Пока не рухнут небеса

В замке Чхве Сынчоля не ждало ничего хорошего. Телохранитель понял это не сразу, но после ряда чудачеств от его высочества, которыми тот решил побаловать его сегодня, был к этому готов. День выдался совсем нелегкий и, казалось, тянулся уже целую вечность. С утра Сынчолю пришлось примерить на себя роль служанки и подготовить его высочество к приему, потом вытерпеть этот самый прием, а после приема — стать непосредственным участником еще одного, который его высочеству вдруг вздумалось провести. И ведь на этом его злоключения не закончились! Чего только стоило переодеть принца снова! Его поведению Сынчоль не мог подыскать ни одного адекватного объяснения. Неужто принц, который утром чуть ли не с удовольствием сверкал своей наготой, вдруг засмущался? Впрочем, телохранителю до того никакого дела быть не должно. Если бы он что-то сделал не так, точно бы удостоился пары ласковых. Сынчоль давно усвоил урок: делаешь работу верно — не задумывайся о том, почему принц ведет себя так или иначе и почему внизу живота вдруг стало так жарко (особенно о втором). И телохранитель не задумывался, и, раз уж так угодно его высочеству, он это исполнит (и правда, пускай возится с одеждами сам), и даже за дверью задумываться не будет. И на этом ведь принц тоже не остановился! Та сцена, что он устроил на прогулке — как это понимать? Хорошо, что Сынчоль сумел подобрать нужные слова (уже успел этому научиться) и избежать праведного гнева его высочества. Но выдохнуть телохранителю все равно было не суждено. Стоило им подняться обратно в покои, принц озадачил его новой выдумкой. — Мне нужно, чтобы ты побыл Сюй Минхао, — выдал он со всей серьезностью, с какой только можно было произнести эти слова. Брови Сынчоля сами собой поползли вверх в крайне недоумевающем выражении. Побыть Сюй Минхао… За сегодня он уже успел примерить пару ролей (служанки и какого-то придворного политика), но там ему хотя бы не приходилось менять свою личность. Как ни крути, Чхве Сынчоль оставался Чхве Сынчолем, только обрастал новыми обязанностями, разве что присущие им привилегии он, к сожалению, не получал. — Ну, помнишь, мы только сегодня решили, что мне не помешает немного с ним сблизиться, — решил пояснить принц, но этот аспект дела телохранитель и без того прекрасно помнил и понимал. — Ну, вот я и хочу отрепетировать, что я буду ему говорить, когда мы в следующий раз встретимся. Наверняка это снова случится в библиотеке… Да, так лучше всего, — его высочество задумчиво склонил голову набок, разглядывая Сынчоля. Точно отмечал у себя в мыслях, насколько его телохранитель не похож на наследного принца чжухванского трона — и талия шире, и волосы короче, да и взгляду не хватает остроты. Вдруг принц схватил Сынчоля за руку (тут же аккуратно переместив пальцы так, чтобы держать только одежду) и потащил к столу. — Да, тебе нужно сесть и взять книгу, — подробности его высочества колебались где-то между “никаких объяснений” и “в библиотеке люди обычно читают”. — Хотя в прошлый раз, когда я пришел, он уже успел спрятаться под стол… К такому тоже нужно подготовиться. Но начнем с простого. Все происходило так стремительно, словно принц всю дорогу из внутреннего двора сочинял сценарий, а теперь он попросту из него выплескивался. Не успел Сынчоль моргнуть, как оказался за столом с книгой в руках (правда, перевернутой, но это не помешало ему очень задумчиво вглядываться в текст). Так, значит, он теперь Сюй Минхао… Сделать лицо надменнее, а когда принц подойдет — испугаться? Да, кажется, именно так вел себя этот чжухванец. Интересно, а почему он так шугается при виде его высочества? Сынчоль не задумывался об этом раньше, а теперь, когда ему понадобилось сыграть такую роль, эта мысль вдруг стукнула ему в голову. Кажется, Джошуа