Саксофонист

      Всю субботу Элек только тем и занимался, что изучал всевозможные городские справочники и карты. Ради этого он пришёл в районную библиотеку и взял там в разделе краеведения самую полную энциклопедию, посвящённую родному городу. Увы, но никакой «Крепостной» улицы Элеку обнаружить не удалось. Даже до переименования. Ни улицы, ни проспекта, ни переулка, ни проезда с таким названием ни в одном справочнике не значилось. Ни в городе, ни в пригородах, нигде.       Естественно, Элека это ужасно расстроило — Мик ему соврал. И, главное, зачем? Элек ведь не спрашивал у него точный адрес, его вполне устроил бы ответ: «Тут, неподалёку!» или вроде того. Даже района было бы достаточно.       «Имя, наверное, он тоже себе выдумал», — со вздохом подумал Элек, выйдя из библиотеки на вечерний проспект. Очень уж оно было необычным, это имя. Эстонское, не эстонское… Может, еврейское? Но сколько ни вспоминал Элек известные ему национальные имена и фамилии, ничего похожего на «Мик Урри» ему на ум так и не пришло.       Впрочем, эту ложь Элек готов был без колебаний простить своему новому другу — он ведь и сам не стал называть своё настоящее имя, представился Серёжей. А Серёжа, дай ему только волю, всё про себя выложит, да ещё и присочинит с три короба!       И пока Элек так размышлял, сам не заметил, как свернул не к дому, а совсем в другую сторону. А всё потому, что хотел обойти парк — по субботам, как и во все остальные дни недели, кроме пятницы, Мика там нет, а значит и в самом парке Элеку делать нечего.       И всё же, вчерашнее загадочное исчезновение музыканта вместе с его железным конём не выходило у Элека из головы. Он не слышал звук заведенного мотора, шорох гравия или ещё какой шум, сопутствующий стратующему мотоциклу. Выходит, Мик куда-то переместил его вручную? Но куда и как успел? Да и зачем? И что значила эта странная фраза о том, что он никогда не выезжал за пределы парка? Видимо, всё-таки версия, что свой мотоцикл Мик прятал где-то в самом парке, была ближе к истине. Возможно, в павильоне имеется ещё один вход, который Элек в прошлый раз не заметил.       Смысл этого странного действия, если, конечно, Элек рассуждал правильно, тоже оставался загадкой. Мотоцикл нужен, чтобы ездить на нём по дорогам, а не хранить чёрти где, вытаскивая на свет белый раз в неделю, проветриться. Одна сплошная мистика, да и только!       Минут через сорок, нога за ногу блуждая по городским улицам и думая о таинственном саксофонисте, Элек понял, что забрёл слишком далеко — домой придётся ехать на транспорте. Место не было ему таким уж незнакомым — это был микрорайон, где он жил в детстве. И раз уж Элек всё равно там оказался, то заодно решил пойти посмотреть свой старый дом. Взглянуть на окна, попробовать угадать, что за люди теперь живут в их с дядей старой квартире и от души поностальгировать о детстве и так толком и не начавшейся школьной поре.       Элек без труда нашёл нужный двор, встал напротив своего бывшего дома и принялся разглядывать когда-то такие родные, а теперь вызывающие чувство невнятной грусти, окна. Плотные красные шторы в одном были задернуты, а два других — кухни и комнаты Элека — не горели. Никаких силуэтов за занавесками не мелькало, и смотреть в сущности было не на что. Элек тихо вздохнул и собрался уже было повернуть обратно, как вдруг из подъезда вышел какой-то здоровенный парень, посмотрел на него внимательно и как закричит:       — Серёга! Сыроежкин! — и бросился к нему.       От шока в первую секунду Элек не смог даже двинуться с места: откуда этот тип знает Серёжу? Его Серёжу! Про Серёжу не знает вообще никто, даже дядя. Только Мик Урри недавно познакомился с ним, но этот парень точно не Мик!       И Элек бросился прочь. Парень из подъезда каким-то образом узнал про его брата, и теперь ему что-то надо от Серёжи! Но что? А если что-то нехорошее? Если он хочет его побить? Или станет требовать деньги? Или ещё что? А может… наоборот? Может они друзья с ним? Вдруг Серёжа каким-то необъяснимым способом в тайне от Элека умудрился познакомиться с кем-то и подружиться? В принципе, такое в его характере, он очень общительный!       Эти умные мысли, насчёт дружбы, пришли к Элеку сильно позже, когда он уже стоял на автобусной остановке. Его преследователь отстал почти сразу, но Элек так разогнался, что зачем-то пробежал ещё два квартала. Первый раз в жизни ему пригодилась спортивная подготовка!       