Сдвиг по фазе

Странное ощущение никак не желало отпускать все это время. Ему бы остановиться, отстать, вернуться в привычной жизни, а он все пялился и пялился в бесконечность, словно бы ждал, когда она проглотит его. Словно бы желал этого. Иллюзорная шерсть дыбом вставала вдоль всего позвоночника, и будь у него хвост, он бы бился об ноги с такой силой, что все они оказались бы покрытыми синяками. ФБР топало за ним, вынюхивало, высматривало, и ощущение их пристальных взглядов оказалось настолько упоительным, что больше походило на наркотик. Если бы он и в самом деле желал убивать, он начал бы делать это вовсе не из-за назойливого желания смотреть, как жизнь покидает чужое тело. Не из-за упоительной власти над жертвой, страха загнанного в ловушку животного, отчаянных попыток выбраться, слез, истерик, уговоров, отчаяния, обреченности — всех тех желаний, которые переполняли его собственных жертв. Нет, лично он начал бы карьеру маньяка исключительно из жажды снова и снова чувствовать за спиной погоню, уходить от нее, возможно, попадаться ей. Держи под подозрением тех, кто вызывает меньше всего подозрений — вот главное правило, которое твердо знали все профайлеры, но которому до конца последовать так и не могли. Он успел подобраться к ним достаточно близко для того, чтобы наблюдать за их метаниями и неудачами, чтобы видеть, как громоздкая неповоротливая, погрязшая в бюрократии и интригах система подминает их под себя. Ему бы ликовать: наилучшее доказательство его правоты, правильности избранного им пути, способа очистить совесть, права жить на этом свете, обнимать своих мелких, строить планы на будущее — вот только почему-то вместо радости в душе, как клубок червей, росло и множилось скользкое отвращение. Они ведь почти добрались до него: он чувствовал их дыхание за своим плечом, его инстинкты кричали от ужаса, а разум пел от восторга. Еще немного — и они смогут встретиться лицом к лицу, быть может, им даже выпадет шанс объясниться. Ему очень хотелось знать, что они скажут в его осуждение, в свое оправдание, как станут защищать систему, допустившую, что все его жертвы в свое время от нее ускользнули. И станут ли — вот главный вопрос, который его по-настоящему мучил. Станут ли суровые глаза Хотчнера еще более печальными или на миг в них все же мелькнет понимание. Упоительный взрыв чувств оглушал его всего несколько часов, а затем все прекратилось. Сначала он даже не понял, что пошло не так, затем принялся разбираться. Миг величайшего триумфа сменился долгими мгновениями бесконечного позора, когда он понял, что все это время они работали не только над его делом, но и над файлом по-настоящему конченого человека. Умного, быть может, гораздо умнее, чем он сам, хитрого, изворотливого, наглого, самоуверенного — и совершенно конченого при этом. Он должен был вспомнить о том, с чего все начиналось, он должен был вернуться к сводкам, в которых только-только начинал копаться, но азарт погони начисто лишил его разума. Его противник, впрочем, тоже не был доволен таким разбросом настроений и планов в ФБР. А еще он не очень любил сравнения, забвение и внимание, обращенное не к нему. Копать под него этот парень не стал, хотя, наверное, стоило бы, однако сделал все, чтобы его имя заиграло новым страхом, обросло подробностями. Сменил почерк, совершил несколько дерзких убийств, едва не прикончил темнокожего агента, ускользнул от погони. Славно, смело, почти невероятно — поглумился над командой профайлеров он по-настоящему власть. Тут следовало бы отойти в сторону и посмотреть на то, какой из титанов прикончит второго и с каким счетом, чтобыв итоге остаться единственным победителем, но здравый смысл в который раз подвел. Потрошитель встал на след ФБР с таким же жаром, с каким они пытались поймать его самого. И если его самого очередное дело ФБР, очередной глупый приказ начальства, очередное перекраивание планов и унижение толковых, но слишком уж свободолюбивых профайлеров ввергло в гнев, в ярость и в желание разнести всю контору до основания, то Потрошитель воспринял пренебрежение как личное оскорбление. Оскорбление, что нанес Аарон Хотчнер и его команда Потрошителю. Последнего не волновали бюрократические склоки, система была ему параллельна, но он жаждал, чтобы эти люди занимались исключительно его делом, чтобы они страдали, раз за разом терпели поражение, теряли достоинство, теряли самих себя. Именно поэтому, когда в самый ответственный момент профайлеры свернулись и уехали едва ли не в противоположном направлении, бросили все свои наработки и послали на захват лишь исполнительных, но