После войны, в Москве, как обещано

Осень 1942 г. Еще совсем недавно сентябрь был для Ильи самым счастливым месяцем в году. Если говорить точнее, все начиналось в последних числах августа – с его собственного дня рождения, который приучила праздновать Вера с первых дней совместной жизни. В детстве в его семье отмечали лишь именины, а позже и того делать не стали, время уже было не то. Следом, в пору бабьего лета, шла годовщина свадьбы, а сразу за ней, во второй половине месяца, был рожден их сын. Но второй год подряд все эти радостные события Илья пропускал. В июле прошлого года его направили в один из госпиталей Подмосковья, где он и пробыл до мая. С тех пор с семьей его связывали лишь письма. В одиночестве свой праздник Илья игнорировал и никому о нем не сообщал, не считал нужным, а уж про годовщину в этот раз вообще старался не вспоминать. Радовался только, что десять лет совместной жизни они с Верой успели отметить за год до войны. Сам Илья не любил шумных компаний и больших семейных сборищ, но в их случае они никогда и не предусматривались. Вся родня Ильи осталась в Куйбышеве, а у Веры ее и не было особо. Родителей не стало, когда она была ребенком: отец погиб в Гражданскую, мать скончалась от болезни; воспитавшие ее бабушка и дедушка тоже умерли друг за другом в первый же год после свадьбы внучки. Теперь же вслед за родственниками и жена покинула Илью. Но он еще за зиму успел привыкнуть к тому, что они далеко друг от друга, а вот как дети справлялись с утратой, Илья не представлял. Мама не скупилась на описание приятных мелочей, явно умалчивая о трудностях в своих письмах, как и он сам, поэтому оставалось только гадать, что творилось дома. Илья задумчиво докуривал папиросу, стоя в стороне от гуляющих пациентов. Не хотелось лишний раз подавать дурной пример, но отказаться от пагубной привычки не выходило: как только в пятнадцать лет в его руки попал табак, Илья не прекращал курить ни на день. Еще несколько тяг и нужно было возвращаться к себе. Вдруг за спиной послышались шаги и его окликнули. – Илия Евгенич, папироской не угостите? Илья чуть вздрогнул и обернулся. К нему подошли двое: шебутной улыбчивый парень-узбек, успевший за месяц своего пребывания в госпитале влюбить в себя большую половину медсестер и санитарок, и совсем молоденький мальчишка-еврей с рукой на перевязи. – Курить вредно, больной Каримов, – усмехнулся Илья, опуская руку в карман халата и доставая пачку, – это я вам как врач говорю. – Он раздал обоим по папиросе и помог прикурить. – Живы будем – не помрем, Илия Евгенич, – выдохнув дым, весело отозвался Каримов. – Вы ж меня чуть ли не с того света вытащили! Во мне осколков было – по пальцам одной руки не сосчитать! Одна папироса – ничто! – И то верно. А сейчас вы себя как чувствуете? – Прекрасно, просто замечательно! Хоть сейчас на выписку! – Ну, это уж вы загнули! Но вот через недельку-другую прошу на финальный осмотр. – Всенепременно! – А вы как себя чувствуете? Ничего? – обратился Илья ко второму пареньку. Тот сразу воодушевился, заулыбался и кивнул: – Благодаря вам я остался с рукой, как я могу на что-то жаловаться?! Правда, первые дня три хотелось на стену лезть от боли, но потом мне как-то резко полегчало – и вот. – Он дотронулся здоровой рукой до плеча, слегка похлопав. – Теперь разрабатываю потихоньку, как вы и велели. Парнишку звали Миша Эпштейн, и было ему двадцать лет. Он оказался учеником консерватории, играющим на скрипке. В эвакуацию он ехать отказался, не желая отсиживаться в тылу. В первом же бою осколок попал ему в правую руку, повредив лучевую и локтевую кости. Он находился здесь уже с неделю и ему еще предстояла долгая реабилитация. Так уж вышло, что этот случай Илья запомнил на всю жизнь. Хирурги практически