Остаток вечера Элек был сам не свой. В последнее время с ним случились две очень странные встречи — с Миком, и тем типом, который знает Серёжу. И если говорить о Мике, то хорошенько подумав, Элек пришёл к выводу, что поступил очень разумно, решившись наконец заговорить с музыкантом. Их знакомство действительно было неспроста, он это чувствовал. Но что если судьба (в которую Элек не верит, но которая, похоже, верит в него) даёт ему ещё один шанс? Ведь не смог же он к шестнадцати годам сам, нормальным образом, как все люди, обзавестись друзьями. Что-то похожее на близкие отношения начало у него складываться только сейчас, с Миком. Вдруг и этот парень, от которого он так глупо сегодня сбежал, тоже может стать его другом?       И Элек решил исправить ошибку.       В воскресенье, с самого утра он отпросился у дяди гулять. Взял с собой побольше карманных денег на случай, если прогулка затянется, и обед придётся пропустить, и отправился по старому адресу.       Двор встретил его приветливо — залитый лучами, пробившегося сквозь облака солнца, чистый и уютный, будто в честь его, Элека, возвращения украшенный шикарными красными гроздьями развесистой рябины. Рябину эту Элек помнил ещё совсем молоденьким деревцем — каждую весну он любовался, как она цветёт, а каждую осень, глядя сколько на ветках поспело ягод, пытался угадать, холодная ли будет зима. Теперь рябина стала большая, мощная и раскидистая, а нижние её ветки шатром нависали над старой скамейкой, ненавязчиво приглашая под свою сень.       Элек сел на скамейку. Вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух, улыбнулся сам себе и ещё раз оглядел внушительный рябиновый урожай, гордо выставленный среди остатков порыжевшей листвы напоказ всему миру: зима будет долгой, но всё обойдётся.       Сколько ему предстоит просидеть здесь в ожидании, он не знал, но готов был потратить на свою затею весь день и даже вечер: если этот парень местный, он обязательно выйдет на улицу, не сидеть же целый день дома в единственный выходной! Или, если он уже вышел, пройдёт мимо, когда будет возвращаться. А может даже, если его окна выходят во двор, он заметит сидящего здесь Элека, который один-в-один Серёжа, и специально спустится поговорить.       — Серёга! Ты только не убегай, подожди! Я поговорить хочу!..       Не прошло и получаса, как вчерашний Серёжин знакомец, словно прочитав его мысли, весь взъерошенный и в распахнутой настежь куртке, выбежал из подъезда и стал махать Элеку руками.       Элеку опять сделалось немного не по себе, но он даже не дёрнулся, чтобы встать и уйти. Только поглубже спрятал руки в карманы и зарылся носом в шарф, он и вправду намного замёрз. Парень подошёл совсем близко.       — Гусь?! — забыв про всякое смущение, широко улыбнулся Элек.       Никогда раньше, он не осмеливался назвать так своего товарища, хотя прозвище это ему порой шло куда больше имени и фамилии. Но сейчас высокий и крупный Макар, лохматый, такой нелепый в своей кое-как наспех накинутой одежде и с выражением счастливого недоумения на раскрасневшемся веснушчатом лице, и правда больше всего походил на всполошившегося гусака.       — Я тебе такого гуся покажу, век помнить будешь, Сыроега! — с облегчением выдохнул Макар, плюхнулся на скамейку рядом с Элеком и сразу же сграбастал его в объятия. Стало тепло и уютно. — Макар Степаныч, понял?! — чуть щёлкнул Элека по носу Гусев.       — Макар!.. — Элек повернул к нему голову, едва не коснувшись носом его щеки, и, забыв всякое стеснение, стал разглядывать старого друга.       При свете дня Макара Гусева Элек узнал сразу, едва тот приблизился к нему на пару метров. Удивительно, что он не признал его вчера — не иначе как от испуга! Высокий и сильный, с блестящими красным золотом на солнце волосами, он был, словно та рябина, которую Элек запомнил юной и гибкой, а увидев вновь во всей её природной мощи и красоте, сразу же узнал.       — Макар, ты меня помнишь? — спросил на всякий случай Элек. Серёжа Серёжей, но ведь и они с ним когда-то дружили и сидели за одной партой!       — Как же не помню-то? — воскликнул, выпучив глаза, Гусев. — Серёга, нет, ты правда думаешь, что я тебя за эти две недели, которые ты пропадал, забыть успел?! Ты не заболел часом, говорить такое?       Гусев приложил свою горячую ладонь Элеку ко лбу и держал так секунд пять. Потом медленно убрал, попутно проведя ему по щеке и подбородку, и слегка задел большим пальцем губы. Элек смотрел на него во все глаза и не знал что сказать — бывший товарищ вёл себя странно.       Вместо Элека начал говорить Макар, негромко и очень взволнованно:       — Зачем ты вчера убежал от меня, Серёжа? Я всю ночь потом не спал, не мог понять что случилось. И сегодня ты странный такой… Тихий весь, спокойный… Что с тобой было, расскажешь? Знаешь, как я извёлся без тебя?! В школе двоек нахватал, тренер на меня ругается, что я на льду ворон считаю… А я всё о тебе думаю. Где мой Сыроежкин? Неужели бросил меня? Или случилось что?       