Саксофонист

      — Слушайте! Слушайте! Слушайте и не говорите, что не слышали! — словно глашатай в старой сказке, Элек взмахнул рукой и почти прокричал в микрофон своё приветствие. Краем глаза заметил, как в дальнем, невидимом для зрителей конце сцены, режиссёр привстал со своего места: в сценарии были совершенно другие слова. — Жители славного города Теймера! — уверенно продолжил Элек. Люди перед сценой одобрительно закивали, а некоторые стали махать ему руками. — Тысячу лет назад закончилась Последняя битва, и мы отстояли свой город — с тех пор мир и процветание царит на нашей земле. Так не повод ли это раз в год, когда теймерцы, храбро отразившие смертельную угрозу, вернулись к мирной жизни, собраться всем вместе, чтобы добрым весельем и звонкими песнями вспомнить старые времена? Наши музыканты готовы без устали услаждать ваш слух своей игрой, а танцоры — танцами ваш взор. Так встречайте же наших первых исполнителей!       Элек объявил название музыкального коллектива, и под аплодисменты ушёл за кулисы: ждать своего следующего выхода и получать от режиссёра нагоняй. За последним дело, разумеется, не стало:       — Что за самодеятельность, Сергей? — человек, которого другие участники шоу называли режиссёром, и благодаря чему и сам Элек догадался, что это он и есть, подошёл к нему и, нервно похлопывая себя по руке свёрнутым в трубочку сценарием, строго взглянул на Элека. — Ты не выучил свою роль?       — Простите… — Элек задумался: хотел обратиться к нему по имени, но имени-то он как раз и не знал. — Мне просто показалось, что текст очень скучный и невыразительный. Слишком официальный для такого праздника. Я совсем чуть-чуть доработал его, оставив неизменным смысл. Осуждаете?       — Причём здесь моё осуждение, Сергей?! — режиссёр как будто растерялся. — Твоё дело неукоснительно следовать сценарию, а я должен быть уверен, что ты не ляпнешь какую-нибудь ерунду, которая испортит всё представление! Неужели это так сложно?       — Ваш сценарий… точнее слова, которые я должен говорить, они… полная ерунда! Уж извините.       — Хочу напомнить, Сергей, — укоризненно покачал головой режиссёр, — что раньше тебя всё устраивало, и ты ни одного предложения нашему сценаристу не высказал. Хотя возможность у тебя такая была! А теперь уж будь добр работать по написанному. Сценарий, между прочим, утверждён господином Стампом! — зачем-то добавил режиссёр, и Элек непроизвольно фыркнул:       — Вот уж кто-кто, а господин Стамп, я уверен, не будет иметь ничего против моих маленьких импровизаций!       — Продолжишь в том же духе — напишу докладную, — пригрозил режиссёр и вернулся на своё кресло.       Элека его угрозы только повеселили: заменить его сейчас всё равно невозможно, а гипотетический штраф — это последнее, что могло его волновать: Серёжа вряд ли когда-нибудь о нём узнает. А что касается самого Элека, то он стал Серебряным уж точно не из-за денег.       Работа конферансье не предполагала большого простора для фантазии, тем более, что о самих артистах Элек ничего не знал и как-то по особенному представлять их публике не мог. Зато не преминул лишний раз рассказать зрителям о работающей в замке ярмарке и тире, призвать покупать побольше сувениров и обязательно прогуляться по крепостной стене.       Объявив очередной номер, Элек прямо со сцены спрыгнул вниз — терпеть за кулисами недовольную физиономию режиссёра было до зевоты скучно, а потолкаться среди людей в образе Серебряного, напротив, очень хотелось. И как только Элек оказался на земле, его сразу окружила толпа — у него хотели взять автограф, с ним хотели сфотографироваться, а кое-кому было достаточно просто похлопать его по плечу, поднять вверх большой палец и сказать, что он молодец и самый лучший символ города за всю историю Теймерских фестивалей. Элек был счастлив.       