Есть ли в небе лисы?

Катя зевает и утыкается лбом в собственную тетрадку, лежащую на столе. Я сочувственно глажу ее по спине и даже не пользуюсь правом лучшей подруги сказать о том, что не хрен было со своими настольщиками до трех ночи играть. Драконы — это, конечно, круто, как и подземелья, но она три последние пары отсидела на автомате, на первую вообще не пришла. А впереди еще ее горячо нелюбимый Web-дизайн, так что Катя близка к коматозу. Я милостиво не напоминаю, что ей придется еще полтора часа изображать живую заинтересованность, потому что препод на своем предмете не терпит невнимательности. Когда дверь в аудиторию открывается, Катя, застонав, садится ровно и отсутствующим взглядом смотрит на Юрия Вадимовича, который как раз переступает порог, а следом за ним входят еще трое человек. Один из них заставляет проснуться не только мою подругу, но и меня. — Это как? — растерянно бормочет Катя, не сводя глаз с Разумовского, который останавливается рядом с преподавательским столом. — Не знаю, — тихо отвечаю я. Сережа обводит беспокойным взглядом аудиторию, останавливается на мне. Я улыбаюсь ему, даже не скрывая, насколько рада его видеть. Уголки его губ дергаются вверх, и он вновь обращает внимание на Юрия Вадимовича. Тот как раз объясняет, что несколько занятий у нас проведут студенты с факультета вычислительной математики и выглядит при этом так, будто вчера играл на пару с Катей. Махнув Разумовскому троице, чтобы начинали, преподаватель усаживается за свой стол и открывает ноутбук, что-то лениво там щелкает. Сережа опять ловит мой взгляд, нервно улыбается и приступает к делу, продолжая поддерживать зрительный контакт, насколько это возможно. Похоже, так ему легче. Функция двух других студентов, парня и девушки, заключается, надо полагать, в том, чтобы менять картинки на большом экране. Я прислушиваюсь к шепоту неподалеку, но одногруппники уже успели перетереть новость о нашем романе и благополучно найти темы поинтереснее. Подловив момент, когда Разумовский отвлекается на графики, смотрю на Ветрову. Будет пытаться что-то сделать или все еще находится под впечатлением от фестиваля? Я подумываю о том, чтобы повторно напомнить ей о том, что вцеплюсь в лицо, если решит опять показать свой мерзотный характер, но все-таки решаю дать человеку шанс. Забыв про Ветрову, сосредотачиваюсь на том, что говорит Разумовский. Юрий Вадимович как раз вспоминает, что он тут преподаватель, и включается в занятие. Я тайком показываю Сереже большие пальцы. — Сразу вспоминается книга, которую я прочитала на днях, — шепчет Катя, подсев поближе. — Какая? — спрашиваю, не поворачиваясь к ней. — Неплохой такой романчик про преподавателя и студентку, рейтинг восемнадцать плюс… — Иди ты куда-нибудь, — не разжимая зубов, советую я. — Это не считается. Всего пара занятий. — Зато отличная возможность почесать свои кинки, — милейшим голосом протягивает подруга. — Нет у меня таких кинков. Единственный мой «кинк» стоит сейчас передо мной, и привязанность к нему настолько сильна, что я благополучно закрыла глаза на огромный красный флаг в виде раздвоения личности. Ну, есть второй и есть, что теперь поделать, никто не совершенен. Да, характер пакостный, судя по всему, но он ведь не маньяк какой-то, так что все нормально, вот если бы маньяк — тогда ни-ни, а раз не маньяк, то и ладно. Понимаете, да? Этот Птица больше себя никак не проявлял, что очень помогло смириться с ситуацией. Разумовский, правда, стал еще более дерганным, чем раньше, но оно и понятно. Весь достигнутый прогресс в наших взаимоотношениях разом обрушился вниз из-за страха перед тем, что я опомнюсь и брошу его, зная про болезнь. Приходится запасаться терпением и доказывать обратное, чтобы он наконец успокоился и принял тот факт, что я достаточно