван, уставившись на паркетный пол «елочкой» перед собой: — Ты видел его мельком на лекциях, а вот он хорошо тебя запомнил. Мы сидели на террасе кафетерия на той неделе — где еще часть скамьи прогнила. Он принес с собой ваши домашние работы на проверку, мол, ему «нули аппетит нагоняют». Я и спросил за твои успехи чисто по-дружески… Алекс чуть подвис на этих словах. Он задумался, а могут ли «по-дружески» спрашивать не только друзья? Это могло оказаться обыкновенным речевым оборотом, как и слово «дружелюбие», которое можно применить и не только к тем, кто считает себя другом. Если же для того, чтобы по-дружески справляться о чьем-либо положении дел, необходимо состоять в тех самых дружеских отношениях, то значило ли это, что Люк по какой-то причине стал считать, что именно это с Лендером их и связывает? Меж тем Джерасс продолжал о чем-то говорить, и Алекс его прервал: — Ты считаешь, что мы друзья? По его интонации было трудно понять, зачем он задал этот вопрос, и потому Люк стушевался: — Да я спросил к слову, он же у тебя ведет, я помню. — Понятно. — топорно ответил Алекс, — Я дальше не слушал, что ты говорил. — А, — он чуть выдохнул, пока не вспомнил изначальный вопрос, — В общем… он считает, что ты крутой студент. Умный, в чем-то там разбираешься, я в этом ничего не понимаю… и я… — он говорил все тише и неувереннее, — …Решил спросить, сможем ли мы вместе жить здесь, раз ему квартира не особо нужна… он у Марты живет все равно… и знаешь, он согласился. Правда выделил, что только если ты здесь будешь тоже. Отец сочувствует тебе, знает, как в дормитории несладко. — Ага… — Алекс скептично приподнял брови, — Все логично, только проследить не могу, когда между нашим обедом и приходом сюда ты успел пообедать с ним и рассказать про ситуацию в общежитии. — Э-это было до того. — брови Лендера поднялись еще выше, и Люк выпалил, — Он битый час пялился на твои дурацкие записи с внеклассных занятий! Я не нашел ничего лучше, чем сказать, что оно тебе надо. — То есть, — лицо Алекса приобрело подобие иронии, хоть это и трудно угадывалось, — Ты воспользовался мной? Это было весьма рискованное мероприятие, потому что мы могли и не говорить об этом. — Ну извини! — он подорвался с места, — Я бы придумал что сказать, все равно все знают, что вы как в сарае живете! — …Ради квартиры. — добавил он для пущего эффекта. — Я же извинился! — Да мне абсолютно все равно. — он снова посерьезнел, и Люк напрягся, — …До тех пор, пока я буду тут жить. — Так ты согласен? — выдал он наконец. — Учитывая все условия, думаю, можно будет рассмотреть это как возможность… Восприняв это как «да», Люк вдруг расхохотался и побежал к выходу. Уже почти за дверями он понял, что до сих пор держит при себе плед, бросил его на тот же стул, где лежал кашемировый шарфик, и моментально скрылся в лестничных пролетах. Алекс не успел объяснить, что не уверен, уживутся ли они вместе, но решил, что если возникнет необходимость, дормиторий математиков его уже не напугает. В тот же вечер он пошел собирать вещи в общежитие. Также методично и компактно, проглаживая каждую вещь, несмотря на то, что ему требовалось нести их всего несколько десятков метров в соседнее здание. Рори не было, а потому Алекс мог разложиться и на его кровати тоже. Половина соседа, более хаотичная, словно две стороны абсолютно разных интерьеров чудесным образом соединили в одной комнате, не вызывала в Алексе желания убраться, скорее аккуратно избегать препятствий. Пожитков у Лендера было немного, не больше чемодана. Из дома он привез с собой пару твидовых костюмов, рубашки, личное полотенце и набор посуды; дело было не в его брезгливости или особенности этих вещей, но в привычке: привычка зачастую правила его буднями. Он ел и пил из одной и той же посуды годами, и нельзя сказать, что сошел бы без них с ума, но каждый раз усердно намывал их после, чтобы посуда служила как можно дольше. Рори Т. вбежал в комнату внезапно, нарушив тишину и тиканье часов, и стал искать глазами что-то. Из коридора послышались голоса, которые, судя по громкости, стояли прямо за дверью, а сам сосед как-то иначе, чем обычно, растрепался. Шепнув «ага!», Рори схватил конспекты со стола и почти уже выбежал, но заметил