Пока не рухнут небеса

А пока наследный принц Сюй Минхао отходил от своего потрясения, даже в самых неприглядных уголках Чжухвана жизнь шла своим чередом. Чжухванская тюрьма точно не попадала под определение места, в котором хотелось бы побывать хоть раз. Впрочем, "благодаря" военному времени, загреметь сюда стало не так-то просто (тех же воров и мошенников отправляли на передовую, а убийц казнили даже без должного суда), но тем счастливчикам, которым довелось занять камеру, выпала уникальная возможность испытать на себе все прелести подземелий. Здесь было холодно, сыро, крысы сновали по углам, а количество оттенков серого перед глазами нагоняло смертельную тоску. Из звуков: тяжелые шаги надзирателей да невнятное бормотание немногочисленных заключенных, медленно сходящих с ума от невыносимых условий, одиночества или от того и другого сразу. А еще, кажется, где-то капала вода, отбивая ритм настолько мерный, что он проедал мозги. А еще… — Императору Чжухвана эту ночь не спится: Надо ж было перед сном так вина напиться! Немного хриплый, но громкий голос разорвал череду монотонных звуков. В ответ из некоторых камер донеслись сдавленные смешки и слабые хлопки, а кто-то даже присвистнул. — У наследника Чжухвана дел всегда невпроворот: То как пони загарцует, то как птичка запоет! Голос не унимался. Реакция стала еще более бурной: заключенные заулюлюкали, а кто-то даже попытался крикнуть что-то отдаленно напоминающее "да чтоб он сдох". Правда, на полноценное проклятье сил по всей видимости не хватило, так что вышло просто озлобленное бульканье. Этот шум, поднявшийся после пары похабных строчек, вовсе не был удивителен. В конце концов, чтобы вот так насмехаться над пристрастием императора к вину, а потом еще и над традиционным приветственным танцем наследного принца, находясь при этом в полной власти Чжухвана, надо было обладать немалой наглостью и не меньшей смелостью. Как минимум, потому, что после второго стишка шаги, все это время спокойные и даже ленивые, вдруг ускорились. Кто-то стремительно приближался к камере, в которой расположился неугомонный узник. — В подземелье у Чжухвана жить мне очень здорово! Выбор: помереть от жажды или сдохнуть с голода! Не успело эхо затихнуть, как по толстым прутьям решетки загремело острие копья. — Умолкни, уёнская падаль! Да как ты смеешь? — лицо надзирателя было искажено яростью. Как голодный дикий пес он смотрел на того, кто посмел попрекнуть его идолов. А тот не дрогнул, даже шагнул вперед из тьмы, ближе к решетке, но так, чтобы стражник не смог дотянуться до него рукой. Тусклый свет упал на его лицо: округлое, с намеком на мягкие черты, но истощенное и болезненно бледное. И, что самое странное, на сухих, потрескавшихся губах играла улыбка. — Господин надзиратель! Как любезно, как благородно с вашей стороны! Вы все-таки обратили на меня ваше драгоценное внимание! — казалось, еще немного и узник бы радостно захлопал в ладоши. В его глазах плясал странный огонек: да, как-то так смотрят люди, когда на кону стоит их жизнь, а они все равно пытаются пропустить все сквозь призму шутки, иначе недолго просто сойти с ума. Пленник подошел еще ближе к решетке, при этом оставаясь настороже, будучи готовым в любой момент отскочить в безопасную темноту. — Может, вы проявите еще большую любезность и благородие, а? — продолжал он уже тише, почти шепотом. — Дадите своему гостю немного воды? Губы надзирателя скривились в усмешке. — Гостю? Да ты совсем страх потерял! Пить хочешь? Расскажешь про своих дружков, и хоть захлебнись, — каждое слово он цедил сквозь зубы, чуть ли не прижавшись лицом к решетке. — Но, будь моя воля, тебе и тогда ничего бы не досталось, этот поганый рот не заслужил и капли. Узник уже хотел было отразить словесную атаку и попытать счастья еще разок, но его опередил звук спешно приближающихся шагов, и совсем рядом раздался еще один голос: — Что здесь происходит? Вону? — Мингю! — выражение лица первого надзирателя заметно смягчилось, когда он развернулся и увидел