Пылающая карусель

Всего лишь поток мыслей…

Всего лишь Интерлюдия…

То, что там случилось, не могло остаться безнаказанным. Но не было известно, кто эти люди, что они задумали и где они сейчас. Всего лишь тройка дней прошла с теракта, но ощущения, словно это было несколько мгновений назад, ведь никто не успел оправиться от этого. В частности, двое из них. За эти три дня склад успели и обработать, и закрыть, и начать перестраивать заново, так и не найдя ни единого намёка на главную жертву. Жители продолжили заниматься своими делами, но их не покидало это самое чувство тревожности и ощущения критической опасности: они — следующие в списке. Но почему?! Ведь главарей группировки поймали! Всё наконец-то закончилось?!. Или только началось. — Как бы это не звучало… но я был там, Розалин. И я стал свидетелем того, во что хотел ввязаться в последний момент своей жизни. Парень с мешками под глазами ходил по штабу из одной в стороны в сторону, пока, в этот раз, на стуле сидела женщина, настроенная решительно; она пришла сюда не за разговорами. — Что ты имеешь в виду, Зик? — голос её был низок… прямолинеен… — Той ночью я проснулся не по своему желания. Я разговаривал с одним парнем, который предупредил меня о том, как какие-то подозрительные люди проникли на этот самый склад. — Это правда?! Расскажи мне подробнее, Райдер! — афроамериканка не ожидала услышать такую новость, считая, что у него есть куда более важная информация. — Шон… Так его звали, — да… он видит по её глазам, как ей интересно услышать панчлайн, который, в последствии, снесёт ей башку. Далеко не в хорошую сторону, чего он боится больше смерти. — Я пытался его остановить, но он меня не послушал… и он зашёл внутрь. — Ты хочешь сказать, что он?!. — Гудвэй встала с места, широко раскрыв глаза, перейдя на крик, просто чтобы быть прерваной лидером. — Я не сказал, что он ум-м-мер! — но лидер ясно дал ей понять, кто главный в пределах этих стен, крикнув на своего мэра, дав ей намёк, что это тема его очень сильно касается. Она замолчала, растерянная и испуганная новостью о случайно погибшем парне. Оба лидера были в ответе за своих людей, оба боялись потерять их. Разница между ними в количестве и значимости. — В последний момент, когда он заглянул в ящик, сказав мне, что там, то успел выбежать из склада. Не знаю, успел ли он сбежать. Я осмотрел местность трижды, но не нашёл его. Знаю, что Вы можете чувствовать по этому поводу, но прошу понять меня! : я был там с ним, чтобы в один момент стать свидетелем картины, когда чёртова ударная волна ударяет в мои окна, перед этим ослепляя меня. Райдер солгал о смерти Шона. Не сказал, что этого парня в одно мгновение стёрло в порошок, сгоревший в пламени, растворившись в смоге. Какого это, когда последние минуты своей жизни человек проводит с тобой? Лидер не хочет отвечать на этот вопрос. — Прости, Райдер. Я знаю, что на тебя это повлияло не меньше, чем на меня или каждого второго, в том числе и твоих собак, — и он видел это по одним карим глазкам. — Но пойми одну главную деталь — основную проблему и то, что может случится дальше. Двадцать лет назад они взорвали Башни-Близнецы, спустя десять лет собирались отпраздновать это событие в Бенгази… А потом… Они сделали это снова, но уже в Чикаго. Произошедшее там стало больным воспоминанием для каждого второго американца. И всё потому, что кто-то отказался отнестись внимательнее к тому, среди кого мы живём. Пятьсот погибших, Зик! Ты понимаешь, что даже спустя два года это всё ещё меня преследует?! По иронии судьбы, а может — эффекту мотылька, но Розалин угораздило оказаться в том же самом месте, ставшее для сотен жителей дорогой в вечный Кувейт. Один день… Всего лишь один день оставался до её возвращения сюда, но женщина осталась там, на площади, чтобы лицезреть как Башня Уиллиса так красиво и меланхолично смотрится на фоне заката, пылая, дымясь и одним своим запоминающимся видом позволяет людям вновь вернётся в ту эпоху, когда трава была зеленее, жизнь тяжелее, а до рождения ошибки природы оставалось три года. Розалин Гудвэй… Прекрасная женщина, извечно позитивная, переставшая такой быть два года назад. Слёзы на щеках, подавленный голос и взгляд на тысячу ярдов, видя в глазах мальчика картину, приснившуюся ей вчера. Проблема крылась в данной тактике, более не работавшей. Кого она там потеряла? Случайных прохожих, значащих друг для друга ничего? Или хотя бы одного ребёнка, голос и слова которого пролетают в голове, стоит лидеру выглянуть в окно и посмотреть в то самое место. — Мисс Гудвэй, я очень сочувствую Вашим переживаниям, но я не смогу до конц… — Они не остановились!.. — парень умолк. — Продолжили бить по городу исподтишка. В течение следующей недели эти звери выбегали на улицу и незаметно начинали устраивать всё, что я даже… просто не могу озвучить. Начиная от разброса гранат до массового расстрела. Это… Они… Райдер!.. Я не могу позволить этому случиться. Это не должно повториться ни в коем случае! Ему и не надо было рассказывать о той трагедии. И он не рассказывал об этом щенкам. Спасатели так и не узнали о таком понятии как «теракт» и радикальный способ достучаться до власти. Парень на полном серьёзе верил, что до этого не дойдёт… Теперь это казалось проклятьем: одно дело — знать и изучать, другое — испытать на своей же шкуре. Этот взрыв уже отнял жизнь одного человека. Она права — дальше больше и масштабнее. Нет… Так не должно продолжаться. Парень обязан принять меры не сколько ради исполнения своих обязанностей, сколько ради жизней своей команды. Вместе с этим он обязан Гудвэй. — Розалин… — Зик положил руку ей на плечо, чтобы она обратила на него внимания, ища поддержки и способ «убраться оттуда». — Я обещаю, что всё будет хорошо. Нет ничего, с чем мы бы не справились. Сколько лет мы друг друга знаем? Сколько раз эти маленькие проказники наваливались на Вас, такие счастливые видеть любимого мэра? У нас было много падений, но мы всегда взлетали обратно. То, что там было, ужасно. Произошедшее в ту ночь — тоже, но на этом всё закончится. Хотя бы ради Вас… я готов исполнить директиву. Как ему это удавалось? Зик походил на Архангела этой невинной Бухты. Могло произойти худшее, но никогда, никогда этот юноша никого не подводил, держа своё слово, вставая за слабых горой. Роза ему верит, возлагая на него все надежды, включая надежды своих таких же ни в чём неповинных граждан. Даже в трагичные моменты тёмные карие глаза Райдера светились ярче всех. — Спасибо… Спасибо, Зик. Ты очень хороший мальчик. Лучший, кого я знаю. В те дни мне больше всего не хватало тебя, — как жаль, что он не может быть во всех точках света одновременно. Её покрасневшие главные яблоки блестели от слёз, мгновенно вытерев их, снова улыбнувшись, ожидая от него инициативы, ведь сама уже устала, когда мысль о надвигающейся буре выбивала из неё весь дух. — Мы справимся. Все вместе, — но его улыбка… стоила дороже всех её граждан. Роза знала многих людей и ценила за особенные качества. И ни один не был настолько особенным. Он защитит их от худшего. — Однако я хочу, чтобы Вы слушали меня очень внимательно. Вам необходимо укрыться в достаточно безопасном месте, Вы понимаете… — она не была настолько глупа, однако кивнула, настроившись достаточно серьёзно. — Я подготовлю их и буду готов вместе с остальными. Кстати о них… Когда они будут готовы? — Специальный отряд прибудет прямиком из Сиэтла уже сегодня ближе к вечеру, — дыхание женщины восстановилось, а тон голоса обрёл нотки мужественности и уверенности, что воодушевило лидера больше, чем он её. — И они будут не с пустыми руками. Оперативники привезут с собой особенное снаряжение, а также технику, что даст нам бо́льшее преимущество, — парень разделял её желание не озвучивать «эти» слова, хоть это и выглядело весьма смехотворно, так как ему предстоит озвучить их соответствующим мордам. — Они знают, что твоё снаряжение, отчасти, на стадии «прототипа», а потому привезут уже готовые серийные устройства, которые тебе всего лишь надо будет доработать и, желательно, как можно скорее, Райдер. — Прекрасно Вас понимаю. Эти два дня я провёл не без дела. Все устройства, гаджеты, даже транспорт в процессе подготовки. Омега ощущает себя как белка в колесе, работая на износ. Разделяю его оптимизм, — взяв небольшую паузу, поглядев в пол, юноша продолжил, подбираясь к неизбежной теме. — Как только они прибудут я лично введу их в «остальной» курс дела: пока Омега будет дорабатывать поступившее оружие, я проведу брифинг… уже всем членам операции. Чтобы затем подготовить абсолютно всё нужное для неизбежной катастрофы, которую мы предотвратим всеми силами, — эти обещания… так осточертевшие. — Значит… ты так и не поговорил с ними? А что он должен сказать?! И обязан ли? Он собирается сказать своим, словно, детям, что они отправляются на убой? Или на псевдо-войну? Стрельбище, живой тир, вооружившись складными винтовками, не оснащённые электрошокерами, дротиками и всем попадающим под цензуру? Неужели для них так просто — посмотреть в глаза собственному ребёнку, приглашая того на войну. Я уже сам не знает, где история свернула не туда. — Я… Я не смог. И не могу, — всё-таки это правда: самое слабое место человека — объект сильных чувств, когда даже травма волнует меньше. Мэр идеально его понимает, но поблажки лишь сделают дыру в их головах. Буквально. — Я пытался поговорить с ними на следующий день или хотя бы дать время, прежде чем сказать эти слова. Да, признаю, что всего лишь оттягиваю неизбежное, когда мог сказать им как можно раньше, чтобы они морально подготовились к дальнейшим действиям. Я не скрываю своей боязни. Просто хочу защитить, жертвуя принципами долга. И всё-таки должен, знаю! Я-я… Я скажу им через пару часов… Я уверяю, мисс Гудвэй. Афроамериканка знала Зика достаточно давно… Достаточно, чтобы наизусть знать все его страхи, минусы и травмы. Не прошло и дня, чтобы та не восхищалась его оптимизмом. Но видя смятение и нерешимость в симбиозе с нескрываемым страхом и этими мешками под глазами — не дававшие покоя — даже последний ублюдок отказывался винить юношу в слабости или отказе от обязанностей: хватило ли бы у тебя духу пожертвовать самым главным в твоей жизни ради спасения тех, кто для тебя не сделал ни гроша? Она не знает, но уверена в одном: он сможет. Со слезами на глазах, но сможет. — Зик, сынок, послушай меня, — голос Розы опустился до материнского, дабы успокоить молодого лидера с тяжёлой ношей. — Помни, что тебя никто не обязывает, никто не винит и не требует запредельной отдачи. Мы все на тебя надеемся, но оставались в долгу так часто, что это мы обязаны защищать тебя. Мы разделяем твои чувства, особенно я. Но ты герой, а герою нужно чем-то жертвовать, чтобы нуждающиеся в нём могли жить без травм. Я тебя не оставлю, твои пушистые друзья тоже. Чейз тебя не оставит. Лидер уже видит яркую мордочку подопечного, прыгающего вокруг него, лающего, но занимающего место по одному движению пальцем. Любое слово, просьба, команда, задача, миссия, но этот овчар всегда стоит на своём: успех миссии — превыше всего, чего бы это не стоило. Что-то тёплое растеклось по сердцу, стоило командующему представит картину, повторяющуюся каждый день, вызывая сильное чувство радости и уверенности в будущих действиях. Чуть позже оказалось, что это кровь… Горячая тёмная кровь вытекает из сердца, стоит представить ободранного, порезанного, раненого лучшего друга. Сколько уже прошло времени? Сколько немцу уже лет? Каким бы ни был ответ, одно ему не давало покоя точно: с каждым месяцем Чейз становится взрослее, ответственей, сильнее, но всё больше рвётся в самое пекло, когда на это, не без тревоги, смотрит хозяин. Райдер горд им, ведь смог превратить его в символ храбрости и олицетворение купола над этой Бухтой, что покроет ту полем спокойствия и безопасности. Чейз выполнит миссию, хочет обратного лидер или нет. В конце концов… всё к этому и шло. Детство рано или поздно уходит, сменяя яркие краски дозором среди багровой тьмы. Это была правда: Зик боялся событий, что уже не за горами. Их атака приблизила этот день. Гудвей дала три дня. Чудовищно мало!.. Он собрал их всех, не просто попросив, но и потребовав, чтобы они морально отдохнули и морально подготовились к будущему. Именно Шепард спросил его «что случилось» обо всём в своей лидерской манере, отдававшей очевидными волнениями. Лидер не ответил. Просто попросил! Они прислушались. Ребята сидели два дня и обсуждали всё, что только могли. И один из них нашёл то, что лучше бы ему не стоило. Пёс не сказал сверстникам об этом событии, решив оставить на потом, но в крайнем случае сказать овчару, так как единственный смог разнюхать негативный настрой, закравшийся в их собственника. Тому страшно озвучивать свои намерения и причину недоверия, но опять же: только овчар лучше всех понимал его. Поймёт и в худшие минуты.

