Есть ли в небе лисы?

Я стою возле большого шкафа в прихожей и рассматриваю себя в зеркале на дверце, поворачиваюсь то одной стороной, то другой. Ищу всяческие изъяны, которые меня не особенно беспокоили раньше, потому что все люди прекрасны и так далее. Проблема в том, что последние несколько дней я начала смотреть на себя крайне… критически. Может быть, излишне критически, в те моменты, когда меня отпускает, я это понимаю. И все же. — Что ты делаешь? — спрашивает Полина, протискиваясь мимо, чтобы взять в шкафу куртку. — Тебе не кажется, что мне надо похудеть? — спрашиваю я, вжавшись в стену узкого коридора. Сестра застывает, засунув только одну руку в рукав. Повернувшись, с подозрением смотрит на меня, а я уже жалею о сказанном. — С чего вдруг? — настороженно уточняет она. — Ну… просто. — И это «просто» никак не связано с тем парнем, с которым ты постоянно переписываешься, болтаешь по видео и бегаешь гулять, да? — с сомнением говорит сестра, все-таки надев куртку целиком. — Вообще никак, — бурчу я, насупившись. Бросив последний взгляд в зеркало, иду на кухню. Вот только сбежать от Полины не так просто, когда она не сильно торопится. Сегодня как раз такой день, и сестра следует за мной, чересчур внимательно смотрит, как я наливаю в стакан воду. — Он что, как-то обижает тебя? — все-таки спрашивает она. — Нет. — Тогда в чем дело? Я ставлю графин на место, и звук получается сердитым. — Не знаю, — честно признаюсь, глядя в стакан. — Я веду себя глупо, знаю, но… Я хочу понравиться ему! Он сказал, конечно, но все равно… Боже, забудь, это так тупо. Покачав головой, прячу лицо в ладонях, дабы скрыть щеки, которые, судя по ощущением, сравнялись с ярко-красными ногтями сестры. Полина, хмыкнув, подходит ближе, берет меня за запястья и осторожно опускает их вниз. Я удрученно смотрю на нее. — Не тупо, — говорит она, мягко улыбнувшись. Такой ее, кажется, только я могу видеть. Она заправляет волосы мне за уши и продолжает: — У тебя ведь были и раньше мальчики. — Вот так меня кроет первый раз, — признаюсь, глядя себе под ноги. — Ты чудесная девушка, Ася, и я говорю это не из-за того, что мы с тобой родственники. Я не страдаю сентиментальностью, ты же знаешь. Этому Сергею очень повезло, что ты обратила на него внимание, и повезет еще больше, если он не окажется придурком. — Да пока вроде нет, — робко говорю я. — Хорошо. И поменьше ищи в себе минусы. Он пишет тебе раз сто в минуту, поэтому вряд ли его заботят твои придуманные недостатки, — мрачно замечает сестра, порядком уставшая от оповещений на моем телефоне. Я виновато улыбаюсь. — Было бы не лишним, кстати, познакомить нас. Вот это вряд ли. Сергей-то и со мной еще не до конца освоился, а Полина и вовсе парня доведет до сердечной недостаточности. Или до нее нельзя довести? Не важно, она сможет. Я обещаю, что когда-нибудь обязательно, и под предлогом того, что мне надо бежать, действительно бегу в комнату, которую занимаю. Всего их в квартире две, и одна должна была быть гостиной, но нам оно без надобности. Знакомых здесь не особенно много, Полина со своими дома и вовсе не встречается, поэтому для общего пространства нам и кухня подходит. — Повезло ему, — бормочу, роясь в шкафу. — Кому тут еще повезло. Я искренне полагаю, что мне, потому что он такой… Такой. Искренний, красивый, добрый, и я совершенно теряю голову, веду себя так, будто мне пятнадцать, это моя первая любовь. Ладно, справедливости ради, я от пятнадцати недалеко ушла, и того Васю, который был с десятого по одиннадцатый классе, сложно назвать первой любовью. Сейчас, конечно, тоже не она, я же не какая-нибудь легкомысленная дурочка, которая вот так прост?.. Нет ведь? Тряхнув головой, кидаю на сложенный диван джинсы и рубашку. Последнюю придется гладить. В обычное время я бы, может, и так пошла, не настолько уж она мятая, но… Но. Одеваясь звоню Кате, из-за которой подписалась волонтером на завтрашний фестиваль косплея. Именно по этой причине свободное время у меня появится только вечером, и я обещала Сергею зайти, как освобожусь. Изначально мне вообще участвовать не хотелось, но Кате сложно отказать, когда она делает свои фирменные