перед собой второго. — Да вот одна из уёнских мразей разбушевалась, давно не получала крепкого копья в задницу, — он ухмыльнулся. — Это который? — Мингю подошел к решетке и задумчиво почесал затылок древком копья, когда увидел заключенного: он показался ему совсем незнакомым. Заключенный в свою очередь поспешил представиться и отвесить самый театральный поклон на свете. — Бу Сынкван, к вашим услугам, — одна его рука ушла за спину, другой он в широком жесте повел вперед, а сам сложился чуть ли не пополам. — Заткнись! — прорычал Вону, и копье в очередной раз грохнуло по прутьям. — Это новенький, ты еще не успел с ним познакомиться, — и снова его тон резко сменился, правда, в нем по-прежнему слышались язвительные нотки. А как иначе говорить про человека, который парой реплик вывел тебя из себя так, что ты был бы не прочь раскроить ему череп? — Ходил по нашим деревням и устраивал там свои представления. Но наши люди ведь не глупые, быстренько его скрутили и позвали кого следует. И вот мы дожидаемся, когда он соизволит поведать нам, где прячутся остальные. Мингю молча кивнул, принимая услышанное к сведенью. Заключенных он знал всех поголовно: кто за что загремел за решетку и почему все еще оставлен в живых, кого следует держать покрепче, пока его ведут в пыточную, а кого придется волочить на собственной спине уже из нее. Впрочем, с тем, чтобы таскать замученных тощих узников на себе, у него явно не было проблем. Он был очень крупным, шире в плечах и немного выше, чем Вону, но, несмотря на свои пугающие габариты, из-за выражения лица и тона голоса он казался мягче и податливее, чем его сослуживец. Сынкван сразу это подметил. Да, такие вещи приходится подмечать, когда ты приплясываешь где-то на грани жизни и смерти, и любая, даже незначительная зацепка для тебя подобна спасительному лучу. — Только вряд ли вы добьетесь хоть чего-нибудь от трупа, — решил намекнуть Сынкван, сделав еще один маленький шаг к решетке. — Люди имеют свойство умирать от, ну, допустим, я не знаю, жажды. Или от голода, ну, я так, это просто предположение. Краем глаза Сынкван уловил, что губы Мингю тронула усмешка: не злая, нет, а будто его повеселили его слова и его манера. Лицо Вону же оставалось невозмутимым. — Ты больно активный для того, кто вот-вот откинется, — хмыкнул он. — Потерпишь, заодно подумаешь о своем поведении. Будешь шуметь — в следующий раз успокаивать тебя придет палач, ясно тебе? Сынкван смиренно кивнул. Уже второй день подряд Вону доказывал ему свою непоколебимость и приверженность чжухванским идеалам. Он выполнял порученную ему работу так, как от него требовалось, и ни в какую не хотел давать слабину. Вчера Сынкван попытался заболтать его, но получил только тычок под ребра древком копья. Но теперь, когда на сцене появился еще один персонаж, в Сынкване снова затеплилась надежда. Может, хоть он оценит его стишки? Или ему стоит придумать что-нибудь про то, как восхитительны его мускулы? Так или иначе, язык всегда был главным оружием Сынквана и, пока он жив, он будет яростно бросать его в бой. — Сиди тихо, — выдавил Вону напоследок и угрожающе потряс копьем. Затем он развернулся к Мингю, закинул руку ему на плечо, и они зашагали прочь, как ни в чем ни бывало. Будто бы один из них только что не плевался ядом, а второй не смотрел на это, как на само собой разумеющееся. — Я, конечно, устал, как собака, но, может, прежде, чем я уйду… — донесся до Сынквана голос Вону уже издалека. — Может, разложим партию в падук, а? — Я только принял пост, а ты уже предлагаешь мне отлынивать? — Ну же, Мингю, это не займет много времени! — Думаешь, я так быстро тебе проиграю? Бу Сынкван медленно опустился на свою койку и закрыл уши ладонями: слушать эту болтовню у него не было ни малейшего желания. Все равно она не могла отвлечь его от того, как горело от жажды горло и как сводило от голода желудок. И зачем он пытался продлить свои мучения? Проще было бы умереть, но он, как свойственно каждому живому существу, тянулся к жизни. Только