* * *
Жизнь Ремуса ещё никогда не была настолько удивительной. Ликаническая связь, которая, как и обещал Вольф, крепла неторопливо, но настойчиво, переворачивала всё с ног на голову. Она делала весёлыми уроки по истории магии, на которых теперь можно было не только машинально строчить вслед за монотонно гудящим Бинсом, но и переглядываться с Лестрейнджем, который, пользуясь тем, что почти все остальные были заняты своими делами, вовсю сообщал своё мнение о происходящем Ремусу активной жестикуляцией и выразительной мимикой. Смотреть за этим безмолвным представлением никогда не надоедало, и Ремус уже не раз ловил себя на том, что едва успевает записывать лекцию. Вольф, точно актёр немого кино, вовсю сообщал целую кучу новостей… без единого звука. Это смешило донельзя, и Люпин не раз едва не выдавал себя смехом, срочно утыкаясь лицом в руку. А потом поднимал голову, чтобы встретиться взглядом с сочувственной физиономией слизеринца, немедленно начинавшего присматриваться к классу, прикладывая руку «козырьком» над глазами… и снова утыкался обратно. Встречи в пустом классе продолжались, хотя без чёткого расписания. Вольф объяснил, что любое постоянство облегчит задачу слежке, буде таковая возникнет, и спорить с этим не приходилось. Так что теперь каждый день приправлялся любопытным ожиданием: скользнёт ли сегодня в руку записка, извещающая о дате и времени следующей встречи? И о месте тоже – Вольф пока что ещё ни разу не повторился с выбором. Сложнее всего, как выяснил Ремус, были вовсе не стычки, которые, естественно, и не думали прекращаться. Проблема могла бы возникнуть только в случае, если бы им с Вольфом пришлось в открытую противостоять друг другу, но такая вероятность была очень мала – они и раньше-то редко пересекались в очередной драке. Так что задача «не выдать себя в схватке» оказалась несложной. Более того – похоже, благодаря тому, что Стая знала о ликанической связи, он получил некий иммунитет от серьёзных заклятий. Та же Таркин, которая раньше обычно долбила вышедшего из строя противника до тех пор, пока не убеждалась в его безопасности, теперь милосердно ограничивалась пинком в филейную часть, да и то если Вольф в это время стоял к ним спиной. Самым сложным оказалось отнекиваться от любопытства друзей, придумывая всё новые и новые объяснения того, почему его «избранница» не желает показываться с ним в открытую и вообще не собирается даже имя своё раскрывать. Особенно любопытствовал Сириус, заходя с самых разных сторон. Похоже, его особенно раззадоривала таинственность «незнакомки». Он то внимательно следил за взглядом Ремуса всякий раз, когда в Большом зале он падал на стол другого факультета, то предлагал подсмотреть чужую тренировку по квиддичу с таким видом, что сразу становилось ясно, за кем он при этом собирается следить на самом деле, то заводил пространные речи о сравнительных достоинствах той или иной девушки… Ремус всерьёз опасался, что однажды Сириус всё-таки одолжит у Джеймса мантию-невидимку и отправится вечером вслед за ним. Особенно эти опасения усилились после того, как однажды они с Вольфом заболтались так, что время минуло заполночь. Лестрейндж предложил никуда не таскаться, а заночевать прямо здесь. Трансфигурация пары парт в диваны много времени у него не заняла, и диваны получились вполне приличными… в отличие от взглядов Сириуса на следующее утро! Когда Ремус, в мятой со сна одежде и растрёпанными волосами, вошёл в Большой зал, Блэк едва глазами его не съел, осматривая с ног до головы и явно пытаясь обнаружить какой-нибудь демаскирующий признак типа приставшего к мантии волоса, по которому можно было бы определить владелицу. - И не надейся, – сообщил ему Ремус, накладывая себе яичницу с беконом. – Ничего не найдёшь. - Так любопытно же! – обиженно протянул Сириус. - Блэк, ты когда-нибудь слышал о понятии «приватность»? – язвительно осведомилась Эванс, прежде чем ободряюще подмигнуть Ремусу, заставив того покраснеть. Ремус никому не сказал вслух об этом, но, когда Сириус с гордым видом выложил на стол редкую книгу заклинаний и торжественно