***
Кабинет президента Совета находился с угловой стороны здания и чуть выступал эркером над лужайкой. У окна эркера стояло спиной большое кожаное кресло, а перед ним тяжелый дубовый стол, обитый зеленым сукном по столешнице. Тенебра сидел, но на столе, скрестив руки и разглядывая вид за стеклом. Вдруг дверь за его спиной со скрипом открылась: — Смотри, что я тебе принесла. — это была мадам Бенегер из администрации. Тенебра только чуть повернул голову вбок, давая понять, что слушает. Бенегер поймала взглядом его бледную щеку и подумала, что ему стоит хоть изредка выходить гулять. — Ты выходил на улицу сегодня? — Сигареты забыл. — устало ответил он, — Так что там? — У тебя появился соперник! — весело воскликнула мадам Бенегер и положила лист с заявкой на стол около его бедра, — Какой-то парень пришел прямо к восьми утра и сказал, что хочет участвовать в выборах. — она развернула лист к себе, — Я посмотрела, на первый взгляд может пройти: тут и оценки, и научная деятельность… Тенебра медленно опустил глаза на бумагу. Его лицо оставалось безразличным, но можно было заметить, как стиснулись зубы. Тут же расслабившись, он поднял лист перед собой и задумчиво спросил: — Кто же осмелился?.. — вдруг найдя глазами строчку, он замер. Мадам Бенегер хохотнула, развернулась и пошла к выходу: — Не знаю, но я бы посмотрела, как ты хоть раз пошевелишься, чтобы снова занять нагретое место. Дверь за ней с хлопком закрылась. Тенебра продолжал смотреть на сепийное фото будущего кандидата, прикрепленное скрепкой к анкете. Губы президента растянулись в чуть заметной улыбке. Он вспомнил летнюю статью «Виспера», ту, которой почти удалось проникнуть заражением в сердце его самолюбия: «…За этим ли наш президент шел к университетскому Олимпу? Если так, то стыд должен был покрыть чумными струпами все аристократическое общество королевства. Но этого не произойдет, ведь президент Тенебра — нечто вроде magnum opus дворянского воспитания, то, чего они стремились достичь: могущественное, алчное, но малодушное существо». Президент более всего оскорбился последним эпитетом. Ему можно было вменить в вину и самоуправство, и неверное, по мнению толпы, распоряжение бюджетом, и он первым мог обличить отсутствие совести у самого себя, если бы считал это пороком. Но малодушие… В этом обвинять его было просто возмутительно. И более всего это возмущало от того висперовца, кого он знал лично, но не стал даже пытаться мешать его крысиной возне. Не потому что боялся или не мог. Тенебре просто претила роль крысолова. Единственное, чего президент не предвидел, — это то, что они найдут цивилизованный способ ему противостоять. Он предвосхищал бунты, забастовки, порчу имущества, нарушения дисциплины. Но то, что толпа выставит ему соперника, стало неожиданностью. Тенебра прочитал анкету снова: «Александер Маркус Лендер, студент первого курса математического факультета. Член мастерской при Конкордском студенческом театре…» — Бред… — он прыснул от смеха на последнем предложении. Графы научной и клубной деятельности были заполнены округлым, неразборчивым почерком, но при этом буквы были вдавлены в лист так, что можно было прощупать с обратной стороны, словно это писал очень сосредоточенный младшеклассник. — Нервничал, да? — прошептал Тенебра, улыбаясь все отчетливее. Вдруг ему подумалось, что все же дело было не во вдруг поумневшей толпе. Александер сходил за умного, но странного парня, и такие качества в совокупности обычно и рождали выскочек, по мнению президента. — Что ж, я вижу, ты наступил на грабли. Какое разочарование, они тебя все же натравили. — он прижал лицо на фотографии ногтем, — Не могу понять только, зачем тебе эти плебеи, ты же смышленный мальчик. Ах да… У Тенебры было всего два варианта, что же произошло. В первом случае Лендер был легкой жертвой манипуляций окружающих его людей, и тогда вывести его из игры до ее начала можно было за один прием. Во втором же случае в нем взыграло чувство справедливости к таким же, как он сам. Президент аккуратно положил анкету обратно на стол, встал и расправил лацканы пиджака. Ему было тошно при мысли о нищих студентах Конкорда. Отец рассказывал, что ранее здесь училась только элита страны, но с тех пор, как был избран социалистский премьер-министр, ввели квоты на «нищих и старательных», как их называл сам Тенебра. Он добился в этом году сокращенного приема по квотам. И уж точно не позволит им войти в администрацию. Дело не только в неприязни — Тенебра сделал слишком много, чтобы добиться своей должности. Никто бы не пошел на большие жертвы, поэтому никто более и не достоин занять его место. Он сыграет в выборы, но сначала предстоит узнать своего оппонента поближе.***