мало что соображающих в стратегическом масштабе копов, Потрошитель открыл охоту на агентов ФБР. А он открыл охоту на Потрошителя. Не успел совсем немного. У одного из мелких, самого младшего, смешно и грустно сказать, подскочила в ночь температура. Он уже почти был готов к выезду, в буквальном смысле, грел машину, кидал в сумку вещи, но вместо того, чтобы рвануть к своей цели (на жертву всегда проще ловить охотника, чем на любую другую приманку), понесся в госпиталь, где долго разбирался с бумагами, ожидал вердикта врачей и успокаивал растерянную и заплаканную Дженнифер. Был почти счастлив: она так походила на всех тех перепуганных рыдающих клуш, совершенно счастливых, нормальных, что на сердце стало гораздо теплее. Она не походила на солдата перед атакой, она не вытянулась в струнку и не начала раздавать мелким короткие обрывистые приказы, как это бывало с ней раньше. Нет, она дрожала и бегала из стороны в сторону, сидела, уткнувшись в его плечо, и все причитала, что это ее вина: не нужно было позволять гулять раздетым, не нужно было отпускать одного, не нужно было тянуть с лечением до тех пор, пока температура начала представлять опасность. Он гладил ее по голове и с чистым сердцем говорил, что она ни в чем не виновата. А в итоге отправил ее домой, в крепкие объятия прочих мелких, и тяжело, вымученно выдохнул. Выпустил из себя страдание, а заодно наполнился робкой надеждой: если уж Джен, сто раз переломанная, забитая и искалеченная жизнью несгибаемая Дженнифер смогла, быть может, однажды он тоже сумеет превратиться в человека. В такого, знаете, в чьих глазах отражаются зеленые лужайки, шумные собаки, рабочие склоки, скидки в супермаркетах и планы на уикенд, а не адские костры, безмолвные крики и чужое, опостылевшее уже вконец равнодушие. С мелким в итоге все оказалось в порядке: хорошее лечение парню он обеспечил лично, и доктор заверил, что ночью миновал сам кризис, а впереди оставалось только не очень долгое, уверенное выздоровление. Вот и славно. Он сообщил обо всем Дженнифер, выслушал ее облегченные вздохи, улыбнулся, неуверенно дернув краешком рта, а затем все же выехал в путь. Преодолел немало миль, загнал машину и самого себя — и только для того, чтобы понять: профайлеры уже закончили с делом. Получилось у них кое-как: много слез и разочарования, много отчаяния и непонимания, преступники умудрились попасть под обстрел — на редкость топорная работа. Надо понимать, что каждый из них покидал это место в растрепанных чувствах, но все же покидал. Он проклял все на свете: не любил скопление людей, ненавидел самолеты и аэропорты, но профайлеры передвигались именно так, а это значило, что очень скоро все они будут дома. И надеяться на то, что Потрошителя тоже вызвали посреди ночи к больной бабушке, было крайне глупо. Разумеется, он висел у них на хвосте, разумеется, он не мог не воспользоваться случаем. Пока команда изучала преступников, преступники изучали их самих. Составляли досье на каждого, скрупулезное, подробное, очень подробное, которое включало не только клички подаренных им в детстве котят, но и подобие того самого файла, которым привыкли оперировать они сами. С чертами характера, с описанием сильных и слабых сторон. Раздрай, подавленность, печаль, неуверенность, желание забыться — кто бы отказался воспользоваться всем этим и нанести удар, когда противник способен лишь вяло шевелить плавниками, подставляя беззащитное брюхо? Да никто, а потому он был уверен, что сегодня Потрошитель возьмет свое. Он не ошибся. Мчал со всей дури, проклинал все на свете и заранее знал, что придет слишком поздно. Смотрел на часы, глядел на то, как день медленно меняет свою полярность, летел по забитым улицам, игнорируя недовольные гудки и подозрительные лица копов. Да ладно, он всегда умел двигаться быстро в любом потоке, не нарушая правил. Адрес был известен заранее, это даже смешно, насколько незащищены перед своими врагами агенты ФБР, как легко к ним можно попасть. Беспечность ли это, упрямство, смирение перед судьбой, а может быть, просто порожденное опытом понимание: ни одну из дверей невозможно запереть надежно, — какая разница, главное, что сейчас квартира Аарона Хотчнера была открыта, а еще в ней одуряющее невыносимо пахло свежей кровью. Он невольно оскалился, мягко переступил с ноги на ногу, а затем скользнул внутрь, в глубину небрежно обставленной комнаты, где на полу был распростерт тот самый парень, что уже давно не давал ему покоя. Потрошитель сидел на его бедрах, шипел, наслаждаясь каждым словом, а воздетый нож в его руке уже влажно поблескивал красным.