И захочется сдаться далёкому зову сирен Подчиниться, принять неизбежность, забыться, уснуть, Чтоб не видеть реальности, давшей пугающий крен, И фатально растущую, скрывшую звёзды волну…
Flёur — «После кораблекрушения»
Как ей удалось выжить, Лея Шепард не знала и теперь… И теперь, пытаясь склеить для адмирала Хакетта рапорт из отчётов доктора Чаквас, которые та строчила не то для себя, не то для Миранды, и заметок, написанных в горячечном полубреду и бессвязностью своей больше похожих на потрескивающие вспышки коротнувших проводов, содрогалась от стылого ужаса, которому не было места ни в батарианской тюрьме, ни в лаборатории Объекта Ро, ни за плечом Джокера за пару минут до последнего прыжка в ретранслятор «Альфа» — ему, запоздалому, место нашлось только здесь. В медотсеке. К месту содержания доктора Кенсон удалось подобраться скрытно через помещения, предназначенные для проведения отопления.…термический ожог слизистой рта второй степени…
Выбраться из тюрьмы незамеченными не удалось. Доктор Кенсон получила коды доступа, но ей нужно было выиграть время для взлома.У пациентки наблюдаются многочисленные ушибы мягких тканей в результате воздействия кинетической энергии.
Уже в шаттле доктор Кенсон сообщила, что Альянсу удалось обнаружить артефакт Жнецов, отсчитывающий мгновения до их появления. Теперь я думаю — а не был ли он маяком? Или, может быть, маяки были технологией Жнецов? Однако единственным способом предотвратить вторжение исследовательская группа посчитала взрыв ретранслятора «Альфа», что само по себе предполагало огромные потери и превращение сектора в аномальную зону после выброса такого количества энергии.Несмотря на введение Шепард в медикаментозный сон, наблюдается аномальная мозговая активность…
Артефакт Жнецов не был ничем защищён и, очевидно, оказывал влияние на всех исследователей, кто с ним работал. Поэтому исследователи Объекта Ро напали на меня по приказу доктора Кенсон.…лёгкая черепно-мозговая травма в результате механического воздействия на височную долю…
Меня не убили. Доктор Кенсон приказала обезвредить меня, но не убивать. Пришла в себя через двое суток в местной лаборатории. Времени до предполагаемого прибытия Жнецов оставалось менее двадцати четырёх часов.…многочисленные ушибленные раны, переломы V, VI и VII левого ребра…
Добравшись до пункта связи, попыталась связаться с дежурными у ретранслятора «Альфа» и сообщить о необходимости эвакуации батарианских колоний. Даже если бы ретранслятор не взорвали, Жнецы бы уничтожили эти колонии… Доктор Кенсон из центра станции заглушила сигнал. Пришлось пробиваться к ней.Перелом III правого ребра, пневмоторакс правого лёгкого.
Она хотела взорвать головной двигатель проекта. Я была вынуждена её ликвидировать и запустить проект.Лёгкая контузия. Химический анализ крови показал наличие в крови транквилизаторов. Доставлена в медотсек в бессознательном состоянии, по данным предварительной диагностики — общее истощение организма в результате полученных травм.
Лею замутило. Перед глазами заплясали белые мушки, рука, сжимающая датапад, затряслась и безвольно рухнула на одеяло. Датапад выскользнул из ослабевших пальцев, глухо шваркнул по начищенной плитке медблока. Лея осторожно пошевелила плечами — со свистом выдыхая сквозь зубы от тупых ударов боли — чтобы удобнее опереться о стену, и прикрыла глаза. Не стоило ей это читать. Перечитывать. Вспоминать то, что она уже впитала в себя и не сможет забыть, как не забыла окровавленные пески Акузы, утопающие в визге молотильщика: словно перманентным маркером написанные в сознании шесть цифр — ужасающее число. Триста пять тысяч. Триста пять тысяч мирных жителей, которые под лёгким касанием её пальцев навсегда растворились в черноте космоса… Голова загудела, под ложечкой затянуло свербяще-тревожно, к горлу подкатил болезненный ком, отдавшийся на языке мятной горечью стоматологических гелей и солоноватым привкусом крови. Лея вслепую отёрла большим пальцем губу: от дурацкой привычки покусывать её, подбирая слова, снова открылась едва зарубцевавшаяся ранка ожога. Надо же: она и не заметила, как горячо дёргается нижняя губа, пока не коснулась её ледяным пальцем. Интересно, чего ещё не замечала? Лея осторожно, левой рукой, распутала низкий хвостик, который доктор Чаквас затянула по-матерински туго, и ткнулась затылком в холодную