Гусев замолчал и сильнее стиснул его плечи. А потом просто прислонился лбом к виску Элека и с минуту сидел неподвижно, согревая своим дыханием его шею.       — Пойдём в гараж? — после долгой паузы сказал Макар почти шёпотом. Элек почувствовал, как его уха коснулись чужие губы. Тянуть с объяснением и дальше было нельзя — его явно принимали за кого-то другого.       — Макар, я пойду с тобой куда ты скажешь, только знаешь, давай сначала поговорим. Здесь.       — Ну, давай, — Гусев вздохнул и нехотя от него отстранился. — Я слушаю тебя, Серёжа.       — Я не Серёжа, — сказал Элек.       Макар устало промычал что-то бессвязное и закрыл руками лицо. Элек подумал, что приятель не понял его — ведь Гусев должен был удивиться! — и на всякий случай повторил:       — Я не Сергей Сыроежкин, я…       — Я знаю, — не дал ему договорить Гусев. — Ты — Элек Громов. В первом классе мы с тобой сидели за одной партой и жили на одной лестнице. Потом вы с дядей переехали.       Вот тут настала очередь удивляться Элеку:       — Но… как же? Ты назвал меня Серёжей… Почему? Откуда ты вообще взял это имя и фамилию?!       — Ты сам велел себя так называть, — Гусев нахмурился, но не сердито, болезненно. — Элек, ты… У тебя что-то с памятью?       — Не знаю… возможно… — Элек растерялся. — Если Серёжа — это я, расскажи, как мы познакомились?       Макар нервно улыбнулся и пожал плечами:       — Ладно. Первого сентября я шёл домой из школы и во дворе увидел тебя. Ты стоял, озирался по сторонам и чуть не плакал. Как малыш, который потерялся. Я подошёл, спросил: «Эй, парень, ты в порядке?», пригляделся получше и… понял, что это ты. Ты не обижайся, Эл, но ты ж не изменился почти. Вымахал, конечно, здоровый стал… Но, блин, эти кудряшки твои белобрысые, глазищи чёрные, родинка, губы… Тебя нельзя не узнать, Эл!       На секунду Элек забыл как дышать — всё первое сентября этого года он провёл с дядей на его работе. Ему давно хотелось посмотреть, как приветствует новоиспечённых студентов декан, и может даже заранее почувствовать себя одним из них. И он с раннего утра поехал в дядин институт. А после вступительного слова и торжественной части, когда студенты уже разошлись по своим кафедрам, дядя устроил Элеку экскурсию по будущей его Альма матер. Домой Элек вернулся вечером, уставший и полный новых впечатлений, вдвоём с Виктором Ивановичем, от которого фактически и не отходил в течение дня.       — А что было дальше, Макар? — спросил Элек взволнованно. — Что он… или я… тебе ответил?       — Дальше?.. Дальше я сказал: «Элек? Электрон Громов? Я — Гусев! Макар. Мы с тобой учились вместе, за одной партой сидели! Когда ты тут жил». И я тебя обнял. А ты стал вырываться и сказал, что впервые меня видишь, никогда здесь не жил и вообще, никакой ты не Электрон, а Сергей Сыроежкин. И ты понятия не имеешь, как здесь оказался, и очень хочешь домой. Ну а я вызвался тебе помочь. Ты ведь мой старый друг, хоть мы и не виделись столько лет.       — Ты мне помог? — Элек был уверен, что по-другому и быть не могло, но всё же, как Макару это удалось? Помочь человеку, которого и в природе-то нет!       — А как же! — Гусев улыбнулся и снова приобнял Элека за плечи. — Ох и побегали мы тогда! Правда, сначала я заставил тебя рассказать мне всё что было до того момента, как ты сюда попал. В общем, в тот день ты вернулся из школы, но домой не пошёл, а пошёл сразу в свой гараж — поиграть на гитаре и отвлечься от начавшейся учебы. Посидел, поиграл, понял, что лучше не стало, и решил пройтись. Вышел на улицу и очень быстро заметил, что вокруг всё незнакомое. Другие дома, другие деревья, другие машины по дорогам ездят и другие люди по тротуарам ходят. Только погода такая же. Сначала тебя это заинтересовало, и ты пошёл дальше, а потом в какой-то момент до тебя дошло, что ты конкретно так заблудился и как вернуться назад не знаешь. Ты очень испугался, стал спрашивать у прохожих дорогу, но никто тебе её не подсказал — здесь нет Липовой аллеи. Тогда ты в отчаянии стал бегать по дворам и искать свой гараж. Вот так-то я тебя и встретил.       — А потом? — Элек не верил своим ушам: всё говорило о том, что Макар и правда был тогда с Серёжей!       — Потом я взял тебя за руку и мы вместе стали обходить все гаражи в округе. Я ведь знаю, где они у нас расположены — и кооперативы, и отдельные домики. Мы пробовали открыть каждый гараж — ты сказал, что не запер дверь, когда вышел — один раз нас даже за хулиганов приняли, пришлось убегать. Но в конце концов нам повезло. Это не совсем гараж оказался, а какая-то пристройка во дворе через два квартала отсюда. Толкнули дверь, она открылась, мы вошли внутрь, и ты как завопишь: «Это он, Макар, это он! Я вернулся!» И обнял меня от радости. А я — тебя… Ну, я-то давно хотел. В общем, стояли мы так и обнимались… Долго, очень долго. И я тебя поцеловал. А ты не увернулся.       — К-как… поцеловал? — не понял Элек. Дотронулся кончиком пальца до своих губ и опять посмотрел на Макара.       — Так, — кивнул Гусев. — Тебе понравилось. И всё, что было потом — тоже.       Элек не знал, что и думать. Один парень может поцеловать другого? Правда, всего лишь пару дней назад его самого поцеловал Мик, но… не так. Макар явно имел в виду что-то иное, не знак простого дружеского расположения. И «потом» у них с Миком тоже ничего не было. А могло ли? И что оно такое, что было у Макара с Серёжей?       И вновь Элек поймал себя на мысли, что думает об умершем брате, как о живом, реально существующем человеке. Будто и в самом деле Серёжа сбежал из его головы, где тихо и мирно жил целых шестнадцать лет, в настоящий мир, познакомился с Гусевым, и теперь их связывает нечто, о чём Элек может лишь смутно догадываться.       — Покажи мне этот гараж, — сказал наконец Элек. — Пока я не помню ничего из того, о чём ты рассказывал. Может, если я сам увижу его…       Гусев с сомнением посмотрел на него, потом резко встал и протянул Элеку руку:       — Пойдём. А по дороге ты мне расскажешь свою версию… — он на секунду задумался. — Свою версию жизни Элека Громова.       — Идёт! — согласился Элек и тоже встал. — Но перед этим я хочу хотя бы в общих чертах знать о тебе. Не забывай, Элек Громов видит тебя впервые спустя почти девять лет.       Дорога не была долгой, но Гусев успел рассказать о себе практически всё — он живёт в том же доме, что и раньше, и учится в той же школе, в которую когда-то начинал ходить Элек. Учится не так чтобы блестяще, но зато играет в хоккей, да-да, в том самом «Интеграле», куда Элек так хотел когда-то попасть. Друзей у него немного — парочка приятелей из класса и несколько с хоккея. И в целом, жизнь у Макара простая и ничем особо не примечательная, если не считать того факта, что этой осенью в неё вошёл Серёжа. Или Эл. С которым Макар теперь встречается почти каждый день, приходя в назначенное время к Серёжиному гаражу, и который так неожиданно и без всяких объяснений пропал на целых две недели. Что касается Элека, то его рассказ был и того короче: учёба на дому, кружки и секции. Друзей нет, знакомых — масса. Из увлечений — песни.       — Так и Серёга песни сочиняет! — подмигнул ему Макар. — Поёт мне под гитару иногда, когда настроение есть.       Элек в ответ только улыбнулся — у близнецов часто бывают похожие увлечения.       — Ты извини, Серёг, Эл, то есть, — сказал вдруг Гусев, когда они уже были на месте. — Но я это… сломал твой замок. — Он кинул на Элека виноватый взгляд и указал на дверь пристройки, где вместо врезного замка зияла криво развороченная дыра.       — Зачем? — Элека охватило лёгкое беспокойство: кажется, Макар относился к своим отношениям с Серёжей, более чем серьёзно. Раз пошёл его искать и, рискуя нарваться на неприятности за порчу казённого имущества, сломал дверь в сарай.       — Думал, найти тебя там… — Гусев неуверенно качнул головой.       — Где? В этом чулане? — не поверил Элек. Пристройка к старинному пятиэтажному зданию была слишком велика для гаража и мала для человеческого жилища. И снаружи больше всего походила на бывший дровенник, который когда-то приспособила под свои нужды местная жилконтора, но которым не пользовалась последние лет двадцать.       — Ну да, — кивнул Гусев. — Мы с тобой здесь много времени провели. Ты называешь это место своим убежищем. И там внутри хорошо, на самом деле. Было.       Гусев отчего-то медлил и, несмотря на то, что они уже минут пять стояли возле так называемого Гаража Сыроежкина, не делал никаких попыток войти внутрь. Элек тоже не торопился: нерешительность Макара говорила лишь о том, что ничего интересного в этом «гараже» нет и смотреть там не на что. Тем не менее, они пришли сюда не просто так — каждый из них, пусть и по-своему, хотел что-то узнать о Серёже. Элек взялся за ручку и потянул дверь на себя.       Скрипнули давно не смазанные петли, и в нос Элеку ударил запах сырости и затхлости. Под ноги бросилась встревоженная внезапным вторжением крыса, а с притолоки, едва не угодив ему по голове, свалился здоровенный кусок штукатурки.       — Не похоже, чтобы тут часто бывали люди. — Элек обернулся на Гусева. Тот пару секунд напряжённо всматривался в темноту сарая, потом вздохнул и разочарованно сказал:       — В прошлый раз было так же. Только крыс больше.       — Когда ты взломал дверь? — на всякий случай уточнил Элек.       — Ага.       Борясь с неприятным чувством, которое только и может вызвать такое место, Элек сделал пару шагов внутрь и остановился. Вскоре его глаза привыкли к темноте, немного рассеиваемой светом с улицы, и Элек смог оглядеться. Пара поленьев, вёдра и метлы, большой уличный совок, непонятный мусор под ногами, осколки кирпичей и обрезки ржавых труб — вот, собственно и всё, что было в этом довольно тесном помещении.       — Выходи, Эл! — крикнул ему с улицы Гусев. — А то ещё крысы покусают, придётся сорок уколов от бешенства в живот делать.       Такая перспектива Элека совсем не обрадовала, тем более, что в «гараже» и правда нечего было делать, и он вышел.       — Почему «гараж», кстати? — задал очевидный вопрос Элек. — Тут очень узкая дверь для машины, порог опять же. Даже мотоцикл не заедет.       — Это тебя надо спрашивать, почему, — хмыкнул Гусев. — Или Серёгу.       — Ну а всё-таки? Неужели он, ну или я, не объяснял тебе?       Вместо ответа Гусев сам зашёл в пристройку, с минуту побродил там, пиная, как смог по звуку догадаться Элек, какие-то железяки, поохал-поахал грустно и вышел обратно на улицу.       — Пойдём отсюда, Эл. — Макар взял Элека за руку и потянул прочь. — Не сработало оно. Я и чувствовал, что не получится — ты ж не помнишь ничего, опять нормальным стал.       Элек в своей нормальности и не сомневался. Как, впрочем, и в том, что никогда её не терял. Зато он бы мог усомниться в нормальности Гусева, если бы… не одно «но». Слишком уж много Макар знал про его брата. Возможно, даже больше, чем он сам.       — Я тебе поверю.       — Что? — Гусев встрепенулся и внимательно посмотрел на Элека, крепче сжав его руку.       — Я тебе поверю, Макар, — повторил Элек. — Что бы ты ни рассказал мне про Серёжу и про то, что видел раньше в этом гараже, я тебе поверю. У меня есть причины считать, что ты мне не врешь и не бредишь. Так что не бойся, говори.       — Ладно. — Гусев остановился и в упор посмотрел на Элека. — Слушай. Может, и вспомнишь чего.       А дальше Элек будто в сказку попал. Вещи, о которых рассказывал ему Гусев, любой другой на его месте счёл бы в лучшем случае красивой фантазией, в худшем — игрой больного воображения. Но Элек верил каждому его слову, ведь в этих словах жил его брат, и жил именно таким, каким за много лет сам Элек привык его себе представлять. Весёлый, немного безбашенный, талантливый и вместе с тем ленивый, увлекающийся, наивный и искренний в своих чувствах.       В первую же свою встречу с Макаром Серёжа в благодарность за помощь пригласил его к себе. В тот самый гараж. Ничем не примечательная снаружи хозяйственная пристройка к старому жилому дому внутри оказалась просторным и чистым помещением с электрическим светом, антресолями выше человеческого роста, большим столом со стульями, раскладушкой и даже гамаком. Но самое главное, в стене, противоположной той, где была дверь, через которую они с Серёжей вошли, Макар заметил другую. И не просто дверь, а дверь и целые огромные ворота, через которые, если их открыть, вполне могла бы заехать фура. Макар спросил, мол, как же так, ведь здесь должны быть квартиры и лестничная клетка? На что Серёжа как ни в чём не бывало ответил, что нет, там за дверью улица. А ворота нужны для больших грузовиков, ведь для них когда-то гараж и построили: предполагалось, что здесь будет машина, на которой его папа работает дальнобойщиком. Но в итоге фуру папа оставляет либо под окнами, либо в автопарке на стоянке, а гараж они немного переоборудовали для удобства. Ещё папа думал купить автомобиль и держать его здесь, но как-то не сложилось, и теперь этот гараж — что-то вроде большого сарая, который Серёжа использует как своё убежище, а родители сюда почти и не заглядывают. Однако, одно транспортное средство всё же в нём есть — старый Серёжин мопед, который надо бы починить, да всё руки не доходят. Макар этому всему сначала не поверил, попросил открыть дверь, ту, которая была врезана в ворота, чтобы убедиться самому. Серёжа открыл, и они вместе вышли на улицу — к гаражу действительно примыкала дорога, но не асфальтовая, а грунтовая, да и местность рядом мало напоминала оживленный городской квартал, который Макар ожидал увидеть. «Мы ведь на окраине живём», — как само собой разумеющееся, сказал ему Серёжа.       