Мрак. Действительно идеальная ловушка

      Бэт от меня сбежала. Я ещё слышал стук её каблуков, но не видел больше ни тени зелености её платья, когда добрался до нужного этажа. Что ж, значит, Ляпус живёт с ней в одном доме, но не в одной квартире.       Стоило позвонить, дверь тут же открыл мужчина, чуть повыше и постарше меня. У него были тёмные, весьма лохматые кудрявые волосы и очаровательно-хитрые серые глаза. Он улыбался, но я чувствовал, что пускать меня к себе не торопится.       Совсем немного он напоминал мне Нольди, или даже его жестокого отца — господина Тэ. Я недолго пробыл в его доме, но запомнил, как мила его улыбка, когда он приказывает нечто совершенно ужасное. Ещё тогда я знал, что образ угрожающего безумия, что запросто создавал дядя, мне куда ближе и приятнее… И сейчас лишь снова уверялся в этом: так милая дружелюбность была утомительна… Что короткий вопрос уже заранее казался мне растянувшимся на столетия. — Стра-а-анное время вы выбрали для визита, дорогой друг, — без стеснения глядя мне в глаза протянул предположительный Ляпус. Я криво усмехнулся. — Да, просто отвратительное. Но я на два слова. Вы — Ляпус? — М… — он приподнял брови, как будто сомневался, как бы повежливее сказать «нет». — Извините, сумасшедший дом уже очень давно на другой улице. — Как грубо, я ведь хорошо держусь, изо всех сил… — я возвел глаза к потолку. Непривычно слышать обвинения в безумии, когда ещё ничего не сделал. Обычно для этого требовалось, как минимум, обещать взорвать Академию, находясь внутри… — Но адрес можете записать, я от господ Трифат. Ярослав. — Господа Трифат, — медовым голосом ответил Ляпус — а я все ещё не сомневался, что это он, — уважаемые люди. Все хотели бы… Быть от них. — Ага, но вот беда — все трое бесплодны.       Ляпус осторожно рассмеялся. — Что ж, эту подробность не знают журналисты и прочий… Сброд. Входите, Ярослав.       Интересно, что сказал бы дядя на это причисление к «сброду». Впрочем, к своей профессии он относится весьма иронично…       Очень осторожно и настойчиво, Ляпус провел меня в тёмную, тесную, но скорее от переизбытка вещей, комнату. Здесь было уютно, но душно и пахло чем-то сладким.       Окно было занавешено, почему-то как и часть стены. Вероятнее всего, как и дома у мистера Стампа, шторы скрывали дверь. Но сил на любопытство мне уже не хватало, и я прислонился к переполненному столу спиной, и без предисловий спросил: — Вы выпустили тварь, Ляпус?       Ляпус снова хихикнул, удобно устраиваясь в кресле. — Вот так, с порога… Очень интересный вопрос, но ещё интереснее, откуда он взялся? — А о какой твари речь? — вместо ответа спросил я, конечно, из глупой вредности. Господа Трифат мне не скажут не потому, что это страшный секрет, нет, лишь потому, что это знание не повлияет на мою способность работать дальше. По их мнению. А утруждаться зря они не любят — тратят силы лишь на самое важное. — Ну как я могу ответить на этот вопрос, если господа Трифат вам не сказали? Пусть уж они сами решают, положено ли вам это знать, Ярослав. — Здорово, — выплюнул я. На долгие споры не было ни сил, ни желания, но совсем не отплатить я все же не мог. — Дело в убийстве, весьма тревожном, и господа Трифат думают, что тварь может быть с ним связана.       