двинутая, чтобы не обращать внимание на существование Птицы. В конце концов, он же на меня не кидается. — На твоем месте я бы отправила какую-нибудь фотку, — снова шепчет Катя. Я лишь отмахиваюсь. Нет, я бы отправила, но толку снимать свои ноги в потертых джинсах? Вот к завтрашней паре я подготовлюсь лучше. Пока довольный Юрий Вадимович наблюдает за Сережей, я решаю чуть лучше рассмотреть двух других студентов, которым явно скучно. Темноволосая девушка, подперев голову рукой, лениво что-то чертит в тетрадке, светловолосый парень меланхолично смотрит в ноутбук, изредка меняя картинки в презентации. Похоже, этих двоих сюда отправили для галочки. Когда пара заканчивается, мы с Катей выходим последними. Я все жду, что Юрий Вадимович отпустит Разумовского, но он продолжает о чем-то тихо беседовать с ним у своего стола. Отпустив подругу с миром в Профком, я становлюсь неподалеку от двери в аудиторию. Поговорить наш препод любит, так что это может затянуться, но ничего. Пара последняя, а Сережа все равно собирался меня встретить после нее. Я перекатываюсь с пятки на носок и обратно, гипнотизируя взглядом дверь. Наконец, она открывается, и я расплываюсь в улыбке, потому что первым появляется Разумовский. Сделав к нему пару шагов, останавливаюсь и уточняю: — А после занятий нам обязательно соблюдать субординацию, Сергей Викторович? — Не обязательно, — говорит он и тоже смущенно улыбается. — Отлично. Я сокращаю оставшееся расстояние и тянусь к нему. Сережа обнимает меня, коротко целует. Выдохнув, прижимаюсь щекой к его груди, а пустота, что грызла изнутри со вчерашней встречи, постепенно утихает, заполняясь счастьем и нежностью, каких я никогда и ни с кем не чувствовала. Разумовский ласково гладит мои волосы, не торопясь разрывать объятия. — Проведете своей непутевой девушке дополнительное занятие, Сергей Викторович? — спрашиваю, подняв голову. — У нас с вашим предметом несколько напряженные отношения. — Ася, — улыбается Сережа и кладет мне ладонь на щеку. — Перестань. — Мне нравится, как это звучит, — честно признаюсь я. — Но ладно. Насчет напряженных отношений было серьезно, кстати. — Конечно, я помогу, — говорит Разумовский. — У тебя все получится, ты у меня умница… Я… Извини, я хотел сказать… — У тебя, — перебиваю его, дабы вновь не слышать «прости» и его производные. — Ты ведь и сам знаешь, что у тебя, Сереж. — Спасибо, — шепчет он и, наклонившись, целует меня, а я мигом забываю, что вокруг может происходить что-то еще. Вынырнуть в реальность все-таки приходится, когда сзади слышится голос Юрия Вадимовича, который обращается к двум студентам вычислительной математики, которые вышли из аудитории за Разумовским и не успели скрыться. Мы отодвигаемся друг от друга, но Сережина рука быстро находит мою и крепко сжимает. Я все еще стою к нему настолько близко, что сомнений при взгляде на нас быть не может. — Предупреждаю, Ася, Сергей оценки не ставит, — говорит Юрий Вадимович, добродушно усмехнувшись. — Придется менять стратегию, — печально вздыхаю, но вопреки словам жмусь к Сереже еще ближе. — Смотрю на вас, и глаз радуется, — заявляет преподаватель перед тем, как попрощаться и уйти. — Подожди меня минутку, — просит Сережа и отходит к своим однокурсникам. Я пока лезу в мессенджер, потому что Катя уже успела прислать несколько сообщений, последнее — это название книги про преподавателя и студентку, которую она недавно прочитала. Да елки-палки, не собираюсь я воплощать никакие кинки, нам до них еще как до неба. Тут бы убедить Сережу, что я не планирую с ним расставаться из-за Птицы. Хочется верить, что вторая личность не нашептывает ему всякую хренотень, которая только подпитывает неуверенность. Нам бы поговорить… Но я пока слабо представляю, как это будет выглядеть. Да и о чем? Птица явно