Есть ли в небе лисы?

— Хорошо, мам, будем ждать вас, — обреченно говорю я и опускаю телефон. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Выдохнув, звоню Волкову и прошу помощи в приготовлении ужина. Сегодняшний родительский визит носит полностью спонтанный характер, и деликатно отделаться от него не вышло. Объяснить реальную причину я не могу. Как это будет выглядеть? «Извини, мам, но мы вас не пустим, у нас тут Чумной Доктор по офису ходит»? Не самая удачная мысль. И приспичило же им навестить нас именно в этот день, когда Сережа не просто поменялся контролем с Птицей, но и полностью выпал из реальности, окончательно заколебавшись за две предыдущие недели. — Я за продуктами, — сообщает Олег, выслушав меня. — Вечером у меня дела, поэтому придумай, что делать со вторым. — А что с ним делать? — бормочу я уже в пустой телефон. — Попрошу не грузить папу идеями революции. Вряд ли Птица, конечно, будет в восторге. Скорее всего, спрячется в серверной или еще где. За все время он так и не изъявил желания знакомиться с моими родителями, поэтому сомневаюсь, что случится чудо, и пернатый решит поучаствовать в семейном ужине. Ну почему именно сегодня, а? Приехали бы завтра. Ладно, просто ворчу. Сунув мобильник в карман, покидаю студию и поднимаюсь в офис. Птица сидит за рабочим столом над чертежами какого-то здания и периодически делает пометки. Иногда красной ручкой, иногда синей. Подойдя поближе, замечаю в стороне какой-то список с логотипом «HOLT International». Видимо, прислали новое коммерческое предложение. — Что у тебя, мышка? — спрашивает Птица, не отвлекаясь от планирования очередного возмездия. — У меня визит родителей. А у тебя два по черчению. — Авторский стиль, — усмехается он. — Что за визит? — Они один день в городе и хотят заявиться к нам на ужин. Соскучились по дочери и будущему зятю. — Сомневаюсь, что смогу его вытащить, — говорит пернатый, отложив ручки. Выпрямив спину, наклоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую. Я подкрадываюсь еще ближе и опускаю ладони ему на плечи. Кивнув, он чуть поворачивается, чтобы мне было удобнее. — Перенести нельзя? — спрашивает Птица, пока я осторожно разминаю уставшие мышцы. — Не получилось. — Хорошо. Уйду в серверную, скажешь, что Разумовского сегодня нет. Сначала собираюсь согласиться, но то, каким обыденным тоном он произносит это, неожиданно сильно коробит. Будто ничего другого и не ждет и уже заранее решил, что я не желаю видеть его на этой встрече. Мне-то казалось, что он сам не хочет, а Птица, похоже, думает, что я охотнее спрячу его подальше и сделаю вид, что никакого Разумовского тут нет сейчас. — Почему бы тебе не присоединиться? — предлагаю, скользя пальцами по задней части шеи. — Зачем? — А почему нет? Я бы хотела, чтобы ты был рядом. Птица берет за запястья и отстраняет от себя руки, разворачивает кресло так, чтобы можно было посмотреть на меня. По нему самому ничего невозможно прочесть, зато я решаю состроить максимально жалобную мордашку, которая работает в большинстве случаев. Сегодня тоже. — Хорошо, — мрачно бормочет Птица и откидывается в кресле, уставившись в потолок. — Как мне себя вести? Насколько Сережа с ними открыт? — При чем тут Сережа? — уточняю, нахмурившись. — Я приглашаю тебя. — Душа моя, твои родители заметят разницу, — как-то устало говорит он. — Как ты им объяснишь потом? — Скажу правду, — говорю и вдруг сама понимаю, что это единственно верное решение, и ни в какую серверную я его не отпущу. — Правду? — насмешливо повторяет Птица. — Какую именно? О том, что собираешься замуж за психопата? — Нет, за Чумного Доктора. Так. Я наклоняюсь, взявшись за подлокотники. Он наоборот опускает голову, почти стукнувшись