объявил, что наконец-то нашёл комплекс чар, позволяющий доработать карту Хогвартса так, чтобы она показывала всех находящихся в замке людей – имена, местонахождение, – Люпин готов был поклясться, что возможность отслеживания перемещения слизеринцев стала уже никак не более определяющей в этом открытии, чем возможность выяснить имя таинственной девушки. Хотя, с другой стороны, нельзя было отрицать того, что Стая в последнее время действительно начала не только уворачиваться от засад, но и подозрительно легко перехватывать их самих по ночам – создавалось впечатление, что у них-то нечто подобное давно есть. Лестрейндж, Таркин, Снейп и Блэк появлялись настолько слаженно и оптимально в плане времени и места, что списать всё на одно лишь хорошее знание замка было невозможно. А значит, карта с определителем местонахождения людей была уже необходима и Мародёрам. Правда, необходимые для неё чары требовалось ещё несколько дорабатывать, но это было уже вполне достижимой целью. Ремус даже без вопросов согласился помогать, пообещав себе, однако, что будет брать карту с собой всякий раз, когда снова отправится на встречу с Вольфом. Они уже давно чаще всего проводили время, устроившись на одном подоконнике, парте или том же трансфигурированном диване. Ликаническая связь превращала простое соприкосновение плечами в источник безмятежного расслабления – однако же Ремус прекрасно представлял себе лицо Сириуса, обнаружившего на карте точки с именами «Ремус Люпин» и «Вольф Лестрейндж» не просто рядом, а слившимися в одну. При этом из головы никак не желала уходить ехидная мысль, всё время спрашивавшая, чем Блэк будет недоволен больше: самим фактом связи со слизеринцем или тем, что этот слизеринец – его бывший лучший друг? К счастью, за пределами обстоятельств, обусловленных ликанической связью, жизнь шла своей чередой. Не происходило ничего, к чему бы за прошедшие в Хогвартсе годы не выработалось привычки. Разве что Джеймс прибегал всё к более и более ярким выходкам ради того, чтобы привлечь внимание Лили. То, что та была совсем не рада такому вниманию, привлекаемому к своей персоне, влюблённый Поттер не замечал – а может, просто не понимал. И после того, как Лили побила его цветочными гирляндами, развешанными ночью по всей Общей гостиной и громко запевшими к утру серенаду, решил организовать нечто необычное. Думал Джеймс несколько дней – прежде чем объявить своим друзьям, что нашёл в одной книге легенду про цветы необыкновенной красоты, растущие в самой глубине Запретного леса, найти которые может только влюблённый с чистой душой. И что он намеревается отправиться за ними этой же ночью. От такой новости челюсть отвисла даже у Сириуса. Впрочем, он тут же подобрал её и заявил другу, что он, конечно, сбрендил в конец, но без сопровождения туда всё равно не отправится. Джеймс благодарно улыбнулся – и ответил, что отправится именно без сопровождения. Поскольку цветы должен искать в одиночку. А в доказательство зачитал выписанную цитату из книги, в которой витиеватым старинным слогом действительно было указано такое требование. Пока Джеймс и Сириус вдохновенно орали друг на друга, выясняя, кто правее, Ремус тихонько выскользнул из спальни и отправился в школьную совятню, откуда отправил Вольфу записку с просьбой встретиться с ним как можно быстрее в ближайшем безопасном месте. Вернувшись, он без удивления обнаружил, что Джеймс настоял-таки на своём, но для подстраховки согласился, чтобы Сириус проводил его до опушки, где и останется ждать. Ремус для вида согласился, что это удачное решение, но на душе всё равно кошки скребли. При первой же возможности снова выйти наружу, не привлекая к себе внимания, он бегом направился к указанному в записке месту. Вольф, к его огромному облегчению, был уже там. - Говори, – вместо приветствия коротко кивнул он. - Э… – Ремус закусил губу, только сейчас соображая в полной мере, с какой просьбой он явился к слизеринцу. – Ну… я… - Рем, во-первых, успокойся, а во-вторых, говори ясно, – вздохнул Лестрейндж. – Что случилось? Пожар, чума, землетрясенье? - Хуже, – с