закончили, остались лишь несколько легкораненых и имеющих возможность подождать человек, которым уже помогал средний медперсонал и врачи из терапевтического отделения. При случае на помощь еще мог прийти совсем недавно приехавший к ним в штат хирург Ветров, в этом году выпустившийся из института. – Ну что там на очереди? – устало и чуть раздраженно спросил Калугин, выглядывая в коридор. – Общая контузия и осколочное ранение правой руки, – отчеканила медсестра, подавая рентгеновские снимки, но сразу обеспокоенно добавила: – Степан Олегович, боец очень просил ему руку сохранить, он музыкант, на скрипке играет… – Мне что же теперь, у каждого интересоваться, кто тут музыкант или танцор, чтобы это влияло на решение? – сердито выдохнул Калугин. – Если будет показана ампутация, тут уж ничего не попишешь. – Но если есть возможность сохранения конечности, я бы постарался ее сохранить, – вмешался Илья, следом за начальником вышедший в коридор. Он взял из рук Калугина снимок и стал внимательно его рассматривать. Калугин снова с опаской посмотрел на повреждения, запечатленные на снимке: обе кости предплечья на границе средней и верхней третей были сломаны и сильно смещены, тревожную картину дополняли и несколько мелких костных отломков. – Помилуйте, Илья Евгеньевич, ну это же просто дробилка! Как вы думаете это собирать? Илья взглянул прямо в глаза начальнику и спокойно ответил: – Я думаю – на пластины. У нас есть достаточно подходящих материалов. Степан Олегович предпринял еще одну попытку: – Не кажется ли вам, что это слишком рискованно и лучше будет отсечь… – Нет! – Илья по-настоящему разозлился, но сделал глубокий вдох и взял себя в руки. – Поймите, Степан Олегович, я не просто пытаюсь избежать ампутации, я вижу, что шанс обойтись без крайних мер весьма высок. Илья выставил снимок перед собой, поднимая к свету. – Посмотрите, – он стал водить пальцем, – мы имеем оскольчатый перелом обеих костей со смещением. Эти мелкие осколки мы удалим, пластины закрепим на винты… Голос Ильи был спокойным и уверенным, он хорошо понимал, что ему необходимо делать. – Так что я предлагаю провести остеосинтез, – поставил точку в разговоре Илья. По лицу Калугина было видно, что он все еще сомневается: – Но если ничего не выйдет, вы просто потеряете время и материалы… – В Москве у меня был опыт проведения остеосинтеза и достаточно практики. – заверил Илья. – Степан Олегович, я настаиваю на этой операции. Я ни в коем случае не собираюсь подвергать сомнению ваш профессионализм и уж тем более подрывать ваш авторитет, но давайте будем честны: все мы люди и можем иногда ошибаться. Калугин чуть не задохнулся, пытаясь сдержать возмущение, но Илья продолжил: – Я понимаю, вы старше меня и дольше практикуете, но все же ваш конек – это общая хирургия. Вы отлично разбираетесь в вопросах лечения внутренних органов, ну а мой профиль – кости. И сейчас я прошу – доверьтесь мне. Степан Олегович окинул его хмурым взглядом с головы до ног и медленно сказал: – Что ж, я вижу, вы в себе очень уверены. Вам кажется, что вы все можете, но не стоит мнить себя умнее всех, Илья Евгеньевич. Я даю добро на операцию, но если что-то пойдет не так, то отвечать за все будете вы, а я пойду как соучастник. Илья чуть улыбнулся и заверил: – Не волнуйтесь об этом. Я верю, что все получится. – Хорошо. Теперь все в ваших руках. *** Утренний обход проходил по плану. Илья остановился у очередной койки, на которой лежал молодой человек лет двадцати трех. Он отвернулся ото всех, демонстративно отказываясь от разговора с медиками. Илья хорошо помнил его случай: у бойца была тяжелая минно-взрывная травма, пришлось прибегнуть к ампутации левой ноги. Илья видел, как остро он переживает это, и всегда старался по возможности