Пока не рухнут небеса

В покоях наследного принца остались только сам принц, его телохранитель, да замерший в воздухе и оставшийся без ответа вопрос. — Ну, что-то не так? — Сынчоль совсем не торопился помогать принцу расправиться с ненавистным парадным одеванием, и Джонхану только и оставалось, что разглядывать его, выжидающе изогнув бровь. И пусть только попробует опять ляпнуть что-нибудь про разницу между телохранителем и слугой — его высочество уже был наготове закатывать глаза и цокать языком самым выразительным образом. Пожалуй, проведя некое подобие приема, он слишком вжился в роль и выходить из нее пока что не собирался. — Как скажете, ваше высочество, — Сынчоль лишь пожал плечами, будто бы это не он только что настолько замешкался, что принцу пришлось пытать его своими вопросами трижды. Джонхан хмыкнул — вот так бы сразу — и, к большому своему сожалению, сполз на уголок кровати, где его спину и голову больше не подпирали мягчайшие подушки, а в итоге, к огромному своему разочарованию, и вовсе с кровати поднялся. Сапоги он уже успел снять, когда забирался с ногами на кровать, так что стоящая перед телохранителем задача, можно сказать, даже немного упростилась. Тем не менее, это не помешало ему остановиться перед принцем в недоумении, а с чего, собственно, начать и что делать. — Я бы первым делом разобрался с верхними одеждами, — решил подсказать ему Джонхан. Да, пожалуй, после сапог, которые явно принцу были малы, эта тяжелая расшитая ткань доставляла больше всего неудобств. А еще верхние одежды были — не может быть! — сверху, и, казалось бы, идеальнее кандидата сложно было придумать. Что ж, если для Сынчоля эти простые истины не настолько очевидны, его высочество, так и быть, готов помочь, но только словами. С остальным уж пускай телохранитель разберется сам. Он стоял к принцу близко, почти вплотную, и не говорил ни слова. В воздухе повисла тишина, и Джонхан отчетливо слышал его дыхание, хотя телохранитель и наклонился совсем немного, чтобы развязать пояс на верхних одеждах принца. Он возился с ним куда дольше, чем в прошлый раз — видимо, завязывать было проще — но, в конце концов, дурацкая тряпка отпустила талию Джонхана. Ворот платья чуть разошелся на груди, да и сами они сели на принце чуть свободнее, и он, наконец, смог вздохнуть полной грудью. Какое же это все-таки приятное чувство… Дальше на очереди — пара крючков на внутренней части одежд, и Сынчолю приходится придвинуться еще ближе, чтобы к ним подобраться. Его дыхание принц мог уже не только услышать, но и ощутить, горячее — телохранитель сделал выдох ртом — на своей шее. Джонхан отчего-то дергается, как-то инстинктивно поджав плечо к уху, — странное ощущение, словно немного щекотно, но не самой шее, а во всем теле. С крючками покончено, и Сынчоль начинает снимать с принца верхнее одеяние. Пожалуй, ему было бы проще, развернись Джонхан к нему спиной, но телохранитель почему-то молчит, а сам принц не догадывается сразу. Эта мысль приходит к нему в голову только после того, как Сынчоль замирает, стянув рукава до середины локтей. Он стоит напротив принца, вытянув руки, а этот самый принц чувствует себя запертым в кольце чужих рук и собственного платья — кажется, так снять его не получится. Джонхан недоуменно приподнимает бровь — так и будешь стоять? Раздеть принца уж явно не сложнее алгебраического уравнения, но, учитывая, что про второе телохранитель вряд ли вообще слышал… Да, пожалуй, могут быть трудности. Удивительно, что он умудрился так прилично одеть его высочество к приему. Видимо таланты Сынчоля работают только в одну сторону. В конце концов, Сынчоль решает свое “уравнение”: отпускает правый рукав, позволяя ему соскользнуть самому. Часть одежд падает на кровать, что, впрочем, совсем не страшно — такая тяжелая ткань уж вряд ли может легко помяться — а Джонхан усмехается уголками губ. Происходящее отчего-то кажется принцу нелепым, и от этого щекочущего чувства хочется сжаться в комочек. Но он стоит прямо, в одних только нижних