Не убоюсь греха

      Август брёл к отцу Антонию, как на каторгу. Ему совершенно не хотелось признаваться в собственном бессилии. Бывало, за невыполнение поручений отец Антоний наказывал, точнее, накладывал епитимии. Нужно было повиноваться ему во всём и нести с достоинством все лишения.       Дом отца Антония ничем не отличался от домов других жителей. Разве что имел небольшую пристройку, которая использовалась в качестве библиотеки. Жил он так же скромно, как и другие. Недаром учил, что если хочешь поменять мир, то нужно начинать, в первую очередь, с себя.       Зайдя в сени, Август постучался в дверь с резным распятием, сделанным руками Михаила. Глаза Христа смотрели в душу пустой чистой древесиной без зрачков, на лице застыло скорее отрешённое, чем одухотворённое выражение. Тело его было измученным, истощённым, с выпирающими костями. Август всегда испытывал холодный ужас благоговения, когда думал о том, сколько мук вытерпел Иисус Христос, чтобы спасти род людской. Во время страстной недели, перед Пасхой, братья и сестры устраивали крёстный ход, во время которого истязали себя, чтобы приблизиться Спасителю, разделить его страдания. Август помнил, как горела спина от плетей, помнил и надеялся, что к этому можно привыкнуть с годами. Но из раза в раз боль была невыносимой. А шрамы заживали так же долго, как и всегда. Кожа на спине стягивалась уродливыми рубцами и иногда, спустя много месяцев, ныла столь сильно, что казалось, будто плети прошлись по ней совсем недавно.       Дверь приоткрылась, следом раздалось громкое «Входите!», и Август зашёл внутрь. Комната у отца Антония была обставлена так же скромно, как и его собственная. Здесь не было ничего лишнего: двуспальная кровать, печка, сундук для вещей, обеденный стол, который использовался и в качестве письменного, умывальник с ведром под ним. Настенные полки были уставлены книгами, склянками с лекарствами, между которыми умостилась спиртовая горелка. У Августа была такая же, он пользовался ей, когда топил воск для мазей или варил растворы.       Отец Антоний в очках, которые надевал только во время чтения, сидел за столом и разбирал какие-то бумаги. Он, бывало, записывал откровения, дарованные ему Всевышним, но на этот раз ручки в руках не было. Видимо, перечитывал.       — Отец Антоний, я… — заговорил Август подрагивающим от волнения голосом, — я не справился. Я перепробовал всё, что мог. Нашёл Олегу дело по душе, но Тони…       Отец Антоний вздохнул, сложил бумаги стопочкой и отложил её на край стола. Затем кивком указал на стул перед собой, одарил Августа доброй улыбкой и ласковым голосом сказал:       — О, мой мальчик, ты не виноват. Я знаю, что ты старался. Насколько всё плачевно?       Август сел за стол, умостился на самом краешке стула, вцепился пальцами в колени и уставился на них, боясь столкнуться взглядом с прозорливыми глазами. Сглотнув, кашлянув и всё-таки найдя в себе силы посмотреть хотя бы на его лоб, Август выложил всё как было, ничего не утаив:       — Он не может работать в поле, потому что начинает чихать и задыхаться. На пасеку он не захотел идти, потому что пчёл боится. От запаха рыбы его тошнит, поднимать тяжести на мельнице он физически не сможет, по крайней мере пока. Слишком щуплый он. Из-за этого от него и Михаил отказался, надорвётся, пока брёвна таскать будет, потом лечить придётся. Ему бы постепенно мышцы укреплять. На скотный двор его определять — себе дороже, а то наворотит дел, так животина страдать будет. Он оттуда убегал так, что пятки сверкали. Не знаю, стоит ли его так сразу заставлять делать то, что он не хочет.       — А пастухи? Кожевники? — спросил отец Антоний.       — Им не нужны ещё работники, я ещё вчера спрашивал, — Август провёл ладонями по голове, тревожным жестом пригладив и так зализанные волосы. Всё самое страшное он уже сказал, а значит, можно было вздохнуть спокойно. Отец Антоний, вроде бы, не был настроен на назначение епитимии, что несказанно радовало. Август даже приободрился и позволил себе высказать опасения насчёт Тони: — Тяжёлый он юноша, непонятный. Как мне показалось, он пребывает в неблагоприятном расположении духа. Не знаю, только, из-за чего…       Отец Антоний перебил его мягким голосом:       — Не бери в голову, Август. Человеческие мысли под силу читать только Богу, но не тебе.       — Но я хочу помочь, — Август впервые за всё время их разговора посмотрел ему прямо в глаза, без страха, но с нескрываемым порывом самоотверженности. — Если я в силах, то…       Отец Антоний снова перебил его, привстав и дотянувшись до его плеча:       — Прибереги это доблестное желание на потом. А пока… — он навис над Августом, сощурился, будто хотел найти в его стремлении злой умысел. — Скажи мне лучше, как ты управляешься со своими обязанностями? Всё успеваешь?       — Да, отче, — Август пожал плечами. — Иногда бывает трудновато, но я справляюсь.       Отец Антоний хмыкнул, отклонился назад, убрав от него руку. Он огладил бороду и отошёл к окну, выходившему на церковь. Отсюда открывался вид на всю площадь, и сейчас там резвились дети под присмотром кормилиц. Погода была сегодня хорошая, грех было бы не пустить их играть на свежем воздухе.       — Не думаешь, что мог бы определить Тони к себе? — спросил отец Антоний задумчиво. — Так он будет под твоим чётким руководством, не сможет натворить глупостей. Да и изготовление лекарств ему по силам будет. Обучишь его врачевать, будет тебе помощник. А потом, гляди, и на скотный двор его переведём, когда обвыкнется. Будет животину лечить. Если человека постепенно приучать к труду, что-то из него да выйдет.       Август слишком резко поднялся из-за стола, за что тут же мысленно отчитал себя — вспыльчивость следовало пресекать. Это было неподобающим поведением, и хорошо, что отец Антоний был увлечён созерцанием счастливых ребятишек, и не видел, что происходило у него за спиной. Уж чего-чего, а брать Тони к себе на обучение Август не горел желанием. Этого безбожника следовало сначала искупать в бадье святой воды, и то неизвестно, помогло бы это избавиться от его раздражающей манеры общения, которая была Августу совсем не по душе. А если Тони и врачевать не захочет, то что тогда делать? Силком его тащить? С таким помощником рядом и оступиться можно на пути к спасению.       Август завёл руки за спину, вздохнул, чтобы успокоиться, и твёрдо сказал:       — Я и сам неплохо справляюсь.       Но отец Антоний обернулся и одарил его таким строгим взглядом, что Август пожалел, что вообще рот открыл. Холодной ящерицей, пересчитывая выступающие позвонки, вниз, к копчику, устремился страх. Сердце ухнуло в пятки. Август пробормотал, еле шевеля губами: «Простите меня», — и почувствовал, как кончики ушей заалели от стыда.       Отец Антоний покачал головой, шумно вздохнул, вернулся за стол, вновь потянулся к бумагам.       — Возьми его под своё крыло, с тобой он точно не пропадёт, — приказал спокойным уверенным тоном, продолжая буравить Августа взглядом, пока не дождался от него покорного кивка. — А теперь ступай.       Август не смел ослушаться. Разве мог он перечить отцу Антонию? Если тот считал, что возложить на него ответственность за приспособление Тони — это единственно верное решение, то так тому и быть. Возможно, всё будет не так уж и плохо?       Желая, как можно скорее сбежать и от этого разговора, и от отца Антония, Август не стал медлить и устремился к двери, как только его отпустили. Он обхватил ручку, потянул её на себя и замер, окликнутый.       — Август, пообещай, что будешь рассказывать мне обо всех трудностях, с которыми можешь столкнуться в общении с Тони. Мне важно знать, насколько хорошо он будет приживаться здесь, чтобы избежать возможных проблем в будущем. Кому, как не тебе, это понимать.       — Конечно, — не оборачиваясь, ответил Август и вышел на улицу, притворив за собой дверь.       Он понимал, о чём говорил отец Антоний. Бывало, что новоприбывшие начинали тосковать по дому, по городу, близким людям из прошлой греховной жизни и не выдерживали — уезжали. Их не удавалось спасти. А учитывая, что Тони изначально был не рад нахождению здесь, за ним требовалось присматривать намного тщательнее, чем за тем же Олегом.       