упоминал, что Минхао уважает их принца. Может, его влияние, даже пленного, и вправду настолько сильно, что у этого Минхао от одного его вида ноги подкашиваются? — Ну и лицо у тебя! — воскликнул его высочество, явно еле сдерживающий смех. Трудно было не заметить, что его плечи чуть подрагивают и как плотно он сжал губы после своих слов. Надменное выражение, которое Сынчоль с таким трудом натянул (слишком уж ему не свойственно), соскользнуло в тот же миг, сменившись куда более привычной (по крайней мере, для последних недель) растерянной мине. Не успел телохранитель снова собраться и оценить его высочество таким взглядом, каким бы он никогда прежде не посмел на него смотреть, как принц, еще более восторженный, замахал руками. — Так похоже, с ума сойти! Вот он точь-в-точь был, когда меня увидел! И пока Сынчоль соображал, что ему делать теперь, принц откашлялся и вмиг посерьезнел. Он тоже начал отыгрывать свою роль, пускай и оставался при этом самим собой, только в других обстоятельствах. Он кивнул “Минхао” в скромном поклоне и подошел чуть ближе. Сынчоль кивнул в ответ, сохраняя все то же потерянное выражение на своем лице. — Какая неожиданная и, не побоюсь этого слова, приятная встреча, — голос принца звучал непривычно сладко, да и слова он будто не брал из головы, а зачитывал из какой-нибудь книги. Его лицо вдруг изменилось — он словно с трудом сдерживал слезы, поджимая губы и то и дело отводя взгляд. — Но, боюсь, она такова лишь для меня, — принц покачал головой. — Вряд ли ты так же рад меня видеть — вон, пару дней назад даже не ответил на мое приветствие. Шестеренки в голове Сынчоля принялись вращаться с бешеной скоростью. Принц молчал, явно ожидая услышать какой-нибудь ответ на свое чистосердечное признание. Только вот телохранитель никак сообразить не мог, когда же его высочество успел “повидаться” с Минхао. А раз так, пожалуй, обернет это в свою пользу, главное нагнать побольше надменности на лицо и хмыкнуть как-нибудь по-эдакому. — А я вот не припомню такого, ваше… — Сынчоль оборвал себя на полуслове. Конечно, Минхао не будет обращаться к принцу с уважением, значит, и ему сейчас надлежит сделать так же. От одной только мысли в груди неприятно щекочет (да как он смеет?). — Наверняка вам… тебе, — сердце пропустило удар — а вдруг он оскорбил принца таким обращением? — Наверняка тебе привиделось, — повторил Сынчоль уже увереннее, но не глядя на его высочество. Посмотреть на принца вдруг стало страшно — а вдруг он увидит на его лице злость, обращенную к нерадивому поданному? Сынчоль не боялся наказания, когда был твердо уверен в том, что поступает правильно, но сейчас все его внутренности выворачивались от такого неуважения, с каким он посмел обратиться к принцу. — Ох, раз так, какое гнусное и бессмысленное обвинение с моей стороны, — а его высочество продолжал в том же духе. Узелок в груди Сынчоля немного разжался. Хорошо, значит, он верно понял порученное ему задание, да и к тому же, судя по слаженным ответам принца, еще и умудрился попасть в заготовленный им сценарий. Когда телохранитель осмелился снова поднять глаза на его высочество, тот склонил голову в беззвучном извинении. Сынчоль замялся. В его представлении, сейчас Сюй Минхао бы промолчал и поспешил удалиться, или просто уткнулся бы носом в книгу, но принц словно ждал от него какой-то ответ. В голову телохранителю совсем ничего не лезло, и тогда он решил просто хмыкнуть, и вправду сосредоточив все свое внимание на перевернутых строчках в книге. Впрочем, его высочеству такой реакции оказалось вполне достаточно. — Ты часто бываешь здесь? Кажется, прошлая наша встреча тоже состоялась в этом месте, — уголки губ принца тронули озорные искорки улыбки. Наверняка вспомнил, как в тот прошлый раз Сюй Минхао нырнул под стол, только заслышав