одеждах, и только в этой усмешке кривится, выплескивая в нее крупицы нарастающей неловкости. Странно, откуда взялось это ощущение? Когда телохранитель одевал его, он не испытывал его настолько отчетливо. А когда его раздевали служанки, ему и вовсе было наплевать, хотя, казалось бы, должно бы быть наоборот — все-таки Чхве Сынчоль тоже мужчина, а девушки, что прислуживали ему, были вполне хороши собой. Может, дело в том, что в последнее время они с телохранителем много говорили и он перестал быть для принца таким обезличенным (чего уж никак нельзя было сказать о слугах)? Да, наверняка так. Конечно, демонстрировать себя в почти что неглиже человеку с характером и историей действительно сложнее, чем безликим фигурам (второе — это как быть в комнате одному). И раз Джонхан это понял, пора бы расслабиться немного. Только вот расслабиться никак не получается. Сынчоль встает перед ним на колени, чтобы подобраться под рубаху к поясу на штанах, а Джонхана едва ли в жар не бросает. Мог бы… Мог бы просто наклониться, зачем вот так… Сынчоль осторожен, ничего “лишнего” не касается, только задевает слегка кожу живота костяшками пальцев, пока развязывает узелок. И… Не отпускает штаны в свободное падение (ага, избегает ошибок и не хочет больше кидаться одеждой, как это было с верхним платьем), и его руки скользят вдоль ног Джонхана, почти не касаясь, быстро, но для принца почему-то этот момент тянется, и он словно ощущает ладони и пальцы Сынчоля каждым задетым волоском, а щеки начинают ощутимо гореть. — Встань… Встань с колен! — вскрикивает Джонхан, и сам вздрагивает от того, что получилось неожиданно громко и как-то даже испуганно. Сынчоль вскакивает, выпустив из рук ткань и в итоге все-таки оставив штаны валяться на полу (принц не успел из них выбраться). — Все в порядке, ваше высочество? — осторожно спрашивает он, глядя на принца в полном недоумении. — Я сделал что-то не так? Джонхан замялся — а что, собственно, не так, он объяснить не мог, причем не только телохранителю, но и самому себе. Неужто он вдруг смутился? Да ну, бред, чего ему стесняться! Может, принц никогда и не был в особом восторге от своей стройной точеной фигуры, в глубине души искренне завидуя широкоплечим мускулистым парням, но смущаться тут точно было нечего. — Все хорошо, просто… — и принц снова растерялся, и никакое оправдание не шло ему на язык, а Сынчоль продолжал сверлить его искренне не понимающим взглядом. — Просто продолжай, — прости, Чхве Сынчоль, но ты так и останешься в неведении, но переживать нечего — в этой ситуации в своей растерянности вы с принцем на равных. Телохранителю ничего не оставалось, кроме как кивнуть (а между бровей по-прежнему лежала складка — хмурится, когда чего-то не понимает) и вернуться к своему заданию. На очереди только верхняя рубашка — последняя, но завязок у нее как будто больше, чем на других элементах одежды. Хотя, может, по количеству и столько же, но они точно тоньше, и Сынчолю приходится здорово повозиться, прежде чем он расправится с одной из них на боку, то и дело касаясь костяшками пальцев кожи принца. Это щекотно, и Джонхан снова вздрагивает всем телом, а жар словно только разрастается, несмотря на то, что одежды на нем наоборот становится меньше. — Вам холодно, ваше высочество? Я постараюсь побыстрее, но эти завязки… — Сынчоль, извиняясь, что-то бормочет себе под нос, а Джонхан задается вопросом, с чего тот взял, что он замерз. Доходит не сразу, но принц все-таки замечает, что его бьет мелкая дрожь, и, конечно же, от взора (и пальцев) телохранителя это никак не могло уйти. Наверняка он еще и мурашками покрылся. Да что же это такое? С завязками покончено, и Сынчолю остается только снять эту несчастную рубашку. И тогда принц вдруг понимает, что ему совсем не хочется, чтобы телохранитель ее снимал. Рубашка длинная, свободная, и прекрасно закрывает то, что его высочеству в нынешних обстоятельствах показывать очень бы не хотелось. Щеки окончательно и бесповоротно заливает краской, когда Джонхан наконец