тоской сознался Ремус. – Я… Вольф, мне очень, очень стыдно, и я никогда бы сам тебя о таком не попросил, но мне больше не к кому обратиться, и я очень извиняюсь, но… - Желтомямля ты моя дорогая, – страдальчески закатил глаза Вольф, – говори уже по-человечески! - Почему желтомямля? – только и смог спросить от удивления Ремус. - Потому что мямлишь, как пуффендуец. Что случилось? Надо в отцовстве признаться? - Нет! – в ужасе едва не подскочил Ремус, усиленно мотая головой. – Как тебе вообще такое в голову пришло?! - А о чём ещё ты тогда хочешь попросить с такими извинениями? Ремус сглотнул и от стыда опустил голову. - Подстрахуй Джеймса. Повисло молчание. - Он отправился в Запретный лес, – тихо, но всё тверже продолжил Ремус. – Один. Сириус проводит только до опушки. А этот дурак попрётся в самую глубь! Вольф, я сделаю для тебя что угодно, но прошу, умоляю… подстрахуй его. Ты можешь обращаться в волка, тебе лес не страшен. Я знаю, что ты его ненавидишь, признаю, что есть за что, но он мой друг! Пожалуйста! Мне не к кому больше обратиться! - А к МакГонагалл? - Смысл? – грустно спросил Ремус. – Сорвётся сегодня, повторит завтра. - Твою налево!… – Вольф резко заходил туда-сюда по коридору. – Какого пикси ему вообще там понадобилось?! - Цветы для Лили, – сознался Ремус, краснея и сжимаясь от одной мысли о том, что сейчас скажет Вольф. – Он нашёл какую-то книгу, в которой рассказывается про очень красивые цветы, найти которые может лишь чистый сердцем… - Браво! – зло выплюнул Вольф. – А как он с кентаврами договариваться решил? - К-кентаврами? – запнулся Ремус, чувствуя, как руки начинают нехорошо холодеть. - В глубине Запретного леса живут кентавры. Это ты, надеюсь, знаешь, – сухо, рассерженно, напряжённо обронил Вольф, не оборачиваясь. – О цветах этих мне известно. А твой друг-обалдуй, как я понимаю, в восторге не стал переворачивать страницу в книге… иначе бы знал, что за этими цветами ухаживают кентавры, которые очень, очень не любят посторонних на своей территории. Я бы сказал, иногда смертельно не любят… Как ты думаешь, почему только предельно «чистые сердцем» могли предъявить эти цветы своей избраннице? На лбу Ремуса выступил ледяной пот. Сглотнув, гриффиндорец медленно осел на колени. - Так, и что это значит? – поинтересовался Вольф, обернувшись и удивлённо подняв брови. - Умоляю… – прошептал Ремус. – Что угодно… Я на всё согласен… Но вытащи его оттуда! - Тьфу! – закатил глаза слизеринец. – Встань! Ладно уж, вытащу эту львиную задницу. А ты… Ремус с надеждой посмотрел на него. - А ты скажи Даале, если я не вернусь до рассвета. Думаю, ты сможешь ответить на загадку стража гостиной. - Хорошо. А как же остальные ваши? - Даала им сообщит сама. Для тебя соваться к нам опасно. Вольф кивнул напоследок, похлопал Ремуса по руке чуть выше локтя и быстрым шагом двинулся по коридору. - Постой! – подскочил Люпин, соображая, к чему может привести дело. – А как ты сам с кентаврами справляться собираешься?! - В том-то и дело, что собираюсь вытащить его оттуда раньше, чем этот идиот допрётся до них! - А если нет? Вольф покачался с носков на пятки. Слегка закусил губу. Коротко вздохнул и поднял глаза на Ремуса. - Тогда надейся на удачу. Всё, пока. Времени нет. Он скрылся за поворотом, а Ремус сначала прислонился к стене, а потом и вовсе медленно сполз на пол, тяжело дыша. В голове крутилось нечто невообразимое, настоящий коктейль из страхов, надежд и буйной игры воображения. Одно только было ясно совершенно точно: ждать возвращения обоих он будет не в спальне пятикурсников и не в Общей гостиной. Там просто нервов не хватит.* * *