со мной лбами. — Я скажу правду о том, что собираюсь выйти замуж за Сергея Разумовского, и так уж вышло, что их двое в одном теле, и обоих я люблю. Исключу только огненные подробности, если не возражаешь. Птица наклоняет голову набок, смотрит в глаза, в очередной раз пытается найти то, чего там нет и быть не может. — Ужасное решение, мышка, — замечает он и привычно тянет меня к себе на колени. — Вовсе нет, — упрямо говорю, ткнувшись лицом в его плечо. — Я люблю тебя, и им придется смириться с этим. Они не расскажут никому, не волнуйся, я предупрежу. — Это меня не беспокоит. — А что беспокоит? — Чуть отодвинувшись, заглядываю в желтые глаза. — Если не хочешь с ними встречаться, то я не настаиваю. Птица слегка подталкивает меня вперед. Я встаю, он поднимается на ноги следом и, взяв за руку, вместе со мной идет к дивану. Там вновь усаживает на себя, только уже лицом к лицу. Такое положение ему очень нравится, я это давно заметила. Я обнимаю его за шею и жду, когда он хоть что-нибудь скажет. Другой тактики в подобные моменты с Птицей нет. Если начать давить или подгонять, пернатый закроется и ничего говорить не станет, привычно отмахнется. Кажется, мое предложение неслабо сбило его с толку. — Ты действительно хочешь показать им именно меня? — спрашивает наконец Птица и цепляет прядь моих волос, заводит ее за ухо. — Что в этом удивительного? Почему ты вообще решил, что я захочу спрятать тебя? — Так было всегда, — пожимает плечами он. — Не было, — возражаю я, удивленная подобной формулировкой. — Было, мышка. Это вопрос безопасности, не хмурься. И не смотри так. Я заставил вас считаться с моим существованием, но не настаиваю на том, чтобы ты рисковала своими отношениями с родителями из-за этого. — Я ничем не рискую, Птиц. И даже если и есть риск, что родители не поймут меня, — пусть, не мои проблемы. Я люблю тебя и горжусь тем, что мы вместе, горжусь тобой. Да, это вопрос безопасности, знаю, но не в сегодняшнем случае. Он ничего не говорит, лишь продолжает смотреть на меня, на губах играет легкая усмешка. — Не веришь? — грустно спрашиваю, убирая с его лица упавшую челку. — Верю, — отвечает Птица, поймав за руку. — Больше, чем кому-либо. И это проблема, мышка. — Почему? Он целует мое запястье, притягивает к себе ближе. Проводит пальцами по щеке и дальше, чуть сжимает волосы на затылке, не давая отвернуться или отодвинуться. Я и не собираюсь. Жду, что Птица поцелует, но вместо этого он тихо говорит: — Потому что я вряд ли справлюсь, если ты когда-нибудь решишь отказаться от меня. — Вот еще, — возмущенно заявляю и обнимаю его, вцепляюсь так, будто он собрался куда-то уйти прямо сейчас. — Никому не отдам. — Я до сих пор не понимаю, как ты это делаешь, — вздыхает Птица, забираясь руками под футболку. — Привязываешь к себе так крепко, с каждым днем все сильнее. — Мое природное обаяние, ты стал его жертвой. — Возможно, — мурлычет мне в шею он, поглаживая обнаженную спину согнутыми пальцами. По коже бегут мурашки. От самих действий и от воспоминания о том, как странно и приятно ощущаются его когти в таком положении. — Хитрая мышка. Я отстраняюсь и заглядываю ему в глаза, очень серьезно говорю: — Не притворяйся сегодня, пожалуйста. — Не буду. С последствиями разбирайся сама. — Стоит того, — уверенно заявляю и после этого все-таки получаю долгожданный поцелуй. Странно, почему Птица вообще решил, что я буду просить его притвориться Сережей. Думает, я забыла о том, как он признался, что для него это больная тема? Что специально сразу выдал мне все их отличия, чтобы я могла понять, кто передо мной? Тот разговор очень хорошо отложился в памяти не только из-за этого. Он сказал, что обманул меня лишь раз, и больше так не