Алекса. Остановившись, он щелкнул пальцами в его сторону — что-то вспомнил — и сказал: — У тебя же есть тетрадь по дискретной? Можешь одолжить? — Зачем? — неучастливо осведомился Алекс, — Ты же на втором курсе. Рори временами — да что говорить, почти постоянно — выводила из себя дотошность соседа. Тот был странным и немного своенравным, а самому Рори не хватало сил и характера научить его студенческим порядкам. Приходилось подстраиваться. — Ладно, — он нерешительно, даже как-то двусмысленно для самого себя махнул рукой. Рори быстрым шагом направился за дверь, но вдруг споткнулся и приложился к косяку. Потирая лоб, он с шипением огляделся, пытаясь найти, что изменилось: около выхода стоял, а теперь завалился на бок обтянутый потертой саржей клетчатый чемодан. Подняв глаза с него на кровать, на лежащие на ней вещи, на Алекса, держащего в руке сложенную рубашку, Рори оценил ситуацию и предположил почти утвердительно: — Переводят. Удачи не получить комнату на этаже с трещиной в потолке. Я слышал, оттуда все бегут как крысы с корабля. Ему сделалось отчего-то грустно. Было ли дело в том, что Рори в целом не любил, когда что-то меняется и люди уходят, или в том, что Алекс казался ему не таким уж вредным, а часто и полезным человеком, но он вздохнул перед дверью. — Нет, это не перевод. — Алекс достал из шифоньера единственный теплый жилет и отряхнул, — Я нашел квартиру. Глаза соседа округлились, и он сильнее потер ушиб на лбу: — Это в городе, что ли?! Ну даешь! — он огляделся и вдруг захныкал как мальчик, стукнув свернутой в трубочку тетрадью по косяку, — Охренеть тебе там, наверное, да? А нам теплой воды до смены Совета не видать! Алекс пожал плечами и продолжил заниматься своими делами, явно не обращая на того внимание больше. Рори скрестил руки на груди и облокотился о стену, сраженный случившимся. Нельзя сказать, что он завидовал, но сам поворот вдруг открыл в нем такую бурю чувств… До сих пор ему не приходило в голову, что можно уехать из общежития. Просто уехать. Потому что не нравится. Потому что условия непростые. Это казалось такой мелочной причиной, что Рори отмахивался от нее, как от блажи. Все терпели, никому не нравилось. А этот странный первокурсник просто решил уйти — это было почти возмутительно. Он снова посмотрел вокруг. На продуваемое окно — Рори точно знал, с какой стороны его нужно заткнуть старым шарфом зимой, чтобы не простыть за ночь; на стол, которому он в прошедшую весну сам подпилил ножки так, чтобы было удобно обедать с кровати… Рори ведь всегда приходил обедать сюда. И от корпуса недалеко. Он помотал головой: нет, он точно не станет переезжать. Столько мучений, долго привыкать. Нигде не лучше, везде свои проблемы. Алекс закончил укладку вещей, педантично расправил лацканы пиджака, наклонился к чемодану, прихватил его за ручку и мельком глянул в сторону теперь уже бывшего соседа, который лениво следил за ним взглядом, словно прирос к стенке: — Ты за годы здесь всяко президента переживешь. — он посмотрел на скрученные мятые листки в его руке, — Не видел мои конспекты по анализу? — Не представляю даже, как они могли бы выглядеть. — ответил тот неразборчиво себе под нос и вывалился за дверь, явно более меланхоличный, чем несколько минут назад.***
То самое чувство, на котором поймал себя Алекс, ища подвох в сложившейся ситуации, настигло его катарсисом в первую же неделю совместной жизни с Люком. Как уже было отмечено, и Люк, и Алекс были весьма странными молодыми людьми. И когда Лендер жил вместе с Рори, тот уравновешивал его поведение, периодически прогибаясь и заполняя собой пустоты, созданные несхожестью их «пазлов», где один был жестким и ровным, а второй — мягким и перетекающим; теперь же грань второго, Люка, представляла собой набор абсурдных впадин и выступов, а временами даже завитков, которые со скрежетом и царапинами сталкивались с жесткостью Алекса. Между ними не было клея умеренности, и их быт превратился в дурдом. Начать стоило с того, что Раум — именно так звали Джерасса-старшего — вовсе не покинул свое место жительства навсегда, как сообщил вахтер. Он имел привычку возвращаться, чтобы забрать какую-то безделицу или же наоборот, скинуть ненужное и снова ускакать в одном ему известном