Страсть без стоп-слова ▪️

      За спиной раздается металлический щелчок закрывающихся ворот. Делаю шаг вперед и оборачиваюсь на сетчатое ограждение с колючей проволокой по самому верху. Показываю средний палец дежурящему на вышке охраннику, который упорно делает вид, что не обращает на меня внимания, и пренебрежительно отворачивается. Поправляю черную кожанку на груди, аккуратно разглаживая небольшие заломы и любуясь, как материал переливается в свете солнца. Одежда оранжевого цвета уже порядком набила оскомину.       Пребывание в заключении — не лучший период, который может случиться в жизни, но обладание привлекательной внешностью имеет свои плюсы. А если к высокому росту, отлично сложенной фигуре и смазливому лицу прилагается умелый рот и знающая свое дело задница, то все становится в разы легче. К тому же хорошее поведение и полное признание вины помогли укоротить срок и отделаться всего четырьмя годами.       Жмурюсь под полуденными лучами, потягиваюсь и вдыхаю полной грудью, выставив нос, как опытная ищейка. Воздух такой же пыльный и сухой, но ощущается совсем по-другому. Теперь это запах свободы.       Пинаю носком кроссовка небольшой камень и невольно вспоминаю, как впервые оказался за этой сеткой среди десятков озлобленных на мир людей.       Меня привели в столовую. Огромное помещение с выкрашенными светлой краской стенами и бесконечным количеством близко поставленных столов. Большинство присутствующих не повели ухом, продолжая увлеченно поглощать еду, но несколько человек повернулись, оскалившись улыбками. С усмешкой пожелав счастливо оставаться, охранник беглым взглядом привычно оглядел заключенных, развернулся на пятках и ушел, поправляя прикрепленную к поясу резиновую дубинку.       — Гляньте-ка, какая птичка к нам прилетела, — приземистый бритоголовый заключенный одобрительно поцокал языком и хохотнул. — Эй, Майки, Джеки! Кажется, к вам пожаловало подкрепление. Поди, сложновато управляться?       Два симпатичных, сидевших в углу и изо всех сил старавшихся не привлекать внимания парня вздрогнули, синхронно подняли головы, послали злорадный продолжительный взгляд и вновь уткнулись в тарелки. Тогда я не знал, что Майки и Джеки — это так называемые «общие барышни». Любой заключенный из этого крыла мог пользоваться ими когда и сколько пожелает. Отказывать они не имели права. Не сказать чтобы участь Майки и Джеки была завидной, но и не самой ужасной. Заниматься с ними жесткими практиками с нанесением увечий было строго запрещено. Тот, кто нарушал правила, сам оказывался на месте «барышни», пока тот поправлялся, отлеживаясь в госпитале.       Бритый поднялся. Всем видом показывая небрежность, вразвалочку переступая с ноги на ногу, подошел почти вплотную и посмотрел исподлобья, задрав подбородок. За ближайшими столами затихло. Несколько пар любопытных глаз уставились на нас, явно ожидая зрелища.       — Высоковат, правда, — резюмировал он, похлопывая меня по боку под общий гогот. — Но ничего. Когда лежишь мордой в подушку, рост не важен.       Он крепко вцепился в пояс и резко потащил к выходу. Упираясь, я вывернулся и застыл. Сердце отчаянно запрыгало в ушах. Я понимал, что в первые же минуты появления навлекаю проблемы, но безропотно пойти за ним и стать подстилкой для присутствующих тут нескольких десятков мужиков тоже не казалось радостной перспективой. В голове вихрем пронеслись нередкие драки в клубах, заканчивающиеся в крайнем случае разбитой губой или огромным фингалом, который приходилось тщательно маскировать при выходе на работу после бурных выходных. Здесь же все могло завершиться свернутой шеей.       