какой в этом прок? Когда они увидят, что так, лишив его еды и воды, они не вытянут из него ни слова, они пойдут дальше, они пустят в ход самые чудовищные инструменты из камеры пыток. Впереди его не ждало ничего, кроме страданий, а он зачем-то бросался грудью на эти подставленные для него колья. Бессмысленно. Ждать спасения было неоткуда: тогда, из темного затхлого сарая, в который его бросили деревенские жители, он услышал о том, что Уён был покорен. А с тех пор никаких вестей. Что же стало с такими же, как он? Удалось ли им посеять семена сомнения в умах деревенских жителей? Поднимется ли хоть одно восстание в окрестностях Чжухвана или все было зря, и в конце концов все они будут гнить в тюрьме? Сынквану неоткуда было взять ответы на эти вопросы. Знал он только одно: сам он провалился, причем с треском, с позором, и теперь он бессилен, бесполезен, и все, что ему остается, это веселить надзирателей и отсрочивать тем самым свой смертный час. Сынкван постарался улечься поудобнее, что оказалось довольно трудно сделать на жесткой деревянной койке, которая откидывалась от стены и держалась на цепях. На ней была только потрепанная грязная простыня и маленький мешок с сеном, заменявший подушку. После тщетных попыток найти комфортное положение, Сынкван просто скрючился, прижав колени к животу. Так он хотя бы сохранит немного тепла, а то в этой сырости и сквозняке он уже успел как следует продрогнуть. Сынкван попытался заснуть, но сон не шел к нему. Мысли в голове беспорядочно скакали. То перед глазами у него вставали непроницаемые лица деревенских жителей, которые и слушать его не хотели, то он снова видел себя на одном из собраний их общества, когда все они были воодушевлены и искренне верили, что им удастся если не разрушить, так хотя бы накренить эту империю, нанеся удар по ее низам. А потом все смешалось, и вот уже его друзья вяжут его и запирают в сарае, а смотрят все так же тепло и с надеждой в глазах, и картинка совсем не складывается. Сынкван не знал, сколько он пролежал так, испытывая непреодолимое желание размозжить свою собственную голову, чтобы его разум успокоился и дал ему отдохнуть. Он не чувствовал времени, каждый миг казался мучительно долгим. Но вдруг эту вечность прервал кашель, который его беспокойное сознание восприняло куда громче, чем он был на самом деле: будто гром прогрохотал. Сынкван вздрогнул и тут же распахнул глаза. У решетки стоял Мингю. В руках он держал небольшую чашу — такую, чтобы та могла пролезть меж прутьев. Неужели..? Или он все-таки заснул и это ему только снится? Сынкван подскочил и в мгновение ока оказался у решетки. Надзиратель осторожно передал ему чашу. Вода. Там действительно была вода. Не говоря ни слова, Сынкван жадно припал к чаше губами, и живительная влага разлилась по горлу. Воды было не так много, но сейчас он бы душу продал даже за пару капель. Чаша опустела быстро, и эта вода как будто только усилила жажду, но Сынкван понимал, что она все равно поможет протянуть ему немного дольше. Он медленно поднял глаза на надзирателя, который все еще был тут и пристально смотрел на него. Сынкван не сказал ни слова, но его взгляд был полон благодарности. — Не обольщайся, просто ты нужен нам живым, — поспешил объясниться Мингю. Уголки губ Сынквана дрогнули в подобии улыбки. Как будто он мог подумать иначе. Когда Сынкван вернул надзирателю чашу, тот тут же развернулся и уже было зашагал к своему посту. — Кто выиграл? — вдруг сорвалось с губ Сынквана. Мингю остановился. — Не твое дело, — небрежно бросил он через плечо и продолжил идти. Сделать вывод об исходе партии из этих слов было не сложно. — Я могу научить играть! — крикнул Сынкван Мингю вслед, но тот больше не останавливался. Сынкван хмыкнул. Пожалуй, он немного переоценил свою харизму. Но все-таки он уже сумел чего-то добиться. Довольный своей маленькой победой, Сынкван вернулся на койку, и на этот раз ему удалось выпутаться из клубка мыслей. Все так же свернувшись калачиком, он, наконец, погрузился в сон.