поддержать в подобных ситуациях своих пациентов, найти нужные слова. Но этот молодой человек отказывался выслушивать чьи-либо доводы и все больше замыкался в себе. Илья осторожно присел на край кровати и попытался заговорить с ним. – Здравствуйте, Павел. Как вы себя чувствуете? – Не дождавшись реакции, Илья продолжил: – Вы уже вторые сутки молчите. Ваше поведение мне понятно, но долго так продолжаться не может. Поймите, другого выхода не было, нам пришлось сделать ампутацию. Я понимаю, вам тяжело смириться с произошедшим, но жизнь на этом не кончена. У вас хороший прогноз, я вас уверяю. Все заживет, и вам сделают протез, вы сможете нормально ходить. Да, поначалу это все будет непривычно, но я верю, что вы справитесь. – Потому что я молодой, да? – хрипло откликнулся боец и наконец повернулся к Илье. Тот вздохнул. Именно это он и подразумевал, но не озвучил. – Видел я результаты ваших деяний, – усмехнулся парень и перевел взгляд в потолок. – Как вы одному жидёнку руку собрали на железяки. Он тут ходил, радовался, всем рассказывал, как ему все здорово сделали, сиял, как медяк начищенный. Теперь, говорит, надо только руку разрабатывать, и совсем как новая будет, будто и не было ничего с ней. – Он вновь посмотрел на Илью, глаза его зло заблестели. – А я чем хуже? Илья снова тяжело вздохнул и заговорил как можно мягче: – Поймите, Павел, у вас был совершенно другой случай. Мне очень жаль, но мы не могли сохранить конечность, повреждения были слишком сильными… Парень вдруг резко приподнялся на кровати и схватил Илью за грудки, притягивая ближе к себе. – Сильными? Ты понимаешь, что всего меня лишил?! Я до войны всегда бегал, на лыжах ходил в походы. У меня девушка была гимнастка, а теперь что? Теперь я ничтожество без ноги! Зачем я ей такой нужен? На его крики обернулись все больные в палате и пришла дежурная медсестра из коридора, но сделать ничего не успела. Павел резко оттолкнул Илью от себя и ударил по лицу. Из носа брызнула кровь, капая Илье на халат и на пижаму парня. – Что вы делаете?! – вскричала медсестра, растерявшись. – Все нормально! – заверил Илья, одной рукой зажимая нос, а второй отстраняя ее от парня. Тот уже снова откинулся на кровать, отвернувшись от врача и уткнувшись в подушку. Его плечи тряслись, он пытался заглушить плач. Медсестра поспешно подала небольшой кусок марли Илье и залепетала: – Илья Евгенич, вы простите его, он на нервах, давайте я вам помогу… – Не нужно, не нужно, спасибо, – Илья поднялся с койки, утирая нос, и ободряюще похлопал девушку по плечу. – Я совершенно не в обиде. – Он чуть наклонился к больному и громко и четко сказал, чтобы тот услышал: – Если девушка твоя тебя любит, она тебя примет любым. И вместо того, чтобы себя жалеть, порадуйся, что остался жив и скоро вернешься к семье, к этой девушке. А то, что ты спортсмен, так даже хорошо, пригодится при физиотерапии, глядишь, и восстановление быстрее пойдет. Илья вышел из палаты и тут же чуть не столкнулся с Любой, проходившей в этот момент по коридору. Илья извинился и хотел уже ретироваться, но Люба заметила его разбитый нос и остановила. – Пойдемте со мной, Илья Евгенич, я как раз шла в процедурную. Что с вами произошло? Илья в двух словах описал, что случилось, на что Люба покачала головой и пожалела парнишку. – Бедный мальчик. Конечно, он переживает, но драку устраивать все же не стоило. Она дала Илье вату, смоченную перекисью. – Что ж, перелома у вас нет, – озвучила диагноз Люба. – Вероятно, даже синяка не останется. Она села рядом с Ильей, еще раз осмотрев его лицо и улыбнувшись. – Хорошо, что нос мне не сломали, – он издал смешок, тут же поморщившись. – Да, это было бы ужасно. Тем более, ваш нос, похоже, и раньше бывал в переделке. Если не секрет, в