В начале следующего часа спуститься со сцены и посмотреть выступление артистов, как все, лицом, а не со спины, Элеку не удалось. Режиссёр поманил его к себе и, загадочно и недобро сверкнув глазами, сказал:       — Кое-кто хочет с тобой пообщаться, Сергей.       Для Мика было ещё рано, и Элек здорово удивился: кому он тут мог понадобиться? Или не он, а его брат. Однако ж стоило Элеку увидать своего гостя лично, как изумлению его и вовсе не было предела: за ширмой, где обычно собирались и готовились артисты, неожиданно нарисовался… директор Теймерского музея собственной персоной.       — Добрый день, господин Стамп!.. — так до конца и не справившись с волнением, поздоровался Элек.       Стамп на секунду замер, вглядываясь в его лицо, потом протянул руки и, обхватив его голову, поцеловал в губы. Точь-в-точь как при первой встрече.       Элек испугался было за свой грим, но, видимо, он уже совсем высох, лишь чуть-чуть посеребрив край губ Стампа.       — Ты не обманул моих ожиданий, мой Серебряный мальчик! — лучезарно улыбаясь, произнёс Стамп так торжественно, словно Элек и впрямь успел ему в чём-то поклясться. — Так куда же ты дел своего брата?       — Мм… Я уговорил его поменяться на сегодня. А как вы… догадались, что это я, господин Стамп?       Скрывать от Стампа свою аферу Элек не собирался, но всё же такая проницательность немного пугала.       — Заглянул в твои глаза и понял! — Стамп сделал рукой в воздухе замысловатый жест, как будто сам выступал со сцены перед публикой. — Интуиция меня ещё никогда не подводила. Но, вообще, это малыш Микки позвонил мне с поста охраны и сказал, что оставил тебя у гримёрки. И я приехал, чтобы лично развеять… или наоборот подтвердить?.. свои опасения.       Элек невольно нахмурился и сложил на груди руки.       — Не понимаю, зачем он вам звонил? Вы же сами дали ему выходной на сегодня! — забыв о вежливости и о том, что разговаривает с фактически первым лицом Теймера, буркнул Элек. На лице Стампа заиграла самодовольная улыбка.       — Таково одно из условий нашего с Урри сотрудничества! — Стамп подошёл совсем близко и приобнял Элека за талию, уже через секунду прижав его к себе так крепко, что Элека бросило в жар. — Микки обязан докладывать мне обо всех своих перемещениях и держать в курсе того, чем, с кем и когда он занят, — проворковал ему на ухо Стамп. У Элека сбилось дыхание, и всё что он мог, только кивнуть в знак согласия. — И можешь не сомневаться, он это делает — малыш Микки очень исполнителен!       Так же внезапно, как до этого обнял, Стамп отпустил его и, уже стоя в полуметре, сказал:       — Я здесь с самого начала представления, мой мальчик, и сразу понял: это ты! Серёжа так бы вести себя не смог. Никто бы не смог.       С трудом уняв бешено колотящееся сердце, Элек улыбнулся.       — Но не радуйся раньше времени, малыш, — Стамп резко сменил тон. — Утро покажет, удался ли твой замысел. Пока ты ещё здесь только гость.       Напоминание об этом факте немного смутило Элека, и он отвёл глаза. А когда поднял их, чтобы сказать, что он постарался всё рассчитать и предусмотреть, Стампа за кулисами уже не было — только режиссёр задумчиво глядел на него со своего кресла.       Вся недавняя эйфория куда-то улетучилась, и Элек больше не пускался в импровизации, читал текст по написанному и никаких вольностей себе не позволял. Режиссёр удовлетворённо качал ему головой со своего места, а один раз даже подошёл и сказал, дружески похлопав его по плечу: «Ну вот, Сергей, можешь же, когда захочешь!» Элек в ответ кисло улыбнулся.       