Александер не соглашался на приглашение в отель. Он в целом ничего не сказал. Но необходимость принять решение мучила его, гоняя то в кухню, то снова в комнату в бессмысленном хождении с сигаретой в руке. Наибольшее неприятие вызывал тот диссонанс приглашения на праздник во время объявления войны. — Но война и правда в другой стране, он прав… — неразборчиво выдал Алекс часть мыслей вслух. — Кто? — спросил Люк из другой комнаты. — Меня пригласили на Самониус в «Гранд Палас». Послышался глухой грохот, несколько шагов, и Люк показался перед Алексом, подбоченившись словно сахарница, а лицо его выражало смесь шока и напряженных размышлений, которых доселе словно не случалось. — Знаешь, Александер, меня смущает твое существование… — отведя глаза, он еще сильнее напряг лоб, цикнул, и вдруг выдал, — И знаешь, еще что? Иди. Поймав недоуменный взгляд Лендера, он повторил: — Я серьезно говорю, иди. Понятия не имею, кто тебя пригласил, но это отличная возможность разнюхать про своего соперника. Может, он пить не умеет или должен кому или пауков боится. Что угодно будет важно. Главное сам молчи как рыба, а то получится, что это глубина в тебя смотрит, а не ты в нее. Люк скрылся за дверным проемом, но вдруг снова выглянул в кухню с самым серьезным лицом: — Правда, есть одна проблема. Александер приподнял бровь. Люк трагично вздохнул: — Не обессудь, но ты одеваешься как дед, и тебе придется искать новый костюм. — Я не уверен, что это обязательно. — стушевался Лендер, — И я еще не решил, иду ли. — Тогда решай резче свою задачу тысячелетия, надо на электробус успеть в город еще. У Александера была легитимная причина явиться туда, ее только что подбросил Люк. Но собраний он не любил, точнее, был от них в совершенном раздражении: громкая музыка, без умолку болтающие люди вокруг, кто-то всегда норовит завести знакомство. Всем всегда казалось, что Лендера нужно обязательно втянуть в общую беседу и гогот, а в качестве причины они приводили неподвластную его осмыслению конструкцию: «А то что ты сидишь». Но теперь посетить мероприятие казалось необходимостью. Пугающей необходимостью самолично нарываться на общество Кэмерона, который снова возьмет его в оборот своим нелогичным поведением как тряпичную куклу. Дед говорил, что Алексу необходимо научиться отказывать, но отказать кому-либо в проявлении дружелюбия казалось немотивированной агрессией. И даже если Лендер понимал, что им манипулируют, он почти никогда не успевал вербализировать эти намерения, схватить человека за руку и спросить: «Зачем ты это говоришь?». Он боялся показывать свое непонимание незнакомцам, боялся показаться неловким и неправильным. То, чего никогда не боялась его мать, и то, за что поплатилась. Алекс решил, что пойдет. Пойдет как обычный человек, и даже попытается поддержать разговор в этот раз, даже если не любит эту пустую болтовню.***
На электробус они все же успели, хотя Люк уже собирался запрыгнуть зайцем на наружные ступеньки хвоста. Несмотря на то, что университет назывался Конкордским, сам город Конкорд находился в нескольких километрах от него, а дорога туда обросла промышленными предприятиями и электростанциями. — С тех пор, как почти все приборы стали электрическими, здесь понастроили этих пыльных гробов с вышками, — Люк ткнул в окно ногтем в облупившемся лаке уже плохо различимого цвета, — В моем детстве тут была роща. Конкорд был родным городом Люка Джерасса, а вот Алекс в нем никогда не был. У него не было привычки разглядывать вид за окном во время путешествий, так что он слабо представлял себе, куда они едут. Они вышли со станции в город. Шел мелкий снег, тотчас тающий о еще теплую землю. Было много улиц, и если Лендер не приехал с коренным жителем, то обязательно купил бы карту. Но улицы были узкие, некоторые такие, что в них с трудом разминулись бы два человека, а некоторые такие, что не прошел бы и один. Дома были старые, их построили еще в Средние века, и какие-то успели опустеть и развалиться, а какие-то пытались восстановить. Было много студентов, толпы молодых людей. Для них везде открывались заведения — такие, чтобы хватило денег, но яркие и глупые, которые бы привлекли внимание молодежи. Студенты ели, пили, болтали; те, что помладше, из колледжа, бегали по улицам и играли с