Ляпус скорбно свёл брови. — И кого мы потеряли? — А вы давно здесь живёте? — снова не ответил я. — Ярослав… — он сделался ещё более скорбным, но я повторил: — Вы давно здесь живёте, Ляпус? — Нет, — неохотно ответил он, сжав губы. — Но, очевидно, дольше, чем вы и связей у меня больше. — Вот это именно то, что я хотел услышать, — улыбнулся я. — Вы ведь тоже служите господам Трифат? — Ну… Не так верно, как вы, — с осторожным ехидством ответил Ляпус. Конечно, таких идиотов, которые побегут на другой конец города ночью — не толпа. Но это не имеет значения. — Речь идёт об удушении, но есть причина думать, что, помимо этого, убитого чем-то опоили. У меня сейчас нет знакомых, которые могли бы проверить, что было в его бокале. У вас на примете нет таких? — А… А какова причина этой мысли? — мне показалось, что он весь подобрался, готовясь схватиться за новость. Поэтому я сказал очень медленно: — Убитый не сопротивлялся, хотя ничто ему не мешало. — Вообще не сопротивлялся? — в глазах Ляпуса загорелось что-то почти жадное. — Вообще, — кивнул я. — Его руки лежали неподвижно, расслабленно. Это ненормально. — Ну конечно, ненормально. Абсолютно! — кажется, за этими словами скрылась буря… Только я не мог понять, откуда в этой буре улыбка. — Я помогу вам с этим разобраться, тем более, конечно, это нужно господам Трифат, и они, само собой, оплатят расходы.       Эта поспешность меня настораживала, но, в конце концов, господам Трифат было бы крайне невыгодно, если бы он лгал о помощи.       Я вытянул образец из сумки и выдал, довольно небрежно: — Вот, это пил мистер Стамп прежде, чем его убили. — Мистер Стамп? — замедленно, как будто услышал что-то во сне, переспросил Ляпус, гипнотизируя колбу. — Вы… Надеюсь, достаточно хорошо «держитесь», чтобы не шутить так? — Определённо. — Ужасно, — он так и не мог оторвать глаз. — Если он не в безопасности, то кто же?.. — Господ Трифат волнует тот же вопрос, — я все же отдал ему колбу. — Поэтому, я здесь. — Это была не тварь. Особенно, если мистера Стампа отравили — совершенно невозможно… Тварь есть тварь, Ярослав, вы не считаете? — Ну откуда мне знать? — мрачно отозвался я. Но он себя, конечно, виноватым не почувствовал. — Успокойте хозяев. Это дело никак не связано с тварью. — Что ж. Спасибо, Ляпус, — я выпрямился и медленно двинулся к двери. В голове уже было немного туманно, и я задавался вопросом, как добраться до нашего с дядей убежища.       Но Ляпус почему-то догнал меня — догнал, а вовсе не проводил, чтобы закрыть дверь. — Ярослав… Я понимаю, ночь, и вы торопитесь… — его смущению я не верил, но, пожалуй, в моем состоянии я бы не поверил и детским слезам. — Ну? — Я слышал крик… А потом кто-то так быстро стучал каблуками, даже страшно.       А уж как страшно было самой этой стучавшей. Только я не могу понять, чего уж она так испугалась. — Не бойтесь, там все в порядке, — выдавать Бэт ему мне не хотелось. Как знать, что ему от неё надо. Если надо. Конечно, Ляпус не выглядит таким глупым, чтобы держать некую «тварь» там, где живёт, но… — Что именно «в порядке»? — все-таки настойчиво уточнил Ляпус. — Девушка вернулась домой, ей ничего не угрожает. — Это отлично, — он помедлил, словно сомневался ещё сильнее. А потом все-таки проговорил, очень виновато: — Дело в том… Я жду, когда вернётся моя подруга и переживаю. Может, это она была? Я устало вздохнул. — Откуда мне знать? — Она была у Стампа, — решительно пояснил Ляпус. Значит, это ему известно. Или он в этом уверен, но хочет услышать подтверждение свидетеля. — У неё самые удивительные глаза, фиалкового цвета… — Ага, — ещё более устало кивнул я. — Ее зовут Елизавета. И она… Такая беззащитная… — Ага, поэтому вы и послали её к Стампу одну, — косвенно, конечно, это подтверждает, что я знаю. Но лишь косвенно.       