Макар был потрясён — происходящее напоминало фантастический сон. Давний приятель Элек Громов, так неожиданно снова появившийся в его жизни, словно фея из сказки, открыл ему дверь в другой мир, в буквальном смысле слова. Наверное, поэтому он так легко принял и то, что у Элека теперь другое имя, и то, что чувства которые появились к нему у самого Макара, тоже другие, такие, каких Макар ещё никогда не испытывал. Элек, или как его теперь звали, Серёжа, совсем не удивился, что новый друг поцеловал его. Наоборот, сказал, что всегда мечтал о чём-то подобном, и теперь ни за что не упустит свой шанс. Так они с Серёжей стали встречаться. Каждый день, если у него не было тренировки, в пять часов вечера Макар подходил к гаражу, стучал три раза, и Серёжа ему открывал. Они занимались любовью (на этом месте Элек вынужден был переспросить Гусева, правильно ли он его понял; Гусев сказал: да, именно так), разговаривали, Серёжа бывало играл ему на гитаре свои песни и даже пытался научить играть Макара. А иногда они ходили гулять, по ту сторону гаражных ворот.       И здесь начиналось самое интересное. Городская окраина, где располагался гараж Сыроежкиных, здорово отличалась от места, где находился бывший дровяник с таинственной дверью. Однако ж, как смог за время их вылазок на природу убедиться Макар, рельеф местности был в точности тот же. Даже речка, привычно одетая в черте города в гранит, послушно текла по тому же руслу, разве что берега её были в естественном, первозданном виде. На крутом склоне ближнего берега они с Серёжей один раз сидели и наблюдали закат, это было красиво и очень волнительно. А ещё, по специально оставленной для этого лестнице, снаружи можно было забраться на крышу гаража и оттуда смотреть на город. Город был маленький, не в пример тому, который разросся по эту сторону гаража, и в котором жил Макар. Весь Теймер, а таково было название города, по прикидкам Макара умещался в современном историческом центре, чуть ниже по течению реки.       Сердцевину города составляла цитадель. С гаража хорошо были видны и оборонительные башни, и громадный донжон в центре — Серёжа сказал, что если подойти поближе, то на одной из его сторон, там где часы, можно увидеть круглое окно, в котором по праздникам демонстрируются живописные картины. К реке примыкала и внешняя крепостная стена замка, окружённая рвом, отчего сам замок казался большим островом посреди внезапно разлившейся реки. Там, где жил Макар, ничего подобного в этой части города не было — по обоим берегам стояли купеческие и доходные дома, частью со временем перешедшие в жилой фонд, а частью отданные государственным учреждениям и конторам. Разве что место теймерского донжона занимал бывший особняк генерал-губернатора, теперь — здание горисполкома, тоже как-никак главное городское строение. Узкие улицы центра были вечно забиты транспортом, но в Теймере транспорта, похоже, было мало: по крайней мере Серёжа говорил, что спокойно добирался в крепость на своём мопеде, когда, конечно, тот был ещё на ходу.       Макару было странно видеть средневековую европейскую архитектуру у себя в Средней полосе, и он, чтобы убедиться в соответствии своей географии Серёжиной, спросил его как-то: «Как называется страна, в которой ты живёшь?» Серёжа вопроса не понял и сказал, что он живёт в Теймере. Рядом, разумеется, есть и другие города, но что такое «страна» он не знает. Мир состоит из огромного множества городов и прилегающих к ним территорий, а сами города объединяются в провинции, представили каждой из которых заседают в правительстве. Вот, собственно, и всё мироустройство. «А куда впадает Волга?» — спросил тогда Макар. В политической географии царила явная неразбериха, но физическая-то должна быть в порядке! Серёжа задумался, потом сказал неуверенно: «В Каспийское море… кажется». «Ну хоть это на месте!» — обрадовался Макар. А потом попросил Серёжу ещё раз повторить ответ. Прошли всего лишь доли секунды, прежде чем звуки Серёжиного голоса сложились в привычные уху слова, но на этот раз Макар успел заметить: то, что в конечном итоге было услышано им как «Каспий», изначально имело совсем другое звучание. Серёжа говорил на чужом языке. Макар медленно произнёс Серёжино имя: и снова то, что вылетало из его рта, не имело к этому слову никакого отношения.       Макар стал обращать внимание на детали. Когда они с Сыроежкиным попадали в гараж, вроде бы ничего особо не происходило. Но стоило выйти за ворота, их с Серёжей одежда, начинала выглядеть несколько иначе. Макар даже как-то снял свою куртку — на ярлыке вместо названия швейной фабрики и знака качества красовались непонятные знаки и символы, постепенно, по мере того, как он смотрел на них, выстроившиеся в знакомое «Большевичка». Впрочем, и покрой куртки, и её оттенок тоже немного, но отличались от прежнего. Менялась одежда, менялась обувь, менялись наручные часы и мелочь в карманах — за пределами гаража менялось всё. Только они с Сыроежкиным оставались такими же.       — Ну что, ты всё ещё готов мне верить и не записал меня в чокнутые психи? — закончив свой рассказ, полушутя-полусерьёзно спросил Элека Гусев.       Элек кивнул.       — И ты, конечно же, ничего не вспомнил?       Элек тяжело вздохнул: водить товарища за нос и дальше смысла не было. Откровенность за откровенность, а напрасные надежды никого ещё до добра не доводили. Настала очередь Гусева принять на веру его слова.       — Прости, Макар, что не сказал тебе этого сразу, но я ничего не смогу вспомнить. Всё, о чём ты мне рассказал, произошло не со мной, а с моим братом. Серёжа Сыроежкин мой близнец. А в те дни, когда вы виделись, я почти всегда был занят — это могут подтвердить другие люди.       — Как… близнец? — Гусев схватил Элека за плечи и немного встряхнул, заставляя смотреть ему в глаза. — А где же он был всё это время? Почему он не учился с тобой в первом классе? Почему я ни разу не видел вас вместе?!       — Потому что… — медленно сказал Элек и прикрыл глаза. — Он мёртв. Вот уже шестнадцать лет.       — Что?.. — Гусев убрал от него руки и отпрянул назад. — Эл, ты шутишь так? Не надо, это не смешно… Я ведь люблю тебя. Люблю… Серёжу.       Элек невольно вздрогнул: любит. Ведь на самом деле любит! Наверное так, как любят друг друга взрослые люди. Но что может сделать он? Начать оправдываться, жалеть? Ему очень жаль Макара, но это не выход. Остаётся лишь сказать правду.       — Как ты знаешь, Макар, моя мать умерла во время родов, отца не стало чуть позже, и в результате меня воспитывал дядя. А вот про брата я тебе не рассказывал. Я никому на самом деле не говорил про него, потому что… Как бы тебе это сказать? Это очень личное. В некотором смысле он часть меня, понимаешь? Потому что я привык думать, с самого детства так, что на самом деле он не умер. Он жив. Живёт где-то в другом месте, с нашими родителями, и у него всё хорошо. Сыроежкин — фамилия нашего отца, а вот имя своему братику я дал сам. Решил, что «Сергей» ему очень пойдёт. Не буду врать, я хотел, чтобы так звали меня, но дядя решил по-другому. У Виктора Ивановича Громова была сводная сестра Надежда, наша с Серёжей мать. Но ещё — родной брат, Электрон Громов, он погиб в войну. Дядя очень был к нему привязан. Вот так я и стал Электроном, а Серёжа — Серёжей. Я часто сравниваю себя с Серёжей, в чём-то даже завидую ему — он весёлый, общительный, у него есть друзья, он не заморачивается из-за всякой ерунды… Ему легко жить. У Серёжи полно свободного времени, он делает что хочет. И ещё он играет в хоккей.       — Играет… — Гусев подозрительно на него посмотрел. — Ты… он… говорил. Там, в Теймере, есть команда. Он центральный нападающий…       — Ну, в моём воображении он играл в «Интеграле», там, где ты, — невесело усмехнулся Элек.       Гусев молчал. Стоял, невидяще глядя перед собой и только кулаки сжимал. Элек почувствовал укол совести: причинять своими словами Макару боль он не хотел.       — Макар, пойми, — Элек подошёл ближе и взял Гусева за руку, тот медленно расслабил ладонь. — Я ведь тоже не знаю, как быть. Жил себе и жил столько лет, общался с выдуманным братом в своей голове, а теперь вдруг появляешься ты и говоришь мне о нём, как о настоящем живом человеке! Что я должен думать? Что я сошёл с ума? Или ты? Или мы оба спятили? Я правда не знаю! А вдруг он действительно есть? Вдруг мой Серёжа жив?! Ведь это значит, что я тоже могу его увидеть! Впервые в жизни, по-настоящему…       Вместо ответа Макар резко притянул Элека к себе и обнял.       — Не уходи, Эл!.. — прошептал Гусев. — Я же тоже не знаю, что правда, а что нет. Может я вообще всё это себе выдумал!.. Только… как я теперь без него? Или без тебя. Я влюбился… Со мной впервые в жизни такое! Не уходи, не бросай меня, Эл!       Каким-то образом Серёжа умудрился влюбить в себя Макара и исчезнуть. При всей бредовости ситуации Элек не мог поступить с Макаром так же, хотя был совершенно уверен: Гусев любит не его, и никакой ответственности за странные отношения брата и своего бывшего одноклассника он не несёт. Но тем не менее оставил Макару свой адрес, домашний телефон, а потом подумал и позвал его на обед: «Поехали ко мне, посмотришь, как я живу, и с дядей заодно познакомишься!»       Распрощались они уже совсем вечером. Элек пошёл провожать своего нового старого друга на остановку и напоследок взял с Гусева слово, что когда Серёжа объявится, то он обязательно ему сообщит. Элек больше не мог отрицать очевидное — невидимый механизм его судьбы пришёл в движение этой осенью. Сначала едва заметно, появлением таинственного музыканта в парке, а теперь встречей с Гусевым жить всё отчётливей говорила ему: грядут большие перемены, ничто не останется прежним!       