***

После того, как карта была надежно спрятана, а телохранитель временно выведен из строя весьма экстравагантными действиями принца, Джонхан спокойно вернулся к столу и снова взялся за перо. Хоть он и сделал все, что хотел, не стоило забывать: он все-таки попросил пергамент и чернила, сославшись на то, что ему нравится записывать свои сны. Будет странно, если они не обнаружат у него ни единой записи. Он был уверен в том, что они точно будут искать их и точно захотят прочитать: а вдруг на каком-нибудь из листков окажется план побега. Значит, он действительно будет записывать сны. Только вот… То, что приснилось ему сегодня, было слишком сокровенным. Теперь, когда он лишился отца, эти воспоминания были истинной драгоценностью, неприкосновенной историей, которую он бережно хранил в своей памяти. Не все из тех воспоминаний были светлыми, многие из них приносили боль, но это была только его, Юн Джонхана, боль, и никто больше не имел на нее права. Нет, это не подходит. Он ни за что не подпустит эти глаза и эти руки к тому, что так для него дорого. Тогда… Он просто сочинит сон! Конечно, так куда веселее! Можно придумать что-нибудь этакое, что напрочь отобьет у его пленителей желание следить за его записями. Вот только что бы это могло быть? Джонхан не раз замечал, что его сны как бы продолжали события пережитого дня, так что он принялся перебирать в мыслях все то, что происходило с ним вчера. Нужная зацепка пришла ему на ум почти сразу же. О, да, если он как следует пофантазирует на эту тему, любой чжухванец придет в тихий ужас. Джонхан вытянул сложенные в замок руки вперед, как будто разминаясь, и игривая улыбка коснулась его губ. Была у него одна мысль, и оставалось только воплотить ее в жизнь. "13 мая. Я будто снова впервые попал в Янтарный дворец, и наследный принц Сюй Минхао снова приветствовал меня своим танцем. Но на этот раз он приветствовал только меня. Толпа и мой телохранитель вдруг пропали, растворились в воздухе. Мы остались вдвоем на огромной площади". Джонхан задумчиво почесал подбородок. Достаточно ли интригующее начало получилось? Принца обучали политике, истории, математике и куче других вещей, но никто никогда не рассказывал ему, как писать романы. Впрочем, ладно, здесь была важна не форма, а содержание. Джонхан хихикнул и снова уткнулся в пергамент. "Сюй Минхао все приближался и приближался ко мне с каждым шагом своего танца. В конце концов, он встал ко мне почти вплотную, и его ладонь коснулась моего запястья. Он стал поднимать свою руку, и моя поползла вверх вслед за ней. Мы начали медленно танцевать вместе, стоя лицом к лицу". Джонхан неосознанно закрутил головой, оглядываясь, как будто в опаске, что кто-нибудь может подсмотреть и увидеть уже не самое благопристойное содержимое строк на его пергаменте, а он ведь еще даже не приступил к самому интересному. Он усмехнулся. Глупое действие: он ведь писал как раз с расчетом на то, что его творчество увидят. В любом случае, пора было добавить огоньку. "Мы смотрели друг другу в глаза. Я ощутил странный трепет. Наши движения становились все медленнее, и в итоге мы остановились. Я чувствовал его дыхание на своих губах. Вдруг он, как будто продолжая танец, поднес свою руку к моему лицу и нежно погладил меня по щеке. Потом он заправил пару прядей мне за ухо и прошептал: "Ты так красив, Юн Джонхан, я никогда не видел никого прекраснее".". Джонхан перечитал все то, что вышло из-под его пера и действительно "ощутил странный трепет" уже в реальности, когда описанная картинка предстала у него перед глазами. Было что-то волнительное в том, чтобы писать такие вещи со своим участием, особенно