осознает, как отреагировало его тело (точнее, одна конкретная его часть) на происходящее. — Дальше я сам! — вскрикивает принц и хватает Сынчоля за запястья. Телохранитель хмурится еще больше — поведение его высочества необъяснимо странное, но Джонхану уже все равно, и за свой просчет, пожалуй, он будет винить себя позже. А сейчас лучше отпустить руки телохранителя и придумать хоть какое-нибудь оправдание. — Мне… нужна была помощь только с парадными одеждами, сам видишь, они такие тяжёлые и сложные, — слова сами собой слетели с языка Джонхана, как хорошо отрепетированная речь. Если в таких ситуациях можно говорить об инстинкте самосохранения — кажется, сейчас сработал именно он. — А то ты еще так туго завязки затянешь, что мне ни в жизнь не развязать будет. Сынчоль взглянул на принца исподлобья, будто бы подозревая ловушку. Словно подумал: вот сейчас принц отказывается от помощи, а потом, если телохранитель и вправду уйдет, вдруг предъявит тому, что он не прошел его проверку и не оправдал его надежд. — Да и ты был прав, это действительно не входит в твои обязанности, — от отчаяния Джонхан уже готов был согласиться с тем, что говорил утром Сынчоль, совсем не горящий желанием заворачивать принца в его обертку. — Просто… небольшая помощь. И ты уже мне помог. Правда, дальше я сам. И, в доказательство своих слов, принц уж было шагнул в сторону, намереваясь взять одежды, в которых он обычно ходил по дворцу в течение дня. Только вот Джонхан не учел, что его штаны так и остались валяться на полу, и сейчас, по законам всех злых комедий, он никак не мог о них не споткнуться. Его высочество полетел вперед, мысленно проклиная все на свете, а Чхве Сынчоль, по законам уже другого жанра, никак не мог его не поймать. Большие теплые (правда, сейчас они показались ему горячее самого жаркого пламени) ладони обхватили плечи Джонхана, возвращая его в вертикальное положение, хотя самому принцу показалось, что, напротив, он упал плашмя, а пол под ним обвалился. Сердце колотилось как бешеное в какой-то необъяснимой панике, и принц поспешил как можно скорее вывернуться из “объятий” своего телохранителя. — Я в порядке. Ты можешь идти, — Джонхан звучал вполне себе невозмутимо, разве что лицо и тело выдавали его с головой. Хотелось бы верить, что телохранитель не настолько проницателен, чтобы считать все знаки, которые неосознанно подавал принц… Как бы то ни было, Чхве Сынчоль, по-прежнему выглядевший крайне потерянным (а потому — очень хмурым), в конце концов, сдался. — Как скажете, ваше высочество, — и под пристальным взглядом Джонхана (казалось, если он перестанет следить — телохранитель передумает уходить) он вышел, двигаясь чуть ли не задом. Даже сейчас он точно подвергал сомнению слова принца. Впрочем, неудивительно — не будь одного обстоятельства, его высочество уж точно никуда бы его не отпустил. Стоило Сынчолю скрыться за дверью, принц тут же рванул к окну и распахнул его, надеясь, что свежий воздух приведет его в чувство. Ветерок, неожиданно по-летнему теплый на разгаре дня, обдал его лицо смесью легкого запаха цветений и пыли. Джонхан дышал, дышал, закрыв глаза, пока сердце не сбавило немного темп, а его мысли обрели хоть какую-то форму. Впрочем, в голове по-прежнему пульсировал только один вопрос: с чего вдруг его тело отреагировало так? Почему действия телохранителя вызвали у него (о, небеса, как же нелегко самому себе в этом сознаться, аж в груди что-то сжимается) возбуждение? Утром он не придал этому никакого внимания — в конце концов, обычное дело для любого мужчины, но теперь… Это было странно, грязно и категорически неправильно. Чхве Сынчоль — его телохранитель, так еще и парень, как вообще подобное могло случиться? Джонхан поежился — от одной мысли о произошедшем ему было так неловко, что хотелось убежать далеко-далеко и от Сынчоля (чтобы никогда больше не смотреть ему в глаза), и от самого себя (чтобы никогда больше об этом не думать). А Сынчоль… Он же ничего не заметил, правда? Он наверняка привык к тому, что время