не рвется со мной общаться, но придется ведь? По идее. — Идем? Разумовский касается моего плеча, и я убираю телефон в карман. Взявшись за руки, мы двигаемся в сторону выхода, лавируя между студентами. Попутно Сережа рассказывает, что Юрий Вадимович им крайне доволен, и они точно проведут еще две лекции вместе. Я уточняю насчет его однокурсников, на что Разумовский говорит, что им просто нужны оценки, а ему не сложно, пока они не мешают. Мне это только на руку, ибо слушать лекции в исполнении Сережи я готова хоть с утра до ночи. *** На следующий день к паре по Web-дизайну я готова. Катя, которой довелось первой оценить вид, выглядит настолько довольной, будто я полностью оправдала все ее ожидания и даже немного сверху. Будем считать, что это комплимент. До начала пары мы негромко обсуждаем фильм, который Катя вчера еле досмотрела, а я параллельно думаю о том, насколько хорошая моя затея. Не будет ли это чересчур? Мы с Сережей не заходили дальше поцелуев и объятий, фото, которое я собираюсь ему отправить, несколько выбивается из этого ряда. Хочу ли я большего? С ним — очень. Как я себе это представляю? Вообще никак, если честно. Нет, речь не о теоретической части. Речь о том, что Разумовского нервяк накрывает по любому поводу, и стопроцентно может накрыть в самый ответственный момент. А уж если мне будет больно… А больно будет, я это понимаю. Короче, вряд ли папа дождется внуков. После первой попытки мы с Сережей, наверно, будем до старости за ручки держаться на расстоянии полуметра друг от друга. Я сердито ворошу ручки в ярко-зеленом пенале. Надо подумать, как не показать, что мне больно. Вот ведь… Вздохнув, резко застегиваю молнию, чуть не прищемив палец. Ладно. Полина говорила, что терпеть можно, а там, после первого раза, разберемся, как превратить все это в «искры из глаз» и «неземные волны удовольствия». Или что там обычно в романах пишут? Не знаю, я только сестринские детективы читала. — Идет, — шипит Катя, дернув меня за локоть. Пока Юрий Вадимович толкает вступительную речь, а Сережа готовиться вести лекцию, я выпрямляюсь и быстро делаю фотографию. Не раздумываю ни секунды, отправляю ему. Разумовский вытаскивает из заднего кармана телефон и две секунды ничего не происходит. А потом он, видимо, открывает снимок и чуть не роняет мобильник на пол аудитории, чудом ловит его второй рукой и быстро выключает. Смотрит на преподавателя, отворачивается и снова тянется к телефону, что-то печатает. «Ася?» Я набираю ответ, пытаясь не ухмыляться. «Как тебе кольцо? Мне кажется, что слишком большое» Ага, кольцо. Глянув на Сережу, открываю фотографию у себя. Да, выглядит очень даже неплохо, не зря ковырялась утром с этими долбанными чулками и не менее долбанными подтяжками. Черная юбка на снимке слегка задралась вверх, являя миру результат моих трудов, а ладонь лежит на одном колене, рукав пушистого белого свитера отлично дополняет образ, а широкое фиолетовое кольцо, сделанное то ли из акрила, то ли из пластмассы, немного отвлекает взгляд. Немного. «Оно красивое» Я задумчиво смотрю на Сережин ответ и место предвкушения медленно занимает досада. ну, а чего я, собственно говоря, ждала? Уже собираюсь убрать телефон, но приходит еще одно сообщение: «И ты красивая, очень» Калькуляция в уме пролетает за одно мгновение и я подрагивающими пальцами пытаюсь попасть по буквам. «Мы ведь пойдем сегодня к тебе?» Сережа отвлекается на преподавателя, а мне очень хочется покрыть того трехэтажным. Разумовский убирает мобильник и, поймав мой взгляд в толпе студентов, коротко кивает. Я подпираю рукой подбородок и пытаюсь спрятать улыбку в кулаке, чтобы не отсвечивать на всю аудиторию. Еще никогда пара не казалась мне такой длинной. Юрий Вадимович опять задерживает студентов вычислительной после лекции, заставляя