Я не хочу взрослеть, потому что боюсь потерять тех, с кем я рос с зачатка

Я и не заметил, как прошло несколько дней. Казалось, только этой ночью всё и произошло. Эти дни я просто лежал в своей казарме, размышляя над случившимся. Меня трясло от мысли, что склад взорвался именно при моём инициативном дежурстве. Угораздило не спать именно в эту ночь… И не знаю, чего испугался больше: интуитивно громкого взрыва, которые не можем переносить или же зрелище не из приятных. Мы с командой уже поговорили на эту тему, но один я не смог озвучить эти слова, эти догадки: что, если там кто-то… погиб. Словно взорвалась мэрия или чей-то дом, населённый невинным ребятами. Спор на эту тему прекратил Райдер… но он слишком… резко дал понять, что обсуждение данной темы — очень плохая идея. В основном на тему погибших. Он спал вообще? Я никогда не видел у него этих теней под глазами. Они есть у большинства людей из-за проблем с почками или вовсе хронически. Но мне казалось… проблема была намного глубже. Но день был по своему красивыми. Яркий и солнечный… Хотя бы погода не предвещала ничего плохого. Лёгкий ветерок раздувал разросшуюся траву, покачивая деревья. Голубая вода там внизу и небо вверху. Сидя здесь, вдалеке от команды, не слыша их голосов, можно было бы попробовать расслабиться, что получилось бы только у того, кто не запечатлел огромный взрыв, оглушивший целое население. Как он не пытался, но не мог проникнуться природными красками. Слишком громким оказался огненный гром, за которым последовал грохот, оглушающая волна, потрясение, шок. Глаза глядели в одну точку. Заместитель не заметил, как лёг на травушку, сложив перед собой лапы, устремив глаза в пустоту; со стороны — это морская даль, в собачьих глазах — трагедия. Чейз просто не понимает. Каждый второй двуногий знает наименование и значение данного происшествия, сталкиваясь с этим всю человеческую историю. Тогда почему чёртов заместитель Патруля не знает, что это было?! Видимо, главнокомандующий не удосужился поведать ему о настоящем термине. Да, остальные патрульные не знали об этом аналогично, исключая какого-нибудь Раббла, ведь тот насмотрелся достаточно фильмов соответствующего жанра. Но ведь именно Шепард является главным после Райдера — обязанный разбираться в этом, а не, лёжа на мягкой травке, размышлять о случившемся, скрывая внутри себя такой страх, заставивший того отойти подальше от этого. Чейз — полицейский, государственный орган, обязанный стоять на посту, первым делая шаг вперёд в случае воспламенения опасности. Но столкнувшись с этим мордой к огню, в миг испугался. Огненное пламя, возвысившееся к небу, осветившее их дом. Ударная волна, выбившая окна, вызвавшая сигнализации автомобилей. И звон в ушах, спровоцировавший у второго лидера очевидный скулёж. Он никогда не скулил, когда возвысился над всем своим отрядом, исключений не было. Случившееся кануло в лету для жителей Бойсе. Проведя некоторые конференции, всё, очень хрупко, но успокоилось на некоторое время. И только он один лежал, вооружённый стеклянным взглядом, смотря на поселение, ровно в том самом направлении. Звуки затихли, время и жизнь остановились, торнадо продолжало вспыхивать. Казалось, мир вокруг трясло… даже глупцу было ясно: это его трясло. Шепард выглядел как посмешище, кем назвал бы себя, посмотрев со стороны. Он успокоил напарников, дав им понять, что всё будет хорошо, пока они вместе; так сильно пытался казаться героем. «Получалось не очень», — отвечали друг другу спасатели. Но понимали его, разделяя тревогу и ужас, закравшийся в них. Особенно тряслись Раббл и Скай, которую Чейз… не держал в объятьях всё прошедшее время. Неудивительно: он пытался держать самого себя «в руках». Раббла успокоили парни, Скай занялся далматинец, Райдер всё время проводил под базой с Омегой, но овчар один не был; последствия взрыва даже во сне держали пса на поводке. — Ты уверен, что тебе не нужна компания? — чем-то его голос походил на поддержку, это успокаивало… — Я благодарен тебе за заботу, Маршалл, но мне кажется, произошедшее недавно не очень хочет, чтобы я отвлекался от этого. Слишком сильно это задело меня… Кто бы говорил… Пока старший сержант успокаивал жителей, повторяя такую процедуру как рутину, далматинец находился совсем недалеко от такого жара, что сонливость постепенно иссушалась. Несколько минут в таком состоянии, подкреплённое желанием спать, а также стрессом, выбивший из них всё дерьмо. Конечно, пятнистый уже давно привык к данного рода обстоятельствам, но это было как кошмар наяву. — Чейз, каждый из нас был там, и каждому не очень понравилось увиденное. Райдер уже давно дал понять, что всё обошлось без жертв, никто не пострадал. Да, отчасти это была трагедия. Но всё нормализовалось. Ты слышал его — нам нужно отдохнуть, забыть об этом. Всё наладится, братец. Два брата сидела у площадки: один сидел и смотрел вдаль, просматривая одну картину, пока далматинец пытался навязать ему более позитивные мысли; второй же не подавал виду, как его учил старший брат, твердящий мантру о том, какими сильными, ответственными и готовыми они должны оставаться в любой ситуации. Видеть его таким — давило больше теракта. — И я благодарю тебя за то, что ты всегда со мной, Марш, но мне кажется, я не был готов к этому. Я прошёл через такие трудности, которые нам и не снились в детстве, когда даже наши Скай и Раббл оказывались там, где я бы не выдержал. Ты помнишь все те моменты, когда я… определённо не выглядел здоровым. Я оказался там, где в последствии травмировался, кровоточил, терял сознание, лежал в коме. Но никогда, Маршалл! Никогда это меня не пугало, ведь знал, что то, что я делаю — делаю ради вас. Бухта может спать спокойно, стоит нам махнуть лапой. Однако… — овчар отвёл взгляд в противоположную сторону, не давая пятнистому возможности увидеть в глазах слабость. — Никогда в жизни не лицезрел чего-то подобного. Но больше всего меня напугало то, что мне… приснилось после. В ту ночь он не спал. Никто из них. Заснуть смог только следующей ночью, о чём пожалел на утро, пережив эти события вновь во сне. В этот раз жертвой оказался далеко не Шон. — И что же ты видел во сне?.. — Маршалл уже заранее знает, какой только ужас мог присниться. Если быть честным, Далматинец не хочет знать, однако понимает, что кроме него, Зика и спаниель, нет других, кому Шепард может признаться во внутренних страхах. — Помимо очередного взрыва, я услышал… услышал крики. Люди кричали от ужаса. Им было очень страшно. Я перемещался из одной точки в другую, но был на ногах, что смутило не меньше. И это дало понять, что в моём сне всё закончилось гораздо хуже и плачевнее. Погибло много людей, среди которых было немало… — он проглотил слюну, собираясь с силами, чтобы продолжить. — Дети!.. Они пострадали одинаково ужасно. Люди всех возрастов. И я слышал их вездесущий плач. Произносили имена своих родственников. Мужья, жёны, родители и дети. Туда-сюда — я бродил, видя одну и ту же картину. И как назло… была ночь. Самая тёмная в моей жизни. Ни звезды, ни яркого пятнышка или луны. Единственный источником света был пожар, а он был по всему Бойсе. Нет, хуже, казалось, что там, вдалеке, был наш Город Приключений… от него не осталось и следа. Всего лишь руины, объятые пламенем, когда всё затихло. — Не было ни единой души. Я стоял на берегу, смотря вдаль. Да, я бы ничего не услышал, но что-то явно дало понять, что там ни осталось никого, кого мы знали, кому когда-то помогали. Оставшись здесь, не заметив как, осознал важность людей, что плакали рядом со мной. Я видел, как вам плохо — вы не выдержали, свернувшись в клубочек и начав плакать. Только чёрное небо, скрывшееся за облаками, слившиеся со смогом — всё это надо мной. Разруха, боль, обречённость, пламенный огонь, торнадо впереди, болезненное эхо — всё это вокруг меня. Я начал плакать, но не от пережитого ужаса, поглотивший меня сполна. Нет, всё это лишь заставило мою шерсть поседеть, а из глаз карего цвета высосать всю краску. — Потерял рассудок я, когда понял, что во всём этом не нашёл его, Райдера. Его не было нигде. Где бы я не был, но он перестал подавать намёки на существование. Я кричал во сне, кричал ваши имена, но вы не слышали меня. Кричал людям вокруг, чтобы помочь им… но в один момент они просто перестали существовать тоже. Только всё стало намного хуже: люди больше не страдали, начав просто посмотрев на меня чёрными глазами. Именно в этот момент пришло осознание, что я будто бы умер, меня не стало, но стоял на месте, окружённые не живыми. Тело онемело, слёзы высохли, все обратились в пепел, развеясь по ветру. Я остался один… чтобы в одночасье начать медленно гореть. Мир исчез, но одно осталось прежним: ваши голоса продолжали теребить мой слух. Отголосок Райдера не прекращал резвиться с моей психикой… даже когда я проснулся. Это ужасно! Маршалл не боится огня, так как в его возрасте это было бы признаком инфантильности. Но даже далматинец не мог задрожать от мысли, как его друг медленно сгорает заживо. Он каждый день сталкивается с огненной катастрофой, когда даже ему сняться кошмары, в которых пятнистый переживает не лучшие моменты, связанные с природной стихией. Но неспроста «сгореть заживо» — официально самая мучительная смерть. Можно залезть в самый огнеупорный костюм, но спасти себя от внутреннего выгорания — невозможно. И Маршаллу кажется, будто его лучший друг оказался достаточно близко, чтобы обжечься. Шепард не сказал ни слова, продолжая тупить в траву под собой. Не плакал, не кричал, не восклицал. Всё это он произнёс достаточно хладнокровно, чтобы по спине пожарного прошли мурашки. — Чейз, я… даже не знаю, что и сказать. Конечно, меня это тоже очень задело, нас всех. Но никто не показался мне настолько шокированным этим, чтобы даже я испугался этой маленькой мысли об огне. Понимаю, что мои слова вряд ли как-то успокоят, но… Тут он был прав, потому что овчарка не двинулась. Всё те же глаза, та же позиция, когда тот же далматинец вертел из стороны в сторону, мимика которого была богата на разнообразие: от заботы и интереса до ужаса и инициативы помочь. В случае с заместителем, казалось, что ему поможет только охотничья пуля в затылок, который так любезно подставил, не заботясь ни о чём. Будь Маршалл намного младше, то, предположительно, обиделся, что лучший друг даже не слушает его. Однако так получилось, что крики невинных и местами нарастающий гул в ушах соблазняют его внимание куда эффективнее. — Чейз… — далматинцу больно смотреть на своего друга в таком состоянии, а потому хочет хоть как-то вытащить его оттуда, положив лапу на плечо, не дав никакого результата. Потому тот потряс