Но в начале шестого Элек снова спустился со сцены к зрителям — должен был подойти Мик. Мика, однако, не было. Элек забеспокоился и стал искать его глазами в толпе, на автомате раздавая гостям автографы и позируя для фотоснимков. И еле успел вернуться до конца длинного выступления очередного творческого коллектива: Мик нашёлся рядом со сценой, стоял, сосредоточенно глядя в толпу, но Элека как будто не замечал. Рэсси у его ног сидела с отсутствующим видом и, кажется, вообще собиралась спать.       — Не хотите ли автограф? Когда ещё будет шанс получить дарственную надпись от самого Серебряного мальчика? — обрадовался Элек, в два счёта, оказавшись рядом с Урри. — У вас ведь есть хотя бы открытка с видами города? Я напишу вам самые лучшие пожелания!       — Открытка? — Мик озадаченно промычал и скользнул по нему рассеянным взглядом. — Только записная книжка… Я тут по делу вообще… Хотя давай, я не против.       Элек так поразился неожиданной перемене в любовнике, что сначала даже расстроиться забыл. Настолько внезапная холодность Мика шокировала его. А в следующую секунду, вспомнив недавний визит Стампа и его слова относительно Миковой верности и исполнительности и о том, что тот докладывает Шефу о каждом своём шаге, просто разозлился. Схватил протянутую ему записную книжку, достал из поясной сумки шариковую ручку и написал: «Даже и не думай, что я уступлю тебя Стампу, ты — мой, Ми…»       Дописать ему не дали. Неожиданно Мик с такой силой схватил его за руку, что и записная книжка, и ручка полетели в снег.       — Откуда это у тебя? — ошалело сверкая глазами, Мик поднёс к носу Элека его же руку.       — Ты… сам мне подарил… — не до конца поняв что происходит, медленно произнёс Элек, глядя на своё кольцо на указательном пальце. — Сегодня… В тире выиграл. Мик, что с тобой?       Глаза Мика стали ещё больше. Не отпуская его руки, он прижал Эла к себе и прошептал:       — Эл!..       Рядом лениво гавкнула Рэсси, и Элек почувствовал, как она боднула головой его ногу.       — Неужели ты не узнал меня, Мик? — удивился Элек.       По правде, такую вероятность он только теоретически предполагал, верилось в неё с трудом.       — Даже и подумать не мог! — Мик виновато усмехнулся. — А где же Серёжа?       — Ну… Он далеко отсюда. Очень далеко. Надеюсь, — честно признался Элек, лишь на мгновение почувствовав слабый укол совести. — Сегодня до самой ночи Серебряный мальчик — я.       — Ночи? — Мик недоверчиво на него покосился. — Представление заканчивается через пару часов, ещё полчаса на автографы и общение с гостями, и Серебряный мальчик заканчивает свою работу. Ты мне что-то не договариваешь, Эл!       — Ну, если быть совсем точным, — вздохнул Элек, — то сегодня я не только Серебряный мальчик, но и Сергей Сыроежкин. Мы договорились с Серёжей, что я заменяю его не только на работе, но и… дома.       — Вот как! — Мик посмотрел на него с сомнением. — Значит, я могу рассчитывать, что эту ночь ты проведёшь со мной?       — Нет. Прости! — качнул головой Элек. — Я хочу повидать родителей, Микки. Изображать Сергея Сыроежкина после концерта я собираюсь у него дома.       Мик на секунду изменился в лице, став непривычно серьёзным и даже, как показалось Элеку, суровым. Словно средневековый Страж Теймерской крепости из его сновидений предстал на миг перед Элеком и тут же исчез.       — Ладно, артист, не заиграйся там, у Серёжи дома! — добродушно предостерёг его Урри. — А то проколешься на чём-нибудь и напугаешь родителей. Вот шуму-то будет! И что делать тогда? Ты ведь небось его им сразу предъявить не сможешь.       — Всё будет в порядке, Микки, не беспокойся! Мы с Серёжей всё предусмотрели, — сказал Элек и понял, что сам волнуется так, что ещё немного, его натурально начнёт трясти. Но собрал волю в кулак и непринуждённо улыбнулся: — Завтра утром увидимся, и я расскажу тебе, как всё прошло.       — Ладно, раз уж у тебя сегодня дела до вечера, и спать со мной ты всё равно не будешь, мы с Рэсси тоже кое-чем полезным займёмся, — Мик загадочно ему подмигнул и потрепал собаку по холке, вызвав одобрительный лай. — Зайдём в одно место…       — К Стампу? — слишком уж резко перебил его Элек и сам же за это на себя разозлился. — Не слишком ли часто ты к нему ходишь, когда у тебя выходные, Мик?!       — В основном я звоню, — кивнул Урри, как будто не заметив его ревности, и продолжил сосредоточенно гладить собаку. — Надо бы действительно почаще заходить, а не только телефонными разговорами ограничиваться… — Он поднял глаза на Элека и резко замолчал: что и говорить, Элек был вне себя. — Не сердись на меня, малыш! — в голосе Урри отчётливо слышалось сожаление, но Элека это не сильно успокоило. — Конечно, я и сам ворчу, что Шеф меня достал, и никакой жизни от него нет, но, знаешь, Алекс на самом деле очень уязвимый человек, и ему порой приходится тяжёло. На нём много что завязано, ответственность большая… Он в каком-то смысле незаменим! И это налагает отпечаток, знаешь ли. Иногда он срывается, психует… А окружающие страдают. Но прежде всего — он сам. Я единственный, Эл, кто может не только прекратить эти истерики, но и предотвратить их. По крайней мере на данный момент. Мне просто некому его доверить! Знаешь, иногда, чтобы успокоить Шефа и не позволить дойти до нервного срыва, мне достаточно сыграть ему на саксофоне, а иногда — просто помолчать и посидеть рядом.       «По-моему, это ты сам начинаешь психовать, когда не видишь или не слышишь его больше нескольких часов, Микки! Всё остальное — обычные отговорки», — очень хотел сказать в ответ Элек, но ругаться с Миком сейчас было бы поистине идиотской затеей. Поэтому он покорно опустил глаза и тяжко вздохнул.       — Я рад, что ты меня понимаешь, Эл! — просиял Мик и поплотнее запахнул на нём плащ.       Элек про себя чуть не взвыл: о, да! Он очень хорошо понимает Мика! Только не те дурацкие отговорки, которые тот минуту назад так убедительно заливал ему в уши.       — Но сейчас мы с Рэсси совсем не к Стампу собираемся, — с энтузиазмом продолжил Урри, мельком взглянув на сцену: музыканты уже заканчивали играть. — Это дело очень серьёзное и ответственное, и оно касается только нас с тобой, малыш!       Последние слова немного отвлекли Элека от мрачных подозрений, в которые он успел было погрузиться, и откровенно заинтриговали, так что он даже не сразу сообразил, что Мик обнял его на прощание, а Рэсси ткнулась носом в колено. Только по стихшей внезапно музыке он догадался — выступление уже закончилось, и ему пора возвращаться на сцену.       До самого окончания праздника Элека не покидала мысль, что что-то со всем этим надо делать. Ведь если его план сработает, и Элек в Теймере станет не гостем, а полноправным горожанином, ему всю жизнь придется мириться с совершенно необъяснимой привязанностью между собственным любовником и его шефом.       «Ну, по крайней мере, Микки, у тебя тогда появится человек, которому ты сможешь доверить душевное благополучие своего драгоценного Стампа! И я уж постараюсь, чтобы он был этому только рад!» — твёрдо сказал себе Элек, ещё раз мельком взглянул на записку с адресом, которую оставил ему брат, и быстрой походкой зашагал в сторону родительского дома.       Серёжа жил в той части Старого города, которая граничила с новостройками и представляла собой своеобразное столкновение миров — мрачного средневековья и современного жилого квартала. Сам дом был достаточно старый, но по местным меркам высокий, в пять этажей, и окнами одного из своих фасадов смотрел на многоэтажки, а другим выходил во двор. Двор Элек тоже внимательно изучил — именно оттуда и был вход в Серёжин подъезд. Мрачный и тёмный, он разительно отличался от освещённой улицы, но на удивление пришёлся Элеку по душе. Ещё раз окинув взглядом все его закоулки и подворотни, Элек вошёл в подъезд — пятый этаж квартира в торце. Замер на секунду, прислушиваясь к собственному сердцу, и уверенно нажал на кнопку звонка: пусть он пока ещё здесь и гость, но он вернулся домой. К себе домой.       — Ну наконец-то, а то мы уже заждались! — улыбнулась ему мать, открыв дверь. — Проходи, Серёж, мойся-переодевайся, и к столу: сегодня отец раньше освободился, хоть поужинаем вместе.       — Мама… — тихо сказал Элек. Больше ничего он сказать не мог.       Его мать выглядела такой же молодой, как на фотографиях в их с дядей семейном альбоме, и по по возрасту никак не могла быть матерью шестнадцатилетнего сына. В порыве чувств Элек сказал:       — Ты такая красивая, мам!..       Мать улыбнулась, но как-то странно, с задержкой, а зрачки её глаз моментально расширились, в следующую секунду опять став нормальными.       — Что это с тобой, Серёжа? — удивилась она. — Комплименты говоришь, «чего пожрать?» с порога не заявляешь… Ты не заболел там, на холоде? — она потрогала рукой его лоб, и Элек почувствовал, что всё его тело словно прошило электричеством. Видимо что-то почувствовала и она, потому что быстро отдернула руку и нахмурились: — Точно хорошо себя чувствуешь?       — Да, мам, я здоров, — кивнул ей Элек. — Сейчас, возьму какую-нибудь одежду и пойду мыться.       Она хмыкнула, проводила его задумчивым взглядом и пошла на кухню — оттуда пахло чем-то вкусным — а Элек понял, что умудрился запутаться в трёх дверях: вместо комнаты брата попал в гостиную. Парень возраста Мика встал с дивана и отложил в сторону газету, которую, видимо, до этого читал.       — Ну привет, Серёг! — отец обнял его и потрепал по волосам, тут же весь засверкав серебристой пудрой. — А я, видишь, полдня сегодня на техобслуживание убил, зато освободился рано. А у тебя как трудовой день прошёл, а, артист?       — Хорошо! — радостно ответил Элек. — Всех выступающих объявил, автографы раздал, для фото попозировал. Даже и не устал.       — Да что ты! — удивился отец. — Обычно ты тут с ног валишься и ворчишь, что тебя все достали, и что тебе надоело быть рабом и тратить время на всяких придурков.       — Ну… фестиваль заканчивается, и я немного пересмотрел своё отношение к этой работе, — сказал Элек. Копировать Серёжу и его отношение к родителям, к жизни и ко всему окружающему он не собирался. Да и не смог бы, даже если бы захотел.       — Ладно, переодевайся давай, — усмехнулся отец и ещё раз взлохматил ему волосы. — Пора ужинать, мы только тебя ждали.       Со второй попытки Элек нашёл наконец «свою» комнату и на целую минуту застыл посреди, пытаясь сориентироваться в царящем вокруг хаосе. Потом кое-как нашёл в шкафу чистое бельё и спортивные штаны с футболкой, разгрузил свою сумку и аккуратно развесил костюм Серебряного мальчика на вешалке. Костюм на фоне разбросанных в беспорядке вещей смотрелся чужеродным, а кроме того, окинув его ещё раз внимательным взглядом, Элек никак не мог отделаться от навязчивого чувства, что чего-то в нём явно не хватает. Даже успел испугаться, что каким-то образом потерял некую важную деталь от него, но хорошенько поразмыслив, всё же пришёл к выводу, что все части одежды на месте. И только уже в ванной, стоя под душем, понял, что в костюме мальчика-горниста почему-то отсутствует рог.       «Неужели Серёжа потерял?» — расстроился Элек. Ведь завтра на закрытии так было бы здорово протрубить из него всему городу, как в былые времена! Но потом подумал, что раз режиссёр за всё время не сделал ему замечания по поводу отсутствия столь важной детали реквизита, а в конце дня просто выдал сценарий на завтра, то, видимо, рог в его костюме предусмотрен и не был.       