Ляпус широко раскрыл глаза, как будто обвинение его оскорбило до глубины души, поразило даже, тем, что вообще существует. — О нет! Ни в коем случае! То есть… Я рассказал ей, где его дом, не отрицаю. Но потому, что она очень просила. — Наверное, мечтала стать ещё одной любовницей великого Стампа? — мне уже было не смешно. И не противно. Было как-то никак, а тело казалось ватным. — Нет. Строго говоря… Он не мог бы ей помочь, но она вбила себе в голову!.. Я думал, она посмотрит на него, впечатлится, испугается, убежит и забудет. — Теперь не забудет, — только к чему все это? Я потянул за ручку двери, и только потом осознал, что сначала её надо отпереть. Потянулся к замку…       Теперь вздохнул и Ляпус, как-то совершенно душераздирающе. Я все же обернулся на него. — А чего она так боится, что пошла к Стампу? — все же «сжалился» и спросил я.       Это ему и было нужно, очевидно. — В том-то и беда… Ей нечего бояться, — ясно. — Но она никак не может этого понять, и мучается годы и годы.       Я совсем повернулся к Ляпусу и облокотился теперь о дверь. Надо было уходить, но я все-таки остался. Может быть, он не полезет к Бэт, если скажет о ней то, что хочет. — Дело в том… С ней и её сестрой, глубоко в детстве, случилось несчастье. Их похитили. Не педофил, но тоже хорошего мало… — он помедлил, но, не дождавшись моей реакции, продолжил: — И все, вроде бы, обошлось, как видите, — он заглянул мне в глаза, а я ответил ему взглядом исподлобья. «Как вижу». Он тоже совсем не сомневался, что Бэт мне знакома. Может быть, видел в окно. А если бы правда беспокоился, спустился бы и проводил её. Но, конечно, нет. Как, конечно, не мог помочь сам. А ведь явно не без возможностей. — Только вот спасавший их полицейский… Убил у девочек на глазах похитителя, — в этот момент, я все-таки как будто проснулся. — При чем, как я понял, со злости, а вовсе не из необходимости, не ради защиты. — Пиздец, — вполне искренне выдал я, хотя сильно удивляться не мог. Что я, в Академии не учился? Не знаю, что хорошие считают, что их хорошесть даёт им право на все на свете? — Ну… Строго говоря, да, — несколько недовольно согласился Ляпус. — Можете представить, что это оставило в душе девочек… — И оно, конечно, не лечится, — впрочем, друзья ведь не обязаны этим заниматься. Смысл друзей лишь в том, чтобы уточнять у чужаков, вернулся ли ты домой. А смысл слов Ляпуса в том, что словам Бэт нельзя верить. Впрочем, у меня нет никакой причины в это лезть. — Доброй ночи, Ляпус. Когда к вам зайти за результатом? — Через два дня, — сдался он. — До свидания.

***

— Извини, дядя, я падаю, — пробурчал я почти неразборчиво, действительно опускаясь с ним рядом и не чувствуя в себе сил даже на то, чтобы снять одежду, или смыть косметику, или, хотя бы, снять резинку с волос… — Ничего, спи, — мягко согласился дядя, уже обнимая меня. — Дядюшка сам о тебе позаботится…       Я попытался ответить, но вышло совершенно невнятно.       А дядя…       Это ощущалось как часть сна. То, как развязывалась лента, заменявшая галстук и расстегивались пуговицы рубашки, было таким нереальным и чудесным, что я не мог толком думать. Не мог держать глаза открытыми.       Каждый дядин поцелуй и, конечно, ворчание про замёрзшесть, были словно колыбельная.       А когда… Я не знал, сон ли это уже или ещё реальность, но когда дядя мягко прижался и вошел, мне показалось, что я… Лежу в горячей воде, и она идёт волнами, точно море. Невыносимо тёплое море… И все, наконец, совсем погасло.