направлении. Он пришел в пятницу, около двух часов после полуночи. Вернее сказать, ввалился, придерживаемый той самой Мартой, опьяненный, но ничуть не забывший, что теперь здесь живут люди — просто он посчитал, что в этом поступке не будет ничего такого, ведь они пришли «на секундочку», заберут что нужно и уйдут. В действительности так и произошло. Однако сама ситуация расстроила Люка больше, чем следовало, и он, сначала приговаривая «подумаешь» и «ну и плевать», в итоге почти расплакался по непонятной Алексу причине и проговорил на эту тему с ним до самого утра, сидя на краю дивана, где Лендер спал. А у него был режим сна, и нытье Люка вызывало плохо скрываемое раздражение, которое тот не замечал, пока Алекс и потребовал, чтобы он ушел. Они не разговаривали весь следующий день. Продолжить можно тем, что Люк, сам ранимый к чужому непониманию, сочувствием отличался мало и с личными границами был не знаком. По вечерам он включал радио с известной станцией и громко покрывал обсценной лексикой макет, который собирал в гостиной. Личных границ в этом не было как минимум потому, что гостиная с самого начала стала как бы «комнатой» Алекса. Менять ее он не хотел, потому что в спальне, где жил сам Люк, было только одно, и то, неправильно расположенное, по представлениям Лендера, окно. Чтобы спастись, Алекс попробовал прочертить границу мелом, за пределами которой не было бы никаких скребков, напильников, стамесок, кистей, картонок, форм для гипса и кусков глины. Люк как будто бы воспринял решение, но забыл об этом в течение часа. Были и плюсы — Люк любил готовить и по личному пожеланию занимался этим постоянно. Они перестали ходить на обед в кафетерий, только если Джерасс не желал получить очередной выпуск «Виспера» или набрать бесплатных салфеток. Но более ничего приятного непосредственно в новом соседе Алекс найти не мог. И все же оставался с ним, не вдаваясь в глубинный анализ, что удерживает его здесь, а потому решил взять ситуацию под более жесткий контроль. К концу недели Алекс усадил Люка выслушать все правила и предложения, который он собирается ввести в их быт. Они были, по представлениям Лендера, весьма вольными и разумными, такими, чтобы их был в состоянии соблюсти и Люк, который, также по его мнению, отличался безволием и спонтанностью поведения. Он провел за составлением списка полтора часа прошлого вечера и был готов представить их соседу. И тем не менее на третьем пункте Люк гневно подорвался со стула, так, что тот беспомощно завалился, и крикнул, указывая худой и острой рукой в сторону двери: — С такими пожеланиями пойди и стань президентом Совета, у него есть своя комната! Целая комната, где он может делать все, что захочет! А я это даже слушать не хочу, может ты меня еще математику учить в качестве утренней разминки заставишь?! Алекс завис, держа бумажку с правилами проживания в руках. Люк поначалу остался доволен воспроизведенным эффектом и стал прохаживаться вокруг, по-хозяйски расставляя предметы в том убранстве, которое считал нужным, и против которого также протестовал Лендер, но по прошествии нескольких минут ему стало тревожно от нависшего молчания. Он посмотрел на соседа, и когда их взгляды встретились, Алекс тихо и задумчиво спросил: — В действительности, президент владеет личной комнатой? — Да Пантократор помилуй, Алекс! — он кинул в него коробкой для фотографий, которую только что взял в руки, — Откуда мне знать? Лендер в такой же задумчивости сложил листок уголок к уголку и вышел из комнаты. Более он этой темы не поднимал, и казалось, что они на сколько-нибудь долго смирились с положением дел.***