До самой вечерней службы Август был занят неожиданным для себя делом: ребятишки постарше, за которыми уже не присматривали кормилицы, — принесли ему маленького воронёнка, заставив отвлечься от сбора лекарственного розмарина и рыхления грядок. Их руки были перемазаны ягодным соком, потому что они после обеда отправились собирать в лесу костянику. Там, среди густых зарослей можжевельника, под высокой сосной, они и нашли выпавшего из гнезда птенца. Он был чёрненьким, с большим клювом, совсем нескладным и беззащитным. То ли от голода, то ли от страха он душераздирающе каркал, но гнездо находилось слишком высоко и мамы не было видно поблизости, хотя вряд ли она смогла бы ему помочь. Видимо, он пытался совершить первый в своей жизни полёт, но не рассчитал сил. На вид ему было не больше месяца, оперенье было неравномерным, а крылья — совсем слабенькими.       Ребята не смогли оставить его там и обречь на верную смерть, потому забрали его с собой и принесли Августу. Наверняка лекарь знал, как ему помочь. Август, впрочем, понятия не имел и решил, что опыта в уходе за домашними птицами ему хватит. Он оборудовал воронёнку деревянный ящик, который стоял в сарае без дела и ждал своего часа для хранения яблок; устлал его сеном, накопал в огороде червей, как заботливая птичья мама, запихал их в широко раскрытый голодный рот и напоил водой из пипетки.       Наевшись, воронёнок затих, зарылся в сено и в щель между сколоченными деревяшками принялся наблюдать за тем, как Август хозяйничал по дому: как протирал пыль, мыл пол, бережно собирал из углов двухвосток и выпускал их на улицу. Всё же к приходу Тони следовало подготовиться. А воронёнок тем временем не издавал ни звука. Только смотрел большими синими глазами с чёрными точками зрачков.       — Как же ты так умудрился из гнезда-то выпасть? — ласковым голосом обратился к нему Август, садясь за стол и заглядывая в коробку. Удивительным было то, что воронёнок его совсем не боялся. Он не кричал в панике, не жался в угол, не пытался клевать пальцы во время кормёжки, а вёл себя довольно мирно. Было бы и с Тони всё так же просто и легко.       На вопрос воронёнок ответил резким, птичьим наклоном головы.       — Забавный ты, — Август улыбнулся. — Будешь теперь со мной жить, пока не окрепнешь.       И тут воронёнок каркнул, будто понял смысл сказанных слов и решил таким образом высказать свою благодарность.       — Вот и поговорили, — подытожил Август, усмехаясь.       Он ещё не решил, что будет делать с ним. Сначала следует его выкормить, научить летать. Но сможет ли он потом, в дикой природе, самостоятельно охотиться, если о нём будут заботиться и кормить? А если и сможет, то захочет ли улетать? Август никогда не планировал своё будущее настолько далеко, потому и в этот раз решил: будь что будет, на всё воля божья.       Раздался звон церковного колокола. Неужели время трапезы и вечерней службы наступило так скоро? Подорвавшись, он метнулся к умывальнику, что висел рядом с входной дверью, вымыл руки душистым медовым мылом, которое изготавливал сам, ополоснул лицо, стараясь не расплёскивать воду мимо ведра, и побежал в трапезную. К вечерней службе некоторые братья и сестры оделись в белое, хотя это не было обязательным. Видимо, даже представление новеньких общине они считали маленьким праздником, и Август мог их понять.       Тони с Олегом он не нашёл, хотя пробежался дотошным взглядом по каждому лицу. Наверное, братья опаздывали. Впрочем, пока его это не сильно волновало, потому что у него были другие заботы: нужно было как можно скорее закончить с едой и идти готовиться к богослужению. Быстро отужинав гречневой кашей с овощной поджаркой и не став дожидаться прихода Тони с Олегом, дабы убедиться, что они лягут спать сытыми, он направился в церковь.       Пока он переодевался в священническое облачение, дед Матфей разжёг очаг при помощи огнива. Это разрешалось делать любому жителю общины, и каждый мог помочь священнику, если сам того хотел.       Когда Август вышел из комнатки для подготовки к богослужению, держа в руках травяную скрутку для окуривания, то сразу же принялся искать глазами новеньких. Будет очень плохо, если они и молитву пропустят. Отец Антоний расстроится и, скорее всего, сделает Августу выговор, а то и наложит епитимию за то, что он не проследил за ними и сам не привёл сюда к нужному времени. Но все опасения развеялись, как только в справа в толпе замаячила кудрявая красно-коричневая макушка.       Когда Тони, подталкиваемый в спину старшим братом, продвинулся между людей ближе к очагу и встал в первый ряд, Август смог убедиться, что он, как и было сказано, переоделся. Штаны были ему действительно длинноваты, но вот рубаха подошла как раз. Тонкий кожаный пояс подчёркивал узкую юношескую талию, но ничего вульгарного в этом не было, чего нельзя было сказать про вещи, в которых Тони приехал из города.       