пса, отчего овчар поднял голову в его сторону, даже не моргнув, чтобы смахнуть стеклянную пелену с глаз, сразу дав Маршаллу знать, что успеха тот не добьётся, пока они стоят на месте. — Просто послушай меня! Я даже и близко не смогу понять, какой шок ты испытываешь из-за того теракта, но если и дальше будешь находиться в таком состоянии, это мало что даст, кроме постоянной видений, а также кошмаров. Тебе кажется, что ты один такой, но подумай о тех людях, что были намного ближе к тому взрыву, чем ты и я. Какой шок они испытали?! Или даже я или Скай? Я разговаривал с ней на эту тему, и могу с горечью сказать: она чувствует себя не лучше, чем ты! Пятнистый рассказывает сержанту, что тот и так идеально знает. Именно он и оттолкнул спаниель в пропущенной сцене, так как был не в том состоянии, чтобы дарить любовь и спокойствие. Он поступил как лидер: дал ей команду успокоиться. Увы, та оценила это не слишком положительно. Ей показалось, что тот просто не любит её или у него есть куда более важные дела, чем любимая. Потому в роли заботливого брата выступил далматинец, в первую очередь убедив её, что их заместителю нужен психологический покой. В противном случае, никаких успехов в операциях ждать не стоит, а это — приоритет, по крайней мере, для овчара, для них как для спасателей. У него получилось: Марш успокоил подругу и сохранил любовные отношения. Как будто Чейз сам не понимает того, какой посыл ему стараются донести. По его морде было ясно, что слышать он это не очень-то желает. — Просто сделай мне одолжение, дабы я знал наверняка: вернись, когда будешь готов. Мы — твоя семья и никто из нас от тебя не отвернётся. Если тебе понадобится компания или кто-то, кому ты захочешь излить душу, — я буду не единственным. Не пытайся казаться всесильным и неуязвимым, у каждого есть слабое место. Но я буду с тобой, — может, Маршаллу показалось, но в немецких глазках что-то сверкнуло. Что-то похожее на пережёвывание слов, обдумывание будущих действий, но он более не походил на страдальца. Скорее всего, так повлияла улыбка и позитивная мордашка брата, но это не имеет значения; все эти слова — лишь желание далматинца. Он хороший друг, потому обязан заботиться, когда как Чейз достаточно силён, чтобы со всем справиться самостоятельно. — Я слышу тебя, Маршалл. Очень чётко и понятно, — хоть что-то хорошее за сегодня. «Видимо, хорошая погода и вправду умеет влиять на позитивное мышление», мысли этого далматинца всегда были на правильной стороне. — Я благодарен вам всем, и снова вернусь в строй, как только приду в себя. Я уже в порядке, всего лишь задумался, но не страшно. Дальше будет только лучше. Намного, — он улыбнулся своему другу, как если бы им пришлось вернуть обоим должок. Это та братская сторона, которую знает вся Бухта приключений. Помощь и забота друг о друге. Замена семьи, обретая новую. Может, поэтому они — главная пара их команды? — Рад, что ты постепенно возвращаешься к нам. Я редко злюсь или грущу, но видеть тебя подавленным — действительно заразно, — хотя бы ради него Шепард улыбнулся, кивнув в придачу. — Пойду займусь оборудованием, а тебе порекомендую не думать о плохом, исключительно о хорошем, — Маршалл специально взял паузу и широко улыбнулся, дабы его следующие слова прозвучали достаточно убедительно. — А также о тех, кому ты дорог, — Чейз не сразу понял, о чём речь, а потому далматинец посмотрел на собачку позади овчара, дабы тот самостоятельно понял, что от него требуется. Чуть-чуть дальше от них стояла спаниелька, смотревшая на своего партнёра сожалеющим взглядом, давая понять, что поторопилась, пожелав исправить случившееся недоразумение. Она то смотрела на него, то опускала взгляд от стыда. Но Шепард просто обернулся к ней всем телом, забыв о том, почему и вовсе чувствовал себя так плохо. Оба не сказали ни слова, но оба понимали, что от них требуется, не осознавая, какая сила образовала между ними нить, что начала притягивать их к другу другу. — Позаботься о ней, — мягкая белая лапка друга исчезла с сильного плеча, отправляя братца к своей желанной, зная, что всё будет хорошо. Маршалл смотрит на них и завидует, понимая, что его лучший друг и подруга — вместе. Достаточно сильные, чтобы их лапы никогда не отпускали друг друга. Именно поэтому он такой счастливый, ведь счастливы те, кого так сильно любит. Даже если они не любят его. «Я верю, что ты сможешь», — искренняя улыбка медленно сползает с морды далматинца, а тот, не торопясь, будто не хотя, делает шаги назад, смотря, как Чейз медленно, боясь совершить ошибку, подходит к объекту его симпатии, пока та искренне отвечает ему улыбкой, медленно, нежно целуя, кладя свою лапку на его, выражая то, как сильно боится за него и вместе с этим не может без этой немецкой мордашки. Перед тем, как уйти, Скай поблагодарила Марша за доброту, обняв и продемонстрировав ту же привязанность, что и пятнистый — овчару. На этом всё закончилось. Уходя с места вожделения двух озабоченных собак, далматинец, на зло своим чувствам, попытался обмануть хотя бы себя, дабы не терзаться разбитыми мечтами, являвшиеся основной причиной, почему его считают самым инфантильным в команде: верить в то, чего не существует, что не сбудется, или сбудется, но ни в жизни, не в твоей. Уходя с места, провоцирующее в нём ненависть, тот демаскирует слёзы на небесных глазах, даже не скрывая их, демонстрируя, чтобы хоть кто-то прибежал к нему на помощь и подарил ему объект его счастья. Трезвая сторона Маршалла счастлива за обоих, побитая — только за одного из них.

Дай мне хотя бы шанс хоть что-то почувствовать

Разговор с далматинцем пошёл ему на пользу, позволив хотя бы чуть-чуть набраться храбрости, также расставить в своей голове некоторые вещи по местам. Он не так и не понял, что чувствует. Вдруг, это и вовсе мимолётная симпатия, обманная химическая реакция. Порыскав в сети, наткнулся на информацию, что ручная стимуляция помогает избавиться от этого. Однако этот пёс знает, чего хочет, включая эмоции и необычайные ощущения в груди и сердце. И ничего не может с этим поделать, эти гормоны решают за хозяина, отвлекая от задачи. Парень хочет поставить точку, чего хочет, тем самым проложить логическую дорожку к дальнейшим действиям. Его соратник и близкий друг обрёл счастье с давней любовницей, не жалея ни о чём, желая каждому идентичного. Он взял Шепарда в пример, а совет Маршалла направил его на верный путь. Самое время узнать, какого это — любить. — Рада видеть тебя в добром здравии, Рокки, — атмосфера соответствовала её шерсти: тёплая и необычная. — Взаимно, Эверест, — Хаски лежала на ковре, лакая горячий шоколад, опустив голову, прикрыв глаза, когда даже в таком состоянии умудрялась выглядеть привлекательной. — Так что же привело тебя сюда? О чём ты хотел поговорить? — подняв взгляд, Бродяга всматривается в голубые глаза подруги, осматривая красивые очертания, признавая её красоту. Увы, не выдерживает, смущаясь, отводя взгляд, собираясь с мыслями. — Причина на настолько уж серьёзная. Можно сказать, это даже больше походит на обычный дружеский разговор, — после этих слов, самка чуть-чуть наклонила голову в сторону, улыбнувшись, находя это забавным. — Однако всё-таки спрошу: чем ты обычно занимаешься? — сам не знает, в чём смысл его вопроса. Наверное, Рокки просто не может так сразу признаться в том, что ощущает, думая об этой собаке. А потому лишь оттягивает неизбежное. — Ну… раз уж тебе так интересно, то я могу ответить на твой вопрос. Однако думаю, можно и так догадаться о моих увлечениях: чаще всего, практикуюсь в сноубординге, у меня их полно. Люблю рассматривать другие модели, пытаясь найти самый удобный из них. Делаю различные аппликации, винилы, дорабатываю их. Временами пытаюсь выполнить невозможные трюки, что ведёт к соответствующим последствиям. Но несмотря на это, сноубординг мне очень нравится. Дело не только в снеге. Он нравится мне из-за спорта, адреналина и возможности почувствовать себя намного быстрее, живее, оказаться в моменте. — Это… классно, — все они катались, все вместе. Они были счастливы всей семьёй оказаться в этом моменте, запечатлев не только сильный ветер, ударяющий в холодный нос, но и атмосферу: они вместе — как одна большая семья: Райдер, он, Чейз, Эверест, Джейк и, конечно же, Раббл. Только так скука и подавленность уходят прочь, сменяясь тем, ради чего стоит улыбаться и жить. — Но раз уж ты заставил меня пооткровенничать, тогда и ты мне подыграй, Рокки. Что делает счастливым тебя? Такой простой вопрос, но в некотором роде, бравший за живое, потому что Бродяга не знал, чего именно хочет. Каждый день открывает новое. Каждый день как и один… Каждый день кому-то помогать, спасать жизнь, улучшать, чинить, импровизировать. Сутками Рокки не стоит на месте, работая от истоков души, но за последнее время, метис банально устал от физической рутины. Работать головой и лапами наскучило, а одобрения со стороны близких не слышится подавно давно. Он слышал о том, что люди находят счастье не в любимом хобби, а в любимом человеке; они чувствуют внутри себя. Обретая человека, они обретают смысл. Но какой смысл существует для Рокки? Что делает его жизнь более значимой в его сознании? — Признаться честно… понятия не имею. Когда метис стоял перед деревянной дверью, то не осознавал, как глуповато себя чувствовал. А за сегодня так и вовсе кажется самому себе позорищем, не способным смотреть в глаза той, что намекнула ему, как обрести смысл жизни. Ведь по этой причине он здесь. Но Хаски не считала Рокки глупым. Скорее стесняющимся, находя это милым. Но сейчас он таким не выглядел. Мысли о смысле действительно сдавливали ему череп, напрягая голову, чтобы ответить на очередной сложный вопрос, в чём он профессионален по своему. Она это заметила, более не улыбаясь, а пауза, с его стороны, насторожила самку. — Рокки?.. О чём ты думаешь? — Иногда я думаю о том, что где-то ошибся. Допустил ошибку в расчётах, и впоследствии заглох. Остановился, пытаясь двигаться в какую-то сторону, но стою в тумане. Всё это вместо того, чтобы начать двигаться, но продолжаю топтаться на месте, выбирая направление, а не возможность достигнуть точки назначения. Найти место, где смогу остановиться достаточно надолго, чтобы ни в чём не нуждаться и не чувствовать себя лишним. Нет, ты неправильно поняла. Я чувствую себя как дома, но не чувствую что-то… или кого-то, кто поможет скрасить время или убедить в том, что мои потуги не бессмысленны. Чёрт! Каждые восемь часов прикладывать лапу к чему-то совершенному в попытке реализовать себя намного чаще, чем каждый из моих соотрядовцев… но ощущения, что это не то. Всего лишь трачу силы на то, чтобы