от времени принц выкидывает “всякое” — с чего бы и в этой ситуации ему вдруг искать объяснения? Да и не его эта работа! Джонхан обхватил голову руками, оперевшись локтями об оконный проем, и обреченно простонал. Его творчество с участием Сюй Минхао, теперь это. Всплывет наружу — принц станет самым выдающимся развратником во всей уенской династии. Еще глубокий вдох, выдох. Джонхан постепенно успокаивался, но с одним нюансом — он больше не пытался это обдумать. Он был готов впустить в свою голову все, что угодно, кроме мыслей о произошедшем. Было и прошло, и не повторится больше, а у него впереди куча дел. Вон, надо выкручиваться как-то из истории с Сюй Минхао — Джошуа-то ждет не дождется, когда принц начнет воплощать его блистательный план. Пускай на его стороне было немного времени (все-таки весь дворец считает его больным), рано или поздно ему придется сделать шажок в эту сторону. Да, он обязательно об этом поразмыслит. А перед тем, пока он “набирается сил”, совсем не будет лишним проведать один уголок, в который он так и не успел заглянуть — внутренний двор, точнее, его малая, выделенная как раз для его высочества часть. Да, пожалуй, именно этим он и займется сегодня. А о случившемся думать не будет, нет-нет, ни в коем случае. Джонхан спешно оделся (ни разу не взглянув вниз в процессе, хотя, по ощущениям, смотреть уже было не на что) и даже удивился, насколько легко ему сейчас дался этот процесс. Пожалуй, впредь, он обратится к телохранителю только в одном случае, от греха подальше — лишь когда снова придёт черёд парадных одежд. Не так уж это и сложно, а с узелками он обязательно научится справляться не хуже Сынчоля. Еще, пожалуй, он не откажется от помощи с волосами. Прическа в исполнении телохранителя оказалась очень удобной, и принц даже решил не расплетать сейчас свою косу. Приготовления были завершены, и, казалось, ничего не могло остановить принца перед его маленькой разведческой прогулкой. Хотя, нет, было одно “но”, которое не давало Джонхану воодушевленно вылететь из комнаты и вприпрыжку устремиться к своей цели. За дверью его поджидал Чхве Сынчоль, и встреча с ним была неизбежна. Юн Джонхан снова устроился на уголке кровати, положив ладони на колени. Посидел-поерзал он, правда, совсем немного. Довольно быстро его беспокойный мечущийся разум пришел к логическому заключению: чем дольше он просидит в покоях после странной во всех отношениях сцены, тем подозрительнее это будет выглядеть. В итоге принц действительно воодушевленно вылетел из комнаты (едва не воодушевив по дороге своим носом дверь) и вприпрыжку устремился к своей цели (но только до лестницы — она была достаточно крутой, чтобы по неосторожности с нее можно было навернуться). На Сынчоля он даже не взглянул, только поставил перед фактом, что они отправляются дышать свежим воздухом во внутренний двор. Сынчолю, в свою очередь, ничего не оставалось, кроме как этот факт принять и поторопиться за его высочеством. Джонхан уже успел забыть о том, как далеко от его покоев был пресловутый внутренний двор и как безнадежно с точки зрения возможностей для побега он выглядел. Место для прогулок наследного принца будто бы специально подобрали так, чтобы сразу же отбить у него всякое желание гулять — может, полагали, что так он быстрее забудет, что такое воля. Выше уровня земли, устланное камнем, так еще и под сводом арок, водруженных на витые колонны — это была еще одна маленькая тюрьма, разве что более зеленая и менее душная. Осознание, почему Джонхан не торопился посещать это место прежде, пришло сразу, и, только шагнув из-под одного потолка под другой, принц тут же исполнился готовности совершить этот длинный путь до покоев снова. Его остановило одно: он уже обмолвился, что изучит здесь все, перед Джошуа, а желание не выглядеть перед союзником бессильным было слишком сильным. Кто знает, может, и не так все безнадежно, как показалось ему на первый (да и второй) взгляд? — Здесь и правда очень мило, — мимолетная фраза, брошенная куда-то в сторону