«Рад, что у нее все хорошо. Она прекрасная женщина и мать, а ты вырос первоклассным врачом.»
— Я не могу без тебя.«Ты не сможешь меня вернуть с того света. Нужно жить дальше.»
— Знаю! Знаю, что ты умер, дьявол тебя дери! Мне больно! Мне больно, как будто это было вчера! Почему ты меня оставил, сукин ты сын? Я ведь люблю тебя больше жизни, чертов ты идиот! — опрокинутые на пол кружки и тарелки жалобно звенели под ногами Джеймса, пока тот, обезумев от слез, крушил все на своем пути, чтобы затем упасть на колени, мучительно долго задыхаясь.«Ты ведь знаешь, я умер за тех, кого любил, и сделал бы это снова, не задумываясь.»
— Какой мне прок от этой жизни, если в ней нет тебя? В моих снах ты каждую ночь болтаешься на рее, и твои глазницы клюют вороны. Я не могу больше так жить, Дэвид! Я уйду сегодня ночью. — стоило лишь последней фразе сорваться с губ, как в одно мгновение разум прояснился и стал кристально чистым. Мысль о скором конце окрыляла его. Наконец, после долгих лет отчаяния забрезжил финал этой мучительной истории. Почему он раньше до этого не додумался? Это же так очевидно! — С кем это ты там разговариваешь? Ох, Джеймс, Матерь Божья! Что за погром ты тут устроил? А ну быстро убрал за собой, растяпа! Я с тобой говорю! Джеймс! — закатив глаза, юноша прошел мимо разгневанной матери и с размаху хлопнул дверью своей комнаты. Ноги подкашивались от недосыпа и нервов, а разум почти не отличал иллюзию от реальности, услужливо подкидывая образы доктора, тянущего к Джеймсу руки и зовущего за собой.«Сегодня...»
Написав короткую записку, он быстро собрался и незаметно выскользнул на улицу. Узкая дорога под ногами, петляя, пылила, поднимая частички земли к небу каждый раз, когда проезжала повозка или проходила толпа беззаботных деревенских мальчишек. Почтительно поздоровавшись с молодым доктором, прошла миссис Моррисон, супруга инспектора Моррисона, которого не так давно оперировал Хокинз. Убираясь на своем садовом участке, пожилой мужчина наскочил сослепу на косу, и та рассекла ему руку почти до кости. — Не знаю, что бы мы без вас делали, мистер Хокинз. Мой старик до сих пор вспоминает, как вы над ним хлопотали. Все спрашивает, не зайдете ли вы к нам на чай как-нибудь? — Не стоит благодарности, миссис Моррисон — это моя работа. — Джеймс постарался тепло улыбнуться. Он с нежностью взял морщинистую женскую руку и несильно сжал. —Передавайте большой привет инспектору. — кивнув на прощание, он поспешил своей дорогой. Подходя к лесу, юноша на мгновение остановился, любуясь видом. В закатном блеске пламенело лето, смешанное с солнцем, ветром и запахом свежескошенной травы. Отличный день, чтобы, наконец, обрести забвение.«...я уйду»
В ладонях блестели черные жемчужины белладонны — его спасение, его отчаяние, его прощение и мучительная жажда встречи. Багровые лучи очертили тонкую осунувшуюся фигуру юноши. Его последний закат был так прекрасен, прямо под стать моменту. Вдалеке громыхала телега и ругались соседи. Где-то стрекотали кузнечики и рабочие возвращались с пашни, напевая простую мелодию. Слышен заливистый смех и звуки глиняной дудочки — кто-то идет на ночные гуляния. Жемчужины тихонько постукивали друг об друга с немым укором, заискивая, приглашая, обещая. В голове, будто рой ос, кружились осколки зеркал с потускневшими от времени образами воспоминаний, лиц, голосов, но Джеймс ничего не мог рассмотреть поближе. Ему ничего из этого больше не нужно. — Мистер. Мистер! — кто-то теребил его за край камзола. Открыв глаза, Хокинз устало посмотрел на мальчика, который стоял в нескольких сантиметрах от него и переминался с ноги на ногу. — Что тебе нужно, дитя? — У вас не найдется веревки? — крошечные пальчики не отпускали рукав, вцепившись в ткань, как в последнюю надежду. Глаза ребенка засверкали надеждой. — Зачем тебе веревка в лесу? — удивился доктор. — Моя сестра в яме. — всхлипнул ребенок. — Она сказала, чтобы я не плакал...а она там...а я...мне нужна веревка...мистер... — не выдержав, ребенок зашелся истеричными воплями, да так громко, что Джеймс вздрогнул. Он присел на корточки перед мальчиком и нежно стер с его щек влагу. — Покажешь, где ты оставил сестру? — дождавшись кивка, молодой доктор помог ребенку взобраться себе на плечи и помчался на поиски пленницы. Чернильные ягоды остались блестеть на пушистом ковре разнотравья. Когда Джеймс увидел силуэт девочки, она сидела на дне глубокой ямы для зверей и плакала от страха. Не имея возможности получше разглядеть ребенка, молодой доктор применил все свое обаяние и остатки жизнерадостности, чтобы успокоить обоих детей и внушить им надежду на лучшее. Меж тем, стоило бы подумать, как вытащить девочку из плена, но на ум ничего не приходило, кроме каната из одежды. Тщательно осмотрев себя, Хокинз принялся расстегивать камзол, снимать жилетку и рубашку. Связав кончики одежды вместе, он понял, что не хватает всего-ничего, но тряпок больше не осталось. — Я дам свою рубашку! Вот она, сэр. — оживился, будто бы, выточенный из камня, мальчик, и уже через секунду старая дырявая тряпица была у ног Хокинза. Перевесившись через край ямы, Джеймс бросил веревку пленнице, молясь, чтобы у нее хватило сил удержаться на ней. Как только девочка обхватила ручонками канат, юноша начал потихоньку тянуть ребенка наверх. Это были самые тяжелые пять минут в жизни молодого доктора. Затаив дыхание, он тянул и тянул, по дюйму за раз, как можно медленнее, лишь бы от резких рывков девочка не сорвалась и не упала снова. Наконец, взлохмаченная макушка показалась из ямы, и все присутствующие не смогли сдержать вздох облегчения. Джеймс до конца не понимал, что чувствует, когда наблюдал воссоединение брата и сестры. Он видел много слез и объятий, много радостных криков и благодарностей. Неожиданным оказалось то, что в один момент сам молодой доктор оказался зажатым между братом и сестрой, которые прижались к нему с разных сторон в попытке обнять, но их руки натыкались друг на друга, вызывая у детей приступ хохота. Солнце давно скрылось за горизонтом. Не считая растяжение ноги и ушибы, состояние девочки можно было назвать удовлетворительным. Джеймс отвел ребят в деревню, еще раз осмотрел обоих на предмет укусов или других травм, а затем, вежливо отказавшись от ужина, отправился домой. Умирать сегодня просто не осталось сил.