меня топтаться возле дверей. Титаническим усилием воли удается подавить порыв вломиться обратно и попросить его ускориться. Тогда зачет мне бы точно не светил. — Привет, — улыбаюсь, когда Сережа наконец выходит в коридор. — Привет, — выдыхает он, обнимая меня. Покрасневшее лицо заметить я успеваю и не дергаюсь, давая ему время восстановить душевное равновесие. Юбка сейчас кажется очень короткой. — Так что? — шепчу я, чуть отодвинувшись. — Понравилось кольцо? — Красивое, — тихо отзывается Разумовский. — Ася, ты… — Он отступает на шаг и быстро осматривает меня. — Ты не замерзнешь так? — Как-нибудь продержусь, пока мы дойдем до твоей комнаты, — заверяю его, а внутри рассыпаюсь на множество маленьких лужиц от того, насколько мило это сейчас выглядит. — Идем, я… — Сереж, уже уходишь? Разумовский оборачивается, а я выглядываю из-за его плеча. Брюнетка, которая коротает время за преподавательским столом, пока идет пара, небрежным жестом откидывает за спину густую копну длинных волос и напоминает Сереже о том, что им ведь еще нужно разработать план лекции на завтра. Тот, пожав плечами, говорит, что скинет его ей и Кириллу вечером, а сейчас у него есть дела. Девушка наконец замечает меня, хмыкает и, пробормотав тихое «Понятно», отворачивается. Я робко предлагаю Сереже отложить встречу, если это мешает. — Не мешает, — качает он головой и сжимает мою руку. — План я и так уже составил, все нормально. Разумовский тянет меня за собой, а я успеваю обернуться. Девушка с его курса провожает нас нечитаемым взглядом. Подозреваю, что интересует ее не план лекций. — Завтра я иду в одну местную галерею, — сообщаю, когда мы останавливаемся возле лифта в общежитии. — Они приняли мою заявку на участие в их проекте. — Это значит, что твоя картина будет на выставке? — уточняет Сережа, на что я киваю. — Это ведь хорошо? — Конечно, хорошо. — Я очень рад за тебя, — говорит он, улыбнувшись, и целует меня, когда мы остаемся одни в пустом лифте. — Твое творчество заслуживает того, чтобы его увидели все. Будет что-то из уже готовых работ или нужна новая? — Готовая. Я покажу тебе потом. В комнате у Разумовского царит все тот же бардак, но теперь он сосредоточен по большей части на полу, оставляя нетронутой кровать, где мы, обнявшись смотрим кино или какой-нибудь интересный ролик. Я не признаюсь, что готова выдержать любой видео-кошмар, даже сто фактов о грибах, если при этом буду слушать Сережины комментарии и периодически ловить легкие, но такие сладкие поцелуи. Впрочем, про грибы мы пока не смотрели, хотя хостинг настоятельно рекомендовал. — Ты говорила, что у тебя проблемы с Web-дизайном, — говорит Разумовский, кинув свой рюкзак на пол рядом с покачивающейся стопкой книг. — Скажи, что именно тебе непонятно, и я попробую разобрать это для тебя, а потом… — Сереж, — зову, дернув его за толстовку. Когда он оборачивается, притягиваю это чудо в перьях ближе и обнимаю. — Заниматься Web-дизайном — последнее, чего мне сейчас хочется. — А… Ладно. — Разумовский неловко кладет ладони мне на талию. — Чем тогда ты хочешь заняться? Книжки, блин, почитать. По математике, чтобы наверняка. — Тобой, — шепотом сообщаю и тянусь за поцелуем. Против этого Сережа ничего не имеет и даже почти не дергается из-за того, что я тащу его на кровать. Мы здесь пару раз даже засыпали в обнимку, так что ничего странного в этом нет. Смущение догоняет Разумовского в тот момент, когда я ложусь на подушку и тяну его следом, из-за чего он нависает надо мной. Сережа, извинившись, тут же смещается так, чтобы лечь рядом на бок. Я чудом успеваю подавить разочарованный стон и только поворачиваюсь на бок, не желая терять зрительный контакт. В неярком свете настольной лампы и догорающем закате за окном краску на Сережином бледном лице видно не