какой? Меня давно съедает любопытство. – Как вы хорошо сказали, «переделка» была, даже не одна. Мне ломали нос четыре раза. – Да что вы, четыре?! – Люба в волнении прижала руки к груди. – Представьте себе! – усмехнулся Илья. – Первый раз – за революцию. Красноармеец двинул мне по лицу за то, что «рожа у меня шибко благородная». Мне тогда десять было. Согласен, я был слишком смазлив, это нужно было исправить, – Илья фыркнул и покачал головой, иронизируя. – Второй раз я получил за медицину. Когда в выпускном классе нас спрашивали, кто кем хочет стать, я ответил, что буду врачом, как мой отец, буду спасать людей. На перемене одноклассник спросил меня, стал бы я спасать врагов, если бы оказался на войне. Я сказал, что врачи должны спасать людей несмотря на стороны. Враг или союзник – он в первую очередь человек, который нуждается в помощи. Одноклассник был не согласен со мной, завязалась драка. Но то было в начале года. А очень скоро, уже под конец, незадолго до поступления в медицинский, я заступился за знакомую девочку. Она с подругой гуляла в парке, и к ним пристали хулиганы. Мы с другом вмешались. – Илья печально улыбнулся, вспомнив об этом. – Девочка была так благодарна, что пообещала выйти за меня замуж. И вышла. Но это другая история. Он вздохнул и немного помолчал. – А в последний раз мне сломали нос на работе. За то, что не смог спасти пациентку. Ее привезли ночью, а я был дежурным хирургом. Была большая кровопотеря… Ее муж был в отчаянии, и я ни в чем его не виню, я его понял тогда. Хоть мне и было больно, но не так больно, как ему. Илья смотрел перед собой, заново переживая тот далекий эпизод. Люба немного помолчала, видимо, ошеломленная услышанным. – Сколько же всего вы пережили за свою жизнь… – наконец сказала она негромко. – Не каждому дано столько испытать. У вас наверняка таких историй еще много? Илья пожал плечами: – Да не сказал бы, что их осталось слишком много. Ничего особенного, если подумать. – Зато можно с уверенностью сказать, что у вас очень героический нос! – выдала Люба со смущенной улыбкой. Илья зажмурился и затрясся в беззвучном смехе, силясь успокоиться. – Прошу вас, не смешите меня, Люба! – взмолился он. – Простите меня, пожалуйста! – она порывисто приобняла его за плечи, но быстро отпустила. – Я пыталась разрядить обстановку. – У вас получилось. – Илья прочистил горло, снова становясь серьезным. – Что ж, – он хлопнул ладонью по колену и поднялся, – юбилейного перелома не случилось, жить я буду. Спасибо за помощь, Люба. Я пойду, нужно еще отстирать кровь. – Отдайте халат в постирочную, там вам быстро приведут его в порядок, – подсказала Люба, едва заметно улыбаясь. – А, да, конечно, – согласился Илья, медленно отступая к двери, не глядя нащупал ручку и вышел из кабинета. *** Очередной налет не обошелся без потерь, в том числе оставив в крыше несколько пробоин. Их стоило устранить до скорых дождей, пока бабье лето дарило последние в этом году теплые дни. Женщины суетились внизу, убирая мусор и наводя порядок в коридорах и палатах, а мужчины занимались крышей. Илья в очередной раз распрямил спину, выдохнул и поправил рубашку, то и дело норовившую сползти с плеча – она ему досталась от сердобольных местных жителей и была велика. Он утер предплечьем противно сбегающую по виску каплю пота, сдул со лба прилипшую челку и вдруг увидел Любу: та пристально следила за кровельными работами, задрав голову. Заметив, что Илья смотрит на нее, Люба улыбнулась и махнула рукой, а затем ушла внутрь. Когда с работой было покончено, солнце уже клонилось к закату, золотя макушки совсем по-осеннему желтых деревьев. Илья спустился с крыши и задержался на крыльце, решив перекурить тут же. Стоило сделать последнюю затяжку и выбросить окурок, как он