его голос за дверью, и сам Сюй Минхао наверняка об этом вспомнит, а, значит, Сынчолю надлежит сейчас сыграть смущение. Да уж, не самая легкая эмоция, особенно в оттенках совсем юного Минхао. Скорее всего у него не выйдет в точности показать ее на своем лице, зато он может еще больше зарыться в книгу, как ребенок, который прячется за юбкой у матери. — Будущий император должен много знать, — буркнул он, обращаясь больше к исписанному пергаменту, чем к принцу. — Ему еще управлять страной. Его высочество молчал подозрительно долго, и Сынчоль, выглянув осторожно из-за книги, все-таки на него посмотрел. И вот сейчас принц действительно был чем-то очень недоволен и явно ждал чего-то от своего телохранителя. Он то и дело дергал бровями, будто говоря: “Ну, ну же! Скажи это!”, только вот Сынчоль совсем не понимал, какие слова сейчас должны слететь с его рта. — Оскорби меня, — шикнул его высочество украдкой, будто бы за ними все еще кто-то следил, и тут же вернулся в свой образ. Сынчоль тряхнул головой: ему послышалось что ли? Хотя, для Сюй Минхао это же обычное дело, правда, телохранитель никогда не видел, чтобы он раскидывался жесткими выражениями налево и направо. Он умел уколоть тайком, как бы невзначай, при этом цепляя куда сильнее прямого оскорбления — удивительное искусство, превращающее лицо говорящего в глазах наблюдателя в настоящую змеиную морду. Сынчоль, к сожалению или к счастью, таким талантом не обладал, и сейчас его голова закипала. “А ты глупый!” — нет, ничего такого Минхао бы не сказал, не его манера, да и у телохранителя язык не повернется бросить в адрес принца такие слова. Ох, ваше высочество, за что же такие мучения! Казалось, никогда прежде Сынчоль не чувствовал себя таким глупым. Время шло, принц ждал ответ. — Да, император должен быть образован, — повторил Сынчоль свою прошлую мысль, чувствуя, что предыдущую его реплику принц не “засчитал” и в его сценарий она не войдет. И, стоило ему сказать эти слова, следующие слетели с его языка сами собой. — Не то что некоторые. Возможно, стоило сделать бы больший акцент на “некоторые” и бросить на его высочество какой-нибудь особенно надменный взгляд, но Сынчоль слишком растерялся от своих собственных слов и мог только зарыться в книгу еще больше. А его высочество, кажется, был в восторге от выходки телохранителя: то ли Сынчолю почудилось, то ли он даже оживленно подпрыгнул. Получается, Чхве Сынчоль и вправду неплохо справляется? Раз так, может, ему в принцы податься? Никто и не заметит подмены. Парень усмехнулся своим мыслям — если будущему императору и вправду нужно прочитать от корки до корки все эти книги по истории, он лучше постоит в сторонке. — Наша библиотека в Уёне тоже была неплоха. Может, ей и не сравниться с вашей, но, уверен, и тебе бы там нашлось, что почитать, — на выпад “Минхао” принц ответил совершенно спокойно, одновременно защищаясь и не забывая малость польстить собеседнику и его владениям. При этом его высочество не забыл показать легкую тоску по родине, точнее… Нет, он вовсе не изображал ее, это была единственная настоящая, а не сыгранная эмоция, отразившаяся сейчас на его лице. Она цепляла Сынчоля каждый раз, когда он видел ее в глазах его высочества. Все-таки он тоже разделял её, хотя, может, и ощущал как-то по-другому, по-своему, но эта тоска жила в нем с тех самых пор, как они покинули родные земли. Он оставил там много плохого, но и не меньше хорошего, светлого и родного, отчего в сердце одновременно разливалось тепло и кусался лед. Но Минхао не он, и его душу не тронет искренность в глазах принца. Ему не понять того, что довелось пережить его высочеству, — счастливый, не познал тех тяжелых чувств. Да, пожалуй, вот ключевое и самое сложное в роли, что Сынчолю довелось играть — не так-то просто откинуть