учитывая то, что в этой сцене вторым главным героем был никто иной, как его враг, хоть они и играли в перемирие на публику. Принц склонил голову набок, оценивая свое творение. Да, в этом определенно что-то было, что-то такое, за что кто-нибудь из преданных обожателей наследного принца Минхао вполне мог бы плюнуть ему в ужин (даже так, оно того стоило), но все-таки Джонхану показалось, что чего-то не хватает… Возможно, стоило добавить немного драмы? Джонхан в задумчивости осмотрел комнату и, стоило Сынчолю попасть в область его обзора, прикусил губу, сдерживая восторженный смешок. Ага! Вот и недостающий элемент! "Я улыбнулся ему и хотел ответить на его слова взаимностью, но вдруг кто-то подлетел ко мне со спины и схватил…" Джонхан оценивающе посмотрел на Сынчоля. "...сильными крепкими руками. Я сразу понял, что это был мой телохранитель. И тут мы взмыли в воздух! Он отнес меня на самую высокую башню Янтарного замка. Мы смотрели, как заходит солнце, он встал передо мной на одно колено и сказал мне: "Я никому не позволю отнять вас у меня, ваше высочество"." Вот теперь Джонхан был так доволен своим детищем, что чуть не захлопал в ладоши от восторга, но сдержался, и только тихонько рассмеялся себе под нос. Когда он взглянул на Сынчоля, который смотрел на него по меньшей мере вопросительно, в глазах у него сверкали озорные огоньки. Он не стал ничего объяснять: пускай телохранитель просто порадуется, что его принцу так весело, а причины ему знать вовсе необязательно. "И я проснулся. Если в следующем моем сне наследный принц Сюй Минхао не придет меня украсть, я буду очень в нем разочарован". Джонхан поставил жирную точку в конце и отложил перо. Теперь все точно было готово. Он поболтал ногами, постучал пальцами по столу, а потом вдруг подскочил, подлетел к двери и крикнул: — Хочу в библиотеку! Пойдем! Сынчолю ничего не оставалось, кроме как побежать за ним. Ну же, давайте! Вылезайте из своих темных углов, гадкие шпионы, где бы вы ни прятались! У вас появилась такая прекрасная возможность насладиться литературным талантом наследного принца Уёна Юн Джонхана! Вылазка в библиотеку, впрочем, вовсе не являлась безосновательной, и дело было не только в том, что Джонхану очень уж не терпелось, чтобы его творение поскорее увидели. Во-первых, он мог изучить путь более тщательно, чтобы потом проверить свою карту (к слову, когда он, уже в покоях, захотел извлечь ее из своего живого ящика, Сынчоль очень быстро достал ее сам). Правда, по дороге туда принц все еще был слишком возбужден и не очень-то обращал внимание на тонкости маршрута. Он даже пару раз завернул не туда, но общими усилиями стражников и Сынчоля он все-таки добрался до пункта назначения. Во-вторых, ему действительно нужны были некоторые книги. Джонхан изучал историю, изучал политику, изучал военное дело, изучал так дотошно, что порой на стену хотелось лезть от обилия информации. Только все то, что ему давали его учителя, было пропитано нравом и взглядами Уёна, а когда ты пленник в чужой стране, в этом всем мало толку. Сейчас он задался одной конкретной целью, и для ее достижения ему нужно было взглянуть на события через призму несколько иную. Принц Уёна хотел понять народ Чжухвана. Он хотел разобраться в том, как они мыслят и почему же именно так, а не иначе. Что вбивают им в головы с рождения, как они смотрят на мир и как видят то, что происходит сейчас, то, что творит их государство? Возможно, если ему удастся понять, ему откроется ответ уже на другой вопрос: что он в силах с этим сделать? Получится ли у него повлиять хоть на один разум в этом огромном замке или все эти люди были окончательно