Призрак из машины

В теплых лучах проникающего сквозь ветви деревьев солнца трудился старик. Даже летом на этой планете было прохладно, но из-за физических упражнений и нечастого здесь солнечного света, ему сейчас было даже слишком жарко. Он сбросил часть своих меховых накидок и повязал кожаную рубашку вокруг пояса, открывая сильные руки, перевитые мускулами из-за многих лет физической работы и испещренные шрамами. Его руки поднимались и опускались, поднимались и опускались, вычерпывая рыхлую землю лопатой, которую он сам сделал из дерева и кости. Периодически ему приходилось прерываться, чтобы затянуть крепче кожаные ремешки, привязывавшие черенок лопаты к ручке; руки двигались проворно, несмотря на отсутствие на левой двух пальцев. Именно во время подобной остановки он заметил нарастающий холод и поднял глаза к небу. Страх сдавил грудь, когда он увидел красное солнце, низко нависшее над деревьями. Он прошептал проклятье, отбросил лопату и выбрался из ямы. Страх сделал его неуклюжим, когда он собирал свои разбросанные шкуры, рюкзак и самострел, который всегда был с ним рядом. Он был так поглощен работой, что не заметил сгущающейся темноты под деревьями. Старик не был верующим человеком; вообще-то даже не помнил, когда в последний раз говорил что-то кроме проклятий. Но он бормотал что-то себе под нос в лихорадочной надежде, что не промедлил слишком долго. Несмотря на подстегивающую безотлагательность, он остановился, чтобы поглядеть на свою работу. Он многое сделал сегодня, но нельзя было угадать, когда выдастся еще один солнечный день, и можно будет спуститься с холмов, чтобы снова копать. К тому времени оно может уничтожить все, что ему удалось сделать. Он никогда не мог предвидеть этого. Иногда он возвращался и находил свои усилия уничтоженными, когда в другой раз все было абсолютно не тронуто – и он понятия не имел почему. Но сейчас было не время, чтобы думать об этом, если он хотел выжить, чтобы продолжить копать в другой день. Подхватив лопату, он начал бег между деревьями. Он был в хорошей форме для человека его лет – не по выбору, но по необходимости. Однако это был долгий и тяжелый день, и тупое нытье в суставах превратилось в острую жгучую боль, когда он бежал по знакомой лесной тропинке. Он тихо шипел с каждым вдохом, заставляя себя дышать сквозь боль. Это будет беспокойная и бессонная ночь – при условии, что он проживет достаточно долго, чтобы иметь шанс поспать. Может, он напьется сегодня. Его домашнее вино было темным и резким – как и его настроение большинство ночей – и достаточно сильным, чтобы заглушить не только физическую боль, но и моральную. Ему хватало обоих видов боли, но никогда не хватало вина. Взобравшись на очередной холм, он остановился перевести дыхание. Небо было омыто красным и пурпурным. Наверное, это было красиво, но для него эти цвета значили смерть, потому что предвещали наступление ночи – а ночь была его стихией. Слева над деревьями ясно виднелась одна из башен, дразня его своим молчаливым и непостижимым присутствием. В окружающем лесу царила жутковатая тишина. Он помнил времена, когда деревья звенели от щебета множества птиц, а его грубые ловушки были полны мелких зверьков. Сейчас ему приходилось охотиться далеко от дома, чтобы найти хоть какую-нибудь добычу, и все животные, пойманные им, были худыми вплоть до истощения от постоянного бегства. Когда-то птицы предупреждали человека о его приближении, потому что замолкали, когда оно было рядом. Может, поэтому оно в первую очередь убило их. В конце концов наступит время, когда единственными живыми в этом лесу будут он и существо, преследовавшее его. – Но до того не дойдет, если ты умрешь этой ночью, идиот, – прошептал он сам себе, спускаясь на другую сторону горного гребня, к ручью. Он мог бы использовать водный поток, чтобы запутать следы, может, даже сбросить его со следа. Может, ему повезет. Иногда проходили недели, даже месяцы, когда он не видел ни следа существа. Ему приходилось блуждать далеко, чтобы удовлетворять быстрый метаболизм, требовавший постоянной свежей пищи. Но в