Олег, так же переодетый, следовал за братом, отсекая ему все пути к отступлению. Август не знал, выясняли ли они отношения после его ухода, но, судя по затравленному Тониному взгляду, беседа определённого характера с ним всё-таки была проведена. Наверное, оно и к лучшему. Будет тише, покладистей, и ничего непотребного на службе не вытворит.       В церковь вошёл отец Антоний и прошёл к Августу, встав за его правым плечом. В его усах застыла человеколюбивая улыбка, в глазах плясал огонь, отражающийся от очага. Август попросил у него благословения, сложив руки крестом — правая ладонь на левую, — поцеловал его пальцы и, получив благословение, приступил к богослужению. Он сунул конец травяной скрутки в очаг, поджёг траву, затем затушил, чтобы она тлела, и совершил ей крестное знамение. Это не было обязательным элементом службы, обычно Август жёг травы до того, как соберутся все люди, но сегодня он решил показать новеньким, как выглядит этот ритуал для подготовки к молитве. Он совершался для того, чтобы люди расслабились, отпустили земные томленья и сосредоточились на общении с Богом.       Август передал тлеющую скрутку Анастасии, стоящей по левую руку. Блаженно улыбаясь и по обычаю держа руку на животе, она глубоко вдохнула дым, прикрыла глаза и протянула скрутку следующему человеку. И так по кругу близ очага, пока почти угасшие стебли не вернулись обратно к Августу. Остатки он бросил в огонь и прочитал первую молитву:       — Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь, — он перекрестился. — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь.       Читая тропари, Август то и дело возвращался взглядом к Тони, чтобы проверить, всё ли в порядке. Вдруг он начнёт бесноваться? Тогда он будет опасен не только для себя, но и для окружающих. Августу доводилось видеть беснование и меньше всего он желал столкнуться с этим снова. Люди кричали нечеловеческим голосом, их корёжило, как ужей на сковороде, било об пол, о стены. И только молитва могла помочь им.       Однако Тони стоял совершенно спокойный, рассматривал людей, очаг, трубу… Августа. Когда их взгляды столкнулись, Август запнулся, ощутив, как всё тело будто ледяной водой окатило, кашлянул нервно и поспешил продолжить молитву Макария Великого. И чего только испугался? Того, что Тони на него просто посмотрел? Велика беда. Не погружаясь в последующие размышления, Август бросил все силы, чтобы сосредоточиться на службе.       На удивление, богослужение прошло без неприятных неожиданностей. Тони не упал на пол в конвульсиях, а Август не умер от страха из-за этого. Конечно, отец Антоний не оставил бы его один на один с подобной проблемой и наверняка помог бы изгнать беса, но осознание наличия защиты не помогало бояться меньше.       Возможно, бесы Тони проявляются по-другому? Может, он любит вкусно и сытно поесть? Или врёт часто? Или уныние в себе растит? Или, не дай Боже, убил кого-то?       Последнее предположение заставило Августа покрыться мурашками ужаса. Он вновь устремил взгляд к Тони, будто хотел удостовериться, что такой красивый юноша не способен на убийство.       «Красивый», — Август поймал себя на слове. Он редко давал кому-то подобную оценку, потому что считал, что все люди по-своему прекрасны и глупо было выделять кого-то особенного. Все были созданы по образу и подобию божьему, но Тони действительно обладал необычайной внешней притягательностью. Если ангелы и имели человеческий облик, то непременно выглядели именно так. У него были большие выразительные светлые глаза, аккуратный маленький носик, густые брови и эти невероятные кудряшки, прямо как у барашка. Интересно, наощупь они были такие же мягкие?       Отец Антоний легонько похлопал задумчивого Августа по плечу. Тот вздрогнул, но намёк понял верно: отошёл в сторону, позволяя встать ему на своё место.       