и бесповоротно ослеплены пронзительным светом их идеалов? Джонхан надеялся найти подсказки в паре увесистых томов, которые уже покоились в тех самых крепких и сильных руках Чхве Сынчоля, пока принц продолжал бродить между высоких полок. Он решил начать с самых азов — с истории становления империи Чжухван и с первого тома "Краткой хроники основных военных событий", который и сам по себе был не особо-то и "кратким", что уж говорить о следующих его частях. К этим книгам вскоре прибавились несколько биографий чжухванских императоров — так, почитать на досуге — и принц, в конце концов, был удовлетворен получившимся у него набором. Для начала этого вполне должно было хватить. На самом деле, Джонхан намеревался отправиться в галерею (как минимум, потому, что тогда он не успел толком ее рассмотреть), только небеса решили иначе. Не успели они покинуть библиотеку, как вдруг стемнело и по стеклам крупными тяжелыми каплями застучал дождь, так что ничего больше не оставалось, кроме как вернуться в покои. Сидеть в самой библиотеке у принца не было ни малейшего желания: ему хотелось какого-никакого уединения, а в это место в любой момент могли зайти непрошеные гости из числа знатных фигур или даже императорской семьи. К такой встрече Джонхан был еще совершенно не готов. По дороге обратно принц был уже куда более сосредоточен, и от его взгляда не укрылось, что сейчас, когда они перемещались по замку без лакея, стражники смотрели на них иначе. Они напоминали хищных животных, которые приготовились к смертельному броску. Это показалось даже немного забавным, как будто совсем нелогичным. Попытаться улизнуть или атаковать до зубов вооруженных стражников явно было сложнее, чем разделаться с беззащитным лакеем. Когда они оказались в комнате, сердце Джонхана снова ускорило темп, и принц подошел к столу чуть ли не вприпрыжку. Только вот оставленный им на самом видном месте листок выглядел абсолютно нетронутым. Принц сначала даже расстроился, но к нему быстро пришло осознание, что так и работают хорошие шпионы: не оставляя следов. Вариант, в котором никто за ним не следил, он даже не рассматривал. Джонхан издал довольный смешок, представив в голове лица тех, кому повезло прочитать его творение, и похлопал ладонью по столу, призывая Сынчоля положить на него книги. Начать свое расследование Джонхан решил с истории империи. В уёнских книгах про происхождение других государств сказано было не так много, так что сравнивать ему было особо не с чем. В любом случае, для чжухванцев все это было истиной, почерпываемой если не из книг (понятное дело, что у простого народа доступа к ним не было), так из разговоров или из уст ораторов, заглядывающих даже в самые отдаленные деревни со сводкой последних вестей о войне. В своих истоках Чжухван, естественно, был слабым маленьким государством, притесняемым со всех сторон более могущественными соседями. Они грозились проглотить Чжухван, разделив между собой его территорию. Только вот не могли они решить, кому достанется самый лакомый кусочек этих земель, и между тремя империями разразилась война, в ходе которой все стороны понесли большие потери. Тогда и вышел на сцену первый известный правитель Чжухвана. Он воспользовался временной слабостью врагов и нанес решительный удар в самое сердце одной из вражеских стран. Тот мужчина был великим воином, жестоким и неумолимым, но при этом ум его был остер и гибок. На то, каким был он, даже спустя сотни лет равнялись все последующие правители Чжухвана. Они должны были воплощать непобедимую силу и непоколебимый разум, а народ чтил их как своих защитников. Тот танец, который они разучивали