услышал шаги за спиной и обернулся: к нему подошла Люба. – Вы – просто кладезь талантов, Илья Евгеньевич, – сказала она, – а ваши руки без преувеличения можно назвать золотыми. Илья фыркнул и покачал головой: – Не вижу большой сложности в забивании гвоздей, чтобы так высоко оценивать подобное умение. – Не соглашусь с вами, не все могут работать с такими инструментами. А вы не только скальпелем виртуозно владеете, но и дома чините как профессионал. А молоток и дрель в ваших руках – самое настоящее оружие! – Хорошо, что мы здесь спасаем жизни, а не забираем их, верно? Все же мне кажется, что лечить людей у меня выходит лучше, чем ремонтировать крыши. – Мне показалось, вы хороши во всех амплуа! – Люба широко улыбнулась и легко дотронулась до его руки. – Говорят, мужчина должен за свою жизнь построить дом, посадить дерево и воспитать сына. Наверное, и деревья вы умеете сажать, как настоящий мичуринец. Дети ведь у вас есть, вы говорили. – Да, сын и дочь. – Вот видите. А дети – это посложнее домов и деревьев, – Люба на миг опустила глаза и снова обворожительно улыбнулась. Илья не нашелся, что на это ответить, лишь, отведя взгляд, отступил на несколько шагов и тут же чуть не упал, оступившись на верхней ступени крыльца. Люба скорее ухватила его за руки, поддерживая. – Осторожнее, Илья Евгенич! – она откровенно веселилась и смотрела открыто, а вот Илья почувствовал, как стремительно краснеет. Он скомкано извинился перед девушкой и поспешил скрыться за входной дверью. Илья вернулся к себе после вечернего обхода и хотел сразу лечь спать. Но стоило ему расстегнуть ремень и снять гимнастерку, как в дверь постучали. Илья открыл и увидел на пороге Любу. Халата на ней не было. Она будто была чем-то взволнована, нервно убирая за ухо прядь светлых волос. – Что-то случилось? – обеспокоенно спросил Илья, уже готовый пойти за ней по первому зову. – Не совсем, – Люба виновато опустила глаза. – Я пришла поговорить с вами. Точнее, проконсультироваться. Илья отступил и жестом предложил Любе зайти в комнату. Она вошла, и он закрыл за ней дверь. – По поводу чего же вам нужна моя консультация? – поинтересовался Илья, встав напротив остановившейся около письменного стола Любы. Она на мгновение замерла, явно подбирая слова, а затем выпалила: – Я хотела спросить, как вы думаете, тот мальчик с пластинами сможет снова играть на скрипке? Что будет с его рукой? Илья вздохнул. – Заживление проходит хорошо, сейчас ему нужно разрабатывать руку. Теперь все зависит от него самого, мы со своей стороны сделали все возможное. – Вы сделали, – с нажимом уточнила Люба. – Калугин настаивал на ампутации. – Он просто понимал, что в случае неудачи мы потеряем драгоценное время, которое можно было бы потратить с большей пользой. А я предлагал пойти на риск. – И оказались правы. – Тогда я был в себе уверен, – Илья пожал плечами. – Только тогда? – Люба испытующе заглянула ему в глаза. – Тогда внутренний голос подсказывал мне, что нужно делать, и я ему доверился. – Вы в самом деле лучший хирург из всех, кого я знаю. У вас божественная интуиция! – Перестаньте! – Илья махнул рукой, отвернувшись к окну и слегка покраснев от столь откровенной лести. – Я самый обыкновенный человек. – Не для меня. Илья вновь взглянул на Любу, она была до крайности взволнована и напряжена. А потом она резко подалась вперед и, чуть привстав, поцеловала Илью в губы. Не сказать что он вообще этого не ждал, особенно после стольких похвал, но все же удивился, что она решилась. – Люба… – сдавленно вымолвил он, но она не дала сказать что-либо еще, вплотную прижимаясь к нему и снова настойчиво целуя. От нее пахло цветами. Ландышами. Так же, как в тот летний вечер, когда они танцевали на заднем дворе. Но тогда Илья не заострил на