эмоционально выгореть вместо эмоционального наслаждения. Мне бы хотя бы раз испытать счастье не от очередного спасения, но от близости с кем-то. Эти машины и материалы… они не настоящие, у них нет души. Я бы хотел найти кого-то, у кого есть душа, но я для него — не пустое место. Но не просто друг. Больше, чем друг. Хаски находила это меланхоличным и неестественным для Бродяги. Они знакомы больше года, но этого хватило, дабы узнать друг о друге всё. Она знает его: незамысловатый парень, отдающий предпочтение знаниям и технологиям больше, чем отношениям. Нет, она не считает это странным или глупым, как это может показаться Рокки. Наоборот: это нормально — однажды пожелать немного любви. Они взрослеют, давно уже не щенки. Более того: по человеческим меркам им давно уже за двадцать, но не чувствуют себя старыми. Их жизнь только начинается. Они достаточно зрелые, чтобы обзавестись той парой, что останется с ними навсегда. В некотором роде… она даже горда за него. — Рокки, — метис посмотрел на него, немного смущённым за такое открытие, ведь никому не говорил об этом, включая Марша или какого-нибудь Зуму. А Эверест просто улыбалась ему. — Это… нормально, друг мой. Ты двигаешься дальше, тебе надоедает оставаться на месте и повторять одно и тоже, не получая чего-то нового взамен. Есть удовольствие от процесса, а есть — от близкого. Однако… знаю, к чему ты клонишь… Иногда даже самого лучшего друга порою не хватает, чтобы чувствовать себя любимым. И только тогда ты приступаешь к новому этапу жизни — поиску любви. Просто… пытаешься найти смысл в чём-то другом, нахватавшись всего ещё из детства. А иногда тебе больно. И в этот момент на помощь приходит ласка и успокоение со стороны любящей самки. Бродяга почти не слушал Хаски, загипнотизированный её красивой речью, голосом и словами: обрести счастье с кем-то любимым? Кого он любит достаточно, чтобы в старости, на закате дней, взглянуть в глаза своих детей или дальних родственников? Метис смотрит вниз на чашку с шоколадом, периферийным зрением наблюдая покачивания добродушной Хаски. Она выглядит идущей ему на встречу. Временами казалось, что та идеальна во всём, а метис ходил по кругу, спотыкаясь об поребрик, когда цель была под мокрым носом. Она закончила говорить, а Рокки наконец-то взглянул на неё. — Может, я всего лишь замечтался, или воспринимаю всё слишком всерьёз? Для меня это в новинку, поэтому мне стоило бы относиться к этому чуть прохладнее, иначе совсем потеряюсь. — Рокки, не стоит уделять этому всё своё внимание, но и затягивать будет не лучшим решением. Прислушайся к сердцу, оно не обманет и направит тебя. Главное быть искренним не только с объектом своей пассии, а также с самим собой. Никогда не обманывай себя и делай то, что делает тебя счастливым. Остальное — само придёт к тебе. Смотря на неё, Рокки начинает чувствовать ускоренное сердцебиение, включая те самые шоковые волны по телу, вызывая временами рык, не зная, что с ним такое, но чаще всего — спокойствие и цепь, окутавшаяся вокруг его талии, медленно тянущая к виновнику пожара в сердце бродячего пса. Парень считает это неправильным, потому что жертвует свободой души, рискуя пожертвовать ею, лишь чтобы обрести смысл жизни. Но стоит ли оно того? Смотря на Чейза и Скай, Рокки принимает это как самое верное и правильное — то, к чему надо стремиться! Но была одна деталь: Рокки — бродяга, не спроста он чувствует и тут и там подвох и опасность; всегда будь ниже травы, а хвост прижимай как можно ближе. — И всё-таки, у меня есть вопрос. Конечно, он может показаться слишком личным, как если бы я пыталась ворваться в интимное пространство, но позволь помочь тебе. Я обещаю, что это не навредит тебе, и никто об этом не узнает, — её улыбка… она такая потрясающая! Эверест — самая красивая самка, которую он когда-либо видел. Она походила на настоящую принцессу, но в отличие от самовлюблённых шкур, Хаски была его другом, а он — её. — Кого ты любишь, Рокки? Этот вопрос казался лекарством, что вылечит раны в сердце, но по ощущениям — кислота, растворяющая твоё мясо: как ни крути, больно будет в любом случае, но на то и расчёт. В его снах чаще всего появляется она, её голос звучит в голове, а чем больше тот всматривается в голубые очертания глаз, тем меньше храбрости в нём остаётся. «Это глупо! : чтобы какая-то самка одним взглядом превращала меня в трусливого мальчика, неспособного даже посмотреть на неё?!», но мысли об этом вгоняли метиса в ступор; это была правда — он действительно влюблён. Но в неё ли? Вдруг, он просто хочет обычной любви, неважно, от какой девы… Лишь бы мягкая лапка гладила того по щеке. Это был самообман. Рокки и так знает, что чувствует, почему и к кому. Ощущая любовь в первый раз — всё кажется как в тумане, предохранение никогда не помешает. Увы, но в этом и есть разница между симпатией и настоящей любовью: симпатия — не всегда намёк на будущее, зато всегда первый шаг не туда: так и появляются бедные и несчастные семьи. Ему очень хочется сказать правду, но что-то тянет хвостатого в обратную сторону, заставляет оттягивать неизбежное. Либо он ей скажет, либо же она сама догадается. И в чём твоя храбрость, когда ты даже не можешь сказать пару слов близкой подруге? А что, если в этом и кроется та самая мина, что рванёт из-за неправильных шагов? Он забыл одну невероятно важную деталь: даже если он и её любит… любит ли она взаимно? Скажи Рокии ей правду сейчас, отсюда он уйдёт не просто ни с чем, так ещё и в его жизни станет на одно близкого меньше. Должно быть, это и правда лишь ложная тревога, и в этом нет какой-то волшебной магии. Это реальный мир, дружище… Здесь любовь имеет чаще всего другое значение. — Прости, Эверест. Не смогу я сказать тебе её имени. Не только потому что боюсь, считая, что это слишком… личное. Но также мне кажется, что я всё должен сделать сам. Это моя жизнь, я взрослею, познаю её. И принципы твердят, чтобы я сам справлялся со своими трудностями, — и она его полностью поддерживает. Это мужественный шаг. Всё-таки она девушка и вряд ли сможет понять мужские приоритеты и желание всё и вся творить собственными руками, воплощая труднореализуемые мечты в жизнь. Возможно… она поступила бы также. Может быть, их время не пришло. «А это значит, что пора приступить к этому прямо сейчас. Не хочу я всё время бежать от страхов будущего и фантомной боли тяжёлого прошлого. Если их заветы имеют смысл, значит, моя смелость позволит мне начать жить по новому!» — Эверест, признаться честно… Всё-таки я… — он собирался сказать ей, всё что думает, но сам опешил от её следующего действия. — Рокки?.. — Д-да? — это было неожиданно. Она просто взяла и перебила его. Он бы понял… если бы она продолжила говорить всё тем же ангельским голосочком. Женский взгляд изменился на кошачий, а до Бродяги только сейчас дошло, что всё это время она думала не о нём, а о том, что произошло. — Произошедшее недавно… Два дня назад. Теракт. Террористы взорвали склад, а гром дошёл даже до сюда. Меня там не было, с вами я не успела поговорить, а Джейк мне так ничего и не рассказал. Давай, хотя бы ты мне расскажешь всё в подробностях? — к этому вопросу он не был готов. Каждый второй в Бойсе запомнил это событие надолго. Чем-то это походило на бомбардировку среди тёмной ночной тишины. По крайней мере, так они это запомнили. Но по её обеспокоенному и волнительному взгляду Рокки стало ясно, что это её задело не меньше, чем… его. — Я не очень хочу говорить о том, что там было. Но если ты так настаиваешь, то постараюсь объяснить тебе достаточно, чтобы утолить жажду любопытности, — она будет ему благодарна, осознавая, что пожалеет о своей любопытности больше, чем метис о попытке раскаяться. Но раз уж они начали, поздно сдавать назад, — Это была глубокая ночь, когда всё началось. Мы спали, глубоко, как новорождённые щенки, ничего не предвещало беды. Не было ничего, что хоть как-то намекнуло бы на грядущие события. Очень часто, интуиция подсказывает, что с минуты на минуту произойдёт что-то страшное… но это событие страшным не было. Нет… Оно было просто ужасающим. — Конкретно я… очень сильно испугался, взвизгнув, когда проснулся, прижав лапы к ушам, потому что это было очень громко. Несколько секунд только звон в ушах, закрыв глаза, я не понимал, где я. И только потом, открыв глаза, увидел источник моего пробуждения. Я замер, уши окружила комбинация сигнализаций машин, охранной сигнализации, а где-то вокруг восклицали мои друзья, отошедшие от шока. Я был сонный, в глазах песок, мозг вообще не понимал, что делать в данной ситуации. Я не помню, чтобы хотя бы раз сталкивался с такими взрывами. За годы службы я уже выработал опыт, помогающий на автомате выполнять необходимые функции, — лидер проводил им соответствующие задания, с которыми все справились на отлично. — Но когда просыпаешься глубокой ночью от оглушающего взрыва, последствия которого высасывают из тебя всю душу… просто теряешь всю свою храбрость, накопленную через стрессовые испытания. Увы, но конкретно эта стрессовая обстановка не пошла нам на пользу. В конце концов, мы справились. Никто не пострадал, кроме нашего психологического состояния. Райдер успокоил нас, приказав нам отдохнуть и забыть о произошедшем, но параллельно с этим подготовиться. К чему — так и не сказал. Однако одно я посчитал действительно подозрительным. Настолько, что испугался говорить об этом не только Райдеру… но и Чейзу. — Три вещи меня смутили однозначно: Зик весь на нервах уже три дня. Он не спал и не знаю, ел ли он, потому что даже самый слепой заметил его… тремор. Его постоянно трясёт, эти мешки под глазами. Понятное дело, все мы остались потрясённым от террористического акта, но Райдер?! Этот несносный парень, которому даже самое худшее — нипочём? Не верю я, что его так потрясло это событие, нет! Я уверен, там было что-то другое… Что-то, что для нас окажется слишком шокирующим. Мы спрашивали его, что с ним. Его ответ был неубедительным: «я просто не сплю, чтобы быть на чеку. Очень занят». Поведение лидера можно было бы оправдать его постоянной ролью главнокомандующего: всегда на стрёме, отдаёт команды, несёт ответственность, принимает тяжёлые решения, больше всех думает головой. Эта Гудвей постоянно от него требует и требует. Парниша не высыпается, а это происшествие спровоцировало высшее командование разорвать лидера на кусочки и частями тел оказаться в нескольких местах одновременно. Рокки не верит. Это действительно тяжёлая ситуация, но были не такие ужасные, но достаточно весомые причины, чтобы Зик волновался, боялся и сильно переживал. Чёрт! И даже тогда ни метис, ни заместитель не видели на нём такой уставшей