глазки и тоненьким голоском говорит, как ей будет одиноко, грустно и некомфортно одной. Честное слово, я первого курса ведусь, а уже потом задаюсь вопросом, какого черта я клею декорации вместо того, чтобы идти на встречу с Сергеем. Ладно, именно в такой формулировке только в этом году. Ну, хотя бы весело будет. И весело было, потому что Андрей решил тоже поработать на общественных началах. Я бы ничего не говорила, если бы он просто держался подальше, а не вынуждал меня прятаться за парнем, который тащит куда-то голову Хищника. Хорошо, что укрытие по имени Артем попалось сообразительное, и когда план провалился, он срочно припахал меня помогать с этой оторванной башкой, которая никак не хотела держаться на плечах ростовой фигуры. — Настырный тип? — понимающе спрашивает Артем, когда мы пытаемся закрепить эту штуку на место. — Очень, — бормочу я, поежившись. — Не догоняет, что такое слово «нет». Которое было ему озвучено в тот же вечер с Сергеем, после неловкого обоюдного признания у подъезда, закончившегося еще более неловкими объятиями. Я написала Андрею и вполне четко обозначила, что с этими игрищами нужно заканчивать. Мы друг другу не подходим, как в море корабли и так далее. Увы, не все люди способны сразу понять, что их драгоценная персона не так востребована, как хотелось бы. Знаете, что самое веселое? Я виноватой на букву «ш» осталась, потому что ему кто-то наплел про «шашни с Разумовским», которые в воображении, надо полагать, Ветровой выглядят гораздо насыщеннее, чем в жизни. Впрочем, это не помешало Андрею что-то от меня хотеть и дальше, а также вести себя как ни в чем ни бывало. Либо у него феерическая амнезия, либо я не знаю. — Завтра пораньше, если сможешь, — просит куратор перед тем, как отпустить меня с миром. — Дел полно, я всех прошу. — И много согласилось? — с сомнением уточняю, оттирая краску с пальцев влажными салфетками. — Нет, — кисло отвечает он и уходит работать дальше. — Я приду! — на всякий случай обещаю ему вдогонку, немного скрашивая человеку настроение. — И я, — поддакивает Катя, глядя ему вслед влюбленными глазами. — Палишься, — говорю я, усмехнувшись. Подруга показывает мне язык и, откинув копну непослушных темных волос за плечо, тоже берется за салфетки. Пока жду ее, вытаскиваю из рюкзака телефон и проверяю сообщения. Сергей пишет, что ждет меня снаружи. — Кто еще палится, — фыркает Катя. — У тебя такая улыбка, что можешь смело работать завтра вместо софита. Оп, тревога. — А? Я удивленно смотрю на нее, но смысл доходит слишком поздно, Андрей быстрее. Уткнувшись в телефон, пишу, что вот-вот выползу, только надо будет Катю проводить. Уже довольно поздно, не хочу ее одну на метро отправлять. Одно простое «Конечно» и улыбающийся смайлик изрядно портит настроение Андрею, потому что мое чересчур счастливое выражение лица говорит все само за себя. — Что там такого интересного? — надменно интересуется он, внаглую пытаясь заглянуть в мой телефон. — Погода веселая, — мрачно сообщаю и сую мобильник в карман. — Пойдем, я тебя домой отведу, — заявляет Андрей и делает шаг к выходу. — Заодно поговорим, не ломайся. — У меня другие планы. — Какие же? — А ты что, из французской разведки? — влезает Катя, швырнув пригоршню использованных салфеток в мусорную корзину. — Давай, Аська, двигаем, а то сейчас еще припашут. Она цепляет меня под руку и, подобно военному крейсеру, направляется к выходу из культурного центра, нарочито громко обсуждая завтрашнее мероприятия. Голос у нее громкий, почти командный, поэтому у Андрея, что тащится позади, нет ни единого шанса через ее болтовню пробиться. Особенно если учесть, что я охотно включаюсь в Катину игру. Снаружи надобность в этом уже отпадает, потому что возле уже пожелтевших кустов я замечаю знакомую фигуру. Только подруга знает, чего мне стоит не кинуться вперед, потому что именно она удерживает меня за локоть, сохраняя прежний темп. Согласна, глупо себя веду. — Привет, — улыбаюсь я, когда мы подходим к Разумовскому. — Привет, — вторит он и делает шаг ко мне. Катя стальную хватку разжимает, и я быстро обнимаю его, жалея, что рядом есть кто-то еще. Если бы мы были только