мячами, ракетками. И только лица у взрослых были какие-то отчаянные. В мусорных урнах торчали скомканные утренние газеты, и кто-то подхватывал верхние, читал и запихивал обратно. Так же поступил и Александер. Из новостей — мобилизация и выражения патриотизма от директоров заводов, которые теперь переформатировались под новые производства. — Ничего особенного. — сухо заключил Лендер и кинул газету обратно в первую попавшуюся урну. — Да, я тоже слышал. Кстати, где ты был тем вечером? — Люк целенаправленно уводил его куда-то вглубь, — Моего отца не заберут, он вроде инвалид или что-то типа того, и, наверное, преференции преподавателя. Хотя я бы не прочь. — Это не мое дело и мне не особо интересно, но почему у вас такие странные отношения? Люк открыл дверь в какой-то магазин, и над дверью звякнул колокольчик. В помещении было слабое освещение, и стоял запах старости. — Здравствуй, Моррис! — крикнул куда-то в глубину коридора Люк. — О, здравствуй, Люк! — послышалось оттуда, — Ты за прожектором? — О! Ты хорошо напомнил, давай! Но я не только за ним, мы в вещевой отдел! — Хорошо. Люк юркнул по проторенной дорожке между стеллажей, прислоненных картин в рамах, кусков забора и прочего. Александер предположил, что это барахольный магазин. Под потолком висели разномастные люстры, на полках рядом стояли чайники, садовые гномы, отовсюду торчала разная утварь, висели шторы и гобелены, а рядом — брезент для укрытий. Алекс пошел за Люком, стараясь ничего не задеть. — Я думал, мы пойдем в магазин одежды. — А пару сотен соверенов ты с собой прихватил? — ответил Люк из-за угла, — Даже если да, покупать дурновкусный ширпотреб при наличии творческого ума гения ниже моего достоинства. О! Джерасс встал перед большим ящиком со старыми вещами и зарылся в нем по пояс. Лендер встал рядом и стал молча ждать. — А по поводу отца, — послышалось из-под тряпок, — Я его позор, понимаешь. Я, в отличие от тебя, математику вообще не секу, мне в жизни только геометрия пригодилась, и то, я прошу кого-нибудь еще в проекте это посчитать… А это ничего! — он отвлекся на рубашку, — На, подержи!.. Так вот. Я ушел в дизайн, потому что… Ну, ты сам видишь, я одаренный в этом плане, и ни на что большее не способен особо. И он меня за это презирает. Александер задумчиво посмотрел на нашивки задних карманов на джинсах Люка, но так и не придумал, что следует сказать. — Но это и не важно, потому что я придумал, что ты наденешь!***
Самониус изначально был праздником смены сезонов и урожая, но со временем приобрел более зловещий смысл. Древнее поверье говорит, что в ночь на месяц Самониос истончается завеса между нашим и потусторонним миром, и духи выходят на земную поверхность. В три часа ночи они собираются в свиту охотников, и сам Дьявол ведет их на демонических конях с собаками по свету, и каждого человека, ненароком встретившего их, забирают с собой. Потому в эту ночь принято наряжаться нечистыми силами, чтобы оставаться в безопасности, принятым охотниками за своего. Со временем в королевстве и много где еще серьезность этого действа была утрачена, а вот маскарадная часть осталась. И Люк подобрал Александеру соответствующий костюм. — Хватит хныкать, это последняя примерка, честно! Дай я только подколю. — Ты всегда носишь с собой портновские иголки? — прошипел Алекс, натягивая брюки за самодельной шторкой. — Не-а, тут лежали. Я ж не ты, чтобы все подряд с собой таскать на случай конца времен. В конце концов все мерки были сняты, вещи примерены и подколоты, и они расплачивались у кассы. Моррис оказался полноватым мужчиной лет сорока в таком же винтажном жилете, как и весь магазин. — Два соверена за вещи и семь за прожектор, — он вручил Лендеру замотанную в ткань длинную приблуду весом в несколько килограммов, и он удержал ее без всякого труда. — Как же я хорош, как же я хорош! — приговаривал Люк, доставая из кошелька купюры, — Видишь, ты мне должен всего два, а не двести. — А ты… сам бы пошел туда? — задумчиво спросил Алекс, словно не слышал. — Ага, конечно! Я с юристами на один гектар срать не сяду. Но тебе же все равно, верно? — он иронично улыбнулся. На станции они встретили Рори Т. Но когда подъехал электробус на университет, он отказался садиться с ними. Вид у студента был подавленный. — Мне сначала нужно съездить домой... — он теребил узелок своего свитера, — Сегодня утром моего старшего брата забрали на войну. Наверное, я больше не смогу продолжить учиться здесь. Переведусь поближе к дому, чтобы помогать маме.