Саксофонист

      Саксофонист стоял здесь каждую пятницу и играл свои блюзы с самого начала осени. Прислонялся спиной к каменной колонне пустующего павильона у центральной аллеи парка, подгибал, опирая на основание колонны ногу, и, ни на кого не глядя, сливался воедино со своим инструментом. Результатом этого действа было рождение то одной, то другой мелодии, которые разлетались в пространстве и, казалось, уже жили своей самостоятельной жизнью, проникая через уши и оседая в головах и сердцах прохожих.       Ни перевёрнутой шляпы, ни раскрытого футляра от саксофона, куда в благодарность за утонченное развлечение случайный слушатель мог бы кинуть пару монет или даже купюр, рядом с музыкантом не было. Элеку это казалось странным — все другие уличные музыканты, которых он иногда встречал на площадях или в электричках, в обязательном порядке собирали за свою игру деньги. А этот ни разу не подумал о заработке.       Зато у парня был мотоцикл, Элек приметил его в первый же день, когда увидел здесь саксофониста. И с тех пор новенькая «Ява» с красным шлемом на руле неизменно стояла позади музыканта. Видимо, именно на ней он приезжал сюда каждый раз, а поскольку такие транспортные средства в парке запрещены, то он прятал его в густых кустах у заросшей плющом стены павильона.       Другой особенностью необычного музыканта, которой Элек так и не нашёл объяснения, было то, что играл он в любую погоду. Элек узнал об этом случайно — недели три назад таким же ветреным и дождливым вечером он возвращался с шахматного кружка через парк и с удивлением обнаружил, что загадочный незнакомец стоит со своим инструментом на обычном месте. Он играл грустную и совершенно неизвестную Элеку мелодию и опять ничего вокруг себя не замечал.       Тогда от неожиданности Элек прошёл мимо, лишь ненадолго замедлив шаг рядом с саксофонистом, но сегодня несмотря на морось и ветер он остановился и встал в паре метрах от музыканта. В хорошую погоду так делали многие — людям нравилась его игра, мелодии были известные и легко узнаваемые, а вечер последнего дня трудовой недели так и звал прикоснуться к прекрасному.       Однако сейчас парк был безлюден и пуст — конец октября не располагал к гулянию под дождём. Элеку даже подумалось, что парень с саксофоном, в своей вечной кожанке и синих джинсах, тоже не совсем человек. Дух осеннего парка материализуется здесь под вечер, чтобы вслух погрустить об ушедшем лете, об осени, которая едва расцветя золотыми красками, на глазах чахнет. А когда совсем темнеет, он просто растворяется в окружающем пространстве вместе со своим мотоциклом.       Элек решил дождаться темноты. Он давно сделал все свои уроки, отбыл повинность в шахматном кружке, а утром ещё и тренировку по лёгкой атлетике посетил. И это не говоря уже о двухчасовых занятиях английским с репетитором, мытье посуды и уборке собственной комнаты. Так что он имеет законное право провести остаток дня так, как ему вздумается. Тем более, что дядя приходит с работы поздно, и к его возвращению Элек точно будет дома.       Дождь стал сильнее. Мокрые жёлтые-коричневые листья шлепались к ногам и на раскрытый зонт, и Элек невольно подумал, что это как-то неправильно — сам он под зонтиком и почти не мокнет, а саксофонист наверняка уже продрог и до нитки вымок: с отросших, раздуваемых ветром волос парня слетали капли, а кожа на шее покрылась мелкими пупырышками.       Элек сделал несколько шагов к музыканту и поднял над ним свой зонт. Стало намного холоднее — дождь и ветер тут же набросились на беззащитный организм, недвусмысленно намекая на грядущую простуду. Элек придвинулся чуть ближе, чтобы поместиться под зонтиком вдвоём. Парень удивился. Скосив взгляд и повернув, насколько позволял инструмент, голову, он (впервые за всё время!) смотрел прямо на Элека. Наконец композиция подошла к своему финалу, и он выпустил мундштук изо рта.       — Спасибо! — широко улыбнулся незнакомец.       Парень, а вернее мужчина лет тридцати, теперь совсем не выглядел ни грустным, ни загадочным, ни потусторонним. Простое открытое лицо, щербинка между зубами, родинка над губой, прямой и дружелюбный взгляд.       — Мик! — незнакомец протянул Элеку руку.       Элек на секунду задумался: называть ли такому интересному человеку надоевшее и никогда не любимое имя или представиться иначе? Элек Громов живёт на удивление скучной и однообразной жизнью, которая почти полностью состоит из бесконечных кружков, секций, репетиторов, учебников и аттестации в школе, к которой он был прикреплён. Он не ходит в школу и не имеет друзей. У него нет свободы и нет хобби — все его занятия давно уже превратились в тягостную обязанность. У Элека Громова масса знакомых и ни одного, с кем можно поговорить по душам.       — Сергей! — пожал руку саксофониста Элек и добавил: — Сергей Сыроежкин.       — Мик Урри, — саксофонист откашлялся, принял серьёзный вид и тоже назвал свою фамилию.       Элек заметил, что всё ещё держит ладонь музыканта в своей. Ему очень нравилось её держать. Разумеется, сам он ни за что не повёл бы себя так неприлично и так странно, но Сергей был смелее.       — Я люблю музыку, и мне очень нравится, как вы играете!       — Рад это слышать! — Мик улыбнулся ещё шире, чем в прошлый раз. — Приятно знать, когда что-то хорошее делаешь не только для себя, но и для людей!       — Я тоже немного умею… На гитаре! Сам… научился.       Пять лет музыкальной школы по классу гитары даром для Элека не прошли, он умел не немного, он умел очень хорошо! Но Сергей бы никогда в жизни не смог, кроме общеобразовательной школы, ходить учиться ещё и музыке, ему было бы лень.       — Сам?! Ну и парень! — Мик с уважением покачал головой. — Я-то несколько лет брал уроки.       — Скажите, а… почему вы здесь, в такую погоду? И почему никогда не собираете деньги? Вы не боитесь, что вас оштрафует милиция? Здесь же нельзя с мотоциклами!       Сергей разом забыл всякие правила приличия (не факт, конечно, что он их вообще знал!) — столько вопросов сразу вывалить на человека! Элеку стало ужасно стыдно за такое поведение и уже от себя он сказал:       — Извините, пожалуйста. Просто я так давно об этом думаю…       — Ничего, малыш! — Мик тихо рассмеялся и осторожно высвободил из хватки Элека свою руку. К радости Элека всего лишь для того, чтобы потрепать его по голове. — Я догадываюсь, что выгляжу странно. Я здесь только по пятницам: пятница — мой единственный полноценный выходной. Было бы очень обидно терять его только потому, что вдруг подул ветер или начался дождь, не находишь?       — Получается… это и есть весь ваш отдых — играть на саксофоне в парке? — не поверил Элек. — По-другому вы не отдыхаете?       — Я по-разному могу, — рука Мика осторожно убрала со лба Элека намокшую чёлку и опустилась ему на плечо. — Но так мне нравится больше всего. — Здесь тихо и спокойно и музыка может жить своей жизнью. Я иногда импровизирую, а лучшего места мне не найти.       Элеку очень понравилось, как разговаривает Мик. Спокойно и уверенно, и в то же время за звуками его голоса как будто пряталась улыбка, даже если говорил он серьёзно.       — А ты сочиняешь что-нибудь, Серёжа?       — Да. Песни. Вот, придумал несколько, но их ещё никто не слышал, — на этот раз Сергей Сыроежкин промолчал, и слово взял сам Элек. У Сергея проблем кому бы сыграть не было.       — Ну… — Мик закатил глаза, изображая глубокий мыслительный процесс. — Может быть ты как-нибудь споешь их мне?       — Я бы хотел… Но мне нужна гитара. Если вы побудете тут ещё с полчаса, то я могу сбегать домой и принести её.       — Можно на ты, Серёжа, — похлопал его по плечу Мик. — Я не такой уж старый! А на счёт гитары… Давай в другой раз. Боюсь, ты простудишься, если будешь здесь сейчас петь.       — А вы… ты будешь здесь в следующую пятницу?       — Надеюсь! — подмигнул ему Мик. — Это же моя отдушина.       Элек шёл домой и думал, что не такой уж он умный и способный, как всё время говорит ему дядя, и все его грамоты за первые и вторые места на олимпиадах ничего не значат, раз он не догадался спросить у Мика откуда он, кем работает, чем занимается кроме музыки, есть ли у него семья, что он любит и что не любит и ещё кучу важных вещей! К следующей пятнице надо будет подготовиться: захватить с собой на шахматы гитару и составить список вопросов. Вопросы Элек выучит наизусть, а Сергей задаст. Только бы Мик был на месте!       В следующую пятницу уже был ноябрь, и небо с утра висело низкое и серое. «Во второй половине дня ожидаются осадки», — сказали по радио, и Элек про себя порадовался: значит, сегодня в парке опять не будет народу, и они с Миком смогут поговорить наедине!       С шахмат Элек бежал бегом — так хотел поскорее увидеть своего нового знакомого. Гитара на плече била его по бедру, а о зонтике пришлось и вовсе забыть, он бы только мешал.       Фигура саксофониста в тусклом свете фонаря и среди облетевшей листвы была видна издали. Элек уже хотел ему крикнуть «Мик!», как Мик сам заметил его. Отлепился от своей колонны, вышел на середину аллеи и, не переставая играть, покрутился вокруг своей оси. Потом немного наклонился вперёд, потом назад, сделал саксофоном в воздухе какую-то фигуру… Элек замедлил шаг и довольно рассмеялся — Мик, словно джазмен на концерте, играл для своего единственного зрителя, для него.       — Ну, как дела, Серёжа? Много двоек в школе нахватал?       Едва Элек подошёл к нему, Мик снял с шеи свой саксофон и раскрыл объятия. У Элека перехватило дыхание и даже голова закружилась: он совершенно не был готов к такому приветствию, но, как выяснил он для себя опытным путём уже через секунду, именно его и хотел больше всего на свете.       — Мик!.. — Элек прижался к горячему (в такую-то холодрыгу!) телу и понял, что хоть он и готовился, а снова не знает что и как говорить. К счастью, за него вовремя вступился Сергей: — Двоек? Не, всего парочка! По математике и по физике!       Никогда в жизни не получавший отметки ниже четвёрки, Элек даже не представлял, что бы он почувствовал, если бы и вправду получил два. Но для Сергея и целых две двойки не были проблемой. Непонятно, только как с такой успеваемостью он собирается в девятый класс?       — Исправишь? — Мик напустил на себя серьезный вид.       — Обязательно!       Элек не знал точно, как исправляют двойки в школе. Он и в школе-то практически не был. Очень смутно помнил Элек свой первый класс — большой кабинет, много детей, шумно, но весело. А на переменах сумасшедший дом — все носятся, орут, учителя делают замечания… Элек сидел тогда за одной партой с высоким рыжим мальчиком, иногда они с ним дрались, но больше дружили, и с ним было здорово. У рыжего соседа было редкое в наше время имя, Макар, и очень простая фамилия — Гусев. Элек их запомнил. Были ещё ребята, с которыми он тоже дружил, но, когда им с дядей пришлось переехать, больше всего Элек скучал именно по Макару.       Учеба не заладилась с самого начала — Элек постоянно болел. Еле-еле пару месяцев набралось за весь учебный год, когда он посещал школу. А в конце выяснилось, что программу Элек не усвоил, и его оставляют на второй год. Тогда-то дядя и принял волевое решение забрать любимого племянника из школы и обучать на дому. А в целях укрепления здоровья постепенно приобщал его то к одному виду спорта, то к другому. Да ещё и квартиру они обменяли — подальше от душного центра, поближе к зелёной окраине.       