из поколения в поколения, в те времена был ритуалом, исполняемым перед битвой, чтобы навлечь на войска удачу. Спустя столетия он превратился в символ. Таким приветствием чжухванцы как бы говорили: вы не сможете напугать нас, сила на нашей стороне, а если вздумаете шутить с нами, то вы пожалеете об этом. События были описаны достаточно подробно, и принц не успел зайти далеко, хотя практически не отрывался от книги, сделав только перерыв на обед. А, и еще он разок взглянул на Сынчоля, выполняющего свою обязательную сотню отжиманий, как будто ему было мало притащить все эти увесистые тома с нижнего этажа в верхнюю башню. И, честно, когда он делал это на одной руке, это было довольно впечатляюще… В любом случае, к концу дня у Джонхана здорово вскипела голова. Он читал все детали, не пропускал ни строчки, но все равно никак не мог понять: почему государство, которое в начале своей истории подвергалось всяческим притеснениям, вдруг само стало вести захватнические войны? И почему народ продолжал слепо следовать за своим императором, что бы он ни делал? Джонхан просто-напросто растянулся на столе, уткнувшись лицом в книгу. Пожалуй, на сегодня хватит. Честно говоря, принц бы сейчас с удовольствием вышел на прогулку, чтобы привести себя в чувство, но дождь, как назло, не прекращался. Делать было нечего — Джонхан вызвал служанок, чтобы те приготовили его ко сну. Только сон к принцу идти категорически отказывался. Может, еще было не так поздно, как ему казалось? Он долго ворочался, пытаясь найти удобное положение, но в итоге сдался, поднял подушки и сел на постели, скрестив руки на груди. Что-то не давало ему покоя, но он никак не мог понять, что. Присутствие Сынчоля в комнате? Но вчера-то это ему не помешало, хотя, возможно, он был слишком измотан событиями дня. А сейчас, несмотря на ощутимую усталость, он никуда не мог деться от мыслей, которые галопом скакали в его голове. Все то, что он прочитал за сегодня, никак не хотело занять свои полочки в его памяти. Возможно, это было дело привычки. Раньше он всегда обсуждал прочитанное со своими учителями или рассказывал самые интересные факты Шиен перед сном, и так полученные знания как-то сами собой приходили в больший порядок. Сейчас он просто проглотил слишком большой кусок, который не смог переварить самостоятельно. Ему определенно нужно было подискутировать с кем-нибудь. Может, так у него даже получится найти интересующие его ответы? Взгляд принца остановился на Сынчоле. Джонхан склонил голову набок и прищурился, прикидывая, насколько это достойный кандидат для его бесед. Он попытался вспомнить хоть один содержательный разговор, в котором участвовал бы он и его телохранитель, но ничего не приходило в голову. По большей части, их взаимодействие строилось на том, что Джонхан отдавал приказы, а Сынчоль безоговорочно их выполнял. Ах, да, еще была попытка отговорить принца от самоубийства и маленький утренний розыгрыш, но это не считается. — Я говорил с тобой когда-нибудь? — принц решил задать вопрос прямо. — Да. Например, сейчас, — Сынчоль пожал плечами. — Вы ведь говорите со мной, ваше высочество. — Да нет же! Я… — а ведь и не поспоришь. — Я не об этом! — Джонхан вздохнул. Пожалуй, перед тем, как попытаться понять подданных Чжухвана, ему не помешало бы разобраться в том, что происходит в головах у его собственных. Джонхан показательно отвернулся от Сынчоля, устроившись на боку, и, еще как следует помучавшись, в конце концов заснул. В том же духе прошли следующие несколько дней. Дождь шел почти без перерыва, нагнетая тоску и лишая принца хоть каких-нибудь развлечений. Вместе с историей он начал изучать