Сынчоля, должна была, по мнению принца, снять с него какие-либо подозрения, если они успели возникнуть. — И воздух куда свежее, чем в моих покоях. Лекарь был прав, когда советовал мне хоть иногда гулять здесь, — и еще немного оправданий перед самим собой. Пожалуй, подозрительным казался принц только сам себе. Джонхан прошелся по краю галереи, ведя кончиками пальцев по каменной ограде. Совсем рядом, на уровень ниже, была жухлая, истоптанная тяжелыми сапогами, но все равно зеленая, самая настоящая трава. Сердце принца екнуло — казалось, он целую вечность не видел столь близко мир по ту сторону стены, такой живой и, хотелось бы верить, еще цветущий, а не испепеленный войной. Лето уже начинало входить в свои права, и солнце грело жарче, но еще ласково, и хотелось прижаться щекой, как к теплой ладони, к его лучам. А потом сердце принца екнуло и во второй раз — когда он встретился взглядом со стражником. Конечно, он был здесь, куда бы ему деться? Джонхан успел привыкнуть к тому, что все места, где ему разрешалось бывать, охранялись, но этот страж выглядел совсем чужеродным пятном в этом скромном уголке “природы”. Принц поспешил отвести взгляд — не как пойманный преступник, нет, скорее как прогуливающийся по прекрасным, захватывающим дух полям странник, вдруг заметивший у себя под ногами коровью лепешку. Джонхан хмыкнул: его чувства и мысли его самого не на шутку удивили. Он и не думал, что этот несчастный маленький двор, о котором он вспоминал с таким презрением, после стольких дней взаперти вдруг покажется ему чуть ли не лучшим местом на свете. Еще бы не этот стражник… Тут мысли принца выстроились в стройный ряд в привычном за последние недели направлении побега. Стражник один. Всего один. Наверняка Сынчоль смог бы без труда вырубить его единственным точным ударом, и он даже не успеет подать другим сигнал тревоги. Только вот… Это же внутренний двор замка. Со всех сторон на них глядят десятки окон — наверняка хотя бы у одного из них притаились еще стражи. И если действительно так, как они вооружены? Будут ли стрелять, или принц успеет скрыться до того, как они нагонят его? Джонхан усмехнулся. Как же наивно и глупо даже предположить, что он, день и ночь торчащий в крохотной комнате, окажется быстрее натренированных стражников. Может, ноги у его высочества и весьма длинные и выдающиеся, но силы в них не так много, а со временем станет еще меньше. Пройдясь до конца галереи в одну сторону, Джонхан развернулся на пятках и зашагал обратно. На удивление, возвращаться в покои уже совсем не хотелось, и принц пристроился на одной из каменных скамеек вовсе не для того, чтобы продолжать отводить от себя подозрения. Телохранитель встал рядом — даже здесь он не торопился садиться. Джонхан хотел было предложить ему место рядом с собой (вряд ли сейчас Сынчолю обязательно быть наготове и во всеоружии), но его рука, которую он вытянул, чтобы похлопать по скамье, в итоге просто безвольно на нее упала. Принц передернул плечами. То маленькое недоразумение, что сегодня с ним приключилось, будто бы в один миг надорвало ту ниточку, что только-только начала связывать их не как господина и слугу, а как союзников. Впрочем, пускай в глазах врага они и дальше будут совсем чужими (именно так решил оправдать его высочество эту глупость). Принц прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Было тепло, будто бы даже теплее, чем в его покоях, и Джонхан распахнул слегка ворот одежд, самую малость обнажая ключицы. Солнце, которое еле-еле пробивалось под свод галереи, хотелось впитать каждым уголком своего тела. — Знаешь, в чем-то мне здесь даже нравится больше, — произнес Джонхан неспешно, не поднимая век. Хоть он и не видел лица Сынчоля, он был уверен: телохранитель точно нахмурился в привычной своей манере, слишком уж странную вещь выдал сейчас его высочество. — Дома мне не позволяли долго находиться на солнце — не подобает коже принца быть темнее фарфоровой вазы. А тут я могу сидеть, сколько мне вздумается, и никто мне и слова