стену, прислушиваясь к себе. Пульсировала губа; огнём горели на спине три раны от деформации брони, залепленные повязками с панацелином; казалось, что хлюпало пробитое лёгкое — хотя доктор Чаквас сказала, что оно развернулось и даже начало затягиваться! — а в сознании грохотал белый шум. Непрекращающееся шуршание — шевеление не то собственных навязчивых мыслей, не то чьих-то механических щупальцев; укоризненный шёпот не то сотен тысяч пропавших голосов, не то экипажа, обнаружившего своего капитана в медотсеке. С трудом удержавшись от вздоха сожаления, Лея распахнула глаза и тут же рефлекторно закрылась рукой от режущего света зеленовато-голубых медицинских ламп. Поморщилась, неторопливо сползая вдоль стены на кровать так, чтобы можно было сесть с минимальной болью. Спустила ноги. Босые пальцы едва коснулись ледяных плиток пола и тут же сжались. По телу пронеслась крупная зябкая дрожь. Стиснув зубы и покряхтывая, Лея всё-таки умудрилась принять вертикальное положение. Корпус мотыляло из стороны в сторону синхронно с ярко мерцающей комнатой. Руки вцепились в койку, бешеные удары сердца о рёбра отдавалась нестройным гулким звоном в затылке. Зажмурившись и помассировав переносицу привычным жестом так, как будто это действительно могло помочь, Лея заставила себя сфокусировать взгляд и повертела головой. Рапорт всё-таки нужно было закончить: она провалялась в бессознанке около трёх суток и ещё двое лежала с дренажем меж рёбер в компании только доктора Чаквас — наверняка всем уже было известно, что случилось с ретранслятором «Альфа» и какой фрегат покидал этот сектор последним. Адмиралу Хакетту нужно было всё объяснить, хотя холодно скребущее чувство под грудью заставляло думать, что одним рапортом дело может и не обойтись. Ситуация сложная… Лея сердито отмахнулась от неуместных мыслей. Планшет валялся за её спиной в полутора шагах от койки: чтобы его взять, нужно было или перевернуться и сесть с другой стороны, или обойти койку кругом. Лея оценивающе помотала ногами в воздухе — им досталось меньше всех: разве что судороги по ночам сводили икры, словно она всё ещё пыталась сбежать с Объекта Ро — и беззвучно спустилась с койки. Многократно профильтрованный, дезинфицированный воздух палаты щекотал обоняние тревожным запахом предчувствия грозы и вязким холодом скользил по обнажённому телу. Лея рассеянно огляделась и на соседней койке обнаружила хлопковые штаны и просторную футболку. Их Карин Чаквас оставила на случай, если кто-то совершит невозможное — прорвёт её оборону, чтобы навестить капитана в медотсеке. Рядом с ними, чистыми, свежими, сложенными аккуратной, геометрически правильной стопочкой, к своему удивлению Лея обнаружила затёртую олимпийку с поддельной эмблемой N7 с чёрных рынков Омеги. Она даже до сих пор тепло пахла густыми винно-вишнёвыми духами, которые Миранда вручила ей где-то в Иллиумском торговом центре. Чтобы лишний раз не теребить повязки, и так с трудом соседствовавшие друг с другом на неширокой спине, Лея почти невесомо накинула толстовку на плечи, не столько греясь, сколько пытаясь пропитаться её живым теплом, натянула штаны и с долгим ровным выдохом потопталась у датапада. Торс, перетянутый бинтами и зафиксированный эластичным постоперационным бандажом, наклона бы никак не пережил, поэтому пришлось, впившись ногтями левой руки в жёсткий матрас, медленно присесть и так же медленно подняться уже с датападом в руках. Почти распрямившись, Лея едва не заскулила от боли: присела на край своей койки и задышала коротко и часто. Не имело значения, нужен ли адмиралу Хакетту этот отчёт, сумеет ли она его предоставить — этот отчёт был нужен в первую очередь ей. Может быть, хотя бы так, путаясь в событиях и эмоциях, корчась от боли в запаянных церберовским лазером ребрах, используя слова вместо обезбола, Лея Шепард сумеет если не забыть, то отпустить ненадолго Бахак. Позволить себе восстановиться… Только вот шепотки не давали сосредоточиться, становились всё громче — Лея уже могла различить отдельные голоса. Которые переговаривались на повышенных тонах. Разговаривали не в сознании — за дверью. Лея заблокировала датапад и прислушалась. — Как её состояние, доктор? Низкий, приглушённый бархатистый мужской голос звучал смутно знакомо. А вот женский голос с надрывной хрипотцой, звенящий от острой, как скальпель, ярости, Лея