и хронику военных событий, но даже так картинка в его голове не складывалась, и, честно говоря, он уже начинал злиться. Зато его телохранитель все-таки решил дать ему немного личного пространства. Видимо, он понял, что принц чем-то увлекся и пока не собирается принимать поспешных решений. Еще, вероятно, он сильно заскучал по возможности принимать лежачее положение хотя бы на несколько часов, так что даже та крохотная тахта стала для него подарком с небес. Он как обычно ушел, когда служанки переодевали принца перед сном, и просто больше не вернулся. Сначала Джонхан выдохнул с облегчением, но пустая комната вдруг показалась ему особенно чужой. У него в голове даже промелькнула глупая мысль попросить телохранителя вернуться, но разве ради этого он бросал на него холодные раздраженные взгляды каждый раз, когда он заходил в его комнату, дав принцу какие-нибудь жалкие минуты продыха без своего присутствия? В эту ночь принц снова не мог заснуть. Он объяснял это тем, что он пропустил через себя так много событий и лиц чжухванской истории, но все равно был бессилен понять. Возможно, он просто еще не дошел до какого-то переломного момента, который все ему объяснит? Ему очень хотелось, чтобы этот момент обнаружился как можно скорее, потому что его уже начинало тошнить от того уровня восхваления, которым была пропитана каждая строчка. Государство Чжухван постепенно превращалось в империю на его глазах, обрастая новыми землями, и рассказчик восхищался каждой одержанной победой. Чжухван мстил своим обидчикам, которые теперь видели в нем достойного противника и вступили в открытое противоборство. Они вторгались на его территории, так что тогда, в те времена, правители, что яростно отражали все те атаки, действительно были для народа защитниками. Когда же они превратились в захватчиков? Джонхан все еще терзался своими мыслями, когда раздался стук в дверь. Принц вздрогнул. Сынчоль все-таки решил вернуться? — Входи! — крикнул Джонхан. Дверь открылась, и в комнате появился лакей. Джонхан нахмурился, поднимаясь на подушках. — Прошу простить меня за столь поздний визит, ваше высочество, но я не мог поступить иначе, — мужчина поклонился особенно низко. — Мне только сейчас сообщили, что завтра утром состоится императорский прием, и я должен был вас предупредить. Служанки разбудят вас и подготовят к встрече. Сердце Джонхана забилось быстрее. Уже завтра он встретится с заклятым врагом своего народа лицом к лицу.

***

"14 мая. Приснилось, что я ем утку с яблоками. 15 мая. Я увидел продолжение того сна. Мой телохранитель все повторял и повторял, что никому и никогда меня не отдаст. Я сидел в своих покоях, он был снаружи, у дверей, и никто не мог пройти мимо него, даже муха бы не пролетела. И вдруг я увидел, что кто-то лезет в окно. Я подумал, что это мои враги решили убить меня, и хотел уже позвать телохранителя, но тут я узнал лицо незваного гостя. Это был наследный принц Сюй Минхао. Он подбежал ко мне и заключил меня в объятия. "Наконец-то я нашел тебя, Джонхан, — прошептал Сюй Минхао. Он гладил меня по волосам и смотрел мне прямо в глаза. — Идем вместе со мной, и мы будем счастливы". Я не мог сдержать своей радости. Я улыбнулся ему и взял его за руку. "Мы сбежим и никто не помешает нашему счастью", — сказал я. Мы на цыпочках подошли к окну. Но тут дверь с грохотом распахнулась! После этого я проснулся, но предполагаю, что там был мой телохранитель и пришел он явно не за уткой с яблоками, потому что я ее доел". — Либо у тебя больная фантазия, Цзюньхуэй, либо наш принц — грязный извращенец! Как бы то ни было, ты… Проследи, чтобы мне подали утку с яблоками, ясно?