не скажет. “А чжухванцы даже порадуются, что я попортил свой королевский вид”. — Но солнце может вам навредить, ваше высочество, вы же совсем к нему не привыкли. Джонхан резко выпрямился как по струнке и открыл глаза, уставившись в недоумении на Сынчоля. Такие слова, сказанные одновременно жестким и беспокойным тоном, от своего телохранителя он уж никак не ожидал услышать. — Кажется, я поторопился со своими выводами, — холодно бросил Джонхан. Навредить? Неужто и в глазах телохранителя принц без своей бледности уже не принц? — Ваше высочество, солнце не всегда такое ласковое и мягкое. Оно может и обжечь, если будете сидеть слишком долго, а вы даже не почувствуете. Сынчоль говорил так спокойно и мягко, как будто объяснял маленькому ребенку, как держать ложку. Джонхан хотел было возмутиться: да как он смеет говорить с принцем таким тоном? К счастью телохранителя, его высочество довольно быстро осознал, что злиться на подданного, проявившего искренне беспокойство, совсем уж глупо. А еще ему показалось весьма забавным, что они сейчас ненадолго поменялись местамм: наверняка Сынчоль чувствовал себя точно так же, когда Джонхан посвящал его во все те политические перепетии. — Значит, вот оно как, — принц опустил глаза в растроенных чувствах. А следующие свои слова и интонацию он уже не контролировал, напрочь забыв, как неловко ему только что было даже предложить телохранителю присесть рядом с ним. — Но мне же можно посидеть еще немного? Пожалуй, такой голос его высочества раньше доводилось слышать только его старой служанке Шиен, когда тот рассчитывал получить еще одну порцию любимых сладостей. Что уж греха таить, иногда оно и вправду срабатывало, только вот Джонхан уже не был ребенком, а Сынчоль — совсем не его служанка. Как минимум, его Шиен никогда бы не растерялась так сильно, как это сделал сейчас телохранитель. Эта картина показалась принцу до ужаса забавной — конечно, не каждый день его высочество просит у своего подчиненного разрешения, тем более на такую простую вещь, как погреться на солнышке. Наверняка он сейчас только так ломал голову, как бы ему ответить, чтобы не нарваться на что-нибудь эдакое в исполнении принца. Хотелось усмехнуться, но Джонхан сдержался — нет уж, он сохранит это невинное выражение до самого конца, пока Сынчоль не сообразит, как отделаться от него малой кровью. — Это вам решать, ваше высочество. Но, думаю, если посидите еще немного, плохо не будет, — твердый, спокойный тон, как будто это не он сейчас был так растерян, что вот-вот на стену полезет. Выкрутился! Внутри себя Джонхан кивнул удовлетворенно — его телохранитель совсем не глуп. А снаружи только улыбнулся по-кошачьи, словно он только что выиграл самый ценный приз. Довольный принц снова зажмурился и откинулся назад, подставляя лицо теплым лучам. Джонхан не знал, сколько он просидел так, но, по ощущениям, совсем немного, как “разрешил” ему телохранитель. Хотя, кажется, сколько бы он ни просидел тут, полностью откинув все сложные и неприятные мысли, ему всё было бы недостаточно. Он разлепил глаза (очень неохотно) лишь потому, что его шея начала затекать — все-таки каменная ограда галереи не мягкая подушка. Еще и ворот одежд в этом положении распахнулся больше — так, что, пожалуй, уже было совсем неприлично для наследного принца. И, кажется, его телохранитель считал точно так же. Либо принцу почудилось, либо тот очень внимательно на него (а если точнее, на обнажившуюся часть его тела) смотрел. И тогда Джонхан почувствовал себя самым глупым на свете. Кажется, под взглядами Сынчоля он ощущал себя в точности как Сюй Минхао во власти его игр. Во второй раз за этот день к щекам Джонхана прилила краска. Принц поспешил скорее прикрыться, чувствуя, как его сердце снова начинает выделывать кульбиты в груди. Опять это смущение! Да что ж такое?! “Да как ты смеешь меня так разглядывать!” — хотелось воскликнуть принцу, но он сдержался. А вдруг все-таки показалось? Тогда и в глазах телохранителя он станет самым настоящим извращенцем, которому