Шепард узнала без труда. Так разговаривать с кем бы то ни было, позабыв о званиях и должностях и искренне переживая за своих пациентов, могла только доктор Карин Чаквас. — Уверяю, было бы лучше, если бы вы не отправляли её в одиночку в самое пекло. — Может быть, обойдёмся без нотаций? Я всё-таки уже не мальчик. — Зато нашли себе девочку на побегушках. — Хорошо. Я признаю, что, возможно, недооценил ситуацию и переоценил способности коммандера Шепард. Теперь вы разрешите мне пройти? Слабость волной накрыла тело — Лея совершенно точно узнала этот голос. Адмирал Стивен Хакетт. Собственной персоной. Доктор Чаквас многозначительно промолчала, наверняка, одарив адмирала тем самым сурово-укоризненным взглядом, каким периодически стреляла в Джокера, стоило ему начать морщиться от болей, а потом угрожающе протянула: — Ей состояние стабилизировалось только утром. Смотрите, если ей станет хуже… — Обещаю, я постараюсь её не тревожить, — поспешил заверить адмирал. — Смотрите, — с нажимом повторила доктор Чаквас. — Если ей станет хуже, я не посмотрю на ваши адмиральские погоны — выброшу вас с «Нормандии» в открытый космос задолго до места стыковки А Стивен Хакетт вдруг мягко и дружелюбно рассмеялся: — Годы идут, а ты не меняешься, Карин. Альянс потерял отличного полевого врача. — Альянс только что чуть не потерял образцового офицера. Лучше бы ему побеспокоиться об этом… — Альянс, — адмирал Хакетт откашлялся и шагнул к дверям; мигнула зелёным панель, — несомненно, обеспокоен. Кивнув доктору Чаквас, адмирал Хакетт зашёл в медотсек. Двери глухо сомкнулись. Лея вскинула голову, как-то запоздало сообразив, о чём именно шёл диалог у дверей — и заметалась. Взмахом разблокировала датапад, соскочила с койки, покачнулась — закружилась голова, медотсек подёрнулся мутной плёнкой, поплыл в сторону, где-то в тумане адмирал Хакетт плавно протянул руку, попросил не вставать — устояла. Расправив плечи, капитан «Нормандии» Лея Шепард, бывший коммандер Альянса, отдала адмиралу Хакетту, командующему Пятым флотом Альянса, честь. Толстовка поползла вниз. Лея вспыхнула — уже от смущения — и, путаясь дрожащими руками в рукавах, поспешила стыдливо прикрыть перемотанный бинтами, скованный корсетным топом, расцвеченный багрово-лиловыми, как неисследованные туманности, пятнами торс. Адмирал Хакетт смерил её внимательным жёстким взглядом. И отрывисто отдал ей честь. — Адмирал Хакетт, сэр, — застегнув молнию толстовки, Лея Шепард вытянулась перед адмиралом почти не дыша. Только холодные пальцы дрожали, сжимаясь и разжимаясь в кулаки. — Коммандер Шепард, — кивнул ей адмирал Хакетт. — Доктор Чаквас сказала, что лучше вам находиться в постели. К тому же, мы на гражданском корабле. Вовсе не обязательно разговаривать со мной по уставу. — Всё в порядке, сэр. — Всё так же игнорируете врачей? От печальной улыбки адмирала Хакетта сердце зашлось. На мгновение перед глазами встала тесная палата психоневрологического отделения в реабилитационном центре Альянса, сочувствующие голубые глаза Стивена Хакетта, обещающего, что Акуза не будет забыта. И стылое беззвучие, затопившее всё. Лея Шепард, похолодев, застыла на вдохе. Хакетт неловко кашлянул в сторону. — Нелегко вам пришлось там, вижу. Я решил, что после произошедшего нам следует встретиться лично… — Он выдержал нехорошую паузу. — Правда, это было ещё до того, как были уничтожены ретранслятор «Альфа» и целая батарианская система. — От того, как наливался металлом голос адмирала с каждым словом, у Леи снова мерзко затянуло под ложечкой. — Коммандер, что, чёрт возьми, там случилось? — А что вам известно об этой операции? — надсадно просипела она. Адмиралу Хакетту не было известно толком ничего: ни об Аманде Кенсон, ни о лаборатории на астероиде, ни о значимости ретранслятора «Альфа», ни об Объекте Ро. Лея Шепард откашлялась, покачала головой и протянула адмиралу Хакетту датапад с рапортом. — Здесь всё. Я поясню. Пришлось рассказывать много. И о негуманных пытках батарианцев, на почве которых мозг доктора Кенсон мог помутиться окончательно. И об изначальном плане проекта взорвать ретранслятор «Альфа» как самую ближайшую точку к Жнецам, выходящим из тёмного космоса. И о «Проекте» — безымянном, потому что имя ему могло быть одно: «Уничтожение» — плане разрушения ретранслятора. И об Объекте Ро — не то технологии, не то артефакте