Набрав в грудь воздуха, отец Антоний, сцепил руки в замок на животе и громко, чтобы его слышали даже глуховатые старики, спросил:       — Братья и сестры мои, считаете ли вы себя верующими? — он с прищуром оглядел всех, до кого смог дотянуться взглядом. — А являетесь ли вы верующими? Ведь считать себя верующим и быть верующим не есть одно и то же. Всякий верующий, кто наряду с верой творит хоть что-то неблагообразное, становится величайшим носителем зла, ибо он укрепляет безверие. Так будьте же достойными чадами своего великого Отца и внемлите его зову, обращённому к душам вашим! Вы не должны нести холод — никогда, ни при каких условиях и ни под каким знаменем вы не имеете права даже подумать о ком-то плохо. Путь света есть стремление раскрыть душу свою и безмерно отдавать тепло души окружающим, не ожидая взамен ничего, где будешь стремиться согреть и того, кто после сего оскорбит тебя. Се есть верный путь к началу возведения стен храма души вашей.       Много ныне написано слов о вере, много мудрствований о ней, но никто так и не постигает, что всё то великое множество написанных книг ведёт только лишь к двум строчкам: возлюби Бога и возлюби ближнего своего. Ибо умеющий любить никогда не сотворит противное Богу.       Вот, что значит быть верующим. Для чего я напомнил вам об этом, братья и сестры, мои?       Отец Антоний замолчал, чтобы все собравшиеся осмыслили услышанное, пропустили через своё сердце, и вновь заговорил:       — Все вы прекрасно знаете, что сегодня к нам присоединились две потерянные души. Раб Божий Олег и раб Божий… — тут он ненадолго смолк, нашёл его взглядом, — Антоний. Прости, Тони, во время таинств придётся называть тебя полным именем, так как покровительствует тебе тот же святой, что и мне. Так будет правильно, — чтобы смягчить его сердце после неприятной новости, он светло улыбнулся. А потом развёл руки в стороны и вновь обратился ко всем: — Они пережили много горя, разумом их овладел дьявол, но они так же заслуживают любви, как и любой из вас, — его ладони вернулись на нагретое место — на живот, и пальцы снова переплелись. — Быть может, братья не смогли бы спастись, не узнай они о нашей общине. Бог видит, кто нуждается в помощи, и посылает её каждому, но не каждый её замечает и принимает. Если же человек не упустил шанса очистить свою душу от скверны и приложил малейшее усилие в работе над собой, то это уже говорит о том, что он встал на путь искупления. Так и Олег с Антонием, сделали первый шаг к спасению. Мы всей нашей большой семьёй готовы поддерживать их и не оставлять с бесовским влиянием один на один. В единстве и сплочённости наша сила. Вы больше не одни. Больше не нужно бояться и убегать в поисках безопасности. Вы дома, где вам рады и где вас любят. Мы всегда готовы прийти к вам на помощь. Подойдите ближе, братья мои!       Он подозвал их жестом к себе, и когда те подошли, сделал большой шаг назад не оглядываясь. За спиной у него было около семи человек, большая часть людей находилась впереди и по бокам от очага, потому он никому случайно не наступил на ногу. Олег с Тони встали перед ним, повернувшись спиной к очагу, и отец Антоний указал:       — Встаньте на колени.       Тони бросил недоверчивый взгляд на Олега, что не укрылось от глаз Августа и, наверное, от отца Антония. Олег же никакого внимания на брата не обратил, только положил руку ему на плечо, заставляя вместе с собой опуститься на колени.       — Август, принеси елей.       Тот направился в комнату для подготовки к богослужению, взял там с полки металлическую плошку с маслом, открыл крышку, оставил её на всё той же полке и вернулся. Встал справа от отца Антония, держа плошку в руках, и протянул ту ему.       Отец Антоний обмакнул палец в елей и нарисовал им крест на лбу Олега, благословляя:       — Да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир! Во имя Отца, Сына, и Святаго духа. Аминь, — и перекрестил.       Потом то же самое проделал с Тони, который, слава Господу Богу, остался спокоен. Только уголки губ его подёргивались, норовя растянуться в стороны, однако он, чтобы избежать улыбки, закусил нижнюю губу так, что она исчезла.       На том проповедь закончилась. Потихоньку братья и сестры стали разбредаться по домам. Кто-то подходил брать благословение к Августу, кто-то к самому отцу Антонию. Родители Юли подошли к последнему за благословением для того, чтобы завести ещё одного ребёнка, на что отец Антоний ответил отказом. Все подобные вопросы жители общины согласовывали с ним. Нельзя было предаваться близости с супругой или супругом без благословения. Только отец Антоний мог решать, кому нужен ещё один ребёнок, а кому нет.       