всю свою боль в сторону и с пренебрежением махнуть на чужую. Правда, у него бы язык не повернулся назвать ее чужой — все-таки за последние недели принц стал для него понятнее и ближе, чем тот далекий лик, который он видел в Уёне. Сейчас его высочество просил от него невозможного — отнестись к нему с пренебрежением. Впрочем, он не так уж и редко велел Сынчолю сотворить невозможное прежде, и, казалось, он неплохо справлялся. Значит, и сейчас у него нет выхода. — Очень сомневаюсь, — фыркнул телохранитель и показательно хлопнул книгой перед своим лицом. — Уверен, все, что там написано — полные глупости. Утверждение было, мягко говоря, смелым. Ни одной книги из королевской библиотеки Чхве Сынчоль за свою жизнь не прочёл. Губы принца изогнулись в легкой улыбке, и он покачал головой. Следующие его слова как будто обращались к ним “обоим”: и к Минхао, и к Сынчолю. Хотя, нет, даже не так — его высочество явно хотел донести эти мысли и до самого себя. — Может, для тебя и правда все покажется глупым. Но, знаешь иногда безумно интересно взглянуть с другой стороны на историю, которую, как ты думал, ты уже успел выучить наизусть. И вот перед тобой снова она, но совсем другая, совершенно неузнаваемая, ее рассказывают другими словами другие люди. Ты можешь принять эти слова или можешь отставить их в сторону и никогда больше не вспоминать. Но одно я могу сказать точно — история заиграет другими красками в твоих глазах, — и в глазах его высочества действительно что-то заиграло. Он говорил так воодушевленно, что Сынчоль на мгновение поверил, что он вовсе не видел измученного принца над чжухванскими томами. — Чушь, — только и бросил он. Пожалуй, из всех фраз, что ему довелось сказать от лица Минхао сегодня, это была первой, которая хоть как-то перекликалась с его собственными мыслями. Может, его высочество и убедил себя, что пережил незабываемый опыт, но Сынчоль слишком хорошо помнил его бледное изможденное лицо и красные уставшие глаза. И вот теперь принц и вправду был недоволен. По всей видимости, он действительно считал, что эти его слова окажутся в высшей мере убедительны, и “Минхао” тут же оттает и решит поддержать диалог. Сынчолю в это совсем не верилось, и его так небрежно брошенной фразы оказалось достаточно, чтобы переубедить и принца. Тот не стал поправлять телохранителя и не приказал придумать что-нибудь другое (как делал в прошлый раз) — конечно, и сам догадался, что слишком много поставил на свое изречение. Взгляда его высочества Сынчолю более, чем достаточно, чтобы понять — ему нужно освободить место у стола, что телохранитель и сделал незамедлительно. Сам он устроился на уголке кровати, словно пытаясь показаться маленьким и незаметным, чтобы за все его последние слова на него не обрушилась ярость принца. Принц, впрочем, совсем его не замечал. Он тут же схватил кисть, положил перед собой лист пергамента и принялся писать. Поначалу символы вылетали из-под его руки стройным рядом, без остановки — видимо решил записать сначала то, что все-таки одобрил в разыгравшейся сейчас сценке. Впрочем, этот порыв продолжался не так долго, и рука принца вдруг застыла над листком, а сам он принялся бормотать себе под нос. — Может, попытаться надавить на что-нибудь личное? Но я ведь совсем ничего про него не знаю… Джошуа говорил, что он одинок, но как зацепиться за эту мысль… Принц снова стал писать, и писал, и вдруг комкал листки, и снова принимался писать, но снова оказывался недоволен. Сынчоль не знал, сколько это продолжалось — пока его высочество штурмовал чертоги собственного разума, он сам немного задремал (хоть и продолжал держать ухо востро). Уже начинало темнеть, когда со стороны его высочества перестало доноситься бормотание, а его голова с глухим стуком вдруг опустилась на стол. Телохранитель тут