Идти по ночному Запретному лесу оказалось не так уж страшно. Во всяком случае, раньше Джеймс представлял это себе намного неприятней. А так… Всё было вполне терпимо. Забавней всего был тот факт, что тревога лишь отступала по мере того, как он углублялся в чащу. Меньше хрустели ветки под ногами, меньше мешал подлесок – пространство между деревьями становилось всё просторней и просторней, хотя ветви над головой, наоборот, сплетались всё гуще. В итоге лес начал напоминать огромный зал, тянущийся во все стороны, насколько хватало глаз, – зал, чью тяжёлую, непроглядную крышу поддерживали расставленные повсюду колонны древесных стволов. Сходства прибавляло ещё и то, что ночных звуков становилось всё меньше. Реже плескали крыльями птицы, реже слышалось шебуршание мелких зверьков в кустах… Спустя какое-то время можно было вообще без проблем представить, что действительно находишься не в лесу, а в гигантском ночном дворце, где никого нет, кроме тебя… Джеймс, периодически сверяясь с палочкой, на которую было наложено заклинание Компаса, всё глубже погружался в мечты о Лили. Конечно, тревога нашёптывала, что ей снова не понравится, и она снова его отвергнет… Но пылкая надежда усердно затаптывала эти страхи, рисуя восхищённое лицо любимой при виде небывалых цветов. А уж когда он так ненароком обронит, где он их достал… Увы, сладкие мечты были прерваны самым грубым образом – земля ушла из-под ног, и Джеймс, взмахнув руками, кубарем покатился вниз, выронив по дороге палочку. Ощущение было неприятным само по себе, а потеря палочки всё ещё усугубила… но хуже всего ёкнуло сердце, когда гриффиндорец с разгона влетел во что-то липкое, немедленно вздёрнувшее его вверх. Когда тряска и раскачивания туда-сюда прекратились, Джеймс попытался выяснить, что произошло и где он сейчас вообще находится – точнее, в чём. Глаза успели привыкнуть к темноте, так что осмотреться удалось прилично… и тут Поттеру захотелось выругаться. По-настоящему так выругаться, последними словами. Он полетел вниз с небольшого обрыва – обрыва, по всей видимости, сделанного искусственно. И вкатился прямо в небольшую, но очень аккуратно расставленную ловчую сеть акромантула – размеры сомневаться не позволяли. Да и какая другая паутина могла бы удерживать его в ярде от земли? Самым же скверным было то, что палочка валялась где-то в траве, далеко за пределами досягаемости. А без неё освободиться не представлялось возможным. Джеймс впервые всерьёз подумал, что не так уж хороша была эта идея с цветами. А через минуту был уже совершенно уверен в этом – когда увидел появившуюся между деревьями тушу акромантула. - Эй, ты! – гриффиндорец бессильно дёрнулся в тенётах. – Выпусти меня! Я ученик Хогвартса! Гигантский паук издал неприятный скрежещущий звук, отдалённо напоминающий смех. - Ты еда. - Ты… Да тебя!… – задохнулся от возмущения, ярости и страха Джеймс, с подступающим к сердцу ужасом начиная понимать, что акромантулу действительно плевать на возможные последствия и на любую карательную экспедицию. Эти пауки считались разумными, но на практике… это было не то же, что у человека. Акромантул, довольно пощёлкивая жвалами, начал приближаться, и тут за деревьями мелькнула человеческая тень. Джеймс, снова обретя надежду, радостно дёрнулся, жалея, что не может позвать на помощь вслух, привлекая тем самым внимание со стороны паука. Но ведь они были на поляне, не мог же этот человек – кем бы он ни был и как бы тут ни оказался – не видеть и не слышать происходящего! Он действительно видел и слышал – тень приблизилась, бесшумно выступила в бледный лунный свет… и Джеймс бессильно закрыл глаза, проклиная всё и вся. На краю опушки, невесть как занесённый сюда, стоял тот, от кого милосердия ждать приходилось в последнюю очередь. Ибо кто во всём мире ненавидел его больше, чем Вольф Лестрейндж? Всё кончено. Мечта, которую слизеринец лелеял уже долгие годы, была проста – избавиться от него раз и навсегда. А сейчас ему для этого даже и делать ничего не надо. Просто стоять и смотреть, как самый ненавистный гриффиндорец, разлучивший его с лучшим другом, становится ужином. После можно даже разыграть красивую сценку «возвращение тела в Хогвартс с риском для жизни». Или просто, полюбовавшись на останки, облегчённо вздохнуть и отправиться в обратный путь, думая о том, что теперь-то Сириус точно вернётся… Джеймс закусил губу. Умирать вот так, по собственной глупости, было донельзя обидно, да ещё в пятнадцать лет. Но… что теперь сделаешь? Оставалось только радоваться тому, что эти пятнадцать лет были