Фонарщик

      Минсок никогда не чувствовал подобной усталости после работы. Всё тело, каждую косточку и вену выкручивает в спираль и туго стягивает в узел до судорог. Веки потяжелели, захотелось рухнуть на землю и моментально уснуть, но до квартиры остались считанные метры, поэтому силы с каждым шагом брались словно по волшебству и ноги ступали на каждую ступеньку, с трудом делая слабый шаг. Пришлось схватиться за гладкие перила, приложить усилия и подняться на пролёт между этажами. Впереди десять ступенек. Минсок уже представил тёплую кровать, мягкую подушку и бредит долгим сном. Ему кажется, что он должен находиться дома, будто час назад уже приходил со смены домой, ужинал, умывался и ложился спать, но он всё ещё стоит на лестничной площадке, смотрит на серые ступеньки и тяжело вздыхает от усталости. Парень выше схватился слабыми пальцами за перила, поднял ногу, чтобы стать на ступеньку, но рухнул на колени, едва успевая вытянуть перед собой руку, чтобы не разбить нос. С подбородка стёк горячий пот. Минсок попытался определить симптомы болезни, но не нашëл ни один термин, который бы указал на известное заболевание. Стоит уснуть прямиком в подъезде, но тянет домой, наверх в квартиру, где лечат даже стены и люди меньше видят состояние своего соседа.       Минсок пополз на четвереньках, цепляясь за прутья перил и упираясь ногами в холодный цемент. Остались десять ступенек, но подъем по ним кажется испытанием судьбы. Тело предательски трясёт, вещи потяжелели и давят опуститься ниже, и Минсок упёрся лицом в ступеньку, вдыхая слой пыли на ней и мелкий мусор, оставленный парой десятков подошв. Он откашлялся, глубоко вдохнул и поднял голову, пытаясь определить себе путь, который остался до двери.       На самом верху стоит Сехун, одетый в свой старый плащ, заляпанный маслом, и смотрит на тщетные потуги Минсока доползти до квартиры. Он сел и с любопытством его рассматривает, словно изучая поведение человека в подобной ситуации, а Мин не может сказать слова. Он разлепил пересохшие губы, чтобы позвать на помощь, но ощутил во рту солоноватый привкус крови, которая моментально скопилась в уголке рта и потекла по подбородку вниз, смешиваясь с потом. Если Минсок ранен, то не понимает, в какую часть тела, потому что оно болит целиком. Пальцы вцепились в ступеньку, и парень сделал ещё усилие, потягиваясь выше и неловко упираясь носком ботинка в твёрдую поверхность.       Он не хочет умирать, его тянет домой. Пока он жив, может дышать и кое-как двигаться, будет бороться за себя. Он докажет Сехуну, что не настолько слаб и жалок, как это кажется на первый взгляд. Глубоко вдохнув и выплюнув кровь, парень вцепился в железную перегородку, подтянул ноги и упёрся коленями в пол. Осталось преодолеть две ступеньки, душа возрадовалась подобному достижению, и Минсок немного улыбнулся. Сехун на это криво хмыкнул, сунул руки в карманы и быстро спустился вниз, минуя человека, безмолвно просящего помощи. Минсок тяжело засопел, борясь с сонливостью и обещая себе добраться до квартиры во что бы то ни стало, а утром привлечёт к ответственности фонарщика, хотя в законе нет статьи за равнодушие.       Парень на коленях преодолел последнюю преграду, встал на четвереньки, но от дрожи в теле руки не выдержали напряжения, и Мин упал на локти. Неудобная поза вынудила полностью лечь на пол, из-за чего дыхание затруднилось, но Минсок упорно пополз, рассматривая коричневые двери своей квартиры с косыми цифрами «16». Каких-то полметра и он будет дома. Следует ещё достать ключи из кармана, но это показалось меньшей проблемой, чем пройденный путь. Дверная ручка будет лучшим помощником, чтобы подняться. Минсок потянулся к ней всем телом, вытягивая руку до хруста в плече. Скользкий металл не сразу поддался вспотевшим пальцам и ладоням, но парню удалось схватить её мёртвой хваткой и, собрав остатки сил, заставил себя встать сначала на колени, а затем выпрямится во весь рост, упираясь лбом в дверь. Улыбка отразила победу над болезнью, дыхание стало свободным, откуда-то потянуло холодом, а рука, держащая ручку, внезапно соскользнула в пустоту. Минсок пошатнулся вперёд, не ощущая входной двери, тело наклонилось, и отчётливо стал слышен гул машин.       — Сдурел на старость лет?! — голос Чондэ, взятый из неоткуда, привёл в чувства, а руки, обхватившие Мина вокруг талии, потянули его обратно.       Минсок упал на полицейского, а глаза не поверили в увиденное. Он находится на краю крыши дома, в котором расположена его квартира. Мин не верит, судорожно ощупывает холодную поверхность, ползает на четвереньках по ней, пытаясь понять, что происходящее — не сон. Да и он был одет в пижаму, а не в куртку, в которой возвращался с работы домой.       — Придурок! — орал Чондэ и от переполняющих эмоций принялся несильно шлёпать Минсока по голове и плечам. — Напугал до икоты!       Минсок не знает, что ответить, потому что не понимает, как оказался на крыше и почему хотел с неё прыгнуть. Сердце так часто бьëтся, что Чондэ почувствовал это ладонями, когда хотел поднять товарища за рубашку.       — Ты сомнамбула? — удивился он, видя в глазах Мина ужас.       Он никогда не сталкивался с подобным страхом человека, который оказался в доле секунды от смерти.       — Я не знаю, — бледными губами шевелил Мин и схватился за голову, — я шёл домой.       — Я тоже шёл домой и увидел тебя на краю крыши. Ты не слышал, как я кричал тебе?       Мин отрицательно замотал головой. Он не помнит, что произошло после того, как почистил зубы перед сном. И вновь захотелось домой, но на этот раз парень попросил Чондэ побыть рядом, а ещё лучше — остаться ночевать.       — Мне страшно, — объяснил Мин. — Я боюсь того, что пережил.       — Расскажешь?       Чондэ заглянул в его глаза, увидел в них отражение света от фонарей и неописуемый ужас, из-за которого зрачки расширились в несколько раз. Мин вцепился в руку парня и не отпускал, пока они не зашли в оставленную открытой квартиру. Чондэ осмотрел помещение, пытаясь найти следы наркотиков или присутствие ещё кого-то, кроме хозяина квартиры. Вся обстановка указывает на холостяцкую жизнь Минсока: тарелка и кружка возле компьютера, один халат в ванной, одна зубная щётка в стаканчике возле тюбика пасты, полуфабрикаты в холодильнике и бесчисленное количество разбросанных носков.       — Кажется, ты был один всё это время, — пробормотал Чондэ, заходя в спальню, где на кровати в клубочек свернулся Минсок и трясётся от страха. — Да прекрати, Мин! Всё уже позади.       Он снял куртку, повесил на свободную вешалку в шкафу и принялся раздеваться, прощаясь с душем, но радуясь, что мылся в обед на работе, пока Чанёль шерстил базу данных с делами про сатанистов.       Минсок натянул светлое одеяло к носу и наблюдал за товарищем, который казался ему единственным спасением от страха. Чондэ ведь полицейский, а, значит, он по призванию охранник и блюститель порядка, поэтому защитит человека даже ценой собственной жизни. Минсок не считает себя трусом, но ощущает бессилие перед необъяснимым страхом в душе. Он шёл домой, полз с трудом, видел Сехуна… И это выглядело реальностью, как и то, что он едва не спрыгнул с крыши!       — Расскажешь, что случилось? — лез под стенку Чондэ. — Первый раз в жизни тебя таким вижу. Не ты ли в прошлом квартале помог нам задержать воришек? Ты тогда их раскидал по магазину как щенков. А теперь что случилось?       — Я не знаю. Возможно, я сомнамбула, — он повернулся к нему, чтобы убедиться в его реальности. — Ты спишь чутко?       — Даже слишком. Поэтому не храпи и не ворочайся, пожалуйста.       Он укрылся и лёг на спину, запрокинул руки над головой, принял самую удобную позу и закрыл глаза. Минсок пристально на него смотрел, а память топила сознание в голосе Сехуна, постоянно напоминала о сонном взгляде фонарщика и о словах, которые заевшей пластинкой повторяются вновь и вновь. «Влюбитесь в первого, с кем столкнётесь», — прозвучало в самых висках и надавило на перепонки. Минсок испугался своих галлюцинаций и прижался к Чондэ, как маленький ребёнок, крепко обнимая его вокруг талии. Чондэ резко дёрнулся, но быстро оценил ситуацию и предложил Мину выпить пива, однако тот отказался. Он слушает спокойное сердцебиение полицейского, ощущает его всем телом и сам успокаивается, вытягивая из него душевное равновесие на некоем эмоциональном уровне.       — Попробуй уснуть, — гладил его по голове Чондэ.       Мин кивнул, закрыл глаза и принялся считать удары сердца парня. Постепенно тело расслабилось, Чондэ ощутил, как объятия стали слабыми, и смог уснуть. Мин всмотрелся в яркие круги под веками и подсознательно продолжил считать удары сердца. В памяти резко всплыл фрагмент с Сехуном, когда он стоял на лестничной площадке и пристально вглядывался в глаза судмедэксперту. Этот взгляд демонический, насмешливый и осуждающий, словно настало время расплаты за грехи, а их у Минсока слишком много, чтобы заслужить моментально наказание без божьего суда.       Минсок резко открыл глаза, приподнялся на локте и посмотрел на спящего Чондэ, который при свете фонарей показался беззаботным. Тень от стены прикрыла часть его лица, почти скрыла его от глаз человека, но Минсок верит, что даже в таком состоянии Чондэ не допустит горя. Он посмотрел на его губы, почувствовал непреодолимую тягу к ним, но не понял её исток. Это же Чондэ, который всегда идёт поперёк слова судмедэксперта, даже если не прав. Но, словно чёрт на плече, другая часть сознания напомнила, что именно Чондэ не дал Мину упасть с крыши. Значит, всё не просто так, есть в нём положительные чувства.       «Он никому не расскажет!» — прозвучал голос Сехуна в голове, и Минсок ему поверил, не думая о том, что этот голос слышит только он.       Чондэ никогда не будили поцелуем, да ещё таким требовательным. На поцелуй он ответил, повторяя движения, но не сразу понял, что целует Минсок, а не вызванная проститутка, которая отрабатывает полученные деньги. Различая силуэт Мина, парень попытался его оттолкнуть, принимая происходящее, как очередной приступ лунатизма.       — Мин! — сквозь поцелуй пытался вразумить его Чондэ, но тот лез целоваться и захлёбывался в эмоциях, прижимая тело парня к себе. — Мин, да приди уже в себя! Ким Минсок, вы что творите?!       Словно ледяная стрела пронзила затылок, и Мин оторвался от губ, всё с тем же ужасом смотря ему в лицо. Он начинает себя бояться, потому что не может контролировать свои действия, и Чондэ это видит, поэтому пытается ему помочь, начиная тихо успокаивать и уверять, что всё хорошо, но в больницу сходить надо. Главное — дождаться утра, когда клиника откроется.       — Я сошёл с ума, — горячо прошептал Минсок, не слезая с парня и продолжая гладить его по голове, нуждаясь в касаниях.       Он возбуждён, ясно осознаëт, что хочет близости с парнем, и стал подобно Ифаню. Теперь он понимает его, способен часами описывать, как привлекает его каждый изгиб тела Чондэ, его ключицы, блеск кожи при тусклом свете и как натягиваются нервы от желания ощутить ответную ласку. Кроме как сумасшествием он не может это назвать. В какую-то долю секунды сознание и мораль сменились, чуждое стало близким и естественным, за поцелуй не стыдно и не противно. Наоборот, хочется ещё.       — Ты же никому не скажешь? — с надеждой в голосе прошептал Минсок.       Чондэ отрицательно замотал головой:       — Нет, не скажу, только слезь с меня и обязательно обратись к врачу.       Минсок не может. Если он сейчас отпустит парня, то больше никогда его не коснëтся, но причинять вред тому, от кого стал зависим, подло. Можно попробовать договориться, вешая лапшу на уши про лунатизм, но в голове у Мина ложь не выстраивается в более-менее логическую речь, поэтому он от невыносимости душевной муки расплакался. Он не всхлипывает, не воет в голос, но слёзы стекают по носу, сливаются вместе, и крупными каплями опускаются на лицо Чондэ. Минсок не может сопротивляться своему желанию, а Чондэ пытается ему помочь. Он вспомнил уроки всех преподавателей, представил, что Мин — преступник, который держит его в заложниках, поэтому надо быть крайне осторожным в общении с ним.       — Ты пережил стресс, Минсок, — мягко говорил Чондэ, ожидая, когда взгляд судмедэксперта станет спокойным и привычно высокомерным. — Твой организм сейчас работает немного в ином русле, поэтому тебе надо расслабиться, успокоиться и хорошенько выспаться. Я принесу успокоительное, а ты пока просто полежи, отдохни и подумай о работе.       Минсок зажмурился и уткнулся носом в его грудь, после чего Чондэ пошёл на последний шаг, предпочитая найти в их проблеме золотую середину. Стоило дать Мину то, что ему хочется, иначе он от противоречивых чувств покончит с собой. Приятно видеть сопротивления в его поведении, которые означают наличие остатка здравого рассудка, и Чондэ это ценит, поэтому пошёл на уступки, забывая о морали.       — Не плачь! — он мягко погладил парня по голове, но тот отмахнулся, еле внятно говоря, что ему и так тяжело. — Посмотри на меня.       Он приложил ладони к его щекам и приподнял голову, всматриваясь ему в глаза, чтобы быть уверенным в подлинности чувств. Минсок его не разыгрывает, да и подобная шутка не в его вкусе, поэтому Чондэ мягко притянул его к себе и остановился лишь в сантиметре от его губ, наблюдая за реакцией. Минсок не верит. Некий механизм в его груди заново запустил сердцебиение, оно стало приятно-тревожным, дыхание немного прерывается из-за слёз, но парень сосредоточился только на чувстве в душе, которое дарит счастье. Минсок счастлив, потому что влюбился как подросток, и взаимность от Чондэ окатила его приливом сил, уверенностью и радостью. Он мягко его поцеловал и улыбнулся, обнимая аккуратно, словно окутывая переполняющей любовью. Чондэ сложно играть свою роль, он в душе истерически смеëтся с самого себя, постоянно напоминая, с кем целуется, но реальность небом давила на плечи, поэтому парень обнял в ответ Мина, плавно погладил его спину, молясь всем богам об успешном завершении задуманного.       Его выдало волнение. Минсок следит за его пульсом, но не отпускает, хотя придётся это сделать. Насильно удержать кого-то возле себя не получится, однако Минсок подумал, что раз уж Чондэ слишком близко, то можно перешагнуть черту дозволенного, как хотел шагнуть за линию крыши.       — Минсок, можно минуту твоего внимания забрать? — Чондэ ощутил горячие прикосновения губ на своём животе и, когда ответа не последовало, закрыл глаза.       Он разрешил слишком многое Минсоку, сам напросился на поцелуй, хотя понимал, что им одним не обойдётся, поэтому протесты предъявлять поздно. Следует подумать о том, что будет после, когда наступит утро, и оба парня уже не смогут быть в прежних отношениях. Где-то скрывается грань между правильным поведением и пониманием своих желаний, но они явно находятся в разных сторонах, потому что Чондэ готов просить прощения у родителей и учителей за то, что разрешает Мину себя касаться.       — Я узнаю! — среди утренней тиши улиц, когда только единицы людей спешат на остановку, раздался голос Чанёля, и Чондэ прикусил губу, сжимая пальцами волосы Минсока на уровне своего паха.        Комиссар в столь ранний час может направляться только к судмедэксперту, вооружившись отчётам по вскрытию и анализам. Мин частенько пишет спешно, размыто, и хотя Ёль привык к его стилю написания и способен догадаться о том, что Мин хотел сказать, Ифань потребовал отчётности по протоколу.       Дверь в квартире не заперта на ключ, комиссар не привык стучаться и не простит своим подчинённым их выходку в кровати. Чондэ молил неведомо кого задержать комиссара. Он не в состоянии остановить Минсока, разрешая ему довести начатое до конца и робко отвечая на его ласки мягкими касаниями волос и плеч, поэтому понадеялся только на чудо либо случайность.       — Всех собак в округе подняли своим командным тоном, — услышал Чанёль тихий голос и остановился, осматриваясь по сторонам, чтобы увидеть человека.       Он приготовился встретиться с маньяком лицом к лицу, но рядом с ним встал Сехун, туша фонари в положенное время. У него в руках длинный шест, на котором висят крючок и колпачок. Крючком он открывает дверцу фонаря, а колпачком тушит огонёк внутри, погружая улицу в полутень. Ёль немного дёрнулся от неожиданности, видя широкоплечую фигуру в свободном плаще. Сехун выглядит как типичный маньяк, который прячет своё тело под широкими одеждами, а лицо — под старой вязанной шапкой.       — Я не просто так шум устраиваю, — возразил Ёль и подошёл к фонарщику ближе, — я маньяка ловлю.       — А своим громким голосом предупреждаете о своём приближении?       — Нет. По утрам он не убивает, поэтому я разбираюсь с бумажными делами. Кто ж знал, что Минсок скуп на слова!       Сехун закрыл дверцу фонаря и повернулся к комиссару, разглядывая его высокую фигуру на фоне тесных домов и тусклого света.       — Господина Кима сейчас лучше не трогать. Если побеспокоите его в ближайшее время, то разрушите всю его жизнь.       Чанёль показал папку в своих руках, указывая на важность документов в ней:       — Если он не прекратит писать ребусы, то разрушит свою жизнь ещё раньше, а недостаток сна с лихвой наверстает в свой законный выходной.       Сехун перевёл взгляд в сторону, переключая своё внимание с комиссара на улицу. Ёль сразу оглянулся, интересуясь происходящим за своей спиной, и заметил Мими. Её рабочая ночь окончилась, усталость сказалась на слегка шаркающей походке, но девушка сохраняет осанку. Узнать в ней стройную танцовщицу сложно: длинная шуба, сапоги без каблуков и вязанная шапка с большим бубоном. Яркий макияж она смыла, но всё ещё накрашена, словно на вечеринку. Она спешит домой, но, увидев комиссара и Сехуна, помахала им рукой, меняя путь в их сторону. Чанёль расплылся в улыбке, поправил волосы и вежливо поклонился даме.       — Рад видеть вас в хорошем настроении! — кокетничал комиссар, но Мими только бросила на него недовольный взгляд и попыталась в тени посмотреть Сехуну в лицо.       — Фонарщик, с тобой хочет познакомиться один человек. — Она сделала пару шагов в сторону, чтобы видеть парня, но тот стоял спиной к свету, поэтому лицо скрыла тень. — Тебе стоит с ним встретиться. Если будешь паинькой, то сменишь эту гнилую работу на более прибыльную.       Сехун спокойно развернулся и направился к следующему фонарю, бросая девушке напоследок мягкий отказ:       — Я зарабатываю ровно столько, чтобы любить свою работу. А вам, уважаемая, стоит быть более внимательной. За вами следят.       Мими резко оглянулась, с лёгким волнением всматриваясь в пустую улицу, а Чанёль почувствовал в себе потребность в героизме. В нём взыграло животные чувства охраны своей территории, поэтому он отодвинул девушку в сторону и направился к тротуару, по которому она недавно ходила. Хотя Мими убежала домой, забывая о разговоре с Сехуном, Чанёль не вызвался её проводить, а заглянул в тёмные углы за домами, пока не наткнулся на притаившегося за домом Ифаня, который действительно решил проследить за танцовщицей, но только в целях поимки преступника. Следует исключить из дела фаната Мими, поэтому Ву дождался окончания её смены и выискивал хоть кого-то, кто следит за её жизнью.       Ни с кем подозрительным он не столкнулся, никто не преследовал девушку, не фотографировал её и вовсе не узнал в непривычной одежде. Длинные волосы она скрыла под шапкой и шубой, а стройные ноги — под свободными джинсами. Со стороны она выглядит студенткой, которая спешит на рейсовый автобус.       Внимание Ифаня переключилось на Сехуна. Фонарщик неспешно бредëт от фонаря к фонарю, туша в каждом огоньки, и изредка провожает взглядом ранних прохожих, которые его вовсе не замечают. Ифань никогда не вдавался в подробности подобной работы, поэтому подошёл к Сехуну и, не здороваясь, спросил:       — Не надоел монотонный труд?       — Странно, что вы у меня это спрашиваете, господин Ву.       Сехун не оглянулся на него, открыл дверцу, потушил огонёк и перешëл к другому фонарю.       — Видимо, у каждого свой интерес в работе, — Ифань последовал за ним, но старался держаться в стороне, чтобы не мешать широким взмахам шеста. — В участке ты говорил, что женщины тебя не любят. Не расскажешь причину?       Сехун пожал плечами и подцепил крючком дверцу фонаря. Вопрос ему показался глупым, его жизнью давно никто не интересуется, а теперь же о его существовании внезапно вспомнили и всё благодаря трупам.       — Когда-то женщины меня любили, я спал со многими, но так вышло, что в меня влюбилась девушка, которая считала меня только своим. Я же менял женщин почти каждую ночь. Они мне быстро надоедали, и та девушка не стала исключением. Её ревность и гнев переросли в проклятие. До сих пор её голос звучит в ушах: «Бесконечно будешь скитаться грешником по земле. Ни к одной женщине не будешь испытывать влечения, и они не способны будут его испытвать к тебе!»       — С тех пор ты с женщинами даже не целовался?       — Нет. Вы представить себе не можете, как же унизительно за одну ночь потерять статус любовника и любимца. Когда я это осознал, уехал из родной страны, чтобы избежать позора, и всё ещё блуждаю по миру, ожидая, когда проклятие прекратит действовать.       — Чтобы опять добиться популярности у женщин?       Сехун опустил длинный прут и повернулся к Ифаню, без улыбки смотря на него равнодушным взглядом:       — Чтобы наконец-то умереть. Я так долго живу, что путаю людей. Их лица постоянно повторяются, они перерождаются, а я остаюсь прежним, называю их другими, прежними, именами. В конце концов я ушёл в полное одиночество.       Ифань ему не поверил. Он не признаёт мистику, сверхъестественное или ведьм, потому что каждому явлению или делу, которое причисляют к потустороннему, всегда есть логическое объяснение. По его мнению, перед ним стоил гомосексуал и оправдывает свою ориентацию мистикой. Если отбросить враньё из его рассказа, то получается, что Сехун не может начать отношения с женщинами, потому что его привлекают мужчины, а кто-то из противоположного пола высмеял его за подобную слабость и тем самым в воображении появилась ведьма. Ифань готов проверить парня на психическое здоровье.       — А с мужчинами у тебя был секс?       Сехун кивнул, но тему развивать дальше не стал, спеша потушить все фонари, пока улицы не заполнились людской суетой. В шесть часов газетчик будет бегать по улицам с пачкой прессы, толкаться на рынке ради заработанной копейки, и фонарщик не сможет завершить свой маленький ритуал, поэтому проигнорировал последующие вопросы Ифаня, переходя от фонаря к фонарю.       Его мельком заметил Минсок, когда выходил на балкон, чтобы морозный воздух привёл мысли в порядок. Он не причинил Чондэ боль, хотя хотел его больше, чем жить. Минсок не понимает своих чувств, потому что никогда не любил. Это чувство пришло к нему поздно, он растерялся, запутался, но в то же время ощутил невидимые крылья за спиной, которые унесли душу в эйфорию.       — Как ты себя чувствуешь? — Чондэ накинул на себя единственный в квартире халат и сильно переживал за Мина, который сидит на полу и всматриваясь в тёмное небо.       — Кажется, начинаю успокаиваться, — Минсок опустил взгляд на свои руки, отмечая для себя, что надо смыть остатки спермы. — Прости, я тебя больше не побеспокою.       Он не сказал, что намерен уволиться с работы, боясь услышать успокаивающую ложь. Ему самому будет тяжело работать с Чондэ, поэтому лучше покинуть город и не мучить себя и других своей любовью.       — Что ты видел? — Чондэ присел рядом с ним, чтобы контролировать смену эмоций в его глазах.       — Фонарщика.       Чондэ мотнул головой, пытаясь найти хоть что-то пугающее до ужаса и невероятного стресса организма в Сехуне. Красивый и видный парень, только в старой масляной одежде, но не настолько страшной, чтобы искать успокоение в сексе.       Звонок раздался в глубине комнаты. От неожиданности Чондэ немного дёрнулся и побежал к вещам, принимаясь ощупывать карманы, пока пальцы не наткнулись на телефон. Звонит Тао. Он сообщил, что надо срочно найти человека, который в прошлом был связан с сатанистами. И не просто найти, но и привести в участок, что крайне трудно сделать, потому что он наотрез отказывался покидать стены монастыря.       — Ты не ослышался, — уловил его замешательство Тао. — Некогда сатанист стал самым верующим в бога человеком.       