вдвоем, то… То что? Дальше вот таких вот прикосновений мы не заходили, и я не хочу давить или лишний раз дергать человека. Не надо быть телепатом, чтобы понять, что ему и так непривычно и странно, и нужно время, чтобы привыкнуть ко мне. — Здрасьте, — многозначительно протягивает Катя, когда мы отстраняемся друг от друга. Все внутри замирает, когда его теплая ладонь скользит по предплечью и касается моей. Сжимаю в ответ и глажу большим пальцем, показывая, что я совсем не против. — Я все забываю, что не знакомила вас толком, — виновато вздыхаю. — Все сама, все сама, — печально заключает подруга и протягивает Разумовскому руку. — Катя. Присматриваю за ней иногда. — Сергей. Он легко пожимает ее ладонь и тут же отпускает. Смотрит на Андрея, который становится рядом с Катей. Я-то уже успела забыть о нем, понадеявшись на то, что у человека хватит ума без лишних фокусов отвалить. Конечно, нет, теперь он буравит Разумовского презрительным взглядом и тоже тянет руку, коротко представляясь по имени. Сергей смотрит на его ладонь, и на лице появляется выражение, которое я у него раньше не видела. Усмехнувшись, он вновь встречается с Андреем глазами и говорит: — Сергей. И я не люблю прикосновения. Это звучит почти насмешкой, потому что мы с ним до сих пор держимся за руки, и буквально недавно он отвечал Кате на точно такой же жест. — Мне домой пора, — заявляет подруга, прерывая Андрея на полуслове. — Сергей, твоя девушка собирается меня провожать, и если не сможешь ее отговорить, то давайте уже шевелиться. Я очень выразительно смотрю на Катю, потому что «твоя девушка» вгоняет в ступор обоих парней и меня заодно. Ну елки же ж палки. Разумовский отмирает первым и говорит, что конечно, мы проводим ее. Катя, вернувшая себе манеру крейсера, идет вперед, а мы, скомканно попрощавшись с Андреем, отправляемся за ней. Подруга тут же начинает весело трещать про завтрашний день, заодно берет с Разумовского обещание обязательно придти, и атмосфера немного разряжается. Продолжая обсуждать предстоящую кучу дел и расписывая Сергею, как будет завтра весело, мы доходим до метро и ждем поезда. Я же замечаю одну странную вещь. Ему ведь явно гораздо проще общаться с Катей, чем со мной. Нет, дело не в ревности, просто в голову закрадывается мысль о том, что если Разумовскому настолько тяжко в моем обществе, то зачем все это? Или я просто опять чего-то не догоняю? — Позвони мне утром, — просит Катя, когда мы уже доводим ее до подъезда. — И звони до упора. — Торжественно клянусь, — киваю я, шутливо отдавая честь. Мы прощаемся с ней и неспеша идем по улице, держась за руки, пока я рассказываю еще немного про завтрашний фестиваль. Изначально эта идея не сильно захватила, и я полезла туда только из-за Кати, но со временем втянулась. Теперь радостное предвкушение полнейшего бедлама для волонтеров и фантастического зрелища для гостей переполняет и меня. — Если нужна какая-то помощь, то зови, — говорит Разумовский, улыбнувшись. — От тебя пока нужно только присутствие, — заверяю его и сажусь на остатки какого-то парапета. Парень останавливается рядом, заглядывает мне за спину. — Там высоко, — с беспокойством замечает он. Усмехнувшись, касаюсь его руки, лежащей на парапете. Разумовский с готовностью поворачивает ладонь, чтобы взять мою. — Я не настолько неуклюжая, не навернусь, — обещаю, рассматривая его в неровном желтом свете фонарей. Сергей переступает с ноги на ногу, кусает щеку изнутри и выглядит так, будто хочет о чем-то спросить. Я вновь решаю не торопить его, чтоб не смутить лишний раз, даже делаю вид, что меня очень интересует местный пейзаж, состоящий из лавочки и урны напротив. — Тот парень возле центра — твой друг? — наконец подает голос Разумовский, тоже очень интересуясь конструкцией урны. — Андрей? — уточняю я. Он кивает. — Нет, ни разу. Скорее, немного навязчивый поклонник, которому прямым текстом сказали отвалить. — Он достает тебя? — спрашивает Сергей, повернувшись ко мне. На несколько секунд даже дрожь уходит из его пальцев. — Не особо, просто раздражает немного. Но, может быть, после сегодняшнего отстанет. — Сегодняшнего? — хмурится Разумовский, а