Жнецов, не то таймере, не то маяке, влекущем их в Млечный Путь. И о том, что доктор Кенсон подозрительно патетично отзывалась об артефакте Жнецов и его непостижимости — теперь подозрительно. И о том, как двое суток провалялась в медицинском отделении под транквилизаторами. И о том, как сразу после запуска «Проекта» тщетно пыталась начать эвакуацию. И о том, что спаслась только чудом. Джокером, упрямо ждавшим её дольше оговорённого. Голос сел подчистую — хрипел, как проржавелый механизм. Лея хмурилась и поминутно в привычной тревоге касалась связок. Неудивительно: она так долго, до надрывного сипа кричала в коммутатор, словно бы думала пробиться сквозь глухоту негромким жёстким голосом. Тщетно. Впрочем, может быть, она и не думала вовсе: на это не было сил после выматывающего штурма, когда каждое помещение приходилось отбивать в одиночку, ожидая пули в затылок. Просто действовала: один термозаряд — один труп. — Я пыталась предупредить колонии батарианцев… Но мало того, что Кенсон заблокировала канал… Время вышло. — Батарианцы сообщили, что на Аратоте никто не выжил, — равнодушно кивнул адмирал Хакетт и положил отчёт на край койки. — Но вы хотя бы пытались. Полагаю, это учтут. — Учтут? Её вопрос адмирал проигнорировал. Заложив руки за спину, прошёл к столу доктора Чаквас и, глядя сквозь стекло на обеденную зону, наверняка, оживившуюся с появлением на борту адмирала, спросил: — Вы считаете, что нам действительно грозило вторжение Жнецов? Лея Шепард не считала — знала. Вот только и о видениях при артефакте, и о разговоре с голограммой Жнеца умолчала. Она и так наворотила дел, не хватало, чтобы её ещё посчитали сумасшедшей. Поэтому, туго сглотнув, сделала к адмиралу несколько маленьких нетвёрдых шагов и уверенно заявила: — В этом нет никаких сомнений. У нас оставалось несколько минут. — Я уверен, что обо всём будет в рапорте. Адмирал Хакетт протяжно вздохнул и развернулся к ней. По плотно сжатым губам, сдвинутым бровям и глазам, смотревшим с тем самым проклятым сочувствием, было понятно, что разговор его тяготит, но откладывать его, переносить или отмалчиваться — невозможно. — Я буду краток и прям, Шепард. Батарианцы требуют крови. Человеческой крови. Улик достаточно, чтобы полетели головы. Нам война не нужна. Тем более, когда Жнецы действительно на окраине галактики и, если верить сказанному доктором Кенсон можно, доберутся до следующего ретранслятора в течение нескольких месяцев… Всё рухнуло вниз, рассыпалось под ногами колким холодом и тянущей болью. Лея пошатнулась, но только лишь отступила на пару шагов и подняла на адмирала растерянный взгляд. Не могли же они в самом деле… — Я всё понимаю. В подобных обстоятельствах единственно верное решение — меньшее зло. Если бы Жнецы вторглись в галактику, к сегодняшнему дню, я не сомневаюсь, погибло бы куда больше существ. Не только батарианцев. Однако… Они не вторглись. А в той системе жило триста тысяч батарианцев. И они все погибли. Всё-таки могли. Адмирал Хакетт говорил это подчёркнуто сухим, безжизненным тоном и не смотрел ей в глаза — так её всегда ругал отец. Если мама кричала, хватала попавшиеся под руку предметы, чтобы как-то успокоить свою ярость, то папа обычно прятал глаза и говорил вот так отрывисто, жёстко, отстранённо — как будто чужой. Наверное, ему так было проще. Так было проще и Стивену Хакетту, который хотел прийти сюда отблагодарить за помощь, а явился огласить приговор. Только вот Лее Шепард было не легче. Она вдруг ощутила себя девчонкой, нарушившей правила станции и едва не опозорившей фамилию, и опустила глаза, чувствуя, как они наливаются тяжестью слёз. — Если бы я могла спасти их — разве бы не спасла? — судорожно выдыхая сквозь нос, прошипела она. — Я не виню вас, коммандер. Будь моя воля, я бы вам дал медаль. К сожалению, это поймут не все. — Так что в итоге?.. — То, что вы совершили, формально можно приравнять к акту терроризма. Возможно, даже на почве расовой неприязни — батарианцы сумеют повернуть всё таким образом. Вас мог бы судить Совет Цитадели как СПЕКТРа, но там правосудие одно: выслали бы другого СПЕКТРа на охоту за вами, как вы охотились в своё время на Сарена. К счастью, вы офицер Альянса. А офицеров Альянса ждёт военный суд Альянса. — Трибунал… — Лея поморщилась. — Подождите. Что значит: "офицер Альянса"? Разве… Разве я не гражданское