же встрепенулся. Неужели… Сынчоль бесшумно (насколько это только было возможно) поднялся с кровати и, стараясь даже не дышать, подошел к столу. Принц спал как убитый, хотя время от времени его губы вдруг начинали подрагивать, словно он хотел что-то сказать. Наверняка в своей голове он по-прежнему продолжал диалог с Сюй Минхао. Сынчолю хотелось бы верить, что во сне он в этих дебатах выигрывал. — Ваше высочество, — тихонько позвал принца телохранитель. Будить его не хотелось, но, с другой стороны, стоило только представить, как после сна в таком положении у его высочества будет болеть шея, и его самого передергивало от мнимого неприятного ощущения. Он подошёл чуть ближе и легонько тряхнул принца за плечо — снова никакой реакции. Что ж, у его высочества (да и у его телохранителя тоже) выдался не на шутку насыщенный день, и то, что он заснул так крепко и в таком неподходящем месте, вовсе не казалось чем-то удивительным. Но разве мог Сынчоль оставить принца, привыкшего к мягким подушкам, спать в таком неудобном месте и в не менее неудобной позе? Он еще раз позвал его и еще раз тряхнул за плечо (чуть сильнее), но его высочество только отмахнулся от него и что-то недовольно пробурчал. Телохранитель не смог сдержать улыбки: спящий принц вдруг показался ему очень забавным. Да, и будучи в сознании он частенько вредничал, но в его словах и действиях все равно сохранялось что-то “королевское”. Сейчас же он напоминал маленького уставшего ребенка, который совершенно не задумывается о каких-то там нормах поведения. После еще одной неудачной попытки разбудить принца (и чуть не получив за это в нос) Сынчолю оставалось только вздохнуть и осторожно, едва дыша, поднять его на руки. Его высочество был, пожалуй, тяжелее, чем казался на вид (он был таким тонким, что Сынчолю думалось, он вовсе ничего не весит), но телохранитель все равно без труда смог удержать его. До кровати всего пара шагов, и самое сложное — это аккуратно положить принца на простыни, чтобы не потревожить его покой. Сынчолю почудилось, что он держит в руках кусок фарфора — одно неловкое движение, и он выскользнет и разобьется. Сынчоль медленно опустил принца на кровать. Перед ним стояли несколько немаловажных задач: его высочество не должен был проснуться, а одежда — сильно помяться. Впрочем, то, что о втором можно было не беспокоиться, Сынчоль понял сразу. Стоило принцу коснуться головой подушки, как он заворчал подобно недовольному коту и чуть ли не в клубок свернулся, сбив в кучу одеяло. О последствиях таких действий для платья его высочества телохранитель предпочел не думать. Несмотря на то, что с утра Сынчоль собрал принцу волосы, к вечеру (особенно после возни в одеяле) они все равно немного выбились из прически. Его высочество такой прелестно взъерошенный, и телохранитель не понимает, что за сила управляет им в тот момент, когда он пропускает мягкую темную прядь между пальцев и прижимает ее к губам. — Все обязательно будет хорошо. Вы… Мы обязательно со всем справимся, — слова слетают с губ так же неосознанно, шепотом. — Джонхан. Звук произнесенного имени вызывает волну мурашек по спине, а в животе что-то скручивает. Сынчоль никогда прежде, даже в своих собственных мыслях, не осмеливался называть принца по имени. Только одним небесам известно, где он сейчас позволил себе большую наглость: прикоснувшись к волосам его высочества в таком интимном жесте или дав сорваться с губ такому непочтительному “Джонхан”. Хорошо, что Юн Джонхан уже крепко спит, и ни о том, ни о другом не узнает. Чхве Сынчолю не хватило смелости остаться еще хоть на мгновение — он и сам не заметил, как снова оказался за дверью. *** Происходящее вызывало у Бу Сынквана немало вопросов. Его больше не подвергали пыткам, не забывали кормить, так еще и Вону стал появляться