потом тушуется и отводит взгляд, пробормотав: — Ну да. Я продолжаю смотреть на него и прокручивать в голове противную мысль о том, что ему со мной совсем не нравится. Раньше это не было так заметно, потому что я не видела, как он общается с кем-то другим, если не считать пары слов однокурснику. А вот сегодня была свидетелем, и точно могу сказать, что в моем обществе напряжение его не оставляет ни на секунду. — Извини за это, — наконец говорю и высвобождаю руку. — Катя просто не совсем правильно меня поняла, когда я рассказывала о тебе. — Ты рассказывала обо мне? — удивленно спрашивает Разумовский, а я снова чувствую себя дурой. Ясно. — Не стоило? Извини. — Нет, я не поэтому, — тихо говорит Сергей, покачав головой. — Ты мне понравился, вот я и трещала ей о тебе без умолку, — тоскливо признаюсь, понимая, что дно все равно уже пробито и, кажется, не особенно взаимно. — Я попрошу ее больше не делать поспешных выводов. — Поспешных? — переспрашивает Разумовский и тут же вновь хватает меня за руку. — Нет, Ася, они не поспешные! Я просто удивился, я не… Боже, прости, пожалуйста. Извини. Он спешно отпускает мою руку и даже отодвигается чуть дальше, а я теперь совершенно точно понимаю, что ничего не понимаю. — Я веду себя как дурак, — тихо говорит Сергей, вновь уставившись на несчастную урну. — Прости. — Слушай, — вздохнув, сползаю с парапета, — я же тебя не заставляю общаться со мной или еще что, ты не обязан… — Я хочу общаться с тобой, Ася, — грустно произносит Разумовский и разворачивается, опирается локтями о холодную каменную поверхность. — Я хочу быть рядом с тобой, хоть и понимаю, что вряд ли могу соответствовать твоим ожиданиям. — Каким ожиданиям? — мрачно уточняю я. — Все, что мне от тебя нужно сейчас, — это честность. Я же не слепая, Сереж. Тебе тяжело со мной. — Совсем нет, — чуть слышно говорит Разумовский. Мне приходится подойти ближе. — Я просто боюсь, что ты разочаруешься или что я неприятен тебе, и ты проводишь со мной время из жалости, а в итоге веду себя еще более глупо, чем обычно. Прости. — Из-за какой жалости? — спрашиваю, нахмурившись. — Ты… Я не пойму, ты себя в зеркало вообще видел? Сергей зажмуривается, будто эта фраза бьет по нему не хуже плети, а я с ужасом понимаю, что он такое уже слышал, и смысл был далеко не тот, который пытаюсь донести я. Мне-то хотелось подчеркнуть, что такому привлекательному парню, да к тому же обладающему еще кучей отличных качеств, явно незачем загоняться из-за всего этого. А получилось то, что получилось, и видеть столько боли на его лице просто невыносимо. Настолько невыносимо, что я временно плюю на личные границы и вклиниваюсь между ним и парапетом, сталкивая нас ближе, чем мы были до этого. Пока Разумовский не успел отшатнуться, кладу ладони ему на щеки и спрашиваю: — Какая сволочь поселила в твоей голове этих тараканов? Покажи пальцем, я лично вылью на нее ведро черной краски. — Почему черной? — ошарашенно уточняет Разумовский, боясь даже шевельнуться. — Потому что есть поверье, что отмывать сложнее. Хотя, я могу выбрать любой цвет, какой скажешь. Ладно, с этим позже. Про зеркало: я имела в виду, что ты, похоже, не замечаешь там красивого и очень интересного молодого человека, поэтому предложила взглянуть. Да, я считаю тебя красивым, потому что у меня есть глаза, и да, какая к черту жалость? Ты потрясающий, и слышать, как кто-то называет меня твоей девушкой, было очень круто. Но я понимаю, что ты этого восторга можешь и не разделять… — Я разделяю, Ася, — перебивает Сергей, коснувшись моих рук своими. Он опускает взгляд, потом делает над собой явное усилие и добавляет: — Я… хотел бы. Очень. Ты… Мне так хорошо с тобой, прости, что у меня не получается нормально это показать, но я… Я очень хочу понравиться тебе. — Ты уже, — говорю я, улыбнувшись. — И сильно. Можешь расслабиться. — Вряд ли у меня это так легко получится, — шепчет Разумовский, закрывая глаза. — Прости, пожалуйста. — Ничего страшного, Сережа. Правда. Он смотрит на меня, а я опускаю руки, чтобы отойти от него и дать человеку немного пространства. Разумовский перехватывает мою ладонь и мягко удерживает на месте. Его