лицо на службе у «Цербера»? Уголки губ адмирала Хакетта на мгновение дрогнули в тёплой насмешливой улыбке. — Неужели же вы думаете, что я сдам вас без боя, Шепард? Мнение Альянса по поводу вас, конечно, неоднозначное. Но мы сдавать своих не привыкли. Вы были уволены со службы по причине предполагаемой смерти. Ваше тело не было доставлено на Землю для захоронения — формально вы должны числиться «пропавшей без вести». Мы уберём из личного дела упоминание о смерти, поскольку оно было основано на догадках, и задним числом оформим восстановление в должности. Впрочем, эти бумажные формальности сейчас вас должны волновать в последнюю очередь. Лею Шепард бросило в жар. — Так каков план? — Придержать и проволокитить дело я смогу месяца два. Максимум — три. За это время я рекомендовал бы вам закончить все свои дела с «Цербером», чтобы не усугублять и без того неприятные обвинения, и построить линию защиты. Если нужно, свяжитесь со мной или Андерсоном, найдём вам смекалистого адвоката, работающего с ВКС Альянса. — Разрешите вопрос, сэр? — Сколько угодно, Шепард. — Вы сказали, что мне стоит распрощаться с «Цербером», чтобы не усугублять ситуацию… Но вы — адмирал Первого флота Альянса стоите здесь, на корабле, построенном «Цербером», и разговариваете с террористкой. — Я это делаю как раз потому что я адмирал, — многозначительно повёл бровью адмирал Хакетт. — Рапорт можете оставить себе. Я вам верю. — Одной веры недостаточно. Я в скором времени предоставлю вам отчёт по всей форме. На лбу проступила испарина. Шепард немного потянула молнию вниз. Адмирал Хакетт усмехнулся. — Тогда с возвращением в строй, коммандер Шепард. Ждите сообщения. И когда вас вызовет Земля, надевайте парадную форму — и в бой. Лея Шепард вытянулась и с нелепой счастливой улыбкой выпускника академии Альянса отдала адмиралу Хакетту честь. И только когда двери раскрылись, выпуская его на слишком шумную, слишком оживлённую палубу, Лея полностью расстегнула молнию и обессиленно осела на край койки. Зрение замутнилось от навернувшихся жгучих слёз, но кто-то, непозволительно беспечно отмахнувшись от доктора Чаквас, прошмыгнул мимо адмирала в медотсек. Пришлось поспешно стереть слёзы и поднять голову. — Раньше не видел адмирала флота вживую, — по-дурацки усмехнулся вместо приветствия Джокер и, поправив кепку, обернулся на закрытую дверь, — надо же: а ведь выглядит совсем как обычный человек. А ты? — А я как оживший труп, — глухо прохрипела Лея и опустила голову. Джокер ничего не ответил. Видимо, где-то в глубине души был согласен. Лея неловко поёрзала на месте, борясь с желанием спрятаться в толстовке и жаром. Сунула датапад с рапортом под подушку, сама пересела поближе к ней и неуклюже, левой рукой, движения которой не причиняли тупой боли, расправила складки простыни. Джокер её суету понял правильно. Он сел рядом и, кинув на неё виновато-внимательный взгляд из-под кепки, тихо пояснил: — Я про адмирала Хакетта. — А. Видела. Однажды, — Лея поджала губы и отвернулась. — В прошлой жизни. Стена выглядела не то чтобы привлекательно (она успела изучить все мельчайшие царапинки за те два дня, что провела в сознании), просто на Джокера смотреть не хотелось. Не потому что он обеспокоенно осматривал её, наверняка, перебирая в уме все возможные слова, а потому что был тысячу раз прав. Маленькая миссия по тихому извлечению старой приятельницы адмирала из батарианской тюрьмы едва не обернулась катастрофой для мира (но стала концом для Бахака и для неё). А Альянс от неё легко отказался. — Что сказал адмирал? Зачем он приходил? — Сказал, что даст мне медаль, — криво хмыкнула Лея и аккуратно коснулась левого бока; кажется, переставало действовать обезбаливающее, — когда станет входить в совет адмиралов. А пока восстановит меня в звании, чтобы меня можно было отправить на гаупвахту, а не в межгалактическую тюрьму. Вроде той, откуда я вытащила Джек. Я же теперь почти как она. Лея прикусила губу и даже не поморщилась, вгрызаясь в ранку. Где-то под грудью болело сильней — и вовсе не заживающая в лёгком дыра. — Ты не Джек, — после долгого, по ощущениям, молчания (так что кровь уже заструилась по подбородку, и Лее пришлось её торопливо отереть) выдохнул Джокер. — Ты не преступница. — Скажи это батарианцам. — Этим ублюдкам?.. — Да. Им. Лея порывисто обернулась и вздрогнула. Взгляд Джокера не