физиономии, такой раздражённости и такой… хладнокровностью по отношению к ним. Даже в худшие времена Зик никогда не смотрел на них свысока. Конкретно это и была основная причина для сомнений «пепельного» техника. Признаться честно, чувства серого в этот момент оказались забыты, подавлены чем-то более сильным, чем положительные эмоции — негативные. Они оба это ощущали, когда атмосфера в этой тёплой избушке «похолодела», пропитавшись ужасом, которым Бродяга поделился с ней. Оба даже не заметили, как заняли сидячую позу, а сердце Хаски забилось быстрее. Она банально не могла посметь перебить его, но и двинуться тоже — слишком уж её это парализовало. — Но была и вторая вещь… Я и Чейз. Мы были единственными, кому Райдер приказал отдохнуть и приготовиться к дальнейшим событиям. На очевидный вопрос тот ответил, что от нас он ожидает наилучшей отдачи. Это напугало меня, потому что показалось, словно наш хозяин будет действовать стремительно: контратака, бить в ответ. Я посчитал это глупым, ведь мы не знаем, кто эти люди, чего хотят, где сейчас и на что они способны. Зик не знает такого слова как «месть», и нас учил тому же. Предполагаю, что Гудвей потребует от него реакции, но… Я… никогда бы в своей жизни не хотел посмотреть на Райдера как на человека, готового променять принципы на личные корыстные мотивы. Он не такой, и очень хочу, чтобы таким не был никогда. — Зик любит нас, Рокки. Уверена, что он никогда не променяет нас, из-за эмоций, на достижение личных целей. Можешь не сомневаться в моих словах, — метис с большим удовольствием бы улыбнулся ей или сказал спасибо за поддержку, но сама провинилась в том, что спровоцировала того на раскаяние. Теперь она выслушает всё, даже если не хочет. — Однако всё это ничто по сравнению с третьей деталью. Эверест… Я увидел то, что не следовало. Я никогда не слышал о таком, не видел даже в фильмах, книгах или в некоторых играх. Обеспокоенность нашего хозяина всегда была нам понятна по очевидным причинам: Зик нам как родитель — он обязан заботиться и воспитывать нас. Но лишь сейчас я осознал его основную причину, почему он всю нашу жизнь запрещал нам вовсе изучать слишком взрослые темы. Мы давно не щенки, но он всё ещё держит нас за маленьких. Прямо сейчас пелена в наших глазах держится очень крепкой паутиной Дарвина, но в моих — постепенна разрывается, Эверест! И не знаю, стоит ли мне поведать об этом Чейзу, и не знаю, как быстро порвётся и его сеть в глазах. — Что, Рокки? Что ты там увидел? Скажи мне! Я хочу знать! — Эверест наклонилась к нему, расширив глаза от интереса и такого же страха. Он вынудил её, убедил, она заинтересовалась. Пепельный походил на шизофреника-конспиролога, везде ищущего малейший намёк на паранормальные силы, шпионов среди обычных людей, а также теории заговора, но они просто не знают, что их ждёт. Рокки — пёс сильный и весьма умный — умнейшая собака среди них. Но страх закрался в него, бесконечное волнение, затишье перед бурей. Их ждёт худшее?.. или это просто-напросто муха в обличие слона? И снова: очередной пёс на перепутье. Рокки не решается, опасаясь за их психику. Бродяга боится посеять огонь в их душах, что сожжёт все намёки на вечный покой. Начнётся паника, но виноват будет он, не виновники трагического торжества. Но что, если подавить проблему, избавиться от будущей катастрофы? Так поступают все, абсолютно все. Решить проблему, уничтожить улики, двигаться дальше, даже не посмотрев на спокойные лица подданных, даже не знающих, как близко те оказались от эпицентра огненного, разрывающего всё к чертям, стеклянного торнадо. — Придёт время, Эверест, — он принял решение. Будет лучше, если всё останется при них: секреты у Райдера, тайны у Рокки, будущие теракты у экстремистов, психика у… Чейза. — Я не хочу, чтобы ты пострадала, как… он. К-как Чейз. Если что-то и начнётся, случится что-то непоправимое, мы и Райдер справимся, а ты будешь в безопасности. Самое главное, чтобы мы… — вовремя заткнулся. — Мы все были в порядке. Райдер нас не бросит, всё будет хорошо, Эверест. Ему было плевать на всё остальное. Именно в эту секунду его прорвало на заботу, Рокки осознал свою ошибку. Он не должен был проговариваться об этом именно ей. Пёс должен был рассказать только Шепарду, но не ей. Теперь этот дурак пытается её успокоить, чтобы она держалась подальше, когда всё начнётся. Кому он врёт?! Он боится не меньше её. — Подожди! — внутренний голос подсказал пепельному, чтобы тот теперь держался подальше от Хаски, если хочет, чтобы та осталась жива. А потому решил уходить отсюда, на прощанье попросив не выходить из дому, но та опередила его, встав раньше соседу по безобидному разговору. Рокки внимательно слушает. — Что значит «Как Чейз»?.. Проклятье… Он и забыл об этом. То было зрелище, напугавшее похлеще огненного пламя. Ребята обсуждали шок овчара, но решили скорее помочь ему, нежели болтать. Но Хаски не знала… а Бродяга не знал другого… — Чейз… В тот день… когда всё это произошло. Было только двое, кто не спал в ту ночь и видел всё своими глазами. Райдер и он. Пока лидер был весь на нервах, наш кареглазый… и вовсе замкнулся в себе. Ему было страшно. И я увидел это именно тогда: смотрел на последствия взрыва, пока справа от моего гаража находился гараж Чейза. Он не спал, но как и я — был потрясён случившимся; ужас на его морде сказал за него. Я никогда такого не видел. Тот не двинулся, не шелохнулся, но замер, словно, посмертно. Райдер… Он кричал ему, кричал во всю глотку, напуганный чуть менее нас. Это происходило на моих глазах: Чейз не подавал признаков жизни. К тому моменту подбежал Маршалл, тоже предпринявший попытку вывести нашего сержанта из транса, получилось не сразу. Зику потребовалось схватить его за морду, посмотрев в собачьи глаза, чтобы тот наконец-то вернулся к реальности. Мы были там, стояли у хозяина, все смотрели на заместителя, увидев тот взгляд, как в первый раз. — Боже, Чейз… — «Это было полбеды». — Если бы всё могло закончится тогда… Чейз замкнулся в себе, просто запершись в гараже, редко когда открывав двери. Зик попросил нас не беспокоить его. Примечательно, что Райдер был единственным, кому он открывал дверь. Скай… Сестрёнка тоже могла к нему зайти, но кончилось всё не очень положительно. Как я понял, они поссорились из-за отречённости немца, тот просто игнорировал её существование, в конец попросив его не беспокоить. Конечно, спаниелька могла отреагировать более понимающе… но она всё ещё как девочка и больше всех не готова к таким ужасам. Буду надеяться, Маршалл сделает своё дело. Но на этом всё, Эверест. Хаски разделяла шок Маршалла, ведь аналогично — не знала, что сказать. Пока самка лежала здесь и мирно спала, там происходило моральное отягощение её близких. Большинство чуть не погибло, заработав кошмары на следующую неделю, их голубки оказались на грани, а её напарник и сверстник пострадал особенно тяжко. Что-то ей подсказывало, что было бы правильнее оказаться там вместе со всеми, дабы пройти через это подобие Ада всей формальной семьёй. Мало ей личных проблем, так ещё и проблемы друзей, автоматом становящиеся её проблемами. И что теперь делать? Эверест отправится на базу, чтобы поддержать их? Может, постарается выяснить причину нервозности Зика и Рокки? Увы, её мнение и решения повлияют, ровным счётом, ни на что. Бродяга её никуда не пустит. — Значит, я должна… — что бы она не хотела, звонящий на ошейник Бродяги посчитал это тратой времени. Следующее, что самочка услышит, не будет иметь для неё никакого смысла. Но для Рокки эти слова не предвещали ничего хорошего… — Отряд, это Райдер, все на базу. Немедленно. Это приказ. Что бы это не значило, сердце метиса затрепетало в спешке, тогда как выражение морды изменилось со стандартного серьёзного на тревожное, кричащее о страхе. Прозвучит нелепо, но основным поводом для волнения стали последние три слова. Метис даже и не вспомнит, говорил ли лидер вообще слово «приказ» по отношению к ним. Наиболее худшим и пугающим стала интонация командующего: никакого оптимизма, никакого восторга, всего лишь низкий бас как напоминание о соблюдении субординации; они семья, но на службе нет места чувствам, только миссия. Хаски уже была готова проводить своего друга, как тот обратился к нему: — Райдер, я у Эверест, к ней это не относится? — можно было бы предположить, что лидер связался бы с ней по месту назначения, как это было всегда, но и в этом пёс сомневался. И волновался, что было понятно по тону голоса: неуверенный, будто приглушённый. Чего боялся: интимных вопросов «что тот забыл у лиловой самки» или в кои то веки серьёзного главнокомандующего? — Нет. Это её не касается и не будет, Рокки, — он повысил голос… — Если Эверест это услышала, скажи ей, чтобы не придавала этому особого значения. А теперь выдвигайся, пока у тебя есть время. — Да… сэр, — ему очень хотелось назвать хозяина по имени, но подавленность банально сковала язык и желания, и поэтому тот, как послушная псина, прогнулся и назвал хозяина тем словом, которое употреблял всегда в шутку, но не более. Что бы не запланировал лидер, это обернётся им чёрной полосой и тучей в красном небе. Рокки просто заткнулся, не желая говорить ни единого слова, а самка перед ним перестала хоть немного походить на объект симпатии. Она не выглядела, как обычно, красивой, больше на необычайно напуганную и встревоженную. — Мне нужно идти, Эверест. Пожалуйста, прислушайся к моим словам, и просто будь осторожна. Что бы ни пришло в скором времени, оно не должно навредить тебе. Но мы станем частью этого. Прощай. Прошли мгновения, являвшиеся вовсе минутами. Обоим собакам потребовалось время, чтобы переварить произошедшее. Всё начиналось с обычного разговора и горячего шоколада, а закончилось подступившим страхом, ускоренным сердцебиением и мокротой в голубых глазах. Хаски лежит на полу, скрученная, дрожащая от холода. Нет, от подступившего тремора. Освещение в доме перестало существовать для неё, намокшие глаза крепко закрыты, зубы молниеносно стучат, а фигура Джейка в её глазах лишь усугубляла ситуацию. Бродяге снились видения о скорейшем конце света. Детская натура убеждала, пытаясь успокоить, говоря, что всё это лишь совпадения. Детские сказки о счастливом мире без зла, друзья всегда рядом — мираж семьи на горизонте. Он едет без крыши, что защитила бы его. Но сильное беспокойство и вовсе снесло ему башню, вызвав горячку, воспринимая буран как способ отвлечься, охладиться. В конце концов… способ потеряться в снегу и исчезнуть. Слёзы, боль и травмы никогда не найдут его. Солнце почти село, буря в своём репертуаре, а сильный ветер дул в карие глаза, запятнанные бесконечностью.