взгляд скользит по лицу, задерживается на губах, но почти сразу возвращается к глазам. Он протягивает руку, хочет коснуться лица, но пальцы застывают в паре сантиметров от кожи. Сергей смотрит на свою ладонь так, будто пропустил момент, когда ее поднял, и робко говорит: — Прости, я… — Не за что извиняться, — прерываю его и аккуратно касаюсь запястья, немного подталкиваю дальше. Он осторожно гладит мою щеку, а взгляд вновь падает на губы. Разумовский даже подается вперед, но тут же замирает, нахмурившись. А внутри меня все тянется к нему навстречу и хочется, чтобы он все-таки решился и сделал это, потому что я не могу давить на него. И все-таки не двинуться навстречу не получается. Совсем немного, но Сергей замечает. Смотрит сначала удивленно, а потом с робкой надеждой. Даю гарантию, что если бы свет от фонарей был поярче и не такой желтый, то я бы увидела, насколько он красный от смущения. — Можно, — говорю я, надеясь, что верно истолковала вопрос в его глазах. Разумовский еще несколько секунд медлит, а потом наклоняется и касается моих губ своими. Это сложно назвать поцелуем, потому что он тут же отстраняется и снова смотрит на меня, пытаясь, видимо, найти признаки того, что мне неприятно или не хочется. Но мне хочется, и еще как. — Все хорошо, — негромко сообщаю, чтобы перестал выискивать то, чего нет. Улыбаюсь и добавляю: — Можно еще? — Прости, у меня паршиво получается, — виновато говорит Разумовский. — Давай я буду судить, — нарочито сердито предлагаю. — И мне пока нравится. Погоди-ка… Это твой первый поцелуй? — Извини, — бормочет он и собирается отодвинуться. Приходится обнять его, чтобы не сделал этого. — Да за что извинять-то? — удивляюсь я. — Я не хотел все портить… Подавив приступ раздражения, накрываю его губы ладонью, и он тут же замолкает. Просто если еще раз извинится, испорчу все уже я. — Все хорошо, — повторяю и убираю руку. — Первый и первый, ничего страшного. А можно я украду и второй? Разумовский удивленно смотрит на меня, а потом кивает и снова наклоняется, а я беру его лицо в ладони и легко целую, стараясь быть как можно мягче. С этим у меня проблем нет, весело будет потом, если у нас когда-нибудь дойдет до кровати. Вот там можно будет снимать комедию положений. Впрочем, сейчас абсолютно все равно. Я чувствую, как Сергей осторожно касается моей спины, удерживая от столкновения с парапетом, как несмело гладит через толстовку, как совсем немного льнет ближе и тянется следом, когда я отстраняюсь. И вот это вот все, кажется, не сравнить ни с чем, сейчас мне c ним просто запредельно хорошо, и я не до конца верю, что не сплю. Наверняка должен быть подвох, который я пока не вижу. — А третий? — шепотом спрашивает Сережа. Несколько раз моргнув, осознаю, что он имеет в виду, и губы сами собой растягиваются в улыбке, когда я отвечаю: — С удовольствием. И все остальные тоже, если ты не против.

***

Конечно, нервяк с этим фестивалем настигает с самого утра, когда я на протяжении всех своих сборов пытаюсь дозвониться Кате, а она упорно не берет трубку. Голос сонной подруги удается услышать только возле спуска в метро, и я совсем невежливо рявкаю, чтобы собиралась и сразу ехала в центр. Накраситься можно и там. Катя клятвенно обещает бежать изо всех сил, но я ей, конечно, не верю. Положив трубку, обреченно тащусь вниз. Несмотря на раннее утро, народу в центре просто уйма, в рабочих помещениях и вовсе не протолкнуться. Я забираю у куратора заветный бейдж, по широкой дуге огибаю Андрея, который смотрит на меня настоящим коршуном, и несусь проверять декорации. Больше мы с моим несостоявшимся ухажером не пересекаемся, поэтому работа идет без особых проблем. Правда, все спешат, и я заодно с ними, хоть и понимаю, что времени еще достаточно. И все же оно пролетает незаметно. По мере того, как в центре собираются участники фестиваля, работы прибавляется все больше. С декорациями порядок, поэтому я бегаю по мелким поручениям и, в конце концов, вместе со все еще сонной Катей становлюсь за стойки, где будет продаваться различный мерч, чтобы помочь все разложить. — Как погуляли? — спрашивает подруга, зевнув. — Нормально, — говорю я