Позвонить Мику или даже самому господину Стампу с просьбой добыть к завтрашней программе рог горниста, Элек к огромной своей досаде тоже не мог — не догадался обзавестись телефонными номерами ни того ни другого. В результате решил с утра (что ещё принесёт ему это утро — тоже вопрос) заняться этим делом лично — навестить, как он и собирался, Мика и уже с ним в качестве моральной поддержки идти к Стампу: в запасниках музея наверняка найдется с десяток рогов, из которых можно будет выделить ему подходящий.       Когда, закончив приводить себя в порядок, Элек пришёл на кухню, ни одной мысли, связанной с фестивальной суетой, у него уже не осталось — там его ждал горячий ужин, а за столом сидели родители.       Элек на секунду остановился — перед ним словно ожила старая фотография, одна из дядиных любимых: какое-то семейное застолье, и в центре кадра молодые парень и девушка… Люди, которым менее чем через полгода суждено подарить жизнь ему и проститься со своей.       От избытка эмоций он подошёл к матери, обнял её и поцеловал в щёку:       — Я скучал, мам!.. Очень.       Мать обняла его в ответ и с лёгким удивлением сказала:       — Тебя сегодня и правда не узнать, Серёж…       — Ну… у меня самые лучшие родители, я их люблю, — пожал плечами Элек, совершенно не беспокоясь, что своим поведением вызывает подозрения. — Для человека нормально скучать по своим родителям.       — Ведь целых полдня прошло! — пытаясь скрыть радостное смущение, рассмеялся отец. — Серёг, тебя как подменили, честное слово! Не шипишь на нас, сам обниматься лезешь! Нет, мы с матерью, пожалуй, благодарственное письмо господину Стампу напишем: за помощь в воспитании сына! Если б не твоя работа на фестивале, мы бы до пенсии такого не дождались!       — Ну, не зря же я столько недель был Серебряным мальчиком, пап, — подмигнул отцу Элек и принялся за еду. — Он же герой, во всём пример и вообще положительный персонаж. Я в каком-то смысле проникся. А ещё он был сиротой, вы знали?       — Да ну?! — повёл бровью отец.       — Нет, настолько подробно его биографию мы не изучали, — сказала мать.       — А я вот знаю, — Элек вздохнул. — У него из всей родни только собака была. Ну, ещё командир гарнизона его немного опекал и даже хотел усыновить. Но не успел. Так что я много о жизни Серебряного думал, пока его изображал — как-то оно само получилось. В общем, я очень рад, что сейчас у него… То есть у меня! В смысле просто рад, что у меня в отличие от него есть папа с мамой. Вот.       — Эх, наконец-то ты, Серёг, родителей стал ценить! — погладил его по макушке довольный отец. — Посеянные семена взошли, как говорится!       Мать, однако, ничего не сказала и даже не улыбнулась. Напротив, она отложила вилку и, подперев обеими руками подбородок, сидела молча, сосредоточенно глядя на Элека.       Это был тяжёлый взгляд, изучающий. Первым порывом Элека было отвернуться или опустить глаза, но он усилием воли запретил себе это делать. Вместо этого продолжил смотреть на неё прямо и даже постарался улыбнуться. Но чувствовал: улыбка его вышла кривая и горькая, словно бы он просил неизвестно за что извинения или выражал скорбь.       Дальше никаких напряжённых моментов в процессе ужина не возникало — Элек быстро нашёл с родителями общий язык и больше расспрашивал (к немалому опять же их удивлению) об их делах, чем рассказывал о своих. Потом помог матери вымыть посуду и пошёл смотреть с отцом новости — Теймерское телевидение оказалось весьма любопытной штукой и совсем не походило на Первую и Вторую программу, к которым привык Элек дома. А в начале двенадцатого его нестерпимо начал клонить в сон.       Еле добравшись до своей кровати, Элек так и рухнул на неё не раздеваясь, лишь на минуту успев подумать о том, что в комнате стоило бы сначала навести порядок, а не спать в устроенном Серёжей бедламе. Потом сам же себе возразил, что так по крайней мере здесь чувствуется незримое присутствие брата, и это, по-своему приятно, а потом просто всё исчезло.