Фонарщик

      Перед глазами Чондэ строчки в документе расплылись до мутных очертаний, слух пронзил тонкий, режущий писк, и тело резко расслабилось. Полицейский пошатнулся, наклонился вперёд, но упасть не дал Тао, поддержав товарища за плечо.       Они задержались в участке допоздна. Работа в течение дня наваливалась сама собой и пришлось пожертвовать несколькими часами сна ради приведения отчётов в порядок. Тао набирал текст, шустро стуча пальцами по клавиатуре, намереваясь до полуночи отправить электронное письмо Агентству, а Чондэ десятый раз перечитывал распечатанный документ, который следует заполнить вручную и поставить печать, когда комиссар будет на работе.       — Иди домой, — Тао вытер белой бумажной салфеткой пот со лба Чондэ. — Если ты попадёшь в больницу, то участку будет только хуже, поэтому отправляйся спать.       — На себя посмотри, — шептал детектив, пытаясь шутить сквозь писк в ушах. — У твоих синяков под глазами явно настала ночная смена.       — Не смешно. Поспи хоть пару часов у Минсока в лаборатории.       Чондэ моментально отказался, что подтвердило слухи о ссоре между ними. Прошла неделя, как детектив и судмедэксперт избегают друг друга, игнорируют и не устраивают словесные поединки. Кто-то говорит, что они окончательно поссорились после громких оскорблений, а некоторые поговаривают о драке, которая стала причиной полного отсутствия двух парней в жизни друг друга. В действительности всё наоборот, но ни Мин, ни Чондэ, не подтверждают и не опровергают слухи, чтобы не говорить правду. Минсок часто вспоминает Чондэ, порой задерживает на нём взгляд и обращается к неведомо кому, прося случайной встречи, при которой детектив первый поднимет тему о них двоих и их отношениях. Но он не хочет навязываться, надоедать со своими внезапными чувствами и, чтобы их не разжигать, остаëтся у себя в кабинете, передавая нужные комиссару документы через помощника. Чондэ думает, что выполнил миссию в постели, предоставив свое тело, и стал не нужен Минсоку. В конце концов, заядлый бабник не может за одну минуту влюбиться в мужчину, поэтому детектив упрекает себя в том, что слишком много думает о Мине и придаёт случившемуся большее значение, чем оно есть на самом деле. Стоит забыть его и продолжить жить старой жизнью, но не получается.       — Не хочешь сказать, что у вас случилось? — Тао поставил напротив стола стул и уверен, что поможет товарищу в любой ситуации. — Мы одни в участке, а дежурный давно спит, в отличие от тебя.       Высказаться — лучший вариант, тем более, Тао поймёт, как никто другой в участке, и не расскажет никому, потому что по своей природе крайне неболтлив. Чондэ вкратце рассказал о произошедшем между ним и Минсоком, опуская подробности интима, и развёл руками, не зная, какой совет просить у Тао. Но тот сам обо всё догадался и задумался над сказанным, после чего в комнате стало настолько тихо, что ход стрелок в часах на стене показался рок-концертом.       — Тебе стоит с ним поговорить, — наконец сделал заключение Тао. — Когда будет рабочая обстановка, то поговори с ним. Не игнорируй его действия или слова, но и не критикуй. Пусть увидит, что ты его замечаешь, идёшь с ним на контакт и готов к разговору. Минсок не глупый, поэтому придёт к тебе, чтобы поговорить о том, кем вы стали в жизни друг друга. Но ты сам готов к подобному разговору? Ты знаешь, кто Минсок для тебя? — видя недовольства на лице парня, он сразу добавил: — Я не буду более тебе ничего советовать, чтобы ты не думал, что я навязываю свою ориентацию.       — Дело не в этом! — чуть повысил тон Чондэ и сильно разнервничался. — Я не хочу быть последствием психического расстройства Минсока! Если у него от стресса крыша поехала, и поэтому он влюбился в меня, то я не хочу стать ненужным, после того, как он вылечится.       Тао стукнул ладонью по его лбу, Чондэ от неожиданности резко дёрнулся назад и опешил, замечая недовольный прищур парня.       — Любовь не лечится, идиот!       — А тебе не кажется странным его внезапная любовь? — он приложил руку к груди и честно признался: — Я — ценитель мужской и женской красоты, но никогда не решался быть с мужской красотой настолько близко, потому что не верю, что однополые отношения могут быть долгосрочными. Но чтоб целый Минсок мне достался…       — Да помолчи уже! — надоедала пустая болтовня Тао, и он отмахнулся от парня. — Просто дай ему шанс, посмотри, что из всего этого выйдет, а потом уже выбирай: продолжать вам быть вместе или вернуться к прошлой жизни.       — Говоришь почти как фонарщик! — Чондэ фыркнул и подпёр ладонью подбородок. — Ещё и Ли портрет не привёз, а я так надеялся увидеть плод его больного воображения.       