этом внимания, больше занятый своими мыслями. А теперь это была единственная мысль, оставшаяся в голове. Но вот Люба отстранилась, давая возможность отдышаться им обоим, и взглянула Илье в глаза. – От вас пахнет весной, – невпопад сказал он. Она улыбнулась и, ничего не ответив, начала расстегивать пуговицы своей гимнастерки. Илья положил ладони поверх ее, останавливая. Люба подняла на него взгляд, разволновавшись, но он уверенно притянул девушку к себе, накрыл ее губы своими и крепко обнял, одной рукой гладя по спине и стройной талии, а второй удерживая голову. Нежные руки обнимали в ответ, и там, где ее ладони касались спины, разливалось приятное тепло, его давно никто не обнимал вот так – страстно и трепетно. Наконец Илья отстранился и, взяв за руку, подвел Любу ближе к кровати, скрытую от остальной обстановки ширмой. Он расстегнул две последние пуговицы на ее груди, пока сама она расстегивала ремень, и помог снять гимнастерку, а затем торопливо стянул с себя рубашку. Они продолжали раздеваться, почти не отрывая взгляда друг от друга, будто боялись, что стоит им разорвать зрительный контакт на чуть более длительный срок – все это закончится, испарится как сон. В неярком свете единственной, горящей под потолком лампы, ее кожа казалась фарфоровой. Светлые, доходящие до лопаток волосы, она распустила и была теперь похожа на русалку, желающую заманить на дно морское очередного рыбака. Но обманчиво-холодная на вид кожа оказалась теплой и нежной, небольшая упругая грудь так удобно ложилась в ладонь, светлые глаза глядели с нескрываемым обожанием, а розовые губы беззвучно открывались при особенно ощутимых прикосновениях. – Все это совершенно неправильно… – через силу выдохнул Илья, глядя Любе в глаза, а руками обхватывая ее бедра, то и дело то задевая ложбинку ягодиц, то опускаясь к лобку, едва прикрытому светлым пушком волос. – Но вашим рукам это не мешает, – прошептала она. – А я больше не могу держать в себе, как вы мне нравитесь! Давайте позволим этому случиться, и будь что будет! Они стояли возле кровати, обнаженные и разгоряченные – все уже случилось и пути назад не было. Илья припал губами к ее тонкой шее, массируя затылок одной рукой, а второй, уже не сомневаясь, гладил между ног. Затем он уложил ее на спину, развел в стороны ее ноги. Люба обнимала его, уткнувшись лбом в сильное плечо, и кусала губы, стараясь не издавать громких звуков. Он погладил клитор, затем осторожно провел вдоль губ и медленно проник внутрь, сначала одним, а затем и двумя пальцами. Илья целовал Любу куда придется, прикусывал кожу. Ее естественный запах смешивался с ароматом духов, и ему то и дело хотелось уткнуться ей носом между плечом и шеей, где сконцентрировался этот аромат. Он слизывал соленые капельки пота, выступившие на разгоряченной коже. В очередной раз проникнув в нее до самых костяшек, Илья немного провернул руку, вырвав из высоко вздымающейся груди всхлип, и вынул влажные пальцы. Он вошел в нее, тут же припадая губами к ее губам, и она застонала ему в рот, тихо и сладко. Илья двигался медленно, постепенно набирая темп, давая себе время выдохнуть и не кончить слишком быстро. Люба обнимала его руками и ногами, одновременно сжимаясь и тая в неге. Их сердца громко стучали, дыхание перемешалось, а поцелуи не прекращались. Стоило Илье почувствовать, что сейчас кончит, как он тут же вышел из нее, и белые капли оросили ее живот. Илья тяжело дышал, вжимаясь лбом в ее лоб и закрыв глаза. Люба гладила его затылок, пропуская отросшие волосы между пальцами. И вдруг он почувствовал, как девушку под ним сотрясает мелкая дрожь. Илья открыл глаза и вгляделся в ее лицо. По ее щекам сбегали две слезинки, она кусала губы, стараясь сдержаться. – Люба? – Илья забеспокоился. – Все