был жалостливым или сочувствующим, не был изучающим или укоряющим — он был спокойным и мягким. Удивительно правильным. Вот только Лея не знала, что с таким делать. Хотела лишь спрятаться. Скрыть эти шрамы и швы, эти тёмные пятна, усеявшие низ живота и рёбра, этот дурацкий жар, проступающий на щеках и шее, этот желтоватый отцветающий на виске синяк. Лея накинула капюшон. — Как скажешь, капитан. Выйду в эфир и скажу: батарианские ублюдки, оставьте Шепард в покое и не играйтесь с артефактами Жнецов. — Джокер растерянно потёр затылок и уныло уточнил: — Не смешно, да? Лея качнула головой. — Ну хочешь, буду молчать, Шепард. Или уйду, если скажешь. Я просто не мог не прийти! Просто… — Не уходи, — перебила его Лея; накрыла его руку своей. Они молчали, глядя прямо перед собой. Лея кончиками пальцев обводила непривычно гладкие чуть прохладные костяшки, Джокер ёжился от мурашек и прихватывал её за мизинец большим пальцем. — Значит, ты теперь коммандер Шепард? Опять? — полюбопытствовал он вполголоса, когда Лея не стала сразу выдёргивать мизинец из его хватки. — Я же говорила, что офицер Альянса. Но пока ещё ничего не подписано, так что можешь звать меня просто капитаном, — она опустила голову и пробормотала. — Хотя бы это звание поношу ещё несколько месяцев. Джокер притворился, что ничего не услышал. — Я надеюсь, под суд нас отдадут нескоро? — Нас? — глухо переспросила Лея. — Меня. Ни о каких «вас» речи не шло. Я нажала кнопку. — А я помогал. — Джокер! Лея спрятала руки в карманы и закашлялась, проглатывая стоны. Джокер примирительно поднял ладони. — Как скажешь. Тогда что будем делать, капитан? Лея наморщилась, мотнула головой и переспросила. Джокер повторил вопрос: — Что дальше, Шепард? Вцепившись в край койки до тупой боли в подбитых костяшках, Лея отчуждённо уставилась прямо перед собой. Не знала. Пустота. Глухая, страшная, пустота, поглощающая фрагменты воспоминаний-обрывков. Немая. Не было слышно ни воплей молотильщика, ни неправильно прерывающегося треска штурмовых винтовок отряда, ни задушенного помехами голоса Кайдена, ни гула Властелина, падающего под натиском гибнущих кораблей Альянса, ни воплей тревоги подбитой «Нормандии», ни рёва разъярённых кроганов, ни шелеста крыльев Коллекционеров, ни крика Эшли посреди опустошённой колонии, ни молчаливого радиоэфира. Ни Джокера, беспокойно маячащего на периферии зрения. Ни ответа на вопрос: что дальше? Лея не слышала ничего — даже собственных мыслей. В одно мгновение провалилась в вакуум, в чёрную дыру, разросшуюся на месте системы Бахак, и теперь обречена была бесконечно утопать в черноте, разрежаемой болезненно-яркими вспышками, и глухой тишине… А впрочем, нет. Эта чёрная дыра разрасталась не на месте разнесенного в космическую пыль ретранслятора — внутри, между рёбрами, в районе солнечного сплетения. Это она тревожно подсасывала и тянула, она холодила нутро, она сжимала мир до боли и ужаса, она зудела и рассыпалась нервным смехом, она заглатывала звук и топила цвет — она поглощала всё. И наконец добралась до самой Леи Шепард, прослывшей офицером с недюжинной волей к жизни. Тело казалось чужим. И даже нейронные связи, столь старательно прилаженные одна к одной Церберовскими специалистами, в этом пульсирующем безмолвии теперь кололись и топорщились в разные стороны, как посеченные волосы под старой жесткой расческой. Захотелось свернуться эмбрионом, чтобы хоть немного согреться, стать крохотной песчинкой в потоке бесконечной пустоты — и развернуться, утонуть в ней, раскинув руки. Но слишком сильно ломило отходившие от анальгетика ребра. Хотелось вытянуть из памяти все эти дни, затереть их, сделать светлей — и топить себя в них снова и снова, пока не захлебнется горечью непролитых слёз. Хотелось кричать, пока боль не кончится, пока пустота не заполнится слезами — и молчать, сохраняя хладнокровие, достойное офицеров Альянса. Хотелось жить, рассекать космические просторы, шутить с Джокером в кресле второго пилота, стрелять с Гаррусом по банкам в закоулках Омеги, вместе с Мирандой изучать новинки — или умереть, ведь это было задумано ещё давным-давно, на Акузе. Только бы не так: только бы больше не выживать вопреки. Лея Шепард проглотила болезненный стон, погладила рёбра и прикрыла глаза. Нет. Больше она на это не поведётся. И она крикнула. Коротко, чуть задавленно, с похрипыванием. Тишина