и отворачиваюсь, чтобы скрыть довольное выражение лица. — Это хорошо. Стоп. — Катя ловко подныривает мне под руку и критически осматривает. Расплывается в улыбке. — Врешь, и не краснеешь. Явно же там не просто нормально было. — Явно, — киваю я, потому что нет смысла отрицать, когда сияешь как начищенный таз. — Ну и как? — спрашивает она с видом бывалого заговорщика, облокотившись на стойку. — Нереально, — мечтательно выдыхаю, смахивая ее локоть с нужного мне места. — Ничего себе, — присвистывает подруга. — Та дурочка, значит, и правда дурочка. Не то что бы я сомневалась, такую фигню нормальный человек делать не станет. — Какую фигню? — недоуменно уточняю, глянув на нее. — Ты о чем? — Я думала, ты в курсе, — пожимает плечами Катя, оглянувшись. — У Разумовского дурацкая история была на первом курсе, какая-то девчонка с их факультета сначала его охмурить пыталась, а потом выставила дураком, типа, повелся, кому ты нужен, задрот детдомовский и… Ну, ты поняла. Справедливости ради, эту идиотку никто почти не поддержал, но все равно обидно, наверно. Зайка, ты ножичек-то положи. Он деревянный все равно. Я медленно опускаю непонятную штуковину на место, не сводя с Кати взгляда, который, подозреваю, несет убийственный посыл. Мягко говоря. Я швыряю на стойку коробку с этими недоножами и отхожу, зачесываю упавшие на глаза волосы назад. Заодно пытаюсь справиться с крайней формой бешенства и желания все-таки попробовать деревянное оружие в деле. Пилить придется долго, но я старательная. — Ась, это давно было, — робко напоминает Катя. — И черт с ней, она ж еб… Здрасьте, Максим Алексеевич. А мы тут мерч сортируем. Девушка улыбается куратору, который проходит мимо, мазнув по ней незаинтересованным взглядом. На это она лишь печально вздыхает и поворачивается обратно ко мне. — Так вот, черт с ней, — продолжает Катя. — На хрен она нужна, если ты есть? Оно-то, может и верно, но стоит просто представить, каково ему было, и злость аж душит. — Разумовский из детского дома? — спрашиваю я, кое-как приводя чувства в относительный порядок. — Ну да, — пожимает плечами Катя. — Ты не знала? Качнув головой, берусь за коробку. Откуда мне было знать-то? Об этом как-то не принято вот так просто спрашивать. — Это что-то меняет? — с сомнением уточняет подруга. — Нет, — говорю я и сую коробку с оставшимися деревяшками под стойку. — Конечно, нет. — Я так и думала, — лучезарно улыбается Катя. — Так, давай еще вот это выложим и можно фоткать. Стараясь не погружаться в размышления слишком надолго, я вновь включаюсь в работу. Мысли о том, как можно поступать так по-свински с человеком все равно преследуют, особенно тогда, когда я уже после начала фестиваля отлучаюсь к кофейному автомату. Теперь становится понятно, что он имел в виду, когда говорил про жалость и страх оттолкнуть меня. Он не оттолкнуть боится, а быть отвергнутым, опять. Да еще и вот так. Жуть какая. — О, Ася, удачно, — бормочет куратор, пробегая мимо. Тормознув, сует мне ворох каких-то анкет. — Дуй за кулисы, раздай участникам. В печенках уже эта бюрократия, но центр просил. Им для чего-то там надо. Насрать, короче, просто раздай. Я потом сам соберу. Кивнув, беру из автомата стаканчик и отправляюсь туда, куда послали и следующие полчаса сосредоточенно впихиваю по бумажке каждому, кого вижу в костюме или еще без, но со специальным бейджем. Закончив, вытаскиваю телефон, чтобы прочитать сообщение от Разумовского, который пишет, что будет ближе к обеду. Я отвечаю, что очень жду и скучаю. Мысленно добавляю про желание прибить кое-кого, правда, пока не знаю, кого именно. Встретить Сережу получается не сразу. Чувствуя себя какой-то двинутой пчелой в улье, я ношусь как угорелая и, в конце концов, все-таки отправляюсь обратно в холл. Стоя на носочках, тяну шею, чтобы найти Разумовского среди разношерстной толпы. И нахожу. — Ах ты овца, — потрясенно выдыхаю, заметив его разговаривающим с Ветровой. — Ась, ты… — зовет было Катя за стойкой неподалеку, но я решительно прохожу мимо. Поняв, куда я иду, она потрясенно выдает: — Ох ты ж мать моя… Нет, Маша не настолько сволочь, чтобы это сделать. Так я твержу себе, пока не