так сильно, но она все равно довольно заметна. Я уже поняла, что в такие моменты бесполезно пытаться с ним разговаривать и убеждать, что все хорошо, и ничего страшного он не сделал, поэтому снова целую его, доверяясь уже проверенному методу. Это работает, Разумовский постепенно расслабляется, поддаваясь неспешной ласке, становится чуть смелее. Забывшись, скользит ладонью под пушистый свитер и, конечно, испуганно замирает. — Можешь его снять, если хочешь, — тихо предлагаю и касаюсь губами его подбородка, не пытаясь настаивать на зрительном контакте. — Он мне ужасно надоел, если честно. — Ася, я… Сережа не договаривает, но и руку не убирает. Я не тороплю, продолжаю успокаивающе гладить его спину. Будь я более искушенной в подобных делах, знала бы, как показать и сказать, что мне все нравится рядом с ним. Слова, приходящие на ум, кажутся очень неподходящими, неуместными, и я боюсь испортить и без того шаткую атмосферу. Теперь смущение топит уже меня. Вряд ли я сейчас смогу посмотреть ему в глаза, если понадобится. Идея наконец перевести наши отношения в более осознанную горизонтальную плоскость теперь видится мне до предела провальной. Черт. — Я не хочу все испортить, — чуть слышно признается Сережа. — Не хочу, чтобы все это запомнилось тебе… так. — Как? — Плохо, — еще тише говорит он. — Предлагаешь подождать, пока ты и я поднаберемся опыта где-нибудь еще? — мрачно уточняю и собираюсь отодвинуться. — Боже, нет, — нервно смеется Разумовский и обнимает меня крепче, из-за чего ладонь смещается на поясницу, заставляя его повторно замереть. Надеюсь, что не в ужасе. — Прости, пожалуйста. — Сереж… Слушай, у меня опыта в этом не больше, чем у тебя, так что косячить будем вместе. И еще, — я все-таки заставляю себя посмотреть на него, хоть света от настольной лампы катастрофически не хватает. — Я бы хотела попробовать все это именно с тобой. С тобой мне не страшно… Ну, чуть-чуть все-таки страшно, если совсем по честному. Но это ничего, это нормально. Я… Знаешь, я, кажется, люблю тебя. Сережа вздрагивает, касается губами моего лба, что совсем не вяжется с тем, о чем мы говорим, и шепчет: — Я тоже люблю тебя, Ася. Очень и очень сильно, мне кажется, что с самого начала, как бы глупо это ни звучало. Больше я ничего слушать не хочу, иначе точно сгорю со стыда, и мы разойдемся по домам, поэтому, собрав остатки храбрости, вовлекаю его в новый поцелуй. Разумовский, видимо, думает о том же, потому что не противится и не пытается продолжить диалог. Солнце за окном успело совсем скрыться, пока мы разговаривали, и комнату освещает только настольная лампа, развернутая в сторону стены, чтобы глазам не мешала. Это сейчас очень кстати, особенно тогда, когда Сережа все-таки избавляет меня от свитера, каждую секунду уточняя, все ли нормально. Затыкаю я его уже привычным способом и пытаюсь дрожащими от волнения пальцами расстегнуть толстовку. Молния, конечно, еле поддается, и Разумовскому приходится мне помочь. Недостаток освещения снова играет нам на руку, и ни он, ни я не заползаем под кровать от смущения. Сережа, помедлив, снова нависает надо мной и осторожно целует подставленную шею, ласково гладит покрывшуюся мурашками кожу. Я сжимаю его футболку, когда подрагивающие пальцы проводят по ребрам, останавливаясь у нижнего края лифчика, и скользят обратно. Дыхание сбивается, вся изученная теория теряется перед новыми и такими приятными ощущениями, и уже совсем не хочется думать о том, как это будет дальше. Пусть он только продолжает вот так касаться и целовать, все остальное я переживу. Сережина ладонь задевает пояс юбки, но дальше не спускается, и тогда я перехватываю его руку и сама веду по бедру, вместе мы поднимаем подол, чтобы вновь коснуться кожи. Нам некуда торопиться, и потихоньку мы оба принимаем тот