Тао прокатился на стуле к своему столу, схватил две бумаги и вернулся обратно, просматривая их содержание. Ифань допустил, что посланник Сатаны — не галлюцинация, а всего лишь уловка полиции. Для выяснения этого пункта Тао попытался встретиться с детективом, который вёл дело Ли, и с начальником тюрьмы, без которого не прошла бы ни одна суматоха вокруг заключённого. Но поиски не дали результата, потому что детектив умер от тяжелой болезни год назад, а у начальника тюрьмы развился старческий маразм, поэтому внятно сказать что-либо он не в состоянии, а ведёт себя как ребёнок. Остальные фигуранты дела ни о каком посланнике Сатаны не знают и крутят пальцем у виска, когда Тао спрашивает их о подобном.       — Что-то должно быть, — размышлял в слух Тао. — Ангелы и демоны без причины не мерещатся. Что-то заставило Ли увидеть слугу Сатаны, да так, что он под впечатлением нарисовал его и спрятал рисунок в старой часовне. Заметь, он не уничтожил портрет, а хранит его в месте, куда ни одна живая душа не заходит, и, спустя столько лет, решился показать нам свой шедевр.       — Много ли надо человеческой психике, чтобы набраться впечатлений? — пожал плечами Чондэ. — Минсоку вовсе фонарщик примерещился, а после этого возжелал меня как Мими.       Тао рассмеялся, разбудив дежурного, и тот заворчал на них, прося работать тихо и не мешать нести службу. Это развеселило парней, и Чондэ предложил сходить в ночной магазин за кофе, а затем продолжить заполнять документы.       Чондэ понравилось сближаться с Тао, узнавать его лучше и обзаводиться другом. Он узнал, что Тао и Ифань дружат со старшей школы, где и полюбили друг друга, но из-за разницы в возрасте не начинали отношения, пока однажды вновь не встретились в институте, где поняли, что второй раз ошибку совершать не будут.       — И вы до сих пор вместе? — удивился Чондэ, складывая пакетики с кофе в карман куртки.       Тао улыбнулся и немного засмущался, но кивнул:       — Да. Иногда мы расходимся во мнениях, вкусах и желаниях, из-за чего что-либо заходит в тупик. Кончено, кто-то из нас уступит, но ведь второй обидится. Однако, на этот случай у нас есть одно правило, которое мы поклялись никогда не нарушать, даже если будет грандиозная ссора с дракой.       Он заметил любопытство во взгляде Чондэ, который полностью погрузился в жизнь Тао и его отношения с Ифанем, ведь Ву кажется чёрствым и хладнокровным человеком. Но Тао рассказывает о совсем иной стороне своего парня:       — Мы всегда спим вместе. Обижен кто или больной, или лежит в больнице, но спать ложимся только рядом.       Он посмотрел на кофе в своей руке и тише добавил:       — Именно поэтому мне сейчас не спится. Я знаю, что Ифань уехал в монастырь, но скоро вернётся, и вот тогда мы пойдём вместе спать.       Чондэ поймал себя на чувстве зависти и твёрдо решил последовать советам Тао, чтобы не сожалеть об упущенном шансе. Настроение постепенно поднялось, несмотря на усталость и предстоящий объём работы, которую следует выполнить в ближайшее время. Фантазия вырисовывала крепкие отношения, большую любовь и счастье, хотя Чондэ понимает, что он и Минсок — не Ифань и Тао, но желание быть кем-то любимым и любить в ответ затмило здравый смысл.       Тао схватил парня за руку, тот резко остановился, не понимая, в чём дело и что напугало товарища. Проследив за его взглядом, Чондэ всмотрелся в тень открытой подъездной двери, которую освещает лампа под козырьком и пара уличных фонарей. Тень неровная, словно расплылась по асфальту тёмной лужей, и это привлекло внимание Тао. Чондэ восхитился его внимательностью, но предпочёл вслух ничего не говорить, а следовать рядом с парнем, у которого от сосредоточенности брови нахмурились.       — Который час? — шепотом спросил Тао, замечая в тени очертания ботинка, а затем стала различима человеческая фигура, прислонённая к подъездной двери.       Чондэ мельком взглянул на часы на запястье:       — Ровно двадцать три часа.       — Звони комиссару, — он присел возле трупа и посветил телефоном ему в лицо, — а я сообщу Ифаню, что Ли уже найден.       Если бы звуки имели цвет, то Чондэ говорил бы бледным голосом. Он толком не помнит, как набрал номер Ёля и едва слышно сообщил, что найден труп старика. За эти минуты в голове полицейского прозвучали слова Ли про то, что за убийство его ждёт наказание. Касаться трупа никто не решился. Тао с нетерпением ожидал Ифаня, чтобы тот оценил сложность расследования, ход которого придётся полностью поменять, потому что убийство прямо противоположно предыдущим.       — Может, вовсе другой человек убил, — присел возле тела Чанёль, пытаясь сонным взглядом рассмотреть очертания лица в крови.       Узнать в нём Ли можно только по одежде и бороде, и те полностью пропитаны кровью.       — Матерь божья! — обмер сзади комиссара Минсок, не зная, с чего начать осмотр. — Его замочили в собственной крови?       — Как и он некогда свою жертву, — эхом отозвался Чондэ, всё ещё не воспринимая реальность.       Минсок принялся за работу, когда Ифань прибыл на место преступления, и расположился на земле, подальше от лужи крови. Обстоятельства Ву никак не нравятся, он переговаривается с Чанёлем и наблюдает, как Мин пытается хоть что-то определить по телу. Одежда также пропиталась кровью, прилипла к коже, и парню доставило много хлопот пробраться к ране на шее, обмотанной в шарф.       — Кто-то вас услышал, господин Ву, — язвил Чанёль, сомневаясь, что Ли убил тот же маньяк, что и предыдущих жертв. — Перерезал горло и пустил кровь, вот только за ноги не подвесил.       Минсок из последних сил попытался аккуратно добраться до раны, но голова мертвеца опущена подбородком к груди, а тугие пуговицы, скользкие от крови, не поддались ловким пальцам судмедэксперта. Через пятнадцать минут настойчивости терпение Мина лопнуло, и он встал возле тела, уверяя, что в морге осмотрит, ибо чувствует себя паршиво, издеваясь над трупом и собой.       — Положи его на землю, — спокойно приказал Ифань и толкнул дверь подъезда. — Нет смысла мучить тебя и мёртвого. Располагайся под подъездом, а прохожих среди ночи нет, если не считать любопытных граждан, которые заглядывают в окна.       Минсок напыжился, ведь ему предстоит вымазаться в кровь, а он прикупил новые вещи, пытаясь привлечь внимание Чондэ, но Ифань игнорирует то, что начищенные ботинки уже в красных потёках и требуют помывки.       — Я помогу, — вызвался Чондэ и снял куртку, попросив комиссара её подержать.       Минсок немного растерялся, затем попытался отказаться, представляя, как пропитанная кровью одежда вымажет голубую рубашку детектива, но Чондэ уже закатывал рукава, стоя в луже крови. Ифань медленно закрыл тяжелую дверь, дав возможность Мину и детективу постепенно укладывать труп на землю. Чондэ ухватился сначала за рукав пальто, ощущая неприятный холод от влаги, и по пальцам медленно стекла кровь. Минсок развернул ноги покойника в сторону, а затем подбежал к Чондэ и придержал голову трупу, чтобы сохранить целостность раны, насколько это возможно.       — Умер он совсем недавно, — Ифань захлопнул дверь, видя податливость мëртвого тела. — Можно сказать, что Тао и Чондэ разминулись с преступником. Вот только я ума не приложу, кто его убил.       — Отомстили за жертвоприношение? — выпрямился Чондэ, а Мин наоборот склонился над телом.       — Мимо, — ворчал Чанёль, погружаясь в задумчивость. — Прошло столько времени, что родители убитой умерли, родственников нет, друзья уже тоже не первой свежести: болезни, внуки, пенсия или алкаши.       Ифань согласился. Когда Ли принёс в жертву девушку, ему исполнилось двадцать шесть, отсидел он двадцать семь лет, в монастыре прожил восемь лет, умер в шестьдесят один год. Судя по его рассказу, угрожал расправой ему посланник Сатаны, который был примерно его ровесником, но прошло столько лет, что узнать в шестидесятилетнем мужчине некогда двадцатишестилетнего парня будет сложно, если только по ушной раковине, которая не меняется на протяжении всей жизни, однако для этого нужен портрет.       — Мин, знаю, что будет тяжело, но осмотри его карманы, пожалуйста, — бормотал Ифань, надеясь, что рисунок остался при покойном.       Чанёль сомневается в этом, да и Тао предположил, что убийца осматривал карманы Ли, чтобы ничто не помешало положить тело во что-то узкое и наполненное кровью. Чондэ вовсе подумал, что портрет находится в рамке, поэтому так же уверен, что убийца унёс с собой нарисованного себя.       Минсок поправил перчатки и принялся осматривать вещи. Сначала он аккуратно запустил пальцы в карман пальто, попытался его разлепить и среди холодной сырости найти хоть что-то полезное для расследования. В одном кармане ничего нет, а в другом — монеты для проезда, причём ровно для оплаты до монастыря. Мину пришлось расстёгивать пальто, отлеплять его от шерстяной кофты, затем — от хлопчатой рубашки, чтобы добраться до старых штанов, но карманов на них не оказалось. Ифань присел рядом и указал на пальто:       — Внутренний карман есть.       Минсок тяжело вздохнул:       — Как вы мне дороги, господин Ву. Не можете потерпеть пару часов?       Мин вспомнил, как Ифань не церемонится над трупами, и сразу заверил, что готов осмотреть мертвеца хоть до трусов, лишь бы больше никто его не касался.       — Интересно, куда убийца поместил тело, чтобы вытекающая кровь полностью пропитала одежду? — размышлял Чанёль, задумчиво рассматривая труп. — Должно быть что-то, что не пропускает влагу, но и ванна будет слишком широкая для этого. В принципе, пакет тоже сойдёт.       — Поболтайте тут! — нервничал Минсок, запуская пальцы в карман. — Вот как выясню, что на трупе нет ни одной подсказки, как на предыдущих, тогда у вас, кроме предположений, ничего не останется. Вот тогда сядете в кружок и будете фантазировать!       Он резко дёрнулся, нащупав предмет. Сразу тянуть он не решился, потому что из-за крови на трупе слиплось всё. Боясь порвать бумагу, Минсок принялся немного мять пальто, выжимая из ткани кровь, а Ифань шумно выдохнул, переживая, что, когда кровь высохнет на холоде, будет невозможно что-либо достать из кармана, а отпаривать рисунок — последнее дело. Мин аккуратно просунул палец, отлепляя бумагу от одной стороны кармана, затем проделал то же с другой стороны, и Ифань немного приподнял руку. Тао тут же достал из чемоданчика Минсока пару перчаток и передал её любовнику.       