Полицейскому пришлось наспех мыться, забыть о завтраке и сне, и, проверив состояние Минсока, мчаться в монастырь. Чондэ атеист до мозга костей. Родители не привили ему религию, но воспитали добрым человеком, поэтому он уверен, что сможет уговорить кого-то помочь в расследовании. Если будущий монах ценит людей, то приедет в участок для разговора о прошлом, а оно у него самое кровавое. Судя по данным, пересланным Тао, Сатане мужчина поклонялся от всей души, как в настоящее время Богу.       Повернув в сторону остановки, Чондэ заметил медленно идущего Сехуна, чья фигура тенью выделилась в первых лучах восходящего солнца, а громкий голос газетчика уже оповестил, что ночью случилось ещё одно убийство.       — Доброе утро, Сехун! — с улыбкой проговорил парень, считая, что подобным пожеланием сможет зарядить чей-то день позитивом. — Как ночь прошла?       — Так же, как и у вас, господин Ким, — Сехун с ним поравнялся, немного улыбнулся, с лёгким прищуром всматриваясь в лицо полицейскому, и объяснил: — Распрощался со старым собой и с удовольствием встретил нового себя.       Чондэ опешил, а Сехун продолжил медленно направляться вдоль улицы, словно вовсе ничего не говорил. Но слова заставили полицейского задуматься. То ли фонарщик сделал свой вывод из-за улыбки Чондэ, то ли видел или слышал, что происходит в квартире у Минсока. Щёки всполохнули огнём, парень засмущался, но останавливать Сехуна и расспрашивать о подробностях не стал, возвращаясь к экрану телефона, где высветилось досье на монаха. Родился, крестился, учился — ничего интересного до двадцати лет, когда Ю страстно заинтересовался сатанизмом. Он нашёл единомышленников и практиковал свои знания на теории. Сам он в суде признался, что Сатана ему помогал и не раз, что он существует и это не выдумки. Его соратники покончили с собой до суда, а Ю прилежно отсидел в тюрьме двадцать семь лет за убийство. Жертву свою он долго искал, выбирая для Сатаны лучшее, затем убил в особом месте, разукрашенном непонятными знаками, и не пытался сопротивляться при задержании. Экспертиза показала, что умерла жертва от кровопотери. Чондэ весьма этим заинтересовался, вспоминая отчёты Минсока, где указывается, что с умерших спустили кровь, поэтому ехал в монастырь с энтузиазмом, вспоминая периодически Мина. Его поведение вполне объяснялось стрессом, но Чондэ никак не мог понять, что заставило парня стать на крышу. Лунатизм? Но Минсок ничем подобным не страдает, он вовсе обладает завидным здоровьем и выносливостью. Если он уже начал успокаиваться, и скоро всё вернётся на свои места, то можно не волноваться о нём, но Чондэ прикусил губу от мысли, что перестанет нравиться Минсоку.       — Какой ужас в голове творится, — обмер он, смотря куда-то в окно автобуса, и пассажиры обратили на него внимание, после чего парень отмахнулся, но думать о Мине не прекратил.       Приятно знать, что кто-то испытывает симпатию к тебе, но Чондэ никак не ожидал, что будет искать её в Минсоке. Сам совсем недавно уговаривал себя поцеловать его, но это переросло в нечто безумное. В голове постоянно крутились слова фонарщика о новом себе, после чего Чондэ решил, что он придаёт фразе слишком много значения, поэтому и ищет что-то новое для себя, а что может быть новее, чем ощутить оральные ласки того, с кем оттачивал всю жизнь сарказм, колкие слова и матерщину? Чондэ его никогда не презирал, но и страсти к нему не испытывал, поэтому поглаживать и целовать его тело стало смесью нескольких противоречивых чувств, пока не наступило возбуждение, которое расставило всё на свои места и убрало стыд. Время пройдёт, всё забудется, но тело запомнит навсегда.       Монастырь встретил Чондэ тишиной. Длинное здание из красного кирпича поприветствовало гостя запахом ладана, масел и воска. В углах догорают свечи, большие иконы освещаются их светом и только в обширном зале, где молятся несколько человек, горит хрустальная люстра. Там же на одной из деревянных лавочек полицейского встретил Ю, одетый в длинное пальто с капюшоном, и попросил отойти в беседку на улице, чтобы никто не слышал о жестоком прошлом монаха.       На свои года мужчина не выглядит. Словно измученный жизнью он горбится, глубокие морщины превратили его в древнего старика, пережившего все круги ада, а волосы и длинная борода сплошь состоят из седины, поэтому Чондэ постарался на него не смотреть с любопытством, а выдерживать нейтральный взгляд, как при опросе свидетеля.       — Спрашивай, — тихо проговорил Ю и погладил бороду, присаживаясь на ветхую лавочку, которая тяжело скрипнула от тяжести. — Я столько лет молчал, что в пору бы вновь рассказать, да уже с покаянием.       Чондэ откашлялся, собрался с духом и вытащил из внутреннего кармана куртки фотографии всех жертв. Он протянул их старику, но тот в руки не взял, лишь бросил краткий взгляд и отрицательно замотал головой.       — Если вы думаете, что кто-то решил мне подражать, то ошибаетесь, — он откашлялся в ладонь и махнул рукой. — Я ведь верил, что Сатане нужны муки жертвы, боль и море крови, поэтому я топил девушку в её же крови. Да вы сами можете всё увидеть на фотографиях дела. А тут, — он кивнул на фото в руках полицейского, — всё чисто.       — Что вас заставило после тюрьмы сразу уйти в монастырь?       Старик хмыкнул, смотря на мокрую траву под ногами и вспоминая прошлое, словное чужое, ибо поверить в него как в личное крайне сложно. Но это так, поэтому он прикрыл ладонью глаза и зажмурился.       — В первый день, как меня перевели в тюрьму, я видел слугу Сатаны.       — Во сне? — Чондэ вспомнил Минсока и подумал, что тому тоже могло присниться что-то страшное, что заставило его в шоке и панике подняться на крышу, а психика ради защиты стёрла из воспоминаний момент подъема.        Сны бывают невероятно реалистичными, поэтому эта версия парню понравилась больше всего.       — В реальности, — он посмотрел на Чондэ и заметил недоверие, но продолжил настаивать на своём: — Вот как тебя вижу, так и его видел. Я же тогда воодушевился, подбежал к нему, касался его и ощущал, но в его взгляде видел ненависть. Он ненавидел то, что я сделал, осуждал меня и сказал, что я поплачусь за это.       — Но ведь вы служили Сатане! — не понимает Чондэ, как можно не угодить тёмным силам жертвоприношением.       Ю глубоко вдохнул и с кашлем выдохнул, с трудом проматывая в голове прошлое, от которого в настоящем скопилось только раскаяние.       — Знаешь, а ведь мне помогали эти силы. Они дали мне многое, чем до сих пор пользуются люди. Я был молод, поэтому просил то, что сейчас кажется лишь материальным пресыщением. Когда я приносил жертву, то решил выразить таким образом благодарность Сатане за подарки, а оказалось, что это ему не надо. В суде я говорил, что Сатана не допустит моего заключения, но я отсидел весь свой срок. В тюрьме в первую ночь мне явился слуга Сатаны и сказал, что я понесу наказание за подобное своеволие.       — И вы спрятались в монастыре?       — Я не прячусь. Мне хочется вымолить у Бога прощение, чтобы с чистой совестью умереть.       — Как выглядел посланник Сатаны?       Старик внимательно посмотрел на Чондэ, понимая, что тот будет смеяться с его описания, но ответил:       — Высокий, красивый, молодой парень с идеальной фигурой и широкими плечами. Но как бы он ни был красив, а в глаза ему лучше не смотреть. Раз посмотришь — не оторвёшься. Он способен проникнуть в душу и мозг человека, выудить оттуда любое желание и исполнить его в считанные секунды. Я сам не заметил, как что-то попросил. Я его даже нарисовал.       Чондэ ему не верит и заметил, что в последнее время многим словам не доверяет, но такая у него работа. Ифань тоже верит только фактам, а слепую веру, основанную только на симпатии человека, к делу не пришьёшь.       — Вам надо будет приехать в участок, дать показания и просмотреть фотографии. Возможно, среди преступников вы узнаете этого посланника Сатаны.       Ю в душе кричал о том, что не врёт. С момента его встречи с загадочным парнем прошло почти тридцать лет, и полицейский это должен понимать. Если слуга Сатаны и являлся человеком, подосланным полицией для выяснения каких-либо деталей убийства, то ему должно быть уже лет пятьдесят, поэтому узнать его сейчас слишком сложно.       — Я не приеду.       — Вас вызовут в участок, — настоял Чондэ, показывая всю серьёзность ситуации. — Я позабочусь о вашей безопасности, только придите, пожалуйста.