Алексу были дороги его записи. Не сказать, что он чрезмерно увлекался ведением, нежели содержанием, но конспекты студента Лендера представляли собой кипу дотошно заполненных, уложенных в верном для него порядке и перевязанных веревкой книг с обложками разных цветов. Те, что успевал закончить, Алекс откладывал в нижний правый ящик, а новые доставал из нижнего левого. Так что если какой-то записной книги не хватало, это вызывало зуд в затылке каждый раз, когда он садился за стол. Записи, о которых он спрашивал Рори Т., так и не нашлись, и с этим было необходимо покончить. Он отправился в комнату бывшего соседа с четкой целью найти свои записи, даже если придется передвигать мебель, что Алекс в силу габаритов мог себе позволить. Но, поднявшись на этаж, он обратил внимание на шум — кажется, в той комнате уже были гости. Лендер не хотел встречаться ни с кем лишним сегодня. Но, раз у него было стойкое намерение, он одернул первое желание переждать и коснулся ручки. Услышав шум за дверью, он все же убрал руку. Одноклассника Алекса в родном пригороде звали Максимиллиан. У него было много одноклассников, порядка двадцати-двадцати пяти (он не считал точно) человек, но их имена и лица мешались в кучу. А вот лицо Максимиллиана и его имя он запомнил навсегда. Это был невысокий мальчик, внешне чистая копия своего отца, в аккуратно подшитых брюках и почему-то синих туфлях. Ему наверняка нравились его туфли, потому как он носил их почти каждый день. Алекс знал это, потому что не раз натыкался на них, ища по земле свои очки. «Ой, промазал, они в другой стороне!» — весело улюлюкал Максимиллиан где-то над ним, пока он щупал песок школьного двора. Лендер не был романтичного настроения по поводу общества и не задавался вопросом, чем мог бы заслужить ежедневные издевательства. Он знал, что заслуживать необязательно, достаточно попасться на глаза. Так было с другими, так стало и с ним. И когда в средней школе Максимиллиан вытряхивал его сумку и подстрекал мнимых друзей сбивать с Алекса очки, он говорил именно те слова, что сейчас послышались за дверью комнаты в дормитории математического факультета: — Мы же просто шутим! За дверью послышался грохот. Незнакомые голоса комментировали находки в шкафах, развлекая друг друга примитивными шутками, голос одного из них, хриплый и чуть низковатый, обращался к Рори. Но самого Рори слышно не было. Значит, это было не в первый раз. Каждый, кто сталкивается с приставаниями на ежедневной основе, рано или поздно устает обороняться и язвить в ответ, так что остается только каменеть, словно убогая игрушка, и ждать, пока мучителю не надоест теребить его. Это частый совет равнодушных родителей и воспитателей. «Не обращай внимания, ему станет скучно». Он не работает. Алекс неожиданно для себя с силой дернул ручку и распахнул дверь, попутно вытянув паренька, стоящего на стреме и придерживавшего ее все это время. Перед ним развернулась почти художественная сцена. По всему полу были разбросаны листы и учебники, формируя своеобразную волну-поток, так что можно было определить, откуда их вывалили. Рори висел на одних грудках своего свитера, придерживаемый руками довольно крупного парня в черном шерстяном пальто, явно не купленном, а пошитом точно по его плечу. Сам мучитель, светловолосый и чуть кудрявый, надменно-возмущенно уставился на Алекса. Он не успел оглядеться по сторонам, чтобы посчитать остальных, но по свободному пространству в комнате мог предположить, что их двое. Другой совет, который давали невнимательные родители, чаще отцы, звучал как: «Защищайся». Он тоже не работает. Как минимум потому, что обычно число издевающихся больше, так как иначе трудно организовать травлю вместо равного боя. И пока жертва защищается от одного, его обязательно сзади толкнет другой. Так что, как говорил великий, если бой неизбежен — нападай первым. Алекс выпал вперед и с приличной силой вдарил богачу по лицу, так, что тот потерял равновесие и припал к столу. Рори безвольной куклой повалился на кровать и тут же попытался улизнуть, прижав голову, в сторону Алекса. Вот теперь шансы резко уравнялись, по крайней мере морально. Один из «приспешников» тут же выбежал в коридор. Хруст под костяшками придал Лендеру уверенности, и он пнул второго парня под коленкой, так что тот моментально скрючился, схватившись за ногу. Перед Алексом, неказисто брошенная на кровать, лежала записная книга с темно-зеленой обложкой. Его записная книга. Она явно выбивалась из общего потока вывалившихся конспектов, очевидно, что ее кинули отдельно. И Алекс сделал весьма обоснованное предположение, вспомнив их с Рори разговор недельной давности. «У тебя есть тетрадь по дискретной?» — «Не видел мои конспекты по анализу?» — «Даже не представляю, как они могли бы выглядеть». Богач в черном пальто наконец поднялся и вдруг взвыл: — Да как ты