Даже если весь мир отвернётся от тебя, я не посмею

Все в сборе. Каждый член отряда, член семьи. Каждый из них — незаменимый титул отваги, благородства и храбрости. Защитники и целители теперь не только этой Бухты. Они не были рождены для этого, но тот факт, что они здесь, знающие своё место, чувствующие между ними связь, — это делает их достойными. Они смогли прорваться через боль, травлю, травмы, одиночество, тяжесть жизни, суицидальные мотивы, призраков прошлой жизни. Привкус отвращения и желание обернуться к давней жизни и посмотреть в её глаза превратилось в забытое эхо. Из маленьких слепых беззащитных щенков — в зрелых взрослых псов. Когда-то казалось, что легче миссий быть не может, все трудности — лишь дело времени. Всё изменилось давным-давно. Боль в суставах, судороги, сердце, вырывающееся из груди, лёгкие не выдерживают, но этот щенок продолжает идти вверх в гору. С упорством пришли мускулы, со временем — знания, жизненный опыт и терпение. Никто никогда не знал, к чему всё может прийти, но они пришли. Они здесь, они слушают своего командира очень внимательно, выражая взаимное уважение и любовь, о которой не будет сказано вслух, но о которой ясно без слов. — Я выражаю вам искреннюю благодарность за то, что вы здесь, — лидер стоял к ним спиной, смотря в пустоту, готовый к действиям, обернувшись и встретившись со своими подчиненными. — Всегда, где бы вы ни были, в какую бы погоду или настроение, вас ничто никогда не останавливало и не отравляло размышлениями и сомнениями, за что боретесь, ради какой цели и за каких людей, — он подошёл к ним поближе. Ближе, чем обычно, смотря на них, осматривая каждый клочок шерсти, заглядывая в палитру собачьих глаз, наблюдая, местами, внутреннюю энергию и во-всю-готовность, местами — волнение, страх и усталость. Ему плевать, он счастлив, что, несмотря на тревогу в их сердцах, они всё ещё думают трезво, всё ещё здесь. — Я помню вас ещё совсем маленькими, это было почти два года назад, но кажется, будто не прошло и пары недель. Я был бы так счастлив снова посмотреть на своих щенков в живую ещё раз, но идеально осознаю, что время не вернуть, — голос командующего был уверенным, но ощущался грустным, словно осознающий реальность, принимая её. Черты лица были мужественными, взгляд мог пробить на мурашки любого, но глаза полны любви. — Но не унываю, ведь знаю, что это только начало. Вы взрослеете, двигаетесь дальше, познаёте жизнь… и как достаточно взрослый, должен вам сообщить, что в жизни любого человека или животного жизнь всегда будет наполнена болью. — Через многое прошёл я. Видел, как делаются политические дела, сталкивался с кровью, изучал миллионы статей с откровенно ужасающим содержанием, смотрел новости, посвящённые катастрофам. От интернета я держал вас подальше не просто так, так как понимаю, что там можно наткнуться на слишком ужасающие вещи. Не хотел, чтобы вы это увидели в совсем юном возрасте. Даже сейчас вы совсем юны, но давно не дети. Я обучил вас многому, но не всему, ещё так много взрослых вещей не забито в ваши голову. Мне просто хочется сказать, что в жизни есть весьма ужасающие вещи, которые ведут за собой если не смерть, то хотя бы травму на всю жизнь. Это ужасно, и не прощу себе, если именно с вами что-то да случится, — смотря в их глаза, Зик не видит ни капли сомнений, отвращения или разочарования. Они сидят смирно, спина ровная, хвост у лап, голова ввысь, но они… они не смотрят вперёд, как обязаны. Они смотрят в них — человеческие глаза. Парень не подаёт признаков, но это пробивает его на эмоции. — Я не хочу отпускать вас, никого не хочу, никогда не хотел. Даже в детстве я осознал, что с любимыми вещами или близкими необходимо прощаться, чтобы найти новый путь, новую опору, никогда не забывая старых друзей — тех, с кем ты реализовал себя. Пройдут года, но я буду помнить свою первую семью. Заведу новую, но… я… но вас уже не будет, — какая-то жидкость в глазах предательски подступила. — и даже в старости я вас не забуду, — эх-х… так старался сделать из них стойких к эмоциям, но даже через мокрую сетку в глазах, замечает в чьих-то глазках кровь; глаза смотрят вниз, вперёд, но не на него. Гордость не позволит демонстрировать эмоции перед командиром. Командир всё понимает, уважает чужие чувства. Нет, они не чужие, каждый из них связан одним сердцем. — Зато вы сможете реализовать себя в том, на что давали клятву. Вы поклялись защищать слабых, помогать сильным, держаться друг с другом, пока время не придёт. Так и не сказал я, когда оно придёт. Вы почувствуете, как закат подступает в ваших жизненных клетках, — краем глаза лидер посматривает на заместителя, предпринимая попытки прочитать мысли по его глазам, слыша стук сердца в своих ушах. — Но не буду лгать: когда-нибудь среди вас окажется тот, кто уйдёт не по собственному желанию, но по желанию патологической усталости. Психика не выдержит, моральное состоянии откажет в действии, а мир скажет всё за вас. Мне очень жаль… Правда, жаль. Но к этому всё и шло — просто чтобы стать достойным. Вы — достойны этого. Я буду не единственным, кто обретёт семью, направляя своё чадо на истинный путь: защитник чужих жизней, что пожертвует своими. Вы заведёте свою семью, окажетесь в разных точках мира. И даже когда ваше время пройдёт, вы всё ещё будете придерживаться морального кодекса, хотя бы ради себя. Ведь когда вы обретёте настоящую мудрость, на смену чувствам придут принципы… и вы больше не сможете жить как раньше. Я продолжаю улыбаться ради тех, кого мы защищаем, улыбаюсь ради вас, потому что дорожу. Потому что обязан, ведь стал для вас родительской фигурой. И мой долг как учителя, наставника, друга, формально, приёмного отца — научить не сколько дисциплине и военному долгу, но именно жизненному опыту. Психологическая подготовка. — Все стрессовые испытания до этого были лишь обучением, ничем, что походило бы на реальную проблему, которую требуется решить. Среди вас есть только один, прошедший её, но большинство за ним так и не последовало. И не должно было… но всё закончилось, даже не начавшись, — они снова посмотрели на него, смущённые, напуганные, не видя его таким сроду. Они знают, что он хочет им сказать нечто важное. Но это «важное» настолько нестандартное, что животный мозг банально не сможет понять, а сердце — принять. Они готовы сделать всё, что хозяин пожелает. Не каждый взрослый готов проститься с детством, не каждый родитель сможет отпустить дитя, но Чейз сможет. — Райдер… — неуверенный голос раздался в зале, члены команды не сдержались, обратив на него взор, а опущенная голова старшего в миг поднялась, удивлённый, но внимательно слушающий. — Мы оба знаем, к чему всё идёт, а они нет. Но что бы не произошло, куда бы ты нас не отправил, мы выполним задачу, — пёс чувствует себя намного лучше, голос стал громче, а сверстники снова глядят на лидера, ожидающие команды. Ребята достаточно взрослые, наставления младшего по званию дали им знать, что розовые очки нынче не в моде. Пора открыть глаза, уши, раскрепоститься и дать реалиям распять себя. — Спасибо, Чейз, — искренняя эмоция, слова, придавшие человеку сил. Лидер подавлен тем, к чему всё подходит, смертью невинного человека, видениями о судьбе пушистого друга, но в нём ещё остался запал, подкреплённый верностью тех, кто ещё остался в живых. Райдер сжался, закрыв глаза, сжав зубы, просто чтобы перейти к делу, которое ещё не началось. — Ваше время пришло. Его гримаса, напоминавшая о всём хорошем по отношению к собакам, исчезло. Брови снова чуть опущены, голос отдаёт нотками командира. Отряд интуитивно сделал вдох, закрыв глаза на пару секунд, похоронив тягу к слезам, взгляд нацелился на опустившийся экран — та самая огромная плазма, на которой они чаще всего наблюдали видеобрифинги с нарисованными детскими версиями попавших в беду людей. В этом же зале они повторяли свои коронные фразы день за днём. Здесь же ожидали дальнейших приказов, часто играли в игру, в которой надо было в темп попадать маленькими лапками по клавишам на полу. Временами это место превращалось в домашний кинотеатр, в котором «Щенячий патруль» смотрели мультсериал про щенка с супер-способностями, являвшийся идолом для маленького очаровательного Раббла. К счастью или нет, но это место всё меньше походило на дом и всё больше на штаб, холодные стены которого сводили с ума эффектнее грязи и огненных фейерверков. — Эта Бухта — наш дом. И как хозяева, мы должны защищать его от всякого рода паразитов. Тараканы, пауки, даже прогнивший потолок — всё должно сгинуть прочь, нейтрализовано… уничтожено, — лидер ходил из стороны в сторону, чтобы в один момент остановиться и посмотреть на отряд боком. — И так уж получилось, что некоторых паразитов необходимо устранять радикальными методами, — здесь идеально бы подошли слова из игры «горячо, холодно», так как Райдер подбирается всё ближе и ближе, а подбирать слова, прописанные в сценарии, всё сложнее. — Три дня назад, третьего мая, в два с половиной часа ночи, — 2:42; 34, парень, в приступе паранои, специально сверил время… вплоть до самой секунды. — террористы взорвали главный склад Бухты Приключений, официально совершив так называемый террористический акт, или же «теракт». Им, да и, думаю, нам, повезло, что никто не пострадал. Исключение: наше спокойствие. Это событие действительно шокировало нас. Никто не мог предотвратить это, никто никогда в жизни не мог представить, чтобы в один день мы стали жертвами чьих-то политических целей. На этом складе содержалось не мало наших ресурсов: биологических и материальных. Конечно, у нас есть ещё, а вчера, по приказу мэра Сиэтла, наши соседи доставили достаточно весомую порцию ресурсов, что позволило наполовину восстановить статистику. Но всё это ничто, в сравнении с тем, с чем мы столкнулись. Пока Зик напоминал о роковом дне, на экране то и дело появлялись соответствующие фотографии: снимок обычного жителя Бухты, сфотографировавшего пожар из другой части Бухты; на второй же процесс был запечатлён в упор; другая — снимок уничтоженного склада, сделанный утром и днём; себе место нашли целое море видеозаписей, смонтированных довольно грамотно, — благодарность Омеге — давая возможность лицезреть эффектное сожжение разрушенной конструкции с разных ракурсов — близких и дальних. И над всем этим визуально информационным «добром» было напечатано:

03.05.2023 (2:42; 34)

Последствия Террористического Акта

Склад «Юнион Пасифик» [2603 West Eastover Terrace*]