Мин повертел в руках сложенную в четыре раза бумагу и не понял, почему убийца не проверил карманы.       — Значит, — ворчал он, — чтобы перерезать горло, он не поленился освободить от вещей шею, затем застегнул все пуговицы обратно и обмотал шею шарфом, а карманы не осмотрел?        Он передал находку Ифаню и непонимающе посмотрел на Чанёля:        — Если убийца лезет в карманы, достаёт оттуда что-то, но оно его не интересует, то обратно он вещи не положит, а выкинет.       — Если выкинет, — привычно возражал Чондэ, салфеткой вытирая руки от крови, — то это укажет на место преступления. Проще вернуть вещи в карманы и отправить труп под подъезд. Но как, чёрт возьми, можно дотащить труп, с которого кровь буквально стекает, не оставив ни одного развода на асфальте?       — Меня другое смущает, — подходил к Ифаню Чанёль. — Откуда столько крови?        Он заглянул за плечо Ву и, глядя на портрет, обмер:       — Пресвятые угодники! Это же наш фонарщик!       Остальные бросили свои дела и с любопытством заглянули. Хоть бумага пропиталась кровью, вполне отчётливо виден рисунок. Ли не пожалел красок и карандашей, чтобы передать каждую линию лица посланника Сатаны. Он получился полной копией Сехуна, только взгляд у фонарщика кажется Ифаню чуть сонным, но Минсок помнит лукавый прищур и готов поклясться, что если не Сехун ему привиделся, то парень с портрета — точно.       — Но Сехуну нет шестидесяти, — сам не понял, зачем, сказал Чанёль. — Может, отец его был посланником Сатаны, или Ли съехал с катушек, увидел недавно Сехуна и нарисовал, а нам сказал, что рисунку много лет и памяти нет?       — И всё же я воспользуюсь этим, — цеплялся за каждую возможность Ифань. — Мы не будем говорить Сехуну, что этому рисунку более тридцати лет. Возможно, он испугается и расскажет нам, что видел, когда зажигал фонари в день убийства «кормильца столицы». Фонарщик точно что-то знает, но почему-то молчит. Возможно, его запугивают. Скопируйте мне его биографию, а ты, Тао, приведи его сейчас в участок. Наш убийца должен быть в крови по ноздри, поэтому на его теле останутся следы! Минсок, займись трупом, а твой помощник — Сехуном.       Мин кивнул и продолжил осматривать рану на шее, замечая ровный разрез, и обратил внимание на лицо покойника: спокойное, без доли мучения или страдания. Ли знал, что поплатится за убийство, но Мин никогда бы не подумал, что расплату можно принять столь спокойно. Пусть мужчина прожил достаточно долго, но с тяжелым грузом на душе, и в полиции согласились, что смерть его вполне справедливая.       Ифань придерживается другого мнения: самосуд ничего не решает. Пусть Ли совершил преступление, но его судили по закону, а тот, кто отомстил, — преступник, которого тоже надо судить законом. Портрет Сехуна обнаружился у Ли не случайно, и Ву это знает, но не может разобраться, кто тронулся умом: фонарщик или монах? Если признать сумасшествие одного, то картина преступления становится ясна, но более подробно можно понять только пообщавшись с монахами. Ифань не хотел бы узнать, что рисунок создан много лет назад, потому что это означает, что кто-то — очень схожий на Сехуна — пугал заключённого, и, соответственно, сам Сехун не виноват.       — Откуда у вас такая неприязнь к фонарщику? — спросил Чанёль, когда он и Ифань зашли в кабинет. — Вы так и норовите его взять под стражу.       Ифань повесил плащ на гвоздь и сел за стол, после чего включил компьютер.       — Комиссар Пак, а как вы тогда объясните появление Сехуна на рисунке? Ли и О должны быть знакомы.       Чанёль присел на стул, закидывая ногу на ногу, и задумался. Подобных совпадений не бывает, и в мистику комиссар не верит, но не может легко обвинить в убийстве Сехуна. Пусть для Ифаня все сумасшедшие становятся на первое место подозреваемых, но фонарщик не выглядет тронутым умом. Спокойный парень, который зажигает и тушит фонари в определённое время, да таких несколько людей в городе, но Ву взъелся на одного. Такое поведение Ёль считает самоуверенностью, а в работе полиции нельзя верить своему шестому чувству, потому что его к фактам не приложишь.       Когда Сехун появился в кабинете, Ифань первым делом убедился, что тот не сонный и в состоянии говорить. Парень привычно укутался в плащ и присел на стул, ожидая многочисленные вопросы по поводу убийства. Чанёль ждал своей очереди, чтобы попросить Сехуна пройти в лабораторию, где помощник Минсока едва ли не разберёт подозреваемого на анализы.       — Где вы были сегодня с десяти вечера до одиннадцати? — привычно спросил Ифань, предполагая, что два часа зажигать фонари Сехун не мог.       — Чинил фонари, — последовал неожиданно ответ, к которому Ифань оказался не готов, поэтому вскинул одну бровь.       