У моих ног

ㅤ Свежие кровоподтёки на скулах, разбитые губа и бровь унизительно ныли. Кёя отчаянно боролся с чувством никчёмности, выжигающим в душе витиеватые узоры. Он хотел победить. Хотел пригвоздить Мукуро к тому же полу, на котором грязный иллюзионист переломал ему однажды все кости в бесчестной схватке. Мукуро не был тогда так силён. Нет, не мог быть. Так почему Кёя проигрывал раз за разом? Не хотелось думать, что Мукуро прогнил настолько, что даже не пожелал показать всю свою силу, а лишь игрался. Ложь и правда в его случае смешивались воедино в страстном танго, топча гордость всех вокруг. Кёя шёл домой под звёздным небом. Мотоцикл ждал у обочины за территорией Кокуё. Кроваво-полная луна освещала путь. Кёя остановился, чтобы посмотреть на неё. Такой цвет для ночного светила был редок. Краем глаза Кёя уловил падающую звезду. Закрыл глаза и неосознанно прошептал вслух: — Хочу, чтобы он пал к моим ногам, — представил он чётко лицо иллюзиониста. Когда открыл глаза, показалось, что слой красноты сошёл с луны. Едва-едва, но уловимо. Вспомнился красный глаз Мукуро. «Ну уж нет! Я лично загрызу его до смерти без всяких нелепых падающих звёзд», — твёрдо решил он. Но звезда его уже не слышала: она скрылась за горизонтом. Сидение мотоцикла холодило, вибрация мотора болью отдалась в теле. Кёя даже зубы не стиснул: настолько незначительной для него была эта боль. Побеждённый, но несломленный, он направился домой. Болезненный душ смыл усталость долгого дня. Уютная кровать приняла в свои объятия. Где-то за тьмой забвения ждал новый день. Начался он как обычно: изматывающие упражнения вместо зарядки, лёгкий завтрак, умиротворяющая пешая прогулка до школы. И подобие сердечного приступа… Будто сами собой в руках появились тонфа, были выпущены шипы. Кёю трясло от ярости, аж дыхание перехватывало. — Загрызу до смерти, — звучало тихо, спокойно на первый взгляд, но с такой угрозой, что люди в радиусе километра шуганулись, в страхе взмыли птицы, уносясь прочь. Мукуро посмел явиться в форме дисциплинарного комитета Намимори, пороча красную повязку, и теперь проверял сумки учеников на входе. За святотатство Мукуро был жестоко наказан мощным ударом в челюсть, благо не скользящим ударом шипами по красивому личику. Правда, после такого удара редко кто оставался в сознании и мог издавать иные звуки, кроме стонов. Мукуро частично защитил себя пламенем, чтобы встать на одно колено и с блаженной улыбкой посмотреть Кёе в глаза. Следующий удар должен был раскрошить наглецу череп, но Кёя остановился, едва соприкоснувшись металлом с кожей: Мукуро и не думал защищаться. Он лишь закрыл глаза, готовясь принять удар. — Жить надоело? — Если ты желаешь мне смерти, я смиренно приму её от твоих рук, как благословение. Ты волен делать со мной всё, что пожелаешь. Бешено стучало в висках. Как смел этот жалкий наглец над ним издеваться? Кёя уважал Мукуро. Даже в бесчестной битве Мукуро имел больше чести, чем теперь. Подлые иллюзии были его оружием, и он управлялся ими, как мог. Ради победы. Ради острой битвы. Это Кёя мог принять. Но не то, что творилось перед его взором. Удар — хруст костей. Кёя бил безжалостно. Его никогда не волновало, безоружен ли человек перед ним, беспомощен ли: любой, кто смеет нарушать дисциплину, любой, кого душа требует загрызть, падёт ниц перед ним в кровавую лужу. Даже если это обезумевший Рокудо Мукуро. Его вид особенно вызывал ярость. Таким его видеть Кёя не хотел. Жалкое травоядное… Кёя стиснул зубы, останавливаясь и склоняя голову. Тело перед ним не шевелилось. Пошатнувшись от бессилия после выброса стольких эмоций, Кёя поплёлся к себе в кабинет. Не желая попасть под горячую руку, Кусакабе тихо и кротко бросил: — Я вызову скорую. Неправильно. Всё было неправильно. Атмосфера дисциплинарного кабинета не успокаивала. На крыше вовсе казалось, все мысли разбегутся кто куда. А нужны были. Чтобы понять, что произошло. Почему колебания пламени не показали наличие иллюзии? Неужели это не было дурной шуткой заигравшегося иллюзиониста. Нет, не в его духе. У него более изящные методы выводить Кёю из себя. На грани, но простительные, добавляющие остроты их отношениям, состоящим из битв, унижений и… уважения. Без него ничего не имело бы смысл. Так долго никто из них не был бы одержим друг другом. Кёя уныло покручивал наручники на пальце, глядя на фиолетовое пламя на шипах. «Не иллюзия…» Он мог его убить. Звук сирены скорой помощи пробудил интерес к реальности. Кёя встал и подошёл к открытому окну. Он не видел ужаса на лицах врачей, но ему и не нужно было: столько раз он уже оставлял им «подарочки». Такой «щедрый», правда, в первый раз. На сердце стало тревожно. Не от нанесённых физических повреждений — обычная ерунда. О чём Мукуро думал, когда заявился к нему в таком виде? «Чего я вообще о нём переживаю?» — мысленно отругал себя Кёя, нахмурившись. Дела комитета не ждали, как и нарушители порядка. ㅤ