солнечные дни оно будет неподалеку, потому что знало, что он будет на улице в такой день, и может быть, надеялось, что однажды он слишком промедлит, возвращаясь в безопасное место. Он не знал, способно ли оно было думать на таком уровне. Иногда он сомневался в этом. Иногда…не очень. Он не поднимал глаз, когда солнце скользнуло за горизонт, но ощутил это благодаря внезапно усилившемуся холоду в воздухе. Быстрые движения помогали ему сохранять тепло, но он все же был рад, что на плечах у него накидка. Теперь, когда солнце село, существо выйдет на охоту. Он мог только надеяться, что его не было в этой части леса. Желание в одной руке, дерьмо в другой, и посмотри что перевесит. Так говорил его дед, много лет назад; и губы старика изогнулись слегка при этом горько-сладком воспоминании. Его кожаные ботинки разбрызгивали неглубокую воду ручья, кода он поспешно бежал верх по течению. Он оставил русло у небольшого водопада, начав карабкаться на каменистый склон, где оставит меньше следов. Теперь нужно было сделать выбор. За прошедшие годы он создал большое количество убежищ. Они были неудобны, но безопасны – места, где он мог провести ночь, когда темнота заставала его слишком далеко от дома. Если он продолжит идти вверх, попадет в одно из них. Оно было ближе, чем пещера, которую он привык называть домом. С другой стороны, его ноющие кости умоляли о мягкой постели, а желудок – о чем-то более питательном, чем горсть вяленого мяса у него в рюкзаке. И дома было вино. Не пытайся попасть домой. Нет времени. Используй убежище. Он не моргнул глазом, когда раздался этот голос. Не признал его никак. И конечно не принял его совета. Голос казался таким реальным … словно говорящий стоял у него за плечом, словно он мог повернуться и увидеть… Так можно сойти с ума. Он предполагал, что был уже наполовину сумасшедшим. Наверное, он имел на это право. Но это не значило, что он должен был покоряться этому, о нет. – Ты ненастоящий – сказал он вслух между глотками воздуха. – И я не сделаю того, что ты говоришь. Его голос был скрипучим, низким и грубым – голосовые связки были повреждены годы назад в той же схватке, что стоила ему двух пальцев. Голос не заговорил снова, и ему не нужно было иных подтверждений, что то был просто продукт старого, одинокого и отчаявшегося рассудка. Просто его подсознание озвучивало его же страхи. Но он был уверен в себе. Он сможет добраться до дома, прежде чем существо найдет его след, если вообще найдет. Он начал путь вниз под гору, пробираясь между камнями. Так было быстрее, двигаться заодно с гравитацией, вместо того чтобы сражаться с ней. Он только должен был стараться не подвернуть ногу – если это произойдет, его судьба будет решена. Но он добрался до подножья целым, и побежал по ковру из сосновой хвои под деревьями со скоростью, не соответствующей его возрасту. Поднимался низкий туман, как всегда в это вечернее время. Под деревьями сгущались тени, и он спотыкался о невидимые в темноте корни деревьев. Потом позади него, далеко позади, холодный вечерний бриз донес переливчатый вой. Он звучал немного похоже на крик орла. Но в этом лесу больше не было птиц. Нет, подумал он. Оно нашло его след. Оно не могло идти по запаху – по крайней мере, он так думал. Может, оно потеряет его след у ручья. Но он заставил себя перейти с трусцы на бег, хотя его уставшие мускулы протестовали. Охотничий крик донесся снова. Ближе. Оно пересекло ручей. Теперь нет смысла пытаться запутать след. Теперь он мог только бежать. Он думал, что был на пределе прежде, но оказалось, что в его резервах еще кое-что оставалось. Лопата и самострел замедляли его. Неохотно он отбросил лопату. Он ненавидел терять ее, потому что она была хорошей, и если существо уничтожит ее, ему тяжело будет сделать вторую такую же. Но ему нужны были обе руки, чтобы управляться с самострелом, и у него было ощущение, что скоро до этого дойдет. Во время бега он стянул сумку с короткими стрелами на бок, чтобы можно было легко до них дотянуться. У него были приспособления для разжигания огня в рюкзаке, вместе с факелом – просмоленной палкой из сосны. Огонь иногда отпугивал существо, но не всегда. Но он не смел остановиться и зажечь факел. Он был почти рядом. Еще один подъем. В лесу теперь было так темно, что он почти не увидел вспышки движения справа. Нет. Нет Оно было быстрым и гибким, темная стремительная тень, пропавшая во мгновение ока. Он никогда не привыкнет к тому, как быстро оно движется. На мгновение он заметил в темноте блеск глаз и тут же потерял его. Силы подходили к концу. Перед глазами плыли красные точки, бок жгло огнем. В какой-то миг он мельком подумал, что может, слишком перегрузил свое сердце, и оно вот-вот откажет. Что ж, из всех способов умереть этот был не самым худшим, в конце концов. Он спустился с холма в ущелье, где в одном из отвесных склонов пряталась тяжелая деревянная дверь, наполовину замаскированная мхом и листьями. В полутьме он почти не заметил темную фигуру перед ней – не заметил бы, если бы остатки света не отразились у зверя в глазах. Оно кружило, ждало его. Он прожил здесь больше года, всегда осторожный, всегда заметая свои следы. Теперь он привел его сюда и снова будет вынужден искать другое место для жилья, снова временное убежище, которое оно обнаружит раньше или позже. Как всегда. На отдых не было времени. Он не мог дать себе и минутной передышки. Он спустился с холма, остановившись только чтобы достать самострел и стрелы к нему. Он прицелился удачно, сказался многолетний опыт. Стрела попала в грудь существа. Он ставил новую, когда существо испустило переливчатый вой, в котором было больше гнева, чем боли, и прыгнуло к нему, насколько быстро, что движение было едва уловимым глазом. Второй выстрел пришелся в лапу – стрела вонзилась так глубоко, что торчала с другой стороны – и существо споткнулось, когда раненая конечность подвернулась. Выстрел всего лишь замедлил его на пару секунд, но дал человеку необходимый шанс. Он рванулся к двери, отбросив самострел, чтобы справиться со сложной системой запоров, призванной гарантировать, что существо не заберется к нему в дом в его отсутствие. Краем глаза он заметил, как оно приготовилось к очередному прыжку. Но дверь была открыта; он бросился через порог, захлопнул тяжелую створку и дернул задвижку вниз, когда тело существа глухо ударилось о дерево. Дверь содрогнулась, но тяжелый запор выдержал. Он лишился самострела, но тот не был единственным. Дико трясущимися руками он начал передвигать камни, которые специально держал в пещере, пока дверь была практически не завалена ими. Существо продолжало биться о дверь, потом глухие удары сменились леденящим душу скрежетом длинных изогнутых когтей, раздирающих дерево в щепки. Инстинктивно он поднял руку к лицу, коснувшись разодранной плоти на месте левого глаза. Он знал не понаслышке, какими острыми были эти когти. Но дверь была плотной и тяжелой, нескольких футов толщиной – и куда более прочной, чем хрупкая человеческая плоть. Он слышал приглушенное царапанье и высокие разочарованные крики. Он знал по опыту, что оно будет пытаться всю ночь, пока голод или рассвет не прогонят его. Ранения от стрел лишь заставят его еще более настойчиво пытаться добраться до своей жертвы. Оно будет полностью здорово через несколько часов. В пещере было абсолютно темно, но он не стал зажигать огонь. Вместо этого он пробрался к горе шкур, где спал, и порылся под ними в поисках предмета, который, он знал, будет там. Не вино – хотя это будет после. Вещь, которую он искал, меньше утешала его, чем вино, но придавала больше мужества. Она напоминала ему о том, почему он продолжал бороться, почему продолжал бежать, почему продолжал копать день за днем. Это был одновременно его стыд и его спасение. Он нащупал его, и пальцы стиснули гладкую поверхность, вытаскивая его. Это был ящичек, шириной примерно с ладонь и в полтора раза длиннее. Он не открыл его, просто прижал к груди. Снаружи существо скребло и царапало дверь, разочарованно завывая. Внутри старик стоял на коленях в темной пещере, прижимая к груди ящичек, как ребенок любимую игрушку. Наконец, презирая себя за слабость, он заплакал.