рядом с его решеткой куда реже. Пускай и прошло совсем немного времени с его “выздоровления” (как минимум, он все чаще пребывал в ясном сознании), такое положение дел казалось очень неправильным. Или, может, его сознание не такое уж и ясное, как он решил? Мысль о том, что все это лишь игра его воображения, посещала Бу Сынквана по несколько раз на день, каждый раз, когда он получал свою воду — да, не самую чистую и свежую, но и этого было достаточно. По сравнению с тем, как он жил (существовал) в этих подземельях раньше, он ощущал себя императором в небесном дворце. Он бы вовсе не удивился, да даже, честно, выдохнул бы с облегчением, открыв глаза в пыточной — тогда все это не выглядело бы таким до жути неправильным. Он хорошо знал, что затишье обычно бывает перед бурей, и не был уверен, что ему хватит сил эту самую бурю пережить. Его раны затягивались неохотно — его чуть ли не до костей продрали, а в этих подземельях еще и такая сырость, что точно пары дней на выздоровление не хватит. Сынкван не успел моргнуть, как Мингю снова пришел сменить ему повязки. В последний раз он был довольно разговорчивым. Раз так, может, сейчас у Сынквана получится вывести его на чистую воду и узнать, почему все вдруг так переменилось? Правда, его план имел шансы на успех лишь в одном случае: Мингю был посвящён в эти коварные замыслы. Сынкван не мог исключать возможность, что и сам стражник без понятия, почему вдруг ему велели обращаться с пленником совсем иначе. А что если за всем стоит тот лекарь? Ведь все переменилось с тех пор, как тот пришёл залечить его раны. Но как? Кто он такой? Неужели Сынкван зря так злился на него, и он действительно смог ему помочь? Пленник совсем потерялся в своих догадках. Истина казалась чем-то совсем размытым и недоступным. Он не мог жаловаться на новые условия, но их “неправильность” давила не меньше пыток. Может, это и есть их план? Свести его с ума человеческим отношением, заставив теряться в догадках? Так, еще одно предположение, и все действительно случится по этому весьма безрадостному сценарию. Все-таки Мингю уже здесь, и Сынквану нужно этим воспользоваться. — А вот и мой личный лекарь! — приветствие вышло, пожалуй, слишком провокационным, но Сынквану это было как раз на руку. Если ему удастся как следует разозлить стражника, и тот потеряет самообладание, то, может, он и расколется куда быстрее? Растерянность на лице Мингю принесла Сынквану немыслимое наслаждение. За последние дни (недели? месяцы? сколько времени он здесь?) пленник растерял свою спесь, и стражник явно не ожидал, что, стоит ему немного набраться сил, как эта самая спесь вдруг к нему вернется. Мингю молча (все-таки он не был мастером острого словца и явно не сумел тут же сообразить достойный едкий ответ) сел на скамью рядом с Сынкваном. Пленник же решил не сдаваться и продолжить свой путь величайшего наглеца — слишком уж хотелось проверить, насколько стражнику хватит его подозрительной снисходительности. — Только будь нежнее, прошу, все тело ломит от этих ран, — простонал Сынкван. Конечно же, он не забыл изобразить на лице самое страдальческое выражение и дать Мингю вдоволь им насладиться, прежде чем повернулся к нему спиной. Стражник по-прежнему выглядел очень потерянным, и Сынкван даже удивился, когда услышал следующие его слова. — Не нарывайся. А то в следующий раз твоими ранами займется Вону, — огрызнулся Мингю, но, судя по его голосу, выражение его лица ни капли не изменилось. Сынкван еле удержался от ухмылки. Хорошо, значит, все-таки граница дозволенного имеется, пускай Мингю и весьма неуверенно эту самую границу защищает. Стражник даже повязки снимал, как и в прошлый свой визит, аккуратно, хотя Сынкван уже приготовился, что он отдерет их все одним махом. Ткань прилипла к ранам, которые все