затрещала, как стекло, пробитое пулей. Джокер не шелохнулся. — Шепард? — неправильным рокотом зазвучал в вязком воздухе его недоумевающий голос. Лея Шепард закричала. Пустота взорвалась. Лопнула, как газовый баллон под лёгким импульсом деформации, ошпаривая и кожу, и нутро. Хлынули слёзы. Биотика, заглушенная стрессом и транквилизаторами, заволновалась под разгоряченной кожей, задрожала в швах и синяках. Тело залихорадило. Всё выходило из-под контроля. Крупно трясущиеся руки метались от рёбер к животу, от шеи к щекам, от губ ко лбу в жалкой попытке остановить это. Не получалось. Не получалось заставить себя замолчать. Не получалось вытереть слёзы решительным взмахом. Не получалось выдохнуть. Только кричать, словно бы до конца разрывая связки. — Шепард! Лея зажала ладонью рот, поскуливая в неё, и подняла на Джокера несчастные, зарёванные, совершенно ошалелые глаза. Помотала головой, пытаясь одним жестом объяснить то, что себе не могла. Рыдания распирали грудь, изнутри разрывали лёгкие, давили на рёбра — руку пришлось отпустить. Захлёбываясь воздухом и слезами, Лея Шепард пыталась объяснить, что вот-вот успокоится, что сейчас кое-что скажет. Но слов не осталось — только крик. И тот: надрывный, хриплый, больной. В жалкой попытке уцепиться хоть за что-нибудь — хотя бы за воздух! — сжала руки в кулаки. Ударила в колени и зарыдала с новой силой. Тело бросало то в жар, то в холод. Зубы громко клацали. — Твою мать… — Джокер шевельнулся и крикнул: — СУЗИ, позови доктора Чаквас. Я… Я не знаю! — Нет! — сумела выкрикнуть Лея и затряслась сильнее. Доктор Чаквас вколет успокоительное, уложит в постель, пообещает, что всё закончится, а то и пригласит недопсихолога Чамберс. А ничего не закончится: снова умрёт кто-нибудь, кто должен жить, а она останется в живых вопреки, и всё повторится сначала. Лее Шепард не нужно было, чтобы это закончилось. Нужно было, чтобы прошло. Джокер, стянув кепку, точно так же лихорадочно метался на месте, пытаясь понять, что делать. Он выкрикивал какие-то вопросы СУЗИ, даже соизволившей материализоваться, но Лея всё равно не могла ничего различить. Только какие-то обрывки: нервное истощение, частота колебаний, усугублять положение… Внезапно ладони Джокера легли ей на плечи. Мягко скользнули вверх-вниз, пальцы болезненно впились в кожу. Лея шикнула, но дёрнулась слабо и даже не обернулась. — Шепард… Лея стиснула зубы, заскулила и замотала головой, деформируя воздух короткими биотическими импульсами. — Шепард, посмотри на меня. Лея! Он резко тряхнул её. Рассеялось в воздухе нагнетавшееся биотическое поле. Лея застыла. Ошарашенно взглянула на Джокера. Он отдёрнул руки, как ошпаренный, и торопливо отодвинулся. — Прости. — Это ты прости… — глухо пробормотала Шепард, зарываясь пальцами в волосы. — Я… Не знаю, что на меня нашло. Этого не должно было случиться. Ты не должен был этого видеть… Это… Я не знаю. Не знаю… Лея Шепард уже не дрожала, не билась в лихорадке — тихо плакала, накрыв ладонями лицо. — Дерьмо, — мрачно констатировал Джокер. — Шепард… Иди сюда. Джокер обхватил Лею одной рукой за плечи и немного неловко подтянул к себе. Она деревенеющими руками неуклюже обхватила его за шею. Его ладонь почти невесомо скользнула вдоль позвоночника, касание отозвалось бархатными мурашками под кожей. Лея прикрыла глаза, позволив оставшимся слезам стекать по зареванному лицу, и ткнулась лбом в шею Джокера. — Спасибо, — коротко шепнула она. Не хотелось случайно разрушить горячее ощущение абсолютного спокойствия, вдруг запульсировавшее там, где ещё с утра тревожно тянуло холодом, пустыми долгими словами. — За что? «За то, что ты есть», — Лея глянула на Джокера снизу вверх из-под ресниц и опустила взгляд, как смущённая старшеклассница. Пожалуй, это говорить всё же не стоило. — За всё. Что ты не улетел. Что оказал первую помощь. Притащил меня сюда. Надеюсь, это не стоило тебе пары костей. — Знаешь, Шепард, а ты достаточно лёгкая, — хохотнул Джокер, похлопав её по плечу, — особенно если снять с тебя всю твою кольчугу. А за первую помощь можешь благодарить СУЗИ. — Не стоит благодарности, — тут же мигнула на панели СУЗИ. — Моя обязанность заботиться о сохранении жизни и дееспособности экипажа. Я сообщила доктору Чаквас, что срочная помощь пока не требуется. — Спасибо, СУЗИ, — улыбнулась Лея и шмыгнула носом. — Джокер, ты