делал. Птицу буквально выворачивало изнутри от осознания, что я обнимала его только из-за того, что спутала с другим. Мы тогда еще не были близки. Я понимаю, что в обычной жизни он часто играет Сережу, дабы никто ничего не заподозрил, но у нас тут не такой случай. С родителями я договорюсь, если они заметят что-то. Когда заметят, ведь не так уж сложно отличить Птицу от Сережи. Я расскажу им правду. Вернуться в реальность заставляет звонок от Олега, который сообщает, что сейчас поднимется и просит перестать делать что-либо на случай, если мы это «что-либо» делаем. Я слезаю с недовольного Птицы и отправляюсь помогать Волкову. Он мое решение не одобряет от слова совсем, даже предлагает отменить все дела и остаться дома. Я убеждаю, что ничего страшного не произойдет. И традиционное: — Не задирай Птицу. Мама и папа приезжают к шести вечера, как и обещали. Я спускаюсь их встретить и с ворчанием отбираю у отца сумку с закатками, ибо сто раз уже просили его не таскать тяжести. На резонное замечание о том, что мне вроде как тоже не положено, напоминаю о том, что регулярно тренируюсь. Для здоровья, да. После штанги под руководством Олега сумка кажется не такой уж тяжелой. Ее я оставляю у входа, а папа сразу идет здороваться с Разумовским. Рука у Птицы не дрожит. Пока я провожу краткую экскурсию по офису, его ладонь лежит на моей пояснице. Он выполнил просьбу, и ничего от Сережи в нем сейчас нет, начиная с осанки и заканчивая манерой разговора. Пару раз я ловлю удивленный мамин взгляд и ободряюще улыбаюсь. Все отлично, ничего необычного. — Это твоя картина? — спрашивает папа, когда я приглашаю их в сторону жилой части этажа. Полотно, про которое он говорит, было первым из тех, что купил у меня Сережа. С тех пор оно так и висит сбоку от автоматов. — Да, ее, — отвечает Птица, останавливаясь возле двери. — Здесь много ее работ. Они прекрасны, и мы купили бы все, но она против. После тебя, мышка. Я захожу в коридор, за мной родители, пернатый остается замыкающим. По пути на кухню, достаю телефон и нахожу там сообщение от Олега. Он просит позвонить сразу же, если что-то пойдет не так. Я отвечаю коротким «ок». Пока все нормально. Мама более наблюдательна, чем папа, и присматривается к Птице даже тогда, когда мы с ним расставляем тарелки. Пернатый садится с другой стороны от родителей, я занимаю место справа от него и сходу интересуюсь, как у них дела, свежий ли воздух вдали от города, нормально ли стоит теплица. Еще много тем, чтобы не свернуть на опасную дорожку и немного разрядить атмосферу за столом. Речь о Чумном Докторе все равно заходит, ведь он сейчас у многих на слуху. Буквально недавно велась очередная трансляция и был пойман преступник, за которым полиция охотилась годами. — С Чумным Доктором город стал лучше, — говорю я, когда мама вспоминает про трансляцию. — Ты что же, вступила в фанклуб? — с сомнением произносит отец. Еще как. — Нет, но это ведь факт. В чем он не прав? Система действительно прогнила, на каждом шагу коррупция, полиция не справляется, их уже никто не боится. Зато Чумного Доктора боятся. Птица в разговор не вступает, кладет руку на спинку моего стула и неспешно водит пальцами по плечу, сгибает их. Когти - это не просто привычка, так выражается удовлетворение. В основном моей близостью, сейчас еще и происходящим, словами. Поддержкой. — Тебя не было в городе, когда он только появился, — качает головой мама. — Это был настоящий кошмар. — Но сейчас же не так, — возражаю я. — Мы не знаем, что там было на самом деле. — Я видела на днях одну статью, — переводит тему мама, явно так и оставшись при своем мнении. Мы с Птицей переглядываемся, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы страдальчески застонать. Ничего нормального на этой неделе точно не выходило. И, разумеется, я оказываюсь права. Мама читала ту, где было в красках расписано о любовных похождениях Сергея Разумовского, причем далеко не только со мной, но в одно и то же время. — Это бред, мам, — говорю я, покачав головой. — Есть нормальные журналисты, а есть те, кому лишь бы побольше шума наделать. — Что ты об этом думаешь, Сергей? — спрашивает она, внимательно глядя на Птицу. Тот, усмехнувшись, отвечает: — Пусть пишут, что хотят. До тех пор, пока мою мышку это не задевает, я не стану вмешиваться. — Фотографии тоже выдумка? — интересуется мама. О, да. Снимок там был один, сделанный в очень нужный момент. Тогда какая-то ушлая девица подкараулила момент и решила заменить меня, пока я отошла поговорить с Анфисой. Вот только нарвалась не на того Разумовского, который отшил бы ее вежливо. Выражение лица Птицы, оставшегося возле бара, во время попыток флирта мне со своего места было отлично видно. Достойно того, чтобы его запечатлеть. Столько в нем было презрительного непонимания, зачем эта дама с ним вообще разговаривает в таком тоне. Фотограф снял момент, когда она положила свою ладонь на его. Увы, в статью не вошло то, что было дальше, а жаль. То, как Птица приподнял ее руку, причем двумя пальцами за ткань платья, было как раз самым интересным. — Нужный ракурс в нужный момент, — объясняю я маме. — Они вечно это делают. — Ничего другого им не остается, — насмешливо говорит Птица. — В моей жизни была и будет лишь одна женщина, но писать об этом неинтересно. Его слова маму, кажется, успокоили. Впрочем, неудивительно, меня тоже. Я-то, конечно, и не волновавлась, но все равно приятно. Папа, подустав от этой игры в слова, заводит разговор про рыбалку и предлагает на следующей неделе взять Разумовского с собой. Мельком глянув на Птицу, вижу, что он несколько растерян. Папа-то зовет Сережу. Я опускаю одну руку вниз, глажу его по колену. Он чертит на моем плече две линии, после чего я вдруг вспоминаю, что в следующие выходные Разумовский обещал мне помочь с выставкой, но если вдруг что-то сорвется, то он свяжется с папой в понедельник. Позже озвучу Сереже это предложение. Птица коротко сжимает мое плечо. Я же замечаю, что мама этот жест видела. Заканчивается вечер нормально. Птица решительно отметает все разговоры про электричку и вызывает водителя. Подобная бескомпромисность не укрывается уже и от папы. Похоже, разговора не избежать. Я провожаю родителей до подземной парковки, сажаю в машину и только после этого возвращаюсь в офис. Птица вновь стоит над своими чертежами. Подняв на меня взгляд, почти сразу опускает его на бумаги. — Они догадались, — произносит он, взявшись за красную ручку. — Или, по крайней мере, заподозрили. — Ну и пусть, — говорю я, обнимая его. — Оба моих мужчины шикарны, и я с удовольствием заявлю об этом миру, если вдруг станет можно. — Опрометчиво, мышка, — усмехается Птица, но по лицу видно, что доволен. — Мне все равно. Я твоя мышка. Он выпрямляется и разворачивается, тянется, чтобы поцеловать меня. Чуть коснувшись губ, шепчет: — Моя. Мазнув по нижней языком, отстраняется и с ухмылкой вновь сгибается над чертежами. Я все еще рядом, трусь щекой о его плечо, а потом мягко вытаскиваю из пальцев ручку. Постучав по бумаге, уточняю: — Тут у нас кто? — Решетников. — Решетников? Подожди, это тот, который со своим фондом кучу пенсионеров нагрел? — Он самый. Ты просила, я помню. — Ага. Мы что красным делаем? Входы и выходы отрезаем? Птица слегка отодвигается, пропуская ближе к столу, на него же опирается руками по обеим сторонам от меня. Наклонившись, целует в шею и отвечает: — Все верно, душа моя. Вот здесь, смотри.