всё же хорошими. Понадеяться, что его так и не найдут – можно было представить, что оставит от тела гигантский паук. А теперь – закрыть глаза и представить себе нежную, храбрую, такую любимую Лили. И пусть она ему так и не успела улыбнуться, но всё равно – лучше видеть её, чем отвратительную паучью башку или довольную физиономию Лестрейнджа. Паучьи конечности зашуршали уже совсем близко, и Джеймс приготовился к острой боли от жвал и яда. Лишь бы это было недолго… - Авада Кедавра! – разорвал тишину над поляной крик. «Сам хочет», – мелькнуло в голове у Джеймса. Он даже успел обрадоваться, что от мучений будет всё-таки избавлен. Неплохой всё же человек этот Лестрейндж… Даже сквозь закрытые веки была видна ослепительная в ночной темноте зелёная вспышка Смертельного заклятия. Вот она потухла… И ничего. Ощущения никуда не делись. А рядом тяжело рухнуло на землю что-то увесистое. Джеймс не мог поверить в то, что тут же подсказала ему надежда. Но приходилось – на смену паучьим шагам пришли человеческие. Он всё ещё был жив… Гриффиндорец открыл глаза, тут же увидев совсем недалеко от себя мёртвого акромантула. Не успел он перевести взгляд на Лестрейнджа, как тот несколько раз коротко, резко взмахнул палочкой, шепча себе под нос заклятия. Нити паутины – точнее, верёвки, – стали распадаться одна за другой, словно под ударами топора. Вскоре Джеймс закачался на нескольких, а потом и вовсе плюхнулся на землю. Помотав головой, он подобрал под себя конечности, собираясь встать, но тут его вздёрнули на ноги, не дожидаясь начала процесса. - Значит так, идиот, – устало и как-то безразлично начал Лестрейндж, держа его за шиворот. – Как ты оказался здесь, не знаю. Но должен довести до твоей тупой головы, что дальше этих тварей будет только больше. А потом начнутся кентавры, которые в это время суток тебя сначала подстрелят, а потом станут разбираться. Всё ещё хочешь продолжить познавательную прогулку? - Нет, – ответил Джеймс, честно обдумав его слова. - Чудно. Тогда вали обратно, откуда пришёл. И учти, скажешь кому, что я тебя спас… ну, ты уже в курсе, что я Авадой владею, да? Не дожидаясь на этот раз ответа, Лестрейндж резко выпустил его и быстро пошёл к краю поляны. Джеймс остался стоять, тряся головой и пытаясь привести в порядок мысли. Тот факт, что Лестрейндж его спас, просто не укладывался в голове. Стоп, а сам-то он как тут очутился и что делает? И… так, ну уж раз так пошло, то назад обоим лучше вдвоём возвращаться! - Лестрейндж! Постой! Но слизеринец вместо этого перешёл на бег и скрылся в темноте. Джеймс рванулся было за ним, но шаги Лестрейнджа, прервавшиеся на несколько секунд, возобновились снова, причём сделались в несколько раз чаще, словно нежданный спасатель решил устроить марафон по ночному лесу. Самое странное, что Лестрейндж даже не пытался осветить себе путь, хотя на такой скорости впечататься в дерево было как нечего делать… Джеймс остановился, рассеянно обдирая с себя остатки паутины и пытаясь разобраться в произошедшем. Вольф его спас. Хотя не обязан был. Удрал со скоростью профессионального бегуна, ни во что не врезавшись. А ещё рядом могут оказаться другие акромантулы. Палочка – вон, к счастью, валяется. Хорошо. Но в одном Лестрейндж точно прав – дурацкая идея была с цветами. Ну её вообще. Лили можно будет много чего ещё подарить, но для этого надо дожить до завтрака, не став ужином… снова. Поёжившись при мысли о повторной встрече с акромантулом, Джеймс поспешно подобрал палочку и скорым шагом двинулся назад, предварительно тщательно определив нужное направление. Добраться назад, к счастью, получилось без приключений. Никто больше по дороге не встретился – ни Лестрейндж, ни акромантулы. Зато встретился, уже у самой опушки леса, крайне взволнованный Сириус, которому и пришлось всё выложить, опустив появление Лестрейнджа. Не то чтобы Джеймс боялся его угрозы или не собирался благодарить слизеринца. Просто тут надо было действительно во всём разобраться. На разбирательства ушла вся оставшаяся ночь, и утром, вяло ковыряясь вилкой в тарелке, Джеймс прикидывал, как