Он вовсе забыл, что все фонари, какими бы они ни были, могут ломаться. Парень его мысли угадал и объяснил:       — Мне помогали несколько горожан. У меня потух факел, а спички упали в лужу, затем сломался крючок, поэтому мне пришлось просить ещё и инструменты. Люди рады помочь, поэтому сопровождали меня к каждому сломанному фонарю.       Чанёль хотел сказать, что алиби у парня более, чем железобетонное. Если взять воедино процесс зажигания фонарей и их починку, то не остаётся времени, чтобы убить человека, подождать, пока кровь полностью пропитает его, и выволочь на определённое место. Где-то в глубине души комиссар радуется провалу Ифаня, но следствие автоматически зашло в привычный тупик. Ничего подозрительного Сехун не видел, пока выполнял работу, и тогда Ифань положил перед ним фотографию Ли.       — Знаешь этого человека?       Фонарщик спокойно посмотрел на фото, не трогая его руками, и отрицательно замотал головой. Перед ним Ифань положил рисунок Ли, упакованный в прозрачный пакет, и попросил прокомментировать тот факт, что на портрете Сехун.       Чанёль задержал дыхание, ожидая, что парень удивиться, будет долго и нервно рассматривать рисунок и спрашивать о художнике. Но Сехун пожал плечами:       — Я не знаю. Может, кто-то вдохновился мной и решил нарисовать.       Ифань мотнул головой, не веря в услышанное. Перед ним лежит окровавленный рисунок, а Сехун спокоен, ни о чём не переживает и непонимающе смотрит на полицейского, словно его задержали не по делу.       — И многие тобой вдохновляются? — не выдержал Чанёль, присев на край стола, чтобы лучше видеть парня.       Сехун полез в карман широкого плаща, достал блокнот и принялся листать его страницы.       — Не знаю. Я сужу по себе. Вот, — он повернул раскрытый блокнот к комиссару, и тот за секунду взял его в руку, затем просмотрел страницы, на которых изображены люди.       Они все улыбаются, некоторые стесняются, словно их фотографируют, а на одном из рисунков Ифань и Тао. Ву прижимается к любовнику щекой, а Тао приложил к его уху ладонь. Они словно позировали художнику, но Ёль точно знает, что это не так. Никто из полицейских не будет открыто демонстрировать свои чувства, замирать в позе и ожидать, пока их нарисуют.       — И давно ты рисуешь простым карандашом свои шедевры? — любопытствовал Ёль и передал блокнот Ифаню.       — Давно, но редко, — шепотом ответил Сехун. — Я бы и вас нарисовал, господин Пак, но вы одиноки.       — Извини, если расстроил тебя этим, — язвил Чанёль, потому что парень задел самую больную часть жизни.       Комиссар очень хочет дарить единственному человеку свою любовь, но интрижки и короткие романы никак не переходят за грань дружбы, что в конечном итоге переросло в отчаянье и прекращение попыток обрести любовь.       Ифань показал последний рисунок в блокноте, на котором изображались Минсок и Чондэ. У Чанёля пропал дар речи. Если бы кого он и подозревал в гомосексуализме, то только не Минсока, получивший пощёчину от Мими при попытке купить у той секс. Весь «Джем» знает судмедэксперта как любителя женщин, поэтому Ёль посчитал рисунок ошибочным и полным полётом фантазии художника.       — Красивая пара, — тихо заключил Сехун, после чего Ифань попросил его пройти в лабораторию и только потом вернёт ему блокнот.       Это сделано специально. Пока Сехун блуждал по комнатам, читая на них надписи, Ифань и Чанёль тщательно изучали блокнот, помятые бока и изогнутые страницы которого доказывают, что Сехун с ним не расстаётся, следовательно, бумага хранит в себе много секретов, которые следует узнать. А Минсок тем временем наставлял своего молодого помощника, требуя тщательно проверить в первую очередь вещи на фонарщике, а сам забежал в туалет с пустой зелёной лейкой. Цветы вдоль коридора на подоконнике отцвели, но листья не потеряли сочность, и хотя уборщик это списал на свои заслуги, Минсок в курсе, что удобрение, которым он поливает растения раз в две недели, не дают цветам усохнуть.       Возле широкого зеркала над раковиной встал Чондэ, тщательно стирая с пальцев чернила. Манжеты также выпачкались, и рубашка в ближайшее время должна быть брошена в урну.       — Опять сгрыз ручку? — угадывал Минсок, зная привычки парня, и подставил лейку под струю воды.       — Сам не заметил, как едва не съел её. Понятия не имею, кто мог спустя несколько десятков лет отомстить Ли.       Он намылил руки и принялся короткими ногтями оттирать пятна, а Минсок криво улыбнулся, затем оглянулся и, убеждаясь, что никто не подслушивает, взял кусок мыла и стал рисовать на зеркале фигуру человека.       — Его убил ваш маньяк, — дорисовывал он ноги двумя чёрточками, — Ли убили так же, как предыдущих жертв.       — Спустили кровь?       — Да, а вот дальше интереснее, — он довольно улыбнулся и провёл мылом по шее нарисованного человечка. — Ли не топили в его же крови, а поэтапно поливали кровью. Это я понял, когда заметил, что крови спереди на одежде больше, чем сзади. Если бы его положили в ёмкость с кровью, то её было бы значительно больше на спине, а если бы кровь стекала с горла, то на всё тело её бы не хватило. Голова Ли полита кровью убитого старика, до пупка — домохозяйки, до колен — предпринимателя, ниже — студентки.       — А его кровь? — застыл Чондэ, так и не смыв мыло с рук.       Мин положил мыло в мыльницу и опустил лейку на пол, после чего прикрутил вентиль. Ответа у него не нашлось, но исследования ещё не окончены, поэтому он надеяется всё же найти участок на трупе, где будет кровь Ли, иначе её искать придётся в очередных «сюрпризах» маньяка. Хотя Чондэ умом понимает, что маньяк должен знать о том, что кто-то угрожал Ли расправой, чтобы скопировать убийство, никак не может принять этот факт, потому что прошло много лет, а убить Ли можно было ранее, чем ждать восемь лет. Детектив не исключил, что мог быть сын или внук кого-то, кто дорожил убитой сатанистом девушкой, поэтому свершил самосуд, да вот только про угрозу покончить с Ли так же, как он со своей жертвой, знали только Ли, двое людей из полиции и сам посланник Сатаны.       — Это что ж получается? — смывал мыло Чондэ, пытаясь уложить в своей голове всё, что выстраивала логическая цепочка. — Наш маньяк и есть слуга Сатаны из камеры, где сидел Ли? Он убивал людей, чтобы полиция выманила Ли из монастыря?       — Похоже на то. В любом случае, я надеюсь, что на этой печальной ноте убийства прекратятся.       Он посмотрел на Чондэ и замолчал. Тема разговора закрылась, а уходить обоим не хочется. Каждый ждëт, когда кто-то первым заговорит про их отношения и чувства друг к другу, но Минсок не решается, потому что боится быть высмеянным.       — Я тут подумал, — бормотал Чондэ и вновь повернул вентиль на кране, чтобы вымыть чистые руки, — надо что-то делать, чтобы скрыть волнение, а слова заставили Минсока ещё больше волноваться, — может, поужинаем вместе?       Мин кивнул, но сразу подумал, что предложение может быть сказано без любовного подтекста. Дружественные обеды и ужины часто объявляются в участке, поэтому Мин схватил лейку, сминая её ручку едва не до хруста пластика, и уточнил:       — Я понимаю, что просто сходим куда-то. Я не буду приставать к тебе и с крыши прыгать тоже не буду.       — Да я, в общем-то, не против. — Чондэ потянулся за бумажным полотенцем, прокрутил свои слова ещё раз, всматриваясь в побледневшего Мина, и тут же понял свою ошибку: — Я не против приставаний и против прыжков с крыши.       Оба ощутили, как их пульсы с силой бьют в виски. Минсок тяжело задышал от волнения, кивнул и решил назначить время и место встречи, и заметил побелевшего Чондэ. Он пошатнулся, пальцами вцепился в скользкую раковину, и Мин выпустил из рук лейку, на последнем мгновении успевая обхватить парня вокруг талии. Усталость и постоянный труд дали о себе знать потерей сознания. Мин дотащил его до стены и усадил на пол, шепотом позвал парня по имени и почувствовал свою вину, ведь он заставил Чондэ нервничать, что стало последней точкой в уставшем организме. Быть может, детективу не нужны любовные отношения, отдавая предпочтения отдыху.       В комнату тихо вошёл Сехун, упёрся плечом в стену, сложил руки на груди и равнодушно посмотрел на попытки Минсока привести в сознание Чондэ. Мин его не заметил, контролируя пульс любовника и продолжая звать его по имени, касаясь его щеки ладонью.       — Твои чувства — синтетика, — заговорил Сехун, привлекая к себе внимание. — Ты это понимаешь? Я могу за секунду вернуть всё на свои места, а, когда Чондэ очнётся, скажешь ему, что вся ваша любовь ему только приснилась.       — Синтетика — твоё сердце! — огрызнулся Минсок, начиная злиться на парня. — Вместо помощи ты мне рассказываешь страшные вещи.       — Я говорю правду. Ты же хотел понять чувства Ифаня, вот твоё желание исполнилось, — он указал на Чондэ и тише добавил: — Если не вернуть всё обратно, то ты будешь любить его до гробовой доски, а он в любую минуту может уйти от тебя. Зачем тебе это, Мин? Вернись к прошлому, где сотни девушек, секс без обязательств и полная свобода от любви.       Минсок вскочил на ноги, сжал кулаки и мысленно уговаривал себя не кидаться в драку в полицейском участке.       — Если тебе противно видеть меня и Чондэ вместе, то катись к чёрту, а нас оставь в покое!       — Ты упустил свой шанс! — Сехун поднял палец вверх, а Минсок схватил лейку и запустил её в него, но фонарщика уже не оказалось в комнате, а лейка ударилась о стену и с грохотом покатилась по полу, разбудив Чондэ.       Мин сел на его ноги, обнял и уткнулся носом в шею, называя себя дураком. В его душе появилось ощущение, что ему сто лет, и он на старость влюбился в юную девушку, которая, естественно, никогда не полюбит старика, поэтому надо забыть её или любить в тайне. Любовь — странное чувство, которое разрывает Минсока на две части. Он счастлив любить, дорожит каждой минутой, проведённой с Чондэ, бережно хранит каждый его взгляд на себе, ценит каждое его слово, сказанное ему, и с болью ожидает, когда Чондэ уйдёт от него.       — Ты чего? — обнял Минсока Чондэ и немного улыбнулся, слушая тяжелое сопение у себя возле шеи. — Ты же судмедэксперт! Неужели не понял, что я просто вымотан работой, а не умирать собрался?       Чондэ никогда бы не подумал, что можно любить так, как Минсок: слепо, с полной отдачей, не веря собственному опыту и наивно доверяя партнёру. Он показывает детективу себя таким, какой он есть, ту сторону, о которой никто не знает, и в которой он — самый обычный парень с большим сердцем, а не роковой герой-любовник Ким Минсок. Такую любовь ищет комиссар, но ему тысячу раз тысячи разных людей говорили, что её не существует, а вот Чондэ нашёл и боится предать её, ведь ему отдали самое ценное, что есть у человека, — доверие.       Чанёль не верит, что между его помощником и Минсоком есть какие-либо любовные отношения и рисунок в блокноте не считает веским аргументом. Из-за рисунков между ним и Ифанем завязалась небольшая ссора, но в скандал не переросла. Каждый пытается научить мудрости жизни другого, и в итоге оба зашли в тупик.       — Даже если и строят друг другу глазки, — размышлял вслух Ифань, наблюдая, как Чанёль нервно ходит по комнате, словно попугай, — они оба холостяки и взрослые люди, поэтому не стоит им указывать, с кем заигрывать.       — Да как вы не поймёте! — всплеснул руками Чанёль, поражаясь, как можно не замечать элементарных вещей. — Этого не может быть! Вы же слышали, что Минсок — звезда «Джема»!       — Мими — звезда «Джема», — скривился Ифань, — а Минсок — её воздыхатель.       Чанёль стукнулся лбом о стену, затем ещё раз, не укладывая в своей голове реальность происходящего и слушая глухой отзыв в области макушки:       — Ну что может заставить мужчину посмотреть на другого мужчину как на объект любви?! — он повернулся к Ифаню и, после шумного выдоха, спросил: — Вот ответьте мне на вопрос: вы когда-нибудь любили женщину?       — Нет, — Ифань подпёр ладонью подбородок и отвёл взгляд к краю стола, предсказывая длинный разговор на тему личной жизни.       — И вы до сих пор любите Тао так же, как в первый день, когда осознали это чувство?       — Больше, чем тогда, потому что узнал Тао лучше, и всё чаще у меня появляются причины влюблять заново. Мне постоянно кажется, что я знаю его досконально, но нет, предстоит ещё много раз вновь в него влюбиться.       Чанёль присел на стул, заворожено слушая каждое слово Ифаня и завидуя его счастью. Он так сильно хочет почувствовать себя нужным и любимым, что готов поменяться с Тао местами хоть на один час.       — Мне тяжело слышать подобные слова, — честно признался Ёль, чтобы Ифань прекратил рассказывать о своих отношениях. — Я такое счастье готов хоть руками откапывать.       — Так идите и копайте, — раздался сзади голос Сехуна, и полицейские посмотрели в сторону двери.       — Не смешно, — ответил Чанёль и обиженно напыжился.       — А я и не шучу, — Сехун указал пальцем в сторону коридора и посмотрел на Ифаня. — Я могу идти? Мне пора тушить фонари.       Ифань отдал ему блокнот и пожелал успешной смены, на что Сехун вежливо поклонился и тихо ушёл, напоследок бросая комиссару хитрый прищур карих глаз. И на улице, когда он медленно брёл по тротуару, обернулся, чтобы посмотреть в окно участка, где возле подоконника стоит Чанёль, рассматривая серые здания улицы. Сехун держит в руках шест для тушения фонарей, и комиссар не смог вспомнить, был ли он при фонарщике, когда того привели в кабинет.       Сехун немного улыбнулся, вспоминая Минсока и Чанёля. Они разные, но всё же схожи. Минсок привязан к любви, а Чанёль зависим от своего стремления её заполучить. Комиссар создал образ, который способен полюбить, но у Сехуна есть для него сюрприз, способный в пух и прах развеять представления о высоком чувстве. Любят самых различных людей, порой одни люди не понимают любовь других к преступникам, деспотам, наркоманам или тунеядцам, и Сехун с любопытством будет наблюдать за комиссаром, когда тот по уши влюбится в одного человека. Всё не просто так. Сехун не ищет любовь, потому что его одержимость человеком станет смертью для того, в кого влюбится. Он наслаждается этим чувством, глядя на других, переживает вместе с ними волнительные моменты и бояится любви, видя, сколько боли она может причинить.       Впереди появилась фигура Мими. Она спешит домой не столько от холода осени, сколько из-за своего вида. На работе девушка задержалась, поэтому не успела переодеться, накинув только шубу поверх танцевального костюма. Идти на высоких каблуках неудобно, стопы периодически подворачиваются, но Мими только шепотом грубо ругается, продолжая путь. Свои ноги она ценит, поэтому при всей спешки всё равно старается шагать осторожно, лишь бы не потерять работу. Её могут узнать прохожие, поэтому она подняла ворот шубы к носу и оглядывается по сторонам, контролируя округу.       