хорошо? Она улыбнулась через силу. – Мне очень хорошо, – сдавленно сказала она, утирая слезы ладонью и выдыхая. Илья ободряюще улыбнулся ей, поцеловал в лоб и крепко прижал к груди. Люба все еще дрожала, а ее тело остывало, покрываясь мурашками. Илья протянул руку к одеялу, сбившемуся в ком у стены, и накрыл ее и себя. Они некоторое время лежали молча, Илья прикрыл глаза, почти проваливаясь в дрему, но не давая себе уснуть окончательно. Люба, очевидно, пришла в себя и успокоилась, начала осторожно целовать его шею и грудь, рисовать на ней незамысловатые узоры. Илья открыл глаза, поймал ее взгляд и чуть улыбнулся. – Все в порядке? – спросил он. Люба кивнула с ответной улыбкой, теснее прижимаясь к нему. – Все замечательно. Она помолчала и негромко сказала: – Когда я шла сюда, до последнего искала предлог. Как, должно быть, пошло и глупо было назвать свой визит сюда консультацией, – она фыркнула и слегка покраснела. – У меня со времен учебы в медицинском не было таких консультаций, – заметил Илья с усмешкой. – То есть во время учебы подобного рода консультации вам были не чужды? – рассмеялась Люба с каким-то облегчением. – И часто вы их давали? – Достаточно часто для того, чтобы впоследствии вспоминать об этом с долей стыда, – честно ответил Илья. – Мне кажется, не стоит стыдиться своей юности, – серьезно сказала Люба. – Ну а после, вы стали слишком скромны или слишком верны? – Я женился сразу после учебы. – Значит, второе. Кажется, у вас совершенно нет недостатков, Илья Евгеньевич. – О нет, это не так, – покачал головой Илья, улыбнувшись. – Я лишь виртуозно их маскирую. Люба закусила губу и тоже улыбнулась. – Хм, а помните, как было в трудах у Ленина? Про недостатки. Что-то вроде… – она на секунду задумалась. – «Недостатки человека являются продолжением его достоинств. Но если достоинства обнаруживаются не там, где надо, и не тогда, когда надо, они являются недостатками». Илья смотрел на нее с иронией и не мог сдержать усмешки. – Люба! Вот уж никогда бы не подумал я о вас такого! – Какого «такого»? – она посмотрела ему в глаза без стеснения. – Что в постели сразу после близости вам хочется цитировать Ленина! – Илья откинулся на подушку и рассмеялся, так легко и заразительно, что и Люба не выдержала и секунды, засмеявшись следом. Но они разом оборвали смех, стоило им услышать, как мимо двери пронеслись чьи-то шаги, вероятно, дежурной медсестры. – Я, кажется, забыл запереть дверь, – громко прошептал Илья, поймав взгляд Любы, и прыснул в ладонь. Она уткнулась ему в плечо, тоже пытаясь сдержать смешок. – А вы смелый человек! – пошутила она, легко толкая его локтем в бок. – Люба, – позвал Илья, – кажется, настало время нам сблизиться еще больше, вы не находите? После того, что только что между нами было. Наедине обращайтесь ко мне просто по имени. И на «ты». Люба кивнула: – Я это учту. Вы совершенно правы. То есть, ты прав, – она покраснела, прикрывая ладонью не сходящую с лица улыбку. – И, конечно, я буду рада нашему взаимному «ты». Илья в ответ поцеловал ее, нежно гладя по волосам. – Останешься до утра? – спросил он, заглядывая в глаза. Люба немного подумала и покачала головой: – Не стоит так рисковать. Не хочу, чтобы соседки по комнате что-нибудь подумали, не застав меня утром на своем месте. Слухи и так распространяются со скоростью света, пусть хоть начнутся немного позже. – Ты права. Илья следил, как она встала и начала одеваться, но чувствовал, что сон берет свое. Он зевнул и повыше натянул одеяло. – Просто закрой за собой дверь поплотнее, хорошо? А в следующий раз я постараюсь не забыть ее запереть. *** На следующий день Илья то и дело возвращался мыслями к прошлой ночи. Сперва корил себя за проявленную слабость, боялся лишний раз столкнуться с