останавливаюсь рядом. Ветрова мило улыбается мне и говорит: — Привет, Ася, а мы тут болтаем. — Здорово, — отвечаю я, пытаясь поймать Сережин взгляд. Но он не смотрит на меня. Вздохнув, спрашиваю у нее: — Тебе глаза сразу выцарапать или через пять минут? — За что? — удивляется Маша, прижав руку к груди. Актриса, чтоб ее за ногу. — Я просто думала, что ты уже закончила, вот и заговорила о том, как мы с тобой поспорили. Извини. Ладно, я пойду. Меня раздирают крайне противоречивые желания, но в итоге побеждает то, которое вопит объяснить все немедленно. Запустить кроссовок в голову Ветровой можно и потом. — Сереж, это не правда, — как можно спокойнее говорю я, взяв его за руки. Не отталкивает, уже хорошо. — Она предлагала, но была послана в задницу, потому что это полный бред, я бы так никогда с тобой не поступила. Разумовский открывает рот, чтобы сказать что-то, но меня уже не остановить. — Ты мне правда очень нравишься, мне с тобой безумно хорошо, она бесится из-за Андрея, потому что он не на нее обращает внимание, но мне его внимание не нужно, мне нужно твое. Никакого спора не было, пожалуйста, поверь мне, я… — Ася, — все-таки прерывает меня Разумовский, и вовремя, потому что мой голос уже срывается от обиды на эту идиотку и страха, что он решит, будто я действительно с ней спорила на него. Боже, как же это отвратительно звучит. Надо было рассказать сразу, но я не хотела задеть его этим, а что в итоге? — Я бы никогда… — Ася, успокойся, — просит Сережа, мягко высвободив руки, и берет меня за плечи. — Я знаю. — Знаешь? — жалобно спрашиваю, глянув на него. — Ты бы не стала, — говорит он, чуть улыбнувшись. — Только не ты. Я тебе верю, ты… Ася, ну что ты? Последнее он шепчет почти испуганно, потому что я, всхлипнув, обнимаю его, вцепляюсь в широкую толстовку и пытаюсь просто дышать, чтобы не разреветься прямо сейчас. Уже больше от облегчения, чем от ужаса. — Все хорошо, — тихо произносит Разумовский, неловко поглаживая меня по голове. — Ася… Что мне сделать? — Ничего, — сдавленно отзываюсь я. — Ничего, просто стой вот так, ладно? — Хорошо, — говорит он и обнимает меня крепче. — Я подумала, что ты поверишь ей, Сереж, а я дура, потому что не рассказала еще тогда, и… — Не поверю. Я никому, кроме тебя, не поверю. Я немного отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза, а он ласковыми движениями стирает маленькие дорожки с моих щек. Плюнув на всех и все вокруг, тянусь к нему, чтобы поцеловать, и становится так хорошо, когда его губы так нежно и осторожно прижимаются к моим. И было бы еще замечательней, если бы я не услышала этот проклятый издевательский смех неподалеку. — Так, — шепчу я и отодвигаюсь, быстро вытираю лицо рукавом. — Постой тут пару секунд, ладно. — Что случилось? — спрашивает Сережа, вмиг насторожившись. — Пару секунд, — повторяю я. Оглянувшись, нахожу Ветрову, которая ржет с какой-то девчонкой неподалеку. Осматриваю всех остальных. Ага. Тряхнув головой, подхожу к парню, одетому в яркие красивые доспехи, и, указав на массивный меч в его руке, уточняю: — Прочный? — Ну да, — растерянно отвечает он. — Одолжи? Верну в целости. Еще более удивленный, он протягивает мне меч. Схватив его за рукоять, я решительным шагом направляюсь в ту сторону, где Ветровой уже совсем не смешно, потому что мое выражение лица, должно быть, не предвещает ничего хорошего. — Ася, ты… — начинает было она, но не договаривает, потому я, схватив ее за ворот блузки, толкаю назад. — Сука ты редкая, — доверительно сообщаю, вжав ошарашенную Машу в стенку. Для большего эффекта перехватываю бутафорский меч так, будто сейчас стукну им ее на манер дубины. — Ася, ну ты чего? — испуганно блеет Ветрова. — Еще хоть раз твоя стремная душонка решит проделать нечто подобное с ним, и я вгоню вот это, — взмахиваю мечом, — тебе так глубоко в задницу, что доставать всем Склифом будут. И не достанут. Поняла меня? — Да чего ты так взъелась из-за него? — истерично взвизгивает она, дернувшись. — Того, — рявкаю я, опять махнув реквизитом. Ветрова испуганно вздрагивает. — Еще бы ты поняла, тебя вон как охотно защищают. Я киваю в сторону девушки, которая с ней