Из-за угла выскочил подросток, вцепился в сумку девушки и резко дёрнул на себя. Мими едва устояла на ногах, но сумку не отпустила, тогда парнишка ударил её сапогом по колену, но длинная шуба смягчила удар, и Мими шагнула назад. Она бы кинулась в драку, но предательская обувь ограничивает свободу, поэтому девушка наорала на парня, а тот в ответ крикнул, чтобы она отдала сумку, иначе он ударит её в лицо.       Сехун поставил шест возле подъезда и спокойно подошёл к воришке, схватил его за шиворот рваной куртки и хорошенько приподнял вверх, пытаясь заглянуть ему в глаза. Парень, как и Мими, не слышал его тихих шагов, и девушка с облегчением выдохнула, прижимая к себе сумку.       — Как ты вовремя! — обмерла она. — Утащи его в полицию!       Парнишка брыкался, руками пытаясь оторвать от себя пальцы Сехуна, но, после тщетных попыток, попросил его отпустить и пообещал больше так не делать. Сехун разжал пальцы, воришка быстро скрылся среди домов, а Мими оценила ситуацию, смотря на своего спасителя. Она поставила Сехуна наравне с любым другим мужчиной, кто вызвался бы героически помочь танцовщице.       — Всем расскажешь, как мне помог? Думаешь, я теперь тебе что-то должна?       Сехун её не понимает, а девушка сложила руки в боки, размышляя над тем, как ограничить сплетни. Если весь город будет шуметь о том, что Мими не смогла отбиться от подростка, то начнутся на неё напасти, и появятся сотни таких «воришек», охочих пощупать девушку. Мими не может допустить, чтобы её покой нарушили, поэтому пошла на хитрость.       — Идём со мной, — она поманила пальцем Сехуна в тёмную подворотню, но фонарщик не потушил все огни, поэтому не отойдёт далеко от дороги, и девушка выбрала самый ближайший угол и стала расстёгивать шубу. — Руками не лапать меня. Если ты будешь рассказывать, как я ублажала тебя ртом, то тебе никто не поверит, следовательно, про твои рассказы о воре тоже не воспримут всерьёз, — она встала напротив Сехуна и расстегнула его плащ. — Ты симпатичный, поэтому у меня всё получится. Но руками меня не трогай!       Сехун встал как вкопанный, наблюдая за движениями Мими. Она погладила его грудь, затем холодными руками полезла ему под рубашку, ощущая горячее тело и довольно улыбнулась, погружаясь в азарт. Она немного оцарапала его кожу длинными ноготками, но это только больше взбудоражило её воображение.       — Это бессмысленно, — спокойно проговорил Сехун. — Будь ты хоть трижды красавицей, но ничего не получится.       Но Мими всегда в себе уверена. Она не в состоянии оторвать рук от тела парня, возбуждаясь от касаний. У Сехуна обжигающая гладкая кожа, каждый изгиб тела пробуждает желание снять с парня одежду, изучить его губами, прижаться своим телом к его и заполучить удовольствие. Мими заворожено посмотрела на него, хоть одежда мешает реализовать в жизнь свою фантазию, и невольно встала ближе. Сехун коснулся пальцами её лица, провёл ими по многочисленным блёсткам и опустился тыльной стороной ладони к шее, зацепив мизинцем кожаный ошейник.       — Как тебя зовут? — тихо прошептал он, не своя взгляд с шеи.       Ему не нравится украшение Мими, но при попытке его снять, девушка запротестовала.       — Меня зовут Мими, — немного рассмеялась она и расстегнула пуговицу на его джинсах. — Забыл?       Сехун пальцами провёл по её животу, затем приобнял за поясницу и посмотрел девушке в глаза, ощущая возбуждение. Она улыбалась, запуская руку ему в нижнее бельё и прошептала, что у неё получилось заставить парня её захотеть.       — Как тебя зовут? — повторил Сехун, но в ответ получил только смех, что ему вовсе не понравилось, поэтому он схватил Мими за плечи и грубо прижал к стене. — Мне надо услышать твоё имя.       Он потёрся щекой о её, опустился к шее и зубами вцепился в ошейник. Мими вскрикнула, когда застёжка лопнула и украшение упало на землю. Сехун аккуратно поцеловал светлую кожу, пахнущую косметикой и дорогим мылом. Он ощутил боль во всём теле от давно забытого сексуального возбуждения. Он растворяется в этой боли, прижимая Мими к себе за талию.       — Отпусти меня, — судорожно прошептала Мими, отталкивая парня от себя, но тот требовал назвать имя. — Меня зовут Мими! Ты отлично это знаешь. Уйди!       — Врёшь, — довольно улыбался Сехун, принимая игру танцовщицы, и приподнял её лицо за подбородок, целуя в губы, затем тихо прошептал: — Продолжай дышать. Мне нравится твоё горячее дыхание. Если решишь говорить, то назови мне своё имя.       — Я буду кричать, если не выпустишь меня.       Сехун прижал её крепче к стене и резко снял с неё парик:       — Ты же парень, Мими! Как твоё имя?       Ужас, который он увидел в глазах, смешался с отчаяньем. Сехун не дал парню очнуться, впился в его губы поцелуем и разорвал одной рукой тонкие капроновые колготы на его бедре. Парень сопротивлялся, а Сехун опять потребовал назвать имя.       — Хань! — более низким и мужским голосом прозвучал ответ. — Меня зовут Хань. Доволен? Выпусти меня!       Он рванул в сторону, но Сехун схватил его за руку, поднял его сумку и указал в сторону тёмной улицы:       — Пойдём ко мне домой. Искупаешься, снимешь с себя одежду, и я посмотрю на тебя такого, какой ты есть.