посмел?! Урод, ублюдок, ты кто такой вообще?! — с каждым словом он кричал все громче, и его до того хриплый баритон вдруг преображался в почти поросячий визг. Алекс слушал мало. Он подобрал свой конспект и пытался сообразить, кто они могли бы быть. Математический факультет — навряд ли, их выдавало полное незнание основ матанализа. К тому же, факультет был небольшой, и если бы здесь учились некто вроде них в черных пальто, Алекс непременно запомнил бы. Но другие факультеты не могли бы пройти в здание. Если только… — Президент тебе лично башню снесет, обносок! — все еще не унимался богач. Член Совета. Лендер подтянул очки ближе к переносице и посмотрел на визжащего оппонента по-новому, с определенным интересом. Тот раскраснелся и стал похож на озверевшее животное, явно не привыкшее получать отпор. Алекс схватил его за рукав, услышал треск по шву, внезапно приятный уху, и дернул того в сторону двери. Богач наконец полностью пришел в себя и захотел было оттолкнуть его, но Лендер для надежности ударил его кулаком в живот и вытолкнул за пределы комнаты, пустив ему вдогонку второго, что до сих пор не мог встать на больную ногу. Дверь громко захлопнулась. Алекс щелкнул ключом в замке и обернулся к Рори. Шум за дверью постепенно стихал, потому как пришедшие не горели желанием оставаться там и, уходя, бросали угрозы по всему этажу. Вот уже воцарилась тишина, а бывшие соседи все молчали. Рори хотел бы что-то сказать, но перебрав и не найдя подходящих слов, просто осел на кровать и уставился на обшарпанные половые доски. Алекс прошел мимо него, взял стул, который успел снести парень в черном пальто, и перевернул спинкой вперед, по-хозяйски оседлав его. В комнате, где старые часы свалились после потасовки со стола и перестали тикать окончательно, было так тихо, что Рори слышал, как сглотнул Лендер, сверля его привычно безразличным, холодным взглядом. Становилось некомфортно. Алекс вдруг спросил: — И как долго это длится? — С прошлого года. — пусто ответил Рори. — Почему я ничего не знал? Рори молчал. Алекс вздохнул и размял кисть, которая теперь начинала ныть после драки — все ж махать голыми руками он не привык и точно не надеялся в вузе. — В краже не было никакой необходимости. Ты мог сказать сразу, и произошедшего бы не случилось. Сосед так и не поднял глаз и продолжал упорно молчать. Алекс слабо представлял, какие причины могли бы заставить его терпеть это. Члены Совета пристали к первокурснику математического, потому что он мог выполнить для них задание? Но и старшие курсы могли, и будучи честным, Алекс не заметил разницы между Рори и другими в особой физической слабости или нерешительности. Почти все здесь были такими. Было непонятно, зачем Совету на тот момент, годичной давности, первокурсник Рори. Чуть подумав, Алекс вдруг пристально посмотрел на соседа и спросил неожиданно тихо и гробово, или Рори так показалось: — Ты ведь сам предложил им свои услуги? В ответ снова молчание. Он лишь подвигал желваками и продолжил ковырять ногтем узелок на пряже свитера. Алекс кивнул самому себе и отвел взгляд, озвучивая вывод: — И они согласились. Ты попросил что-то взамен, условную глупость, до которой мне нет дела, но стоило тебе перевестись на второй курс, и их программа перестала совпадать с твоей. А они скидывали на тебя все больше чужих заданий. Откуда взять время? Но ведь я учусь на первом курсе, и мои записи пока совпадают с нужными материалами. Но мне нельзя сказать, осужу — или хуже того, попрошусь в долю. И ты молчал и воровал мои конспекты. Алекс встал и толкнул стул к письменному столу. Он решил не помогать Рори с уборкой — сам справится. Его задача была выполнена, так что он мог уходить. Перед выходом он предупредил Рори, что Совет больше не придет, но и своих прошлых преференций он будет лишен. Если у него какие-то были. Он тихо закрыл дверь и ушел. По дороге в корпус преподавателей Алекс подумал, что если за этот год жизнь Рори никаким образом не стала выделяться на фоне других, он, вероятно, попросил обычные деньги. Вряд ли это была большая сумма, учитывая, что его работу мог выполнить кто угодно еще. В том числе и Алекс. А о чем бы попросил он у Совета, если бы не вывихнул челюсть одному из них?***