на пустом месте чудится всякое непотребное! Ну уж нет, он лучше стерпит эту грубость, и, вон, прогуляется еще немного. Джонхан вскочил со скамьи (пожалуй, слишком стремительно) и засеменил в дальний конец галереи, чтобы ни мгновения больше не стоять к телохранителю лицом. Нужно было отвлечься, и принц принялся рассматривать окна на противоположной к галерее стене. Может, найдется там что-нибудь интересное, о чем он смог бы позже рассказать Джошуа? Интересное не заставило себя долго ждать — из одного из окон, прямо напротив, на него глядел наследный принц Чжухвана Сюй Минхао собственной персоной. Значит, вот она где, та запретная для уёнского принца половина дворца? Минхао далеко, разглядеть сложно, но, кажется, одежды на нем самые-самые обычные, точно не из тех, в чем он показывается на люди. Стоило ему встретиться взглядом с Джонханом, как глаза его заметно округлились — явно ждал, что тот снова выкинет чего-нибудь эдакое. Впрочем, на этот раз Минхао вариантов у его высочества было не так-то много: подмигнет — не увидит, язык высунет — вряд ли разглядит, сколь недвусмысленными будут движения этого самого языка. На самом деле, фантазия Джонхана зашла в тупик, а стенами этого тупика был здравый смысл. Если он и вправду собирается подобраться поближе к наследнику чжухванского трона, ему не стоит усугублять ситуацию, которая и без того складывалась не в его пользу (отчасти по его же вине). И принц сделал то, от чего внутри него поднялась волна возмущения куда большая, чем когда он писал похабные рассказы. Юн Джонхан уважительно кивнул Сюй Минхао (чувствуя, как его сердце чуть ли не наизнанку выворачивается, а к горлу подбирается комок, который тут же захотелось показательно вытошнить). Но, что уж тут, Джонхан получил и награду за свои терзания, и, нет, это вовсе не были ответный кивок или даже поклон. Сюй Минхао исчез за оконным проемом так стремительно и с таким ошарашенным лицом, будто бы принц Уёна не знак уважения ему выказал, а все же продемонстрировал во всех красках способности своего языка. Джонхан не смог сдержать ухмылку. Может, разум и говорил ему: “Соберись! Ты только все портишь! Ты должен подойти к этому делу со всей серьезностью”, только вот где-то в глубине своего сознания он все равно совершенно по ребячески хихикал: “Нет, подойти ты должен к Сюй Минхао, и совсем вплотную, чтоб напугать его до смерти”. Да, эта вторая мысль была как-то повеселее, и прельщала его высочество куда больше. С таким настроем, правда, он не зайдет дальше глупых шалостей, разве что вызовет гнев императора, если до него дойдут грязные слухи. Юн Джонхану нужно было собраться, значит, он обязательно соберётся (хотя, может, и не сразу). Для начала он выстроит в ряд все, что довелось ему сейчас увидеть — не так много, но и не полное “ничего”. В самом дворе из охраны только один страж крайне сонного вида, но окон, причем совсем небольших, более чем достаточно, чтобы припрятать еще десяток стражей пободрее. Императорские покои — где-то совсем близко, что только подкрепляет эту теорию. А еще Сюй Минхао, кажется, сам не прочь последить тайком за принцем-пленником (интересно, как долго он наблюдал за ним?). Этот случай… Джонхан точно прибережет его на их следующую с Минхао встречу, чтобы, изо всех сил показательно скрывая то, как сильно он расстроен, спросить, почему же наследник чжухванского трона не ответил на его приветствие. Уголки губ принца слегка дернулись вверх. Он и не думал, что за эту маленькую, поначалу казавшуюся совсем бессмысленной, прогулку, он сможет заполучить повод завести с Минхао беседу. А еще… Еще он сможет немного дополнить свою карту! (Да, даже после того, как Джошуа дорисовал большую часть дворца, он по-прежнему называл ее “своей”). — Думаю, на сегодня хватит солнца, — заявил принц во всеуслышание. Поставив всех неравнодушных перед этим фактом и сделав еще один глубокий вдох (он никак не мог надышаться), Юн Джонхан, вместе со следовавшим за ним попятам телохранителем, двинулся обратно в замок.