Однако, какое бы впечатление ни произвело на него общение с Макаром, мысли Элека по-прежнему занимал совсем другой человек.       В понедельник вечером, разделавшись со всеми делами, Элек вышел из дома с большой сумкой. Несмотря на свои внушительные размеры, она была практически пуста: единственным предметом в ней был лом-гвоздодёр, самый длинный из тех, что нашёл Элек в дядином шкафчике с инструментами.       В парке ожидаемо никого не было — слишком ветрено, тоскливо, да ещё и дождик с самого утра моросит. И фонари на центральной аллее не горят — идеально для взломщика!       Но приступать к делу Элек не спешил. Надел кожаные перчатки, достал из кармана маленький фонарик и, включив его на минимальную яркость, принялся осматривать место рядом с павильоном — в прошлый раз, будучи под действием эмоций он вполне мог пропустить какую-то мелочь.       Покрытый ковром опавшей листвы газон, увы, ничего ему не сказал — следы от шин на таком не остались бы, особенно, если мотоцикл и вправду вручную заводили внутрь. Человеческих следов Элек тоже не увидел, и даже грязь на бетоне, по периметру окружавшем павильон, если и была, то уже смылась дождём.       Элек поставил свою сумку на землю, достал фомку, внимательно огляделся, резко выдохнул, собираясь с силами, и завёл инструмент под самую верхнюю доску, которой была забита дверь. Минут через десять, вынув последний гвоздь и аккуратно сложив доски у самой стены под плющом, Элек точным движением сбил навесной замок и открыл дверь.       Ни крыс, ни мышей, к чьему появлению он был уже морально готов, из павильона не выбежало. Неприятного запаха Элек тоже не почувствовал. Сделав фонарь ярче, он осветил всё помещение и смело шагнул за порог — ничего пугающего или подозрительного там не было: несколько покрытых пылью и сухой листвой прилавков, пара высоких стульев и… и всё. Прилавки были расположены как раз под большими арочными окнами, которые сейчас были закрытыми ставнями и под плотной сеткой плюща не заметны с улицы. Видимо, раньше тут продавали воды или мороженое, а может даже газеты и сувениры, кто теперь знает? Впрочем, Элеку важно было другое — кроме окон и единственной двери, через которую он вошёл, никаких других входов и выходов в павильоне не было. Зато на на бетонном полу он увидел то, что заставило его торжествовать — следы от протектора.       Колосок засохшей грязи начинался почти у края противоположной стены и, постепенно светлея, доходил до самой двери. Элек присел на корточки, вплотную приблизил фонарь к следу и провёл по отпечаткам шин пальцами, зачерпнув засохшую почву. Не гравий с дорожки и не жирный чернозём, которым славился парк, и на котором, как на дрожжах, росли любые посадки. Просто песок и немного почвы с вкраплениями растительного мусора, как будто мотоцикл дождливым днём ехал по лесной дорожке, одной из тех, что проложены в лесопарке недалеко от дома, где живёт Элек. И с этой грязью мотоцикл не въехал в павильон, он выехал из него!       Элек выпрямился во весь рост и тихо рассмеялся — он разгадал загадку. «Микки, Микки, я кое-что про тебя знаю!» — прошептал Элек в пустоту, ещё раз, уже вполне по-хозяйски осматривая павильон. Потом достал из кармана заранее припасенный мелок и с внутренней стороны двери написал: «Элек был здесь».       Собственное имя больше не казалось ему вычурным и нелепым. Да, возможно, здесь оно всё ещё звучит странно, но там!.. Там оно будет так же уместно как, например, «Мик». И скрывать его от человека, который, вполне вероятно, вовсе не обманул его ни на счёт своего имени, ни на счёт своего адреса — ведь где же и быть Крепостной улице, как не рядом с крепостью, с Теймерской крепостью? — было бы непорядочно и нечестно.       Элек отошёл от двери подальше, любуясь на освещённую светом его фонаря надпись и удовлетворённо улыбнулся. Он сообщил Мику своё имя, но не стоит ли быть с ним откровенным до конца? То, о чём рассказал Элеку Макар, оно ведь есть не только в близнеце. В нём тоже. Зачем и дальше пытаться скрывать это? От себя самого и от того, кому, возможно, тоже важно это знать.       Через минуту дверь старого павильона украсили ещё несколько строчек, выведенные аккуратным каллиграфическим почерком: «Я искал здесь моё сердце, Микки, но ты увёз его на своём мотоцикле так далеко, что мне остаётся только ждать и надеяться, что ты снова вернёшься. В эту пятницу, как обычно. С любовью, Эл».