Теперь, как сам Лендер думал, ему уже об этом не узнать. Поборники чести и личной репутации обычно приходят за реваншем, так что он ждал, когда к нему подойдет незнакомец, каждый раз, выходя в библиотеку, кафетерий или двор кампуса. Но даже спустя пару дней все оставалось как прежде, и другие студенты не оборачивались на него как на предмет слухов. Люк не всегда успевал готовить ужин, так как вписывал свое имя во все художественные проекты факультета искусств. Он пропадал в актовом и спортивном залах, возвращался весьма поздно, забывал есть, и Алексу приходилось ужинать одному. В такие моменты к нему возвращалась неясная тревожность, а потому он ждал позднего времени перед самым закрытием кафетерия, чтобы поесть в одиночестве, и даже тогда выходил на застекленную террасу, чтобы не чувствовать присутствия работника кассы. Было около восьми вечера. Стеклянная дверь была открыта и впускала прохладный ветерок позднего сентября, поддувавший у щиколоток, а также редкие звуки двора. Глухие вскрики из комнаты одного из общежитий, чье окно сверкало перебивчивым светом, вскоре вызвали на себя коменданта, чьи шаги также можно было услышать. И все снова стихло. Пока ел, Алекс выложил перед собой раскрытый задачник по логике и пачку сигарет, которые хотел закурить после. Это был скорее сборник занимательных историй для развлечения, чем полноценный сборник задач, и он пользовался странной популярностью в университете, так как сразу после получения Алекс потратил некоторое время, чтобы стереть чужие рассуждения и разгадки на полях. В конце приводились ответы, но туда он еще ни разу не заглядывал. С переездом в профессорский кампус стало проще с сигаретами: в корпусе не было комендантского часа, и Люк, ездивший за материалами в город, успевал приехать на последнем электробусе и привезти несколько табачных блоков, так что экономить больше не приходилось. Ежедневно Алекс нуждался в двух пачках, а если не успевал поесть в середине дня — и того больше. Так что запрет на курение в разных местах стал со временем формальностью, а уж после восьми вечера всем становилось не до этого. Он старался есть быстро, чтобы успеть вернуть посуду столовщику до того, как тот решит закрываться. Прикончив свой банальный ужин, Алекс ушел в помещение кафетерия, а вернувшись, обнаружил что-то неясное и по-своему возмутительное. На террасе погас свет, его намеренно выключили, а на месте, где ужинал Лендер, кто-то сидел. Темная фигура, скрытая тенью ползучих растений. Незнакомец, еще миг до этого увлеченно листавший задачник, увидел Алекса и закрыл его, спокойно и аккуратно. — Что же вы, — послышался масленый, грудной голос, — Здесь курить запрещено. Он взял со стола пачку и игриво махнул ей Алексу, после чего отодвинул пальцем крышку и вынул сигарету. Лендер подошел ближе, поддавшись сначала желанию остановить наглеца, раз он прикасается к его вещам — чужим вещам, — но теперь он был скорее заворожен необъяснимой дерзостью этого человека. Вблизи стали видны его черты, на которые падал свет уличного фонаря сквозь оплетавшую листву: кожа, бледная и тонкая, как шелковый тюль, под которым можно было увидеть странное свечение и сплетение голубых сосудов в висках; странный, пробирающий взгляд — и искрящийся заигрыванием, и странно впивающийся в Алекса, следящий; тонкие губы, чуть треснувшие от холода — как легко он был одет! — в еле заметной насмешке; худые пальцы с чуть длинными ногтями, удерживающие его, Алекса, сигарету. Невиданный нахал. Незнакомец улыбнулся, и взгляд стал походить на лисий прищур. — Зажигалки не будет? — он вложил сигарету в зубы, и те под тусклым фрагментарным светом показались Лендеру звериными клыками. Алекс нахмурился и постарался показать всем видом, что ему неприятен незваный гость, но сдался под этим пробирающим взглядом и достал из нагрудного кармана зажигалку. Он протянул ее молодому человеку, но тот лишь чуть наклонился вперед, продолжая держать сигарету в зубах и не отводя взгляд. Алексу пришлось поджечь ее самостоятельно. Незнакомец затянулся, выдохнул небольшой клубок дыма, который почти сразу же улетучился, и довольно отклонился назад, как бы приглашая взглядом Алекса сесть напротив. Лендер потерял последнее желание ему сопротивляться. — Меня