ведь побудешь ещё со мной, ладно? — Куда я денусь. Эй, ну и вообще, это оскорбительно слышать от тебя! — вдруг тонко нахмурился он. — О чём ты? — О том, что спасибо, что не улетел. Ты за кого меня принимаешь? Разве я мог тебя оставить? Ты ведь знала, что я там буду… — Надеялась. — Лучше скажи, почему сразу не попыталась с «Нормандией» связаться? Мы с СУЗИ тебя б с воздуха прикрыли. Что толку ты этим батарианцам кричала? Лея пожала плечами. Слёзы с новой силой зазудели под веками. Действительно, почему она пыталась докричаться в коммутатор сквозь заглушку до батарианских колоний? Может быть, вызвать «Нормандию», болтающуюся на орбите, было бы проще. Тогда Лея Шепард попросила бы Джокера передать информацию об эвакуации… И всё сложилось бы иначе. Лея прикусила язык: запрещала ведь себе мыслить этим дурным сослагательным наклонением, чтобы снова не хоронить себя заживо. Проглотив всхлип, устало усмехнулась: — Хорошо, что мы не в Альянсе. А то получается, ты нарушил приказ. И я вынуждена была бы выписать тебе дисциплинарное взыскание. — Как я не люблю, когда ты вспоминаешь, что мой капитан! — закатив глаза, фыркнул Джокер. — Там, кстати, Миранда с Гаррусом под дверью маячили. Но оборону Чаквас удалось прорвать только мне. Просили узнать тебя, готова ли ты с ними поговорить. — Только с ними? — Ну, возможно, к ним ещё кто-то подтянулся. Но сомневаюсь, что Джек решит тебя навестить. Да и Джейкоб что-то бегает от тебя, как от огня… Лея хмыкнула. — Ладно, после обеда приходите. Я объяснюсь. Только, Джокер, не говори никому, что тут было. — Не то чтобы мне придётся… — многозначительно протянул Джокер и дёрнулся, когда Лея легонько ущипнула его под лопаткой. — Ауч! Даю слово. Лея слабо улыбнулась. Всё-таки хорошо, что к ней прорвался именно Джокер. Доктор Чаквас, наверняка, обратилась бы к медикаментам. Миранда, может быть, и поддержала бы её, и даже полежала бы с ней в обнимку, заботливо поглаживая по волосам, только смотрела бы не на Лею Шепард, не на капитана, а на свою подопечную, свою пациентку с восстановленным телом, но, видимо, не нервной системой. Гаррус так и вовсе бы оторопел — едва ли он успел постичь такие глубины человеческой эмоциональности, о которых не подозревала сама Шепард. А может быть, при них Шепард и вовсе подчинилась бы пустоте. Лея зябко передёрнула плечами, опять отмахиваясь от навязчивого сослагательного наклонения. Джокер аккуратно поправил толстовку на её плечах и непринуждённо заметил: — Там, кстати, Миранда ещё несколько Церберовских проблем донесла, пока тебя не было. Мы же всё ещё на них работаем? Лея мрачно кивнула. — Разберёмся. — Не сомневаюсь. Ты всегда знаешь, что делать. — Неправда. Я не знаю, — она криво усмехнулась. — Что? — Ну ты спросил, что делать, — Лея Шепард отодвинулась от Джокера и, одёрнув толстовку, смело посмотрела ему в глаза. — А я… Я не знаю. — А что сказал адмирал Хакетт? Во взгляде Джокера даже тени лукавства или недоумения не промелькнуло. Лея потёрла лоб. — Он сказал вырабатывать линию защиты. Дальше он сообщит. — Значит, будем ждать сообщения? — растерянно потерев ладони о колени, сощурился Джокер. Лея благодарно дёрнула уголком губ и, болезненно поморщившись, потёрла правый бок. Джокер аккуратно сполз с койки. — Ладно. Я тогда пойду скажу, что… После обеда. А ты… Лечись. — Джокер! — зашипела Лея, когда он был почти у дверей. — Да, капитан? — Кофе мне принеси. Только чтобы Чаквас не видела. Пожалуйста. Джокер покачал головой с притворной укоризной, озадаченно приподнял кепку, но прежде чем натянуть козырёк на самый кончик носа, ухмыльнулся и подмигнул Шепард. Она сухо закашлялась от смеха. Когда двери за ним закрылись и до появления доктора Чаквас остались считанные секунды, Лея растянулась поперёк койки, оставив болтаться ноги в воздухе. Над головой горели ясным неправильно ровным голубоватым светом длинные медицинские лампы, гудели фильтры, снова дезинфицируя воздух медотсека, кожа покрывалась мурашками — но холодно не было. Глупая улыбка растягивала опухшие и пульсировавшие губы: было легко. Лея Шепард снова офицер Альянса — и получила обычный, в сущности, приказ: ждать и готовиться, готовиться и ждать. И до тех пор, пока у неё есть «Нормандия», лучший из пилотов и нетронутые чёрные делишки «Цербера», требовавшие её внимания, Лея Шепард спокойно дождётся сигнала.