факт, что и стесняться нечего, мы совершенно на равных. Правда, в перерывах между поцелуями приходится еще пару раз заверить Разумовского, что мне все нравится, и я бы хотела еще. Сережа задевает край атласных трусиков и тут же отдергивает пальцы, будто одним этим уже мог причинить мне боль, но еще через пару поцелуев он касается их снова и не убирает руку, продолжает осторожно гадить низ живота. Я выдыхаю в поцелуй и не удерживаю стона, когда бедром чувствую и его возбуждение. Это одновременно и отрезвляет, и заставляет потерять голову еще больше. Страх возвращается на свое законное место, и я отчаянно пытаюсь не дать ему взять верх. Знаю только один способ — напролом идти. — Сними, — прошу я, дернув подол юбки. — Уверена? — тихо спрашивает Сережа. Я киваю, не доверяя словам. Разумовский ложится рядом и помогает мне стянуть юбку, после чего я швыряю ее куда-то на пол. Становится холодно, хоть она и не особо грела. А может, просто страшно. Я притягиваю Сережу к себе, целую, надеясь, что он не поймет, и спишет дрожь на волнение или нетерпение, на что угодно, кроме страха. — Ася, ты не обязана, — бормочет Разумовский отодвигаясь. — Пожалуйста, — прошу я, сама толком не зная, что имею в виду. Сережа больше ничего не говорит и целует меня, вопреки тому, в каком мы сейчас положении, мягко и легко. Его руки возвращаются мне на талию, гладят, бережно сминают кожу, а губы продолжают ласково касаться. Это работает, волнение опять прячется, уступая место приятному теплу и желанию. Пальцы цепляют лямку лифчика и тянут ее вниз, Сережа целует плечо, удерживая меня на месте, когда я пытаюсь повернуться к нему на бок. Решив довериться ему целиком и полностью, остаюсь лежать на спине. Страх поднимает свою уродливую голову, но надолго его не хватает. Все Сережины действия очень ласковые и медленные, и он постоянно спрашивает, все ли хорошо. Разумовский в любой момент остановится. Вот, что я понимаю. Стоит лишь сказать, и Сережа укроет меня одеялом наденет обратно дурацкий пушистый свитер и ни в чем не упрекнет. Это простое осознание похоже на удар в солнечное сплетение, и я не знаю, из-за чего именно задыхаюсь: из-за него или из-за того, что Сережины пальцы сдвигают кружево на груди вниз. — Скажи, если я сделаю что-то не так, — просит он, не поднимая головы. — Я… Я только читал, поэтому… Просто скажи, ладно? — Ладно, — говорю я, но получается почти бесшумно, поэтому повторяю: — Хорошо. Сережа сдвигается вниз, и я вздрагиваю, почувствовав, как губы касаются кожи на груди. Он целует очень осторожно, почти невесомо, а потом опускает кружево еще немного. Застонав, кусаю щеку изнутри, спина выгибается вперед, будто тело только и ждало этой ласки. Губы смыкаются вокруг соска, слегка оттягивают. — Сережа, — шепчу я и спешу добавить: — Еще так, пожалуйста. Разумовский слушается и делает даже лучше, касаясь языком. Я вплетаю пальцы в его волосы, пока он изводит меня медленными движениями, чутко улавливая реакцию на эти действия, и в какой-то момент, не удержавшись, прошу сильнее. Стыд вспыхивает в голове на краткое мгновение и почти сразу гаснет под наплывом гораздо более приятных ощущений. Даже страх на время свернулся где-то глубоко внутри, ведь нигде больше для него нет места. Все Сережины действия медленно, но уверенно дают понять, что с ним мне бояться действительно нечего. Расслабившись окончательно, я решаю, что хватит иммитировать бревнышко и просто лежать, тело требует активных действий, а руки так и чешутся сделать что-нибудь еще, а не только цепляться за смятую футболку. Которую я стягиваю с Разумовского, стоит ему лишь чуть-чуть прерваться. Сережа позволяет мне исследовать напряженную и наконец-то полностью обнаженную спину, с готовностью подставляет шею под поцелуи и тихим голосом отвечает, как