Каждый спасатель внимательно слушал командира, запоминал каждое слово, каждую деталь вплоть до цифр, но среди них присутствовало двое сомневавшихся. Пока Шепард пытался сосредоточиться на словах командующего, абстрагировавшись от очередных постепенно материализующихся флешбэков, Бродяга находился в статусе «ожидание». Рокки знал все детали, разделённые на «до» и «после»: помнит каждый звук той ночи, знает все причины эскалации и лучше всех осознаёт, что их поджидает. Всё, чего хочется Бродяге — услышать от шатена всё, что хочет он. — Между тем… мы полагаем, что это только начало, — смятение озарило головы спасатель, чего и ожидал лидер. — Ребята, мы не первые жертвы. Такое проворачивалось не раз. Два года назад случилось то, что отпечаталось в сознании нашей покровительницы — мисс Гудвей. Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь, что жертв было достаточно, чтобы объявить траур, но недостаточно, чтобы это остановило их. Десять дней. Каждый день на протяжении десяти суток происходило по одному «мини-теракту», каждый из которых представлял что-то своё: группа экстремистов выбегала на улицу из неизвестно откуда и просто устраивала стрельбище на полигоне, состоящем из невинных людей, но в их случае — скота; либо же кто-то сбрасывался с крыши в толпу людей, перед этим… выдернув чеку из связки с гранатами, И снова информация на плазме: местами обработанная, но уцелевшая «Башня Уиллиса», улицы, покрытые огненными одеялами, взорванными автомобилями, и конечно же они — виновники чёрного торжества, одетые каждый по своему вкусу, предпочтя собственную индивидуальность, но соблюдая один обязательный пункт «контракта» — маска и отличительный знак, висящий на их шеях. Конечно же, видео, на которых безбожные ублюдки творят изощрённый беспредел: стрельба, заброшенные гранаты, обычные ребята, окружённые и затыканные лезвиями, а авторы видео банально прятались; где-то даже тачка влетала в «пробку» и взрывалась по первому требованию держащего, в руках, детонатор. Сказать больше… местами, в углу экрана, виднелись настоящие жертвы. Райдер попросил Омегу не вставлять кадры с альтернативно живыми, что логично… но при этом сказал «на миллисекунду сверкнуть можно». Омега не совсем понял, почему создатель так решил, но иногда некоторые вещи лучше оставить в своей голове. «Будет лучше дать им привыкнуть, шокируя лишь постепенно, не сразу, иначе последствия будут психически смертельны». Особенно запоминались снимки спасателей: полицейских, оцеплявших территории и помогавших раненым; врачей, не успевавших помогать умирающим; пожарных, тушащих вездесущий огонь, после этого пытаясь справиться с треклятым смогом, от которого все пытались держаться подальше и не дышать им. Если сам акт вызывал ужас, — и озадаченность человеческими мотивами со стороны собак, в чём они не признаются из-за инстинкта самосохранения — то картина с плачущими и шокированными жертвами пробивала на эмоции. — Господи… — не имеет значение, кто сказал это, Райдер и вовсе ожидал куда более выразительные выражения. Всё ещё ожидает. — Даже это не настолько ужасно, как несколько коктейлей Молотова… — лидер вздохнул — закинутых в толпу, — сердце Маршалла упало, брови вскинулись, а в голове рассказы лучшего друга о кошмарных снах. Рокки это не шибко шокировало, опять же, а овчар и вовсе подумал о своей паре, тоже недовольный тем, что именно она удостоилась чести стоять здесь. — Понимаю, ужасно слышать это, но иначе не могу. И всё же… Стоит сказать, что продолжалось это недолго. Либо у террористов не хватало людей и припасов, либо их тактикой являлось как можно живей заполнить цифру убитых, посеять не виданный ужас и исчезнуть, словно молния. Лично я полагаю, что они хотят стать достаточно быстрыми, дабы дать знать о себе везде: терроризировать одних и тех же людей — невесело. — Скажу сразу, их личности не установлены, а национальности… Чтож, у них определённо что-то на уме, потому что каждый из пойманных соучастников представляет из себя свою нацию, начиная от самой смешанной, грязной или даже чужой, заканчивая чистокровным белым европейцем или даже… американцем, — никто ничего не сказал, но что псы, с овчаром и метисом, что лидер, посчитали подозрительным факт отсутствия фотографий лиц схваченных псевдо-лидеров группировки. Что уж там Райдер… даже Гудвей не смогла добиться разрешения от мэра Сиэтла поделиться архивами. «И тем не менее, это всё равно бы нам ничего не дало». — Кто бы не был зачинщиком этого движения, плана, акта «освобождения», но не сказал бы, что он нанимал случайных психопатов, потому что никто из них не заговорил. Особенно отличился один из пойманных, который, воспользовавшись случаем, разбежался, что есть маха, в бетонную стену, «прицелившись» своей головой. Этот больной ещё был жив, но не долго, продолжив тарабанить стену своими торчащими мозгами, — и снова ему захотелось извиниться за такие подробности, но чем дольше Райдер будет держать своих собак на поводке, тем меньше у них останется времени, чтобы подготовиться к последствиям. А времени почти не осталось. Отряду не очень понравилась, хоть и замазанная, фотография с головными внутренностями одного из «безбожников», расплёсканных не только на стене и полу, но и повсюду, включая ещё живых людей. Однако немец и «серый» не слишком смутились данным содержанием… — Зато одно о них можно сказать точно: у этих животных есть кличка. У всех участников этих актов был отличительный знак на шее. Они носили его как кулон, но это был как бейджик. На нём было написано арабскими символами это: «الإسخريوطي». Учитывая сложность арабского языка, перевёл это слово коренной араб, дабы не возникло путаницы или банальной ошибки. Это слово… в переводе означает — «Искариот», — это не дало отряду ничего полезного, всего лишь набор букв, не слыханных ранее. — Верно, это не дало ответов на вопросы «какая цель», «кто глава» или даже… «заказчик». Да, понимаю, и такое бывает. А в случае с Искариотом… Мы нашли лишь один единственный веток информации: Иуда Искариот — один из двенадцати апостолов и учеников Иисуса Христа. Был казначеем общины. Ему был вверен ящик, в который опускались пожертвования. Пользуясь должностью, подворовывал. На последней трапезе с Иисусом Иуда выдал Христа первосвященникам за тридцать сребреников, тем самым совершив чуть ли не величайшее предательство в истории. Только две фотографии были на экране: нарисованная на холсте и взятая из российского фильма «Иуда». Впрочем, большего им и не надо было. Прослушав в своей голове информацию о данной персоне, хвостатые сами даже предприняли попытки найти здесь связь, заинтересовавшись данной теме, прекрасно понимая, что сейчас не слишком подходящая для этого обстановка, да и время уже давно прошло. — Но этот взрыв… Нет, они совершили ошибку, выстрелив себе в ногу. Это было только началом шторма. Гром, разразившийся достаточно громко и эффектно, чтобы дать нам преимущество подготовиться и ответить тем же. Вы будете не одни, я буду координировать ваши действия, а если того потребует ситуация, буду ползать в грязи вместе с вами. Но, кроме террористов, нам компанию составят гости из того же Сиэтла, что прибудут совсем скоро, со своими элитными собаками, спец-техникой… и-и-и… гаджетами, которые будут использованы как контрмеры против «Искариотов». У нас и без того транспорт достаточно продвинутый для удерживания позиции и ответной атаки. А с новыми, почти законченными, прототипами оружия вы окажите им достойное сопротивление. К сожалению, не всё было закончено вовремя. Омега продолжает дорабатывать образцы, но время поджимает. Мы должны торопиться… Он… закончил. Перестал нести всю эту чушь про убийства, смерти и насилия в морды своих «детей». Райдер просто хочет отправить их на свободу, дать им возможность реализоваться в чём-то другом, но не в защите уродов, эксплуатирующих невинных обладателей доброго сердца. Зал охватила тишина. Экран потух и поднялся, взгляд лидера опустился, сжав в руке избитый временем планшет, осознающий свои обязанности: обязанный продолжить и сказать им, официально заявить о новой должности, хотя правильнее было бы дать время переварить всё сказанное им, увиденное и услышанное ими; вдруг они сами додумаются и озвучат его мысли вслух? Конечно же, это было бы безответственно с его стороны как руководителя отряда. Райдер взглянул на них в очередной раз: их глаза опущены, мнения очевидны, но неожиданным оказались следующие действия старшего по званию. Человек подошёл к своим подчинённым и присел на правое колено, убрав планшет в сторону, опустив голову, чувствуя себя виноватым и плохим родителем. Ребята идеально понимали, что от них требуется, в чём нуждается хозяин. Было ясно: они будут делать то, что называется «выход за пределы морали», творя ужасные вещи. Вещи, к которым не привык ни человек, ни домашнее животное. Но как можно переступить черту? Как можно выйти из той самой зоны комфорта? Постепенно, мгновенно? Действия парня говорили за себя: медленное саморазрушение. Хочешь в чём-то стать идеальным — твори, твори, пока не начнёт тошнить. Отдохни и повторяй рутину. Они же этим и занимаются всю свою жизнь — рутиной, настолько осточертевшей, что выворачивает наизнанку. Но ведь… они же прошли через огонь, воду и преступность, чтобы взрасти! Таковы реалии жизни: из младенца — в ребёнка, из ребёнка — в мужчину, и так по нарастающей, пока кожа не покроется морщинами от стресса. Но когда ты станешь настоящим взрослым: когда добьёшься всего, что требуется? Или когда сломаешься?.. Большинство становятся мужчиной и женщиной, лишь вступив в ту самую связь. Что же… Райдер и Шепард обрели зрелость раньше всех. «Всему своё время», — сказал он, а маленький Чейз не совсем его понял. Теперь понимает. Они все понимают… — Сэр… Райдер, — мучительная тишина закончилась по инициативе заместителя, посмевшего выйти из строя, но сохранившего зачатки подчинённого: уважение, искренность и преданность командующему. — Когда-то ты признался мне, что однажды настанет моё время стать лидером. Это наложит на меня те обязанности, что будут отдаваться мигренью в моих висках, но на кону чужие жизни. И вместе с тем добавил, что с возрастом приходит зрелость, что не дарит счастья, но дарует жизненный опыт как мимолётную возможность спасти от ошибок не только моих друзей, но и будущих членов семьи. Кажется, я оказался слишком глуп, чтобы осознать это. Но я был там вместе с тобой, Райдер. Мне страшно… И поэтому не хочу держаться от судьбы как можно дальше. Ты не скажешь этих слов. Но я принимаю свою должность прямо сейчас, какой бы жестокой она не была. Эта грусть на лице лидера ощущалась как компрессия груди. Остальные собаки, стоявшие перед этой парой вслушивались в каждое слово старшего брата, постепенно озаряясь, что не судьба или везение привели их сюда. Это желание и внутреннее стремление оказаться в лучшем месте. Их отец вживил в них твёрдое чувство справедливости и ответственности. Ответственность держит их за шкирку, но они не против. Жизнь — не простая штука, это очевидно. Но если подумать чуть усерднее… Что их удерживает? Что у них есть, кроме этой Бухты, друг друга или хозяина? Лидер знает о прошлом каждого своего четвероногого друга, ему известны все страхи, внутренние демоны и слабости. Но никогда он не использовал их в своих целях. Всегда старался превратить щенячью жизнь в нечто яркое, красочное, но где не скучно. Мир, в котором нужно приложить усилия, чтобы стать лучше. Больше-не-щенки не знают, смогут ли пережить