смеялась, а теперь стоит где-то в толпе и только снимает зрелище на телефон. — Всем Склифом, — мрачно напоминаю. — А если серьезно, Маша, то я в самом деле крайне усложню тебе жизнь. — Что, сестрой пугаешь? — пытается храбриться Ветрова, но каждое движение здоровенным мечом сильно подрывает ее смелость. — И сестрой тоже, — зловеще сообщаю я и отпускаю ее. Н-да, народ явно повеселился, надеюсь, что хотя бы не стану самым увлекательным зрелищем на сегодняшнем фестивале. Сережа уже, оказывается, стоит рядом, как и парень, у которого я взяла реквизит. Вернув ему меч, беру за руку изумленного Разумовского и вместе с ним иду к выходу, чтобы немного подышать свежим воздухом. — Ася, не стоило, — осторожно говорит Сережа, когда мы останавливаемся возле одной из двух колонн снаружи. — Ты не обязана… — Но мне хотелось, — пожимаю плечами, ежась под порывом ветра. — И она заслужила, нечего к тебе лезть. Овца. Разумовский расстегивает толстовку и снимает ее, полностью игнорируя мои протесты, накидывает мне на плечи. Поправляет, а я неуверенно посматриваю на него. Надо вернуться в холл, футболка и рубашка вряд ли согреют в такую погоду. — Можно тебя обнять? — спрашивает Сережа, чуть улыбнувшись. — Да, пожалуйста, — выдыхаю я и первая подаюсь вперед, впечатываясь в его теплые объятия. Страх и злость потихоньку отступают, и мне постепенно становится легче дышать. Может быть, и зря я кинулась на Ветрову у всех на глазах. Сережа прав, наверно, не стоило. С другой стороны, это Ветровой не стоило вести себя как мразь. — И часто тебя бабы защищают? Я несколько секунд раздумываю над тем, что если зажмуриться, то Андрей исчезнет. Увы. Сережа отстраняет меня и смотрит на него, спокойно говорит: — Следи за языком. — Чего это? Я тебя не матом крою. — Мне все равно, как ты меня кроешь. Следи за языком по отношению к моей девушке. — Твоей девушке? — преувеличенно громко и удивленно повторяет Андрей и, подойдя чересчур близко, указывает на него. — Аська, серьезно? Вот этот? Тебя на убогих тянет? Я-то думал, слухи, а ты не просто шалава, ты еще и дешевая… Договорить Андрей уже не может, потому что уже в следующее мгновение его вжимают лицом в колонну, держа за волосы. Рука, которой он тыкал в Разумовского, вывернута назад, и это даже выглядит больно, а судя по нецензурной брани, не просто больно, а адски больно. Я стою рядом и хлопаю глазами, потому что даже понять не успела, как это произошло. И уж точно не ожидала такой прыти от Разумовского. Сережа, дождавшись, пока Андрей закончит крыть его трехэтажным, повторяет: — Следи за языком. Это не жизненно важный орган, и ты сможешь жить без него. Но будет очень грустно. — Сережа, — испуганно зову я. Разумовский отпускает его. Андрей разворачивается и вроде бы даже собирается кинуться в драку, но что-то в лице оппонента ему очень не нравится. Он обзывает Сережу поехавшим на букву «е», и уходит обратно в холл. Свидетелей у инцидента немного, и они кажутся больше заинтересованными, чем удивленными или возмущенными. Разумовский, прищурившись, провожает взглядом Андрея и поворачивается ко мне с какой-то непонятной ухмылкой на лице. Моргает, а я думаю, что мне показалось. Глаза как глаза. Чего это я? — Все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Разумовский, коснувшись моего плеча. Ухмылка быстро пропадает. — Извини, он… Прости, я не хотел тебя напугать. Прости. И вот этот вот тон совсем не похож на тот, которым он разговаривал с Андреем. Диаметрально не похож. — Все нормально, — говорю я, взяв его за руку. Кое-как улыбаюсь. — Ты не напугал. Знаешь, давай пройдемся? Насыщенный день, да? Обойдутся на часик без одного волонтера, все самое интересное начнется позже. — Все-таки напугал? — грустно спрашивает Сережа. — Больше удивил. Сейчас за курткой сгоняю и погуляем. Разумовский потерянно кивает. Видимо, успел накрутить себя. Зря, потому что я не успела. Нет, ну ничего же страшного и правда не произошло? Андрей нарывался, Сережа не позволил ему меня оскорблять. Все закономерно. Просто неожиданно. Плюнув на куртку, которую можно забрать и через минуту, тяну его к себе и целую, чтобы даже думать не смел о плохом.