нравится больше. В тусклом свете не особо видно, но готова покляться, что краска смущения чуть ли не на плечи переходит. Особенно после того, как я веду руками по груди. Сережа вздрагивает, стоит мне лишь задеть низ живота, и я останавливаюсь и уточняю: — Все в порядке? Разумовский быстро кивает, нервно гладит меня по спине. Когда дело доходит до его тела, былая уверенность испаряется. Она и раньше-то держалась еле-еле. Становится еще хуже, когда я расстегиваю его джинсы. Я и обдумать-то это действие не успеваю, само собой выходит. Нет, в теории я знаю, что надо делать дально, но на практике… На практике я подаю голос раньше, чем начинаю сомневаться: — Можно? — Ася, — шепчет Сережа, уткнувшись мне в плечо. — Ася, я… Да, можно. Ура. Наверно. Из-за того, как близко мы друг к другу лежим, у меня еле получается просунуть руку дальше. Пальцы касаются твердого напряженного органа, заставляя Сережу вздрогнуть. Мысли в голове судорожно скачут, сбиваются и путаются. Поза совершенно неудобная, но я не уверена, что не испорчу момент просьбой отодвинуться. Ладно. Спокойно. Я читала. Я могу повторить. Я смыкаю пальцы, провожу до конца и обратно. Ого. Ясно. Больно будет. И, наверно, сильно. Собственно говоря, на этом моменте фантазия, да и мозг в целом, мне отказывают. Я делаю еще одно неловкое движение, убираю руку и хочу отодвинуться, когда Сережа вдруг дергается и жмется ко мне сильнее, лишая такой возможности. А? А-а-а. — Прости меня, — шепчет он, снова вздрагивая. — Прости, я… — Тише, тише, — мягко прерываю его и обнимаю. — За что ты извиняешься? — Прости, я должен был… — Не должен был. Мы в одной лодке, помнишь? И просто пробуем. Было… было хорошо? Сережа мелко кивает, не поднимая головы. так и продолжает прятаться на моем плече. — Ася, позволь… Позволь мне отплатить тебе. Мне хотя бы хватает ума не уточнять, что тут спасибо надо говорить молодому неопытному телу, а не моим корявым действиям. Я просто соглашаюсь, пока вновь не стало страшно, пока эйфория от того, что я только что довела его до оргазма, не спасовала перед логикой. Я обнимаю Сережу, доверяясь его ласковым рукам, сама продолжаю слегка направлять, потому что перед резинкой трусиков он снова останавивается. Первые прикосновения вызывают дрожь по телу, больше от волнения, чем от какого-то удовольствия. Сразу вспоминаются его размеры, что изрядно портит настрой. — Так? — спрашивает Сережа, и я мотаю головой. Щеки заливает краска, но я все равно накрываю его руку своей, потому что так проще. Когда мы вместе находим нужную точку, я хватаю ртом воздух, и Сережа понимает все без слов. Я уже больше не направляю его, лишь держусь за плечи, пока он медленно гладит клитор, наблюдая за реакцией. Скорее всего, после мне-таки захочется спрятаться под кроватью, а пока я прошу делать это быстрее, снова слегка двигаю его руку, чтобы найти идеальный угол. Когда получается, я вздрагиваю, бедра неосознанно подаются вслед за движением, подсказывая, что все верно. Разумовский целует меня, массируя клитор круговыми движниями, немного ускоряет темп. Я вскрикиваю, почти задохнувшись от болезненно сильного удовольствия, накрывающего меня и распадающегося по всему низу живота. Сережа завороженно смотрит на меня, не убирая руку. Приходится взять его за запястье, чтобы остановить, и поцеловать, когда пытается начать извиняться. Неловко, стыдно, но так хорошо. — Люблю тебя, — тихо говорит он, касаясь губами моего плеча. — Прости, что я… — Разумовский, заткнись, — прошу я и тяну его к себе, чтобы поцеловать. — Мне было хорошо. Я не уверена, что сегодня хотела бы большего… — Сегодня я бы не стал, — горячо заявляет Сережа и опускает взгляд. — Так сразу нельзя, тебе было бы больно. Я так не хочу, я читал, что… Вот как в него можно было не влюбиться?