еще продолжали гноиться, и причинить пленнику жуткую боль было проще простого. Действия Мингю никак нельзя было назвать чем-то приятным, но, так или иначе, пока Сынквану удавалось отделаться малой кровью. — А я уж было подумал, что мне простили все мои грехи, — продолжить он решился не сразу (пожалуй, у стражника, орудующего повязками, была слишком большая власть), но устоять никак не мог. — И тут ты грозишься мне Вону — видать, мое дело по-прежнему серьезное. За словами Сынквана не последовало какого-то особенно резкого рывка повязки (спасибо небесам), но и истину из Мингю эта фраза достать, к сожалению, не помогла. Стражник решил промолчать, хотя, как показалось пленнику, момент для откровения он подсунул ему самый что ни на есть подходящий. — Будь у тебя язык покороче, может, ты и Вону перестал бы так шугаться, — только ухмыльнулся стражник. Сынкван закатил глаза. — Снова будешь меня убеждать, что на самом деле он расчудесный? — хотелось развернуться к Мингю лицом и закатить глаза еще разок, чтобы тот увидел, но, пожалуй, тогда все происходящее бы окончательно превратилось в показательное выступление. Все-таки Сынкван добивался не этого. От стражника ему наоборот хотелось получить немного искренности. — Может, лучше про себя мне что-нибудь расскажешь? Ведь сам не хуже своего напарника, вон сколько заботы о несчастном пленнике. И все-таки последняя повязка отошла от кожи достаточно резко, так, что Сынкван зашипел от боли. Он не мог утверждать, что Мингю сделал это намеренно, но приятного точно было мало. — Сам на живот ляжешь или нужно подсобить? — эту фразу Мингю наверняка давно заготовил, слишком уж хорошо была сказана, с крепкой такой издевкой. Пожалуй, что он подразумевал “подсобить”, Сынкван узнавать не будет. — Сам-сам, — только пробурчал он и послушно улегся на скамью. А Мингю все же неплох, раз так ловко откинул в сторону его вопрос, но это не значит, что Сынкван не решится его повторить. — Ну, правда, расскажи хоть что-нибудь. Ты вон любуешься моим превосходным голым торсом! А я ведь совсем ничего про тебя не знаю. Надо же сначала познакомиться немного, а потом уже так бесстыдно меня лапать. Мингю довольно долго молчал, даже замер — неужто своими высказываниями Сынквану удалось его смутить? — Можешь сам промыть себе раны, если так не нравится, — в конце концов, выдал стражник. Сынквану очень хотелось посмотреть на его лицо сейчас — наверняка его щеки зарделись, а глаза беспорядочно забегали. Впрочем, даже если так оно и было, говорил он, по всей видимости, вполне серьезно и продолжать возиться с пленником не собирался. — Так и быть, мне хватит и имени, — Сынкван фыркнул. Мингю как-то умудрялся отбивать каждую его выходку. Кажется, в прошлый раз он был посговорчивее. Неужто сам понял, что позволил тогда пленнику слишком много и надо бы быть с ним построже, чтобы не зазнавался? Досадно, Сынкван так надеялся сполна воспользоваться новым положением дел, а оно снова изменилось. Или нет? Надо бы попробовать еще что-нибудь. Плеск воды снова разнесся глухим звуком по камере, Мингю продолжил заниматься ранами пленника. Его движения по-прежнему можно было назвать бережными. Сейчас Сынквану подумалось: да даже лекарь тогда причинил ему больше боли. На задворках сознания он, конечно, прекрасно понимал, что тогда он еще и обработал его раны травами, да и состояние его спины было куда плачевнее, но никак не мог оставить сам этот факт без внимания. — Ты так хорошо справляешься, — эти слова были сказаны им без малейшей издевки. — Даже не скажешь, что ты тюремный надзиратель. — По твоему мнению любой стражник — безмозглый мясник? — Мингю, кажется, не на шутку возмутился услышанному. Что, Сынквану все-таки удалось нащупать “мягкое” место? — Меня тренировали и обучали как воина. Я знаю, что