Любой в коридоре или палате, но за прошедшие полдня видел ее всего раз, и то издалека. Может, она и сама старалась избегать его? Но в какой-то момент его будто ударило током, и он вспомнил свой сон с женой. Она тогда просила его жить дальше и ни в чем себя не винить. Вера тогда сказала, что он еще найдет новую любовь. Ну вот, похоже, что она нашлась. Любовь, Люба. Илья не сдержал смешка, дивясь такой иронии судьбы. Полюбил ли он ее? Одно Илья знал наверняка: он уважал Любу за ее профессионализм и личные качества, она нравилась ему как человек. И он не мог не замечать и отрицать очевидную истину: Люба была привлекательной женщиной, а вчера прямо дала понять – она сама испытывает к нему симпатию. Это игнорировать было нельзя. Илья вложил заполненный листок с эпикризом в карту очередного больного и встал из-за стола. Ему нужно было найти Любу. Она нашлась быстро: помогала старшей медсестре пересчитывать лекарства для отчета перед начальником госпиталя, тот собирался в ближайшее время делать запрос на пополнение запасов. Илья постучал по косяку, привлекая внимание, и улыбнулся. – Можно ненадолго вас отвлечь и украсть на пару слов Любовь Алексеевну? – учтиво спросил он. Люба пару секунд пристально смотрела на него, но потом тоже слегка улыбнулась и взглянула на старшую медсестру. Та благосклонно кивнула и ответила: – Если ненадолго, то можно, Илья Евгеньевич. Она взяла из рук Любы записи и ушла в дальний угол комнаты, а Люба приблизилась к Илье. – Что вы хотели? – Поговорить, – просто ответил он. – Отойдем? Они вышли в коридор, но за дверью Илья не остановился, а направился к дальней комнате, где хранилось чистое белье. Стянутый у сестры-хозяйки ключ не пожелал с первого раза повернуться в замке, пришлось вытащить его и перевернуть правильной стороной. – Взломщик из вас никудышный, Илья Евгенич! – хихикнула Люба, заставив Илью слегка покраснеть и самому над собой посмеяться. – Жаль, я надеялся обойтись без лишнего привлечения внимания. Он наконец отпер замок и, взяв Любу под локоть, быстро подтолкнул внутрь. Напоследок осмотревшись по сторонам, он вошел следом и прикрыл за собой дверь. – Что за игра в прятки? – спросила Люба, едва сдерживая улыбку. – Всего лишь осторожность. – Илья подошел к Любе, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. – Надеюсь, ты не избегаешь меня после вчерашнего? – спросил он тихо. Она качнула головой: – Нет. Просто хватает работы. Илья понимающе кивнул, сильнее сжимая ладони на ее плечах и чуть притягивая к себе. – Мне бы не хотелось, чтобы между нами осталось какое-то недопонимание. Я хотел тебе сказать… – Он перевел дух и снова начал: – Я бы хотел быть честным с тобой, Люба. Мне все еще тяжело осознавать, что я больше никогда не увижу свою жену, но также понимаю, что нужно двигаться дальше. Я очень любил ее… Но при этом я отдаю себе отчет, что мог бы полюбить снова. Ведь пока мы здесь, мы должны дарить свое внимание и любовь тем, кто жив, а не спешить за теми, кого больше с нами нет. Ты ведь тоже любила мужа… Люба прижалась к Илье, отворачиваясь, ее глаза стали наполняться слезами, но она все еще пыталась сдержаться. Она судорожно кивнула и быстро смахнула влагу с лица. – Конечно, любила! Но я не думаю, что он хотел бы, чтобы я мучилась одна. Ты совершенно верно сказал: нужно жить дальше и дарить любовь тем, кто остался рядом. Люба снова взглянула на Илью. Он осторожно обхватил ее лицо, большими пальцами утирая новые дорожки слез. – Я буду рядом. Слышишь, я буду рядом с тобой. – Илья поцеловал ее в губы, а она крепко обняла его, будто от силы этого объятия зависело его решение остаться с ней. Сейчас они нуждались друг в друге и оба осознавали это. А еще оба понимали, что теперь просто так друг друга не отпустят.