кульминацию жизненного процесса в одиночку, и не хотят знать. Хотят остаться с отцом, не желая прощаться, но ведь он просит их. Райдер просит их! Просит продвигаться по карьерной жизненной лестнице. Как генеалогическое древо, только процесс твоей уникальной истории. Они живы и счастливы только благодаря ему. Собачий патруль готов отдать свой долг, но не ему, а тем, кому давал клятву, как того желал Зик. — Мы готовы, сэр, — члены патруля подошли поближе, настроенные серьёзно, кивнув в ответ, подтверждая слова старшего сержанта, вместо тысячи слов. Зик осматривает каждого из них, всматриваясь в их глазки в попытке разглядеть там хоть тень волнения и подступающих эмоций, но не чтобы осудить, а с целью удостовериться, что даже спустя года их рассудок сохранится навсегда, через чтобы те не прошли. Где бы не оказались, трезвая голова и чистое сердце всегда будут на месте. — Мы ждём твоей команды, Райдер. — Подойдите ко мне, щенята… Не прошло и не сколько секунд, а вся негативная атмосфера в воздухе выветрилась. Будто всего этого никогда не было… Зато была любовь. Любовь к семье, к друг другу. Уважение, взаимность, забота, нужда и привязанность. Того рокового взрыва никогда не было; лишь страшный сон. Снова мечты, где маленький мальчик падает на спину, сбитый толпой бегающих щенят, не понимающих мир вокруг. Да и зачем, когда он и без того достаточно цветаст, ярок — списанный со сказки. Всего лишь мечты, попытка снова убежать от взросления, пыток будущего. Плевать, каждому из них всё равно, что произойдёт в будущем, что было в прошлом, ведь главное — настоящее. И в настоящем те самые шесть собак прижались к хозяину, нежно обнявший их своими длинными сильными руками, образуя тепло, согревающее их сердца. Раббл, Зума, Скай, Маршалл, Рокки и Чейз — они все здесь, никогда и не уходили. Совсем недавно мальчик начал твердеть самому себе, что без них не было бы того самого умного амбициозного вундеркинда, скрывая негативные эмоции, пытаясь не выглядеть жалким перед щенками. Но взрослый овчар, в душе всё такой же щеночек, прижимается к неродному родителю, говоря на ухо за всех, что они не такие разные: без него не было бы Патруля, Чейза, стабильности в жизни такого огромного числа людей, что не сосчитать. Для кого-то «эффект бабочки» — чушь, но они радостные как дети, благодарные всему на свете: даже спустя столь долгое время каждый, кто был здесь с самого начала истории — всё ещё часть истории, которую они творят прямо сейчас. Это только начало их приключений. Впереди ещё столько не увиденного как северное сияние, необъятного как родная семья на краю света, не чувствуемого как улыбка родного человека под закат собственной жизни. Солнце садилось… Сумерки охватили Бойсе, Сиэтл и другие города, подобно маленьким частям света. Людей не так много на улице, спешащих по домам, осторожность которых очевидна и болезненна как ожог от плиты. Эти три дня ощущались весьма напряжёнными, невзирая на тот факт, что ничего рокового так и не произошло. Очередное затишье, да? Каждый из них в этом уверен. И всё-таки озадачивает: почему же полицейские не патрулируют улицы, не охраняют мэрию, выполняя свою работу так обыденно, словно ничего и не было, а распорядок дня ни у кого не поменялся? Наоборот, каждый был настороже, в ожидании очередного подрыва или того хуже. Всё оружие полицейских заряжено и готово к действию. Граждане в порядке, полицейские не увидели ничего необычного, камеры — тоже. Слишком подозрительно? Это мало кого волновало, хотя бы потому что все благодарны тому перерыву, которым наслаждались эти люди. Они не заслужили страданий, никто и никогда. — Ты что-то хотел сказать? — пара минут объятий прошли совсем незаметно. Поблагодарив всех ещё раз, Райдер отправил патрульных отдыхать, ведь завтра они станут больше, чем спасатели, а «Собачий патруль» станет частью истории. Но когда все собирались уходить, командир попросил одного из них остаться. Все обернулись в этот момент, возбуждённые и заинтригованные тем, что именно лидер хотел сказать младшему по званию. Но «формальный» кивок дал понять, что некоторая информация слишком конфиденциальна. Но улыбнувшись в знак понимания, команда зашла в лифт, спустившись вниз, оставив две головы Патруля наедине. — Мне очень жаль об этом говорить, но это оно. Этот день настал, Чейз, — никаких сожалений, но и без закравшихся в голову вредителей, навязывающие мысли, какой мразью оказался командир. Овчар так не думает, но опускает голову в знак поражения, испуская тяжёлый вздох, закрыв глаза, чтобы снова поднять и продолжить. — Я никогда не думал, что доживу до того момента, когда мне придётся убивать, Зик. Подступающая ярость в извилинах и какой-то глубокий порез в грудной клетке. Всё сжалось, раскрутилось, извернулось — желание проблеваться. Ещё немного и парень споткнётся, упадёт, потеряет сознание и очнётся в мире, где не осталось ни одной живой души, кроме потерявшей себя овчарки. Райдер не отрицает, что немного разволновался, потому и расценивает всё это как преувеличение. Он бы не стал жертвовать кровью и потом ради тех, кого не смог подготовить хотя бы физически, что уж там до психологических опор. Снова видения: немецкая овчарка плачет над телами безжизненных тел, а вокруг стоят люди и собаки, не питающие никакого сочувствия; убийца, маньяк и психопат, лежащий в луже крови, жалко плачущий и просящий о прощении. Глупо просить прощения у тех, кого ты сам же и лишил жизни. Его друзья мертвы, их души стоят в окружении, насмехаясь над ним, и только Райдер стоит в сторонке, понимая, какое чудовище он породил в своём самом лучшем творении. — Малыш, послушай меня, — нет! Этого не случится, Райдер не позволит. Лучше пусть он отправится в Ад, потеряв рассудок, сохранив чужой. Лидер садится на колени к своему подопечному, кладёт руки на его «щёки», чувствуя как жжение в груди постепенно затухает. — Меня пытались растить героем, что однажды вырастит и пожертвует своим счастьем за счастье других. Хотели сделать примером для подражания всему этому миру. Но так уж вышло, что я воспитал сам себя. Ты и остальные скажут, что я вырос и стал лучшим в своём роде, но даже у меня есть те секреты, которыми я не могу поделиться даже с тобой, Чейз. Не знаю, к чему я приложил больше сил: к созданию этой базы, техники, Патруля и всего, что с ним связано… или к тому, чтобы защитить тебя. Защитить всех вас! Уберечь от морального насилия, психологических пыток и, банально, последствий времени. Ты просто не знаешь, что с нами, людьми, происходит время от времени. Есть люди лучше меня, но и родились они в лучших условиях. Есть хуже, но они давно лишились рассудка. Именно здесь я чувствую себя как дома, не желая прощаться с тем, что люблю. Но, Чейз!.. Что с Райдером не так? Почему так боится, волнуется, скрывается и прячет скелеты в шкафу? — Чейз, я дал клятву! Но я… В отличие от вас, я дал клятву самому себе. Дал обещание, что, где бы не оказался, продолжу держать голову на плечах, помогая людям, независимо от возрастов, пола, идеологий или наций. Так уж получилось, что друзья, родители, члены семейства — родного или приёмного — все попадают в тот самый список… Список людей, за которых ты рано или поздно прольёшь кровь, не пожалев и собственной. Чейз, ты даже не представляешь, какого это жить с этим. Эта честь, эти принципы лишь сильнее давят на мою уставшую голову, исключительно мотивируя стараться сильнее. Но если ты не сможешь!.. Если ты потерпишь крах и своими же глазами будешь лицезреть смерть невинного, смерть… любимого… Это… слёзы? Зик, зачем ты это делаешь? Почему оправдываешься передо мной? Я не заслужил твоих слёз, твоих эмоций и вскрытого сердца. Просто назови имя этого человека… Имя моей цели… — …Ты сломаешься! Та самая башня, что рухнет, стоит лишь посмотреть в глаза жертвы, в душу умерщвлённого. Что бы ни произошло в моей жизни, оно тебя волновать не должно! Это моя боль, и насиловать она будет только меня. Но моё прошлое… наполнено вещами, которые не травмированному не понять. Поэтому оно умрёт со мной, а ты будешь жить дальше. Счастливый… Твоя улыбка… Такая родная, но с мокротой в глазах лишь распирает меня. Ты ошибаешься, Зик. Твоя боль — моё мучение. Где бы ты не оказался после моей смерти — я буду там, с тобой. Всегда был… — Сколько бы людей или тебе подобных ты не убил… Кто бы не отдавал приказ, какая бы команда с тобой не была… и сколько бы крови не перекрашивали твою шерсть, будь самим собой. Этот мир полон правил и людей, недалеко ушедших от животных, а некоторые из них — намного хуже диких. Но ты не обычное животное. В тебе есть зачатки лидера, благородство и страсть к справедливости, — лишь момент молчания, чтобы Зик сказал это: — Ты — моё лучшее творение. И я уверен, что ты позаботишься о них. Не всегда я буду рядом, и признаюсь честно: когда-нибудь я исчезну по чужой воле, необязательно человеческой; иногда так надо. Я боюсь, что одной случайности будет достаточно, чтобы всё, построенное вместе с вами, разрушилось, обратилось в крах, обретя форму подобию трупа. Я этого не позволю, и прошу тебя о том же. Позаботься о них, позаботься о себе. — Не беспокойся, Зик, ты можешь доверять мне. Дело в надёжных лапах, — Зик и Чейз не смогли сдержаться, чтобы не улыбнуться, ведь это так походило на детство. Их голоса, тела и мировоззрение изменилось, но расстояния между ними не прибавится ни в жизни. Одно целое и не единой трещины. Мысль о скорейшей смерти уходит на последний план, больше занятые наблюдением за тем, как миролюбивый юноша гладил овчарку за ушком, ведь он это так любит, хоть и с возрастом начал стесняться показывать детскую сторону. — Я очень счастлив, что вы есть в моей жизни. Без вас меня бы не существовало. Скажу это ещё десятки раз, но мне не стыдно, лишь бы вам не было одиноко, — его руки исчезли с головы хвостатого друга, но призрачные отметины останутся навсегда. В худшие дни его жизни они станут напоминанием о лучшем. Вместо надоевших слов, неспособных передать всю палитру чувств, Чейз обнял хозяина, лизнув в щёку, прижавшись головой к ней же, а мальчик не сдержался. Обе руки крепко прижимали к себе собачье тельце; с каждой секундой становилось больнее. Чем дольше Зик держал друга, тем отчётливее виднелись солёные слёзы на жизнерадостных глазках. Когда Шепард начнёт убивать направо и налево, уникальной человечности в нём почти не останется, а память о них загноится, сопровождаясь отзывчивой болью. Он должен отпустить, чтобы стало легче… отпустить лучшего друга на растерзание реалиям жизни. Такой молодой, а конец так близок. Человек и верная ему собака сидели в обнимку, окружённые пустотой. Свет ярко горел, но глаза закрыты, видя в темноте жизненные краски прошлого; мальчик и щенок кажутся такими Счастливыми и беззаботными. Они осознавали, насколько им было холодно, ведь внутри них похожие переживания: последствия. Фантомная дрожь постепенно растворяется. Слеза скатилась по щеке, провожая друга. — Я всегда буду гордиться тобой.