делать с ранами — своими или чужими, без разницы. Брови Сынквана сами собой метнулись вверх. Вот это уже похоже на что-то интересное, личное, а не обрывки фраз с целью подшутить или попытаться сдернуть с языка пленника нужную информацию. — Воина? Так что же ты тогда забыл в этих подземельях? — А что в этом такого? — тут же выпалил Мингю в ответ. Вышло так импульсивно и громко, что Сынкван вздрогнул — он не ожидал такой яркой реакции на свои слова. — Да, я не стою под знаменами на поле боя и не несу славу императору, но то, что я делаю — так же важно. Стражник словно проговаривал давным-давно заученный наизусть текст. Казалось, что он пытался убедить в своих словах самого себя, и Сынкван настолько не ожидал такого услышать, что не мог подобрать подходящий ответ. Правда, ответа от него Мингю вовсе не ждал. — Так нас распределили, — продолжал он тихо. Сынквану в какой-то момент показалось, что стражник разговаривает сам с собой. — Да, я приношу здесь больше пользы, чем смог бы принести на поле боя. Я высокий и крепкий, но с моей-то “ловкостью” меня бы пришлепнули в первой же битве, — Мингю горько усмехнулся. Сынквану даже стало немного неловко — как будто бы все эти слова он не должен был услышать. — Ну, не все складывается, как мы хотим. Я вот думал, что через пару лет окажусь при дворе, а оказался в тюрьме — и кому из нас хуже? — от насмешки, впрочем, Бу Сынкван все равно удержаться не смог. Да, эта маленькая история о разбитых мечтах зацепила бы его куда больше, расскажи ее ему кто-нибудь отличный от надзирателя вражеской тюрьмы. А потом Мингю снова его удивил — не разозлился на его слова, а хмыкнул, словно сдерживая смех. Наверняка понял, что получить хоть долю сочувствия от измученного пленника — еще одна мечта, которой не суждено сбыться. — Вот ты и рассказал о себе, а так противился. Страшно было? — поэтому Бу Сынкван решил его добить, показать, что, вот, Мингю, ты все-таки сорвался, поддался на мои провокации. Правда, ответа на этот свой насмешливый вопрос пленник не получил. — Вот ты, ты любил свое дело? — вдруг решил озадачить его Мингю. — Если бы не любил, защищал бы так рьяно своих союзников? — и ответ нашелся у Сынквана сам собой, ясный как день. — Люди и дело — совсем разное. — Да, я любил и людей, и дело, я искренне верил во все, что говорил, — и тут Сынкван почувствовал, что одного того вопроса стражника было достаточно, чтобы на этот раз он сам начал закипать. Воспоминание было смутным, но, кажется, пару недель (дней? месяцев?) назад Мингю смог вывести его из равновесия точно также. Сынкван, мучившийся тогда от совсем свежих ран, наговорил тогда лишнего и про свою страну, и про короля… Смутные, неправильные мысли одолевали его в тот день, да что в тот день — они по-прежнему сидели где-то на подкорке сознания. Мингю больше ничего не спрашивал. Он добился своего — заставил пленника замолчать. Сынкван и вправду больше не произнёс ни слова, боясь услышать очередной вопрос, который заставит его задуматься о том, что он так не хотел впускать в свой разум. Мингю закончил с повязками быстро, и Сынкван снова остался один. Двоякое чувство душило его. С одной стороны, с задачей разговорить стражника он справился вполне неплохо, куда лучше, чем раньше: вон, смог докопаться до его прошлого, да чуть ли не в самую душу заглянул. А с другой, все эти слова, которые ему удалось вытащить, не давали ему ни кусочка той информации, что он жаждал получить, так еще и стражник умудрился заткнуть его. С каждой их беседой пленник все больше убеждался — противник не так прост, как показался ему на первый взгляд. Бу Сынкван сложил руки на груди, сгорбившись на скамье, и глубоко задумался. Единственной целью пленника раньше было просто выжить, но какой в этом толк, если ему не удастся раскусить Мингю?