Год шёл за годом, Элек окреп физически, проявил завидные способности к точным наукам, но дядя своего скептического отношения к очной форме школьного обучения не поменял. Да и по правде говоря, теперь, когда учиться Элеку оставалось всего два года, возвращаться в школу смысла не было. А дальше его ждала уже другая, гораздо более интересная жизнь — студенческая. Элек знал, куда поступит: в институт, где его дядя работает деканом факультета Электротехники и автоматики. И потом, окончив вуз и получив диплом, Элек станет инженером, будет создавать роботов.       Элек ничего не имел против такого будущего, но уж больно предсказуемым оно было. Хорошее стабильное будущее, для осуществления которого, впрочем, ему ещё предстояло приложить усилия, и было бы ошибкой сказать, что Элек не желал его, только вот… В глубине души он хотел большего. Элек мечтал о приключениях. О тайнах, опасностях, об открытии, пусть только и для себя, чего-то нового и неизведанного. О далёких призрачных мирах, куда бы он хоть изредка мог сбегать, забыв о скуке повседневных обязанностей и рутине будней. Элек был романтиком.       — А родители ругать не будут? — улыбнулся Мик. — Меня так в детстве очень ругали, даже за тройки! А уж как шеф сейчас ругает, если я с заданием не справляюсь!       — Родители? Ну, мать меня, конечно, съест, в смысле пилить станет. А отец в рейсе сейчас, когда вернётся, ему точно не до моих оценок будет, он добрый!       При всём желании Элек не смог бы сказать такое. Не только потому что никогда не врал, просто он и выдумать бы это не сумел. Хорошо Сергей пришёл на помощь — он-то в семейных делах понимает куда больше!       Элек ему по-доброму завидовал — у Сергея были родители. И хотя самому ему грех было жаловаться: дядя Элека, профессор Виктор Иванович Громов, просто обожал своего племянника, всё же иметь настоящих живых родителей хочется любому человеку. Но, увы, судьба распорядилась иначе. Сердце его матери остановилось ещё во время родов, а брат-близнец, которого, как и Элека с помощью экстренного кесарева сечения извлекли на свет врачи, не прожил и нескольких часов. Отец же просто не смог перенести страшной новости — и его сердце оказалось слабым.       Нельзя сказать, что семейная трагедия заставила Элека страдать — он не успел узнать этих людей и не успел к ним привязаться. Но случившееся Элек считал ужасно несправедливым, особенно для брата. И он сам подарил ему жизнь. Выбрал близнецу имя и дал фамилию его биологических родителей. Так на свет появился Сергей Сыроежкин, весёлый и отчаянный парень, который любит шутить, может слегка приврать и прихвастнуть для красного словца, играет на гитаре и поёт своим друзьям песни, которые сам же и сочиняет. Он немного ленив и безалаберен, готов целыми днями гулять и бездельничать и просто наслаждаться жизнью. Кроме школы, из всех серьёзных занятий у Сергея — хоккей. Им он занимается вместе со своим лучшим другом Макаром Гусевым и, говоря по правде, если бы не Макар, то и хоккей Серёжа давно бы уже бросил. Такой человек!       Всякий раз вспоминая Макара, Элек думал и о Серёже. Конечно, ведь он дружил с Гусевым куда больше Элека! Потому что никогда не болел и школу не пропускал. Они вообще были не разлей вода. Правда, иногда ссорились — Сергей тогда обзывал друга Гусём (Элек ни за что бы не стал дразнить человека по фамилии!) и убегал, а тот в отместку грозил ему кулаком и бегал за ним по всей округе. За их стычками следил весь двор и вся школа, только развлечение это было недолгим — уже через полчаса друзья мирились и потом даже ходили обнявшись.       Местная хоккейная секция с необычным названием «Интеграл» долго была предметом мечтаний Элека. Но как ни уговаривал он дядю отдать его туда, тот был непреклонен — слишком опасный и травматичный спорт. Лёгкая атлетика, плавание, волейбол, настольный теннис, даже новомодное карате — это пожалуйста. Но не хоккей! Элек вздыхал и утешал себя тем, что хотя бы Сергей там играет — должно же кому-то везти!       — Надо подумать, где нам устроить сессию, малыш, — сказал Мик, оглядываясь по сторонам. — Здесь холодно, мокро и ветренно. Для тебя! Я-то привык.       Играть вот так вдвоём с Миком! Элек так обрадовался одной этой мысли, что не то что мёрзнуть перестал, ему стало жарко! Он достал из чехла гитару, перекинул через плечо ремень и, сказав: «Мне тепло!», ударил по струнам.       Эта была самая первая песня, которую сочинил Элек, про качели. Когда-то, ещё в шестом классе, он сидел дома один, смотрел в окно на возвращающихся из школы детей и представлял себя одним из них — обычным мальчиком, который идёт в компании одноклассников по залитой солнцем улице и думает о том, что всего через несколько лет все они вырастут, закончат школу и разъедутся поступать в разные вузы. Они даже могут никогда больше не увидеться! Из этого неизбежного, но печального факта Элек сделал естественный и, по его мнению, единственно правильный вывод: надо дружить сейчас, пока есть время и возможность. Пока они ещё только дети, а не скучные, вечно занятые взрослые с горой проблем и обязанностей. Элек взял свою гитару и стал играть. Выходящая из-под его пальцев светлая, немного грустная мелодия вела свой рассказ о старом городском парке, тенистом и местами больше похожем на настоящий лес, чем на парк. Там, в самой его глубине, вдали от оживлённых мест, после уроков собирались ребята, чтобы весело провести время — покачаться на подвешенных к ветви векового дуба качелях, поболтать и посмеяться друг с другом, ожидая своей очереди взмыть к небесам.       Качели эти и в самом деле были, и даже есть до сих пор — висят на дереве в дальнем конце парка, в который упирается превратившаяся в узенькую тропку та самая аллея, где обычно играет Мик. Когда Элек был меньше, он не раз качался на них, но почему-то никогда не встречал там других детей. Наверное, слишком рано приходил — как раз в разгар учебного дня. Но, тем не менее, он был уверен: после уроков у качелей шумно и весело. По-другому просто не может и быть.       Мик слушал его игру очень внимательно. Некоторое время молча и неподвижно, потом стал чуть покачивать в такт головой, а потом приложил к губам свой саксофон.       Отдельные осторожные звуки его альта понемногу срастались в простенькие фразы, потом эти фразы становились длиннее и сложнее, и вот уже Элеку начало казаться, что Мик, словно голосом, поёт своим инструментом его песню.       — У этой песенки должны быть слова, малыш! — подмигнул ему Мик, когда они закончили. Элек медленно кивнул, он всё ещё был под впечатлением. — А ты, однако, талантливый парень!       Мик положил руку на его плечо, и Элек окончательно пришёл в себя.       — Они есть. Это песня про качели. «Крылатые качели», так и называется. Просто, сейчас я не пел…       Элек замялся. Он стеснялся текстов своих песен. На его взгляд, эти стихи одновременно были и слишком детские, и не в меру серьёзные и пафосные. Он сам до конца не мог понять, как сочетаются между собой эти вещи, но он так чувствовал и так писал. Ничего не мог с этим поделать. Все четыре написанные им песни — про качели; про собаку, которой у него никогда не было, и которую он очень хотел бы иметь; песня о старой башне с часами в далёком сказочном городе и песня о выборе человеком своего жизненного пути — все они были именно такими. Но то ли дело Серёжа! Он тоже сочиняет, но его песни простые и задорные, а если даже и случается написать ему что-нибудь грустное, то грустное оно понарошку, не всерьёз. Серёжа никогда не стыдится петь перед зрителями: если обсмеют, он не обидится, ведь для него это всего лишь игра, пустое развлечение. А вот у Элека слова идут от сердца.       — Значит, споёшь мне в другой раз! — увидев его замешательство, пришёл на выручку Мик. — Знаешь, я ведь тоже сочиняю понемножку. Не могу похвастаться чем-то серьёзным, но одну песенку придумал! Этим летом, между прочим! — Мик усмехнулся, как будто что-то припоминая.       — И какой же был повод? Или просто так? — ухватился за возможность сменить тему Элек.       — Ещё какой повод! — Мик сделал большие глаза и заговорщически понизил голос: — Мой шеф! — Он оглянулся по сторонам, как будто этот самый шеф мог его слышать, приложил руку ко рту и сказал почти шёпотом: — Ты даже не представляешь, Серёжа, как он меня достал! Нет, я ничего не хочу сказать, он мне хорошо платит. Но он же занял практически всё моё время — у меня совсем нет личной жизни! А уж как требует с меня!.. Только и делает, что постоянно даёт какие-то идиотские поручения и при этом всё время недоволен, всё время брюзжит! Хотя я очень старательный работник и почти всегда всё делаю в срок.       — А может… тебе уволиться? Ну, сменить работу. Раз с начальством не сложилось, — Элеку стало немного жаль Мика. Работа должна приносить радость: так, по крайней мере, говорит дядя.       — Я думал об этом, — вздохнул Мик. — Но, честно говоря, жалко его бросать. Куда он без меня?.. Кругом одно жульё! Шеф, конечно, и сам не промах, палец в рот не клади, что называется, но должен же быть у человека хоть кто-то, кому можно полностью доверять?       — Должен… — согласился Элек. И вдруг, сам от себя не ожидая, добавил: — А у тебя… есть такой человек?       — Хм. — Мик пожал плечами. — Получается, нет. А у тебя?       — У меня?..       Элек задумался. Самым близким человеком для него был его дядя, профессор Громов. Но он почти всегда был занят и, кроме того, по возрасту годился Элеку скорее в дедушки, чем в отцы. У них были слишком разные интересы, и не всегда получалось понимать друг друга. Вот Серёжа идеально подошёл бы на роль того, кому Элек без колебаний доверил бы все свои тайны. Единственная проблема состояла в том, что Серёжа существовал только в его голове.       — И у меня… тоже! — сказал наконец Элек. — Странно, правда?       — Наверное, это судьба! — совсем не удивившись такому ответу, философски заметил Мик. — Люди сходятся, когда у них есть что-то общее. Мы встретились, потому что должны были встретиться. Ты, кстати, веришь в судьбу, Серёжа?       Элек не верил. Судьба — это задача, в которой слишком много неизвестных, и область её решений во многом зависит от самого человека, и его действий. Вот, например, их знакомство с Миком — Элек же сам подошёл к нему и предложил свой зонт.       — Отчасти, — сказал Элек. — Есть внешние обстоятельства, а есть воля человека. Ты мне понравился, и я захотел познакомиться с тобой! — Элек еле успел прикусить язык, пока Серёжа, так не вовремя встрявший со своей откровенностью, не ляпнул что-нибудь ещё.       — Ты смелый парень! — засмеялся Мик. — И рисковый! Может быть тогда согласишься прогуляться со мной в одно место?       Вот тут Элек растерялся. Он, конечно, не ребёнок, но всё же, когда малознакомый мужчина предлагает пройтись с ним неизвестно куда… Дядя ни за что бы не такое одобрил!       — Но не сейчас, — кажется, и Мик понял, как прозвучало его предложение. — В следующую пятницу и только если будет хорошая погода! В хорошую погоду в парке всегда много народу, и тебе не придётся бояться за свою безопасность. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо.       — А куда мы пойдём? — немного успокоился Элек.       — Тут, совсем рядом, — сказал Мик. — Нам даже не придётся выходить за территорию парка. Я, если честно, и сам ни разу не выезжал за его пределы!       — Как?! А мотоцикл! — Элек в изумлении посмотрел на припаркованную рядом Яву. — Он же твой?       — Конечно! — с гордостью согласился Мик. — Видишь, как оттюнингован? Это я сам! Хотя подарил-то мне его шеф…       — А где ты живёшь, Мик? — вспомнил, что так давно хотел узнать Элек. Вероятно, слова о том, что Мик никогда не покидал пределов парка, были всё же поняты им неправильно.       — Крепостная улица, дом пять, квартира тоже пять, — бодро отрапортовал Мик. — Недавно только переехал. У меня даже телефон есть! Я бы дал тебе номер, но, боюсь так просто не дозвониться будет. Зато я могу пригласить тебя в гости, что скажешь на это, Серёжа?       Элек даже обалдел немного. Он очень хотел узнать Мика поближе, а гости для этого подходили как нельзя лучше… Но теперь он при всём желании не мог отделаться от мысли, что Мик на самом деле не так уж прост, как кажется. Не заманивает ли специально он Элека в какую-нибудь ловушку?       — Я скажу, что это странно, что ты зовёшь меня в гости, — сказал Элек. Мы мало знакомы, и вообще…       — Родители не велят тебе ходить в гости к незнакомым мужчинам? — улыбнулся Мик. — Правильно делают, между прочим! Поэтому я приглашаю тебя без конкретной даты и времени. Только когда ты сам решишь, что знаешь меня достаточно, чтобы не опасаться, будто я маньяк.       — Кто? — это слово Элек услышал впервые.       — А, неважно! Нехороший человек, короче. Очень нехороший!       Дождь, который незаметно прекратился, пока Элек играл, полил с новой силой, и Мик поднял повыше воротник своей куртки. Элек тоже убрал в чехол гитару и по нос укутался в шарф. Уже совсем стемнело, и только парковая аллея, на которой они с Миком стояли, своим теплым жёлтым светом, внушала Элеку некое подобие спокойствия и ощущение уюта. Вокруг царил загадочный мрак.       — Пора прощаться, малыш! — Мик сам достал торчащий у Элека из кармана пальто маленький складной зонт и раскрыл его над их головами. — Поздно уже, а тебе домой добираться.       — До следующей пятницы? — на всякий случай уточнил Элек.       — Естественно! Я же обещал показать тебе одно любопытное местечко, я помню! — Урри вложил ручку зонта в ладонь Элека и обхватил его руку своей. А потом наклонился и… поцеловал в щёку!       Элек замер не дыша. Тёплые губы Мика коснулись его кожи, и мир словно взорвался миллиардами цветных искр, через секунду собравшись воедино и снова став целым. Целым, но не прежним. Прежним, Элек отчётливо это понимал, ничто уже никогда не будет. В том числе и он сам.       — Ну, же, Серёжа, иди! Скоро снова увидимся! — ласково улыбнулся ему Мик, и Элек, словно попав под действие неизвестных чар, молча развернулся и пошёл прочь.       Через несколько шагов странный гипноз рассеялся, Элек остановился, зажмурился и несколько раз сильно тряхнул головой. Что это вообще было? Мик… Мик поцеловал его! Подумать только, разве так делают? Даже Серёжа, которого очень сложно смутить, был бы в шоке. Элек обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на Мика, а может даже вернуться и спросить: как следует понимать подобный жест?       На аллее никого не было. Пустая дорожка, поблёскивающая мокрым гравием в электрическом свете, лужи по обочинам, одинокий давным-давно заброшенный павильон в сетке голых ветвей облетевшей лианы и никакого намёка на следы человеческого присутствия.       Элек медленно шагнул в сторону павильона. Шаг, другой, третий… Сердце билось так сильно, что Элек чувствовал его не в груди, а прямо в горле. Не в силах сдерживать адреналиновый всплеск, Элек сорвался на бег и уже через пару секунд был на месте. Обошёл кругом павильон, на всякий случай толкнул ногой даже на вид тяжеленную дверь, намертво заколоченную досками, вгляделся в вечернюю тьму близлежащих кустов и вытер со лба перемешанный с дождевыми каплями холодный пот. Там, где всего минуту назад стоял прислонённый к стене мотоцикл, не было даже следов его протектора.