Олег не торопился уходить. Он встал в очередь, выстроившуюся к отцу Антонию, а Тони сказал, что тот может идти домой. Костя вызвался его проводить, и они уже направились было к выходу, как Август, закончивши благословлять, окликнул его:       — Тони, погоди, — он должен был рассказать ему о решении отца Антония, завтра будет не до этого. Не дело в праздники рабочие вопросы решать. Догнав Костю с Тони, он вместе с ними вышел на улицу и вызвался сам проводить Тони до дома, объясняя это тем, что им вдвоём надо обсудить серьёзный вопрос. Костя понятливо кивнул и, свернув налево, зашагал домой в одиночестве.       Август недолго смотрел ему вслед. Затянувшееся молчание прервал Тони:       — Ты что-то хотел мне сказать. Говори.        Не ожидавший столь холодного и резкого тона, Август опешил. Его брови против воли взметнулись вверх.       — Я… я… — начал он, спотыкаясь о собственный язык, — я хотел поздравить тебя. Отец Антоний благословил тебя. Теперь ты на шаг ближе, чтобы стать одним из нас.       — И шмотки теперь у меня такие же стрёмные, что и у вас, да-да, я понял, спасибо, — отмахнулся он, не забыв съязвить. О смысле слова «шмотки» Август догадался только потому, что Тони указал на свою рубаху. — Что-то ещё?       — Отец Антоний сказал мне, чтобы я взял тебя под своё крыло. Будешь помогать мне с приготовлением лекарств, — Август доброжелательно улыбнулся.       — А ты типа врач здесь?       — Я лекарь. И я буду обучать тебя всему, что умею, — не заметив на его лице и толики радости, Август тяжело вздохнул. Улыбка пропала с его лица. — Даже если ты не хочешь, это лучший вариант, чтобы…       — Нет, мне нравится, — перебил Тони, — это намного лучше, чем скотный двор.       — Тогда приходи ко мне с утра послезавтра. Вон мой дом, с зелёной крышей, — он указал на него раскрытой ладонью. Август и Тони стояли к церкви спиной, и дом находился по правую руку от них. Он стоял на границе площади и убывающей улицы. Вокруг него и за ним раскинулся сад с огородом, переходящим в необжитую поляну, прямо за которой протекала река.       — Почему не завтра? — поинтересовался Тони, проводя рукой по волосам и тряхнув головой. Кудри собрались к макушке и рассыпались упругими пружинками по голове.       — Завтра будет праздник в честь вашего приезда. Одевайтесь с братом в белое, — не забыл напомнить Август.       Тони только кивнул, и на том их разговор закончился.       Август, как и обещал, проводил его до дома, чтобы он нигде не заплутал и не зашёл к соседям на огонёк. Всю дорогу они шли молча. Тони не смотрел по сторонам, только отрешённо глядел себе под ноги. Слишком притихшим он был, словно неживым. Тенью шёл по улице, шуршал бесплотными ступнями по траве, кусал бледные губы. И сам он был бледнее обычного. Куда пропали его озорные глаза? Язвительный оскал?       — Тони, у тебя всё в порядке? — вопрос вырвался сам собой, прежде чем Август успел его схватить за хвост и затолкать обратно в рот.       Тони посмотрел на него совсем пресно. Отвечать он не торопился, будто раздумывал, что именно следует сказать. Это заставило Августа ощутить неясное, неоформленное беспокойство. Он не знал, что случилось с Тони и случилось ли, но уже беспокоился. Ведь если на вопрос «У тебя всё в порядке?» человек отвечает с большой задержкой, то, скорее всего, у него не всё хорошо.       — Да, конечно, с чего ты взял, что что-то не так? — наконец ответил тот, и Август хмыкнул недоверчиво. Впрочем, возражать не стал. Не его это дело, значит, и волноваться не стоило. Только, сердце, неугомонное, тревожиться не перестало.       — Не знаю, просто мне показалось… — не найдя нужных слов, он пожал плечами, смущённо улыбнулся. Чтобы не выглядеть совсем уж глупо, проговорил: — Я сказал не подумавши. До завтра?       Он кивком указал на дом Кости, мол, вот мы и пришли.       — Ага, покедова, — Тони махнул ему рукой на прощание и поплёлся к входной двери.       Август переплёл руки на груди, глядя ему в спину.       Что-то было не так, но что — понять он не мог. Однако бесплодными мыслями о причинах изменений, произошедших с Тони за такой короткий срок, ни себе, ни ему не поможешь. И Август, развернувшись, направился к себе домой, где его ждала собранная ранее сладкая малина и проголодавшийся воронёнок.