лучше сунуть записку слизеринцу. Это оказалось не так уж сложно – на выходе из Большого зала в это время всегда было столпотворение. Встреча была назначена на обеденный перерыв – в это время обычно никто ничем особенным не занимался, так что Джеймс надеялся, что и у Вольфа особых дел не будет. Были или не были, так и осталось загадкой, но он пришёл на указанное в записке место. - Рад видеть, что ты добрался сюда целым, – насмешливо сообщил Лестрейндж вместо приветствия. – Я имею в виду – в замок. - Да… – Джеймс вздохнул. – Слушай, Лестрейндж… Я хотел сказать тебе… Спасибо. Я не знаю, почему, но ты меня спас. И теперь… В общем, будет только справедливо, если я спрошу у тебя, чего ты хочешь взамен. Между нами – долг жизни, хотя я соврал бы, сказав, что меня это радует. - О да, меня – не больше. Так что просто забудь. - То есть как это – забудь? – Джеймс изумлённо уставился на Лестрейнджа, сохранявшего спартанское спокойствие. - Так. Конечно, я мог бы потребовать взамен, чтобы ты каждый раз упускал снитч до конца этого курса. Или чтобы ты прекратил цепляться к слизеринцам. Но я не хочу ни торговать своей доброй волей, ни давать тебе возможность сомневаться в моих возможностях. Я прощаю тебе этот долг жизни. Ты свободен. - Не хочешь иметь со мной ничего общего, да? – обиженно вырвалось у Джеймса. Всё-таки… это было очень неприятное ощущение – знать, что ты настолько противен, что даже долг жизни тебе готовы простить безо всяких условий, лишь бы поскорей отвязаться. Что бы ни было между ними раньше, но Лестрейндж спас ему жизнь, и теперь… Да что там «теперь» – он был худшим врагом Гриффиндора, но врагом, не лишённым своеобразного достоинства. Лестрейнджа можно было, в сущности, назвать рыцарем – он не нападал на магглорождённых сам, он защищал учеников своего факультета, не спрашивая, что случилось… Да, он вредил гриффиндорцам в стычках и на квиддичном поле, как никто. Но подлецом, в отличие от многих своих софакультетников, не был никогда. - Нет… – задумчиво протянул Лестрейндж. – Не в этом дело… Просто я не вижу причин, по которым мне мог бы этот долг понадобиться. Ну на что он мне? Заставить тебя взобраться на стол в Большом зале во время обеда и прокричать всем, что я – лучший, а ты – просто мелкий придурок? Весело будет, конечно, но не на это долг жизни тратят. А так… У меня есть почти всё, что нужно для счастья, Поттер, а чего нет, того ты дать не сможешь. Разве что приказать тебе, чтобы ты с Сириусом расстался?… Нет. Он так ко мне всё равно не вернётся. Да и противно. И вообще, не для того я тебя из паутины вытаскивал. Эту мою мечту и акромантул мог бы выполнить. - А для чего тогда ты это сделал? – Джеймс резко посмотрел на него. – Я тоже об этом думал. Тебе надо было просто не делать ничего – и ты мог бы сейчас сыграть для Сириуса роль утешителя! А там и дружбу вернуть. - Ага, – криво ухмыльнулся Лестрейндж. – И слушать, как он ревёт в подушку по ночам, давясь рыданиями и коря себя за то, что тебя не уберёг. Нетушки, не мазохист я. - Поэтому и спас? - Поттер, какое тебе вообще дело, почему я тебя спас? Считай, что спьяну! - Нет. Я желаю знать правду. - А если я её тебе не скажу? Взгляды сошлись, как лезвия мечей. - Ну… твоё дело, – со вздохом уступил первым Джеймс. – Но, почему бы ты это ни сделал… Ты подарил мне жизнь. Я этого не забуду. - Лучше бы прибил прямо там! – картинно закатил глаза Лестрейндж. – Я надеюсь, ты хоть промолчал? - Не хочешь, чтобы узнали о том, что ты… Репутацию среди своих терять не хочешь? – осенило Джеймса. Лестрейндж промолчал, но посмотрел двумя глазами не менее выразительно, чем вчерашний акромантул – восемью. - Ладно, – улыбнулся Джеймс. – Это я понимаю. Поменяйся мы ролями, наверное, тоже бы молчал. Не беспокойся, я никому не скажу. - Вот и славно, – расслабился Лестрейндж. – Тогда, надеюсь, вопросов больше нет. Ты молчишь, и я молчу. Меня там не было. - Не было, – подтвердил Джеймс. – Для всех. Кроме меня. - Чтоб тебя артиллерией, – махнул рукой Лестрейндж, но, несмотря на недовольный тон, его губы всё же слегка изогнулись в улыбке.