зовут Кэмерон. — он как-то медленно оттянул ворот рубашки, привлекая неосознанное внимание Алекса к шее, и вгляделся в его лицо. — Никогда не слышал. — Лендер поймал свой взгляд, постарался отвести его и вдруг начал говорить так же вкрадчиво и негромко. — Это славно. — Кэмерон победно улыбнулся и чуть расслабился в осанке, — Хотел выразить благодарность за мужество разукрасить лицо Инцитату, он слишком заигрался в старосту даже для юридического. Я уже и сам почти был готов… — после этих слов он тихо рассмеялся, словно это было глупейшим, что можно себе представить. Алекс скептически оглядел его руки, явно не державшие ничего тяжелее учебника. Вероятно, этот Кэмерон был оттуда же, откуда и тот богач, как выяснилось, с именем Инцитат. На воротнике сияли кристаллики булавки для воротника, цвета голубиной крови, а лицо его было выбрито так гладко, словно на нем никогда не росла щетина. Лицо… миловидное, и по всей манере было видно, что он знает о своей привлекательности, но что-то в выражении было сокрытое и неприятное. Лендер потянулся к книге и хотел было уже собираться уходить, оставив Кэмерону свои сигареты. Но тот поймал взглядом его жест и перехватил мысль: — Что читаете? — Сборник логических загадок. — холодно ответил Алекс. Ему ужасно не хотелось сотрудничать с человеком напротив, но он не мог заставить себя не отвечать на его вопросы. — О, — Кэмерон показался вдруг совсем дружелюбен, — Есть что-то интересное? Я люблю логические игры. — Эм… — Лендер помешкался, ему вдруг стало неловко, — Я помню только последнее. Здесь рассказывается действительная история тридцатилетней давности про двух туристов. Дело происходило в баре, где каждый из них заказал по коктейлю со льдом. Один выпил его залпом, а второй потягивал весь вечер. Первый остался жив, а второй в течение нескольких часов умер. Загадка простая, понадобилось около тридцати секунд, чтобы разгадать ее. Кэмерон посмотрел куда-то в сторону и задумчиво затянулся. Алекс старался на него больше не смотреть. Он еще не смотрел в конце учебника точный ответ, поэтому его вариант был всего лишь предположением, и тем не менее он был в нем уверен. — А в какой стране, говорите, было дело? Кэмерон снова почесал шею, и Лендер еле сдержал непонятное раздражение внутри — да почему он постоянно ее трогает? — Мединат Аль-Амин. И вот когда казалось, что оппонент отгадал загадку, он вдруг задал второй, совершенно нелогичный для Алекса вопрос. — Какого пола был умерший турист? Лендер нахмурился и раскрыл книгу, чтобы найти, есть ли такие сведения. Они были. — Женщина, но я не считаю, что это важно. — Ее отравили, пожалуй. В Аль-Амине жарко, в напитке наверняка был лед, причем отравленный. Он растял, пока она тянула, так что отравилась. Дозу не рассчитали. — Я почти согласен. — Алекс захлопнул книгу, — Только не считаю это умышленным отравлением: лед сделали из водопроводной воды, которая в странах того региона обычно изобилует опасными для жизни примесями. Я считаю, грязная вода — несчастный случай. — Возможно, — Кэмерон затянулся и, выдохнув, продолжил, — Вы были в том регионе? Знаете, чем он еще изобилует? — Не был. Чем же? Кэмерон выждал паузу, наконец докурил и придавил окурок к тыльной стороне столешницы, затушив; встал, расправил рубашку под черным костюмным жилетом; запустил в такие же черные и блестящие волосы руку, чуть встряхнул их и улыбнулся наблюдавшему за ним Алексу, словно собственному отражению в зеркале, наконец, заключив: — Торговлей людьми и их составляющими, если вы понимаете, о чем я… Что ж! — он протянул Алексу руку, — Было приятно с вами познакомиться лично, господин Лендер. Алекс инстинктивно встал, чтобы ее пожать, и вдруг оказался достаточно близко, чтобы уловить особенный запах этого человека. Немного острый, немного пыльный от сигарет, но за ним пряталось что-то обволакивающее, переливающееся, даже тяжелое. Его рука была одновременно и жесткой, и мягкой, и вся неопределенность в облике и поведении Кэмерона окончательно вымотала и запутала Алекса. Он не запомнил, в какую секунду Кэмерон ушел. И удивительно корил себя за невнимательность: ему хотелось узнать, откуда он взялся и зачем. Оставалось надеяться, что они однажды увидятся снова.