Бритый резко повернулся. В прищуренных глазах молнией мелькнула злость. Несколько человек повскакивали с мест и зашумели, оглушительно затарабанив ложками по столам. Метнувшись, я выхватил у стоявшего неподалеку тощего парня вилку и зажал ее в кулаке. Занес руку в сторону, вытаращил глаза и поманил бритого пальцем.       — Давай! Тронь еще раз, попробуй.       Бритый хмыкнул, по-бычьи выставил вперед макушку и не раздумывая кинулся, с размаху повалив меня спиной на стол. Дыхание вмиг вылетело из легких. Хватая ртом воздух, я заелозил ступнями. Запястья, в которые намертво, словно клешнями, вцепился бритый, заломило. Его искаженная яростью физиономия ухмылялась. В оскаленном рту отсутствовал верхний зуб. Он на миг выпустил мою руку, чтобы ткнуть кулаком под ребро, и попытался выбить из пальцев вилку, но я, изловчившись, оттолкнулся ногой от стены. Изо всех сил изогнулся и скинул противника на пол.       Не давая опомниться, я приземлился сверху, придавливая рукой дергающееся горло. По полу загрохотали слетевшие со стола ложки и поднос. Вокруг собралась улюлюкающая толпа. Краем глаза я видел их искаженные азартом лица, готовые растерзать новичка в любой момент в случае поражения. Сжав глотку бритого еще плотнее и вытаращившись на толпу, я прорычал, выставив вперед кулак:       — Кто шелохнется — выскребу этой вилкой мозги!       — А новенький-то психованный, — прошептал с ноткой восхищения молодой парень сбоку.       — М-да. Придется поломать. Но ладно, хоть развлечемся, — ответил ему сиплый и до мурашек равнодушный голос.       Я сидел верхом на задыхающемся бритом и думал, что как только отпущу его, сразу же окажусь в лапах остальных. Ситуация обострялась. Заключенные обступали плотным кольцом. Еще минута, и на меня бы набросились сразу несколько человек, с которыми вряд ли удалось бы справиться.       — Этот мой, — внезапно пробасил кто-то.       Толпа вмиг замолчала и смиренно отступила на шаг. Сверху надвинулась внушительная тень. Сильная пятерня схватила меня за шиворот и дернула, поставив на ноги. Огромный латинос средних лет, рядом с которым я выглядел как травинка перед дубом, грозно оглядел с головы до ног, пробормотал что-то на испанском, а затем небрежно махнул рукой остальным. Недовольные слишком легким разрешением конфликта заключенные вернулись к еде.       Его звали Хорхе. Он был членом известной мафиозной группировки и не первый раз отбывал наказание. Хорхе был холоден, угрюм и немногословен. А еще слишком брезглив для того, чтобы пользоваться услугами Майки и Джеки. Поэтому время от времени подселял к себе одного из приглянувшихся новичков. Жившему с ним заключенному была обеспечена почти полная безопасность: никто не рисковал идти поперек Хорхе. Я несколько раз словил недобрые и даже завистливые взгляды, пока переносил немногочисленные вещи на верхнюю полку в его двухместную камеру.       Вскоре прояснилась еще одна малоприятная деталь: Хорхе был жутким собственником. Поговаривали, что прошлого сокамерника нашли с перерезанным горлом. За день до этого парня застукали с медбратом.       Первые полдня пролетели незаметно. Я осматривал блок, в котором придется провести несколько не самых увлекательных лет, поглядывал на Хорхе, который не удостоил и парой слов за все это время, и с опаской ожидал ночи. Вряд ли он станет откладывать то, ради чего поселил к себе, а впечатляющая комплекция латиноса закладывала подозрения, что его агрегат окажется невероятных размеров.       Охрана сделала круг по блоку, заглядывая в каждую камеру, а затем в коридоре погасили свет. Прозвучал звонок на отбой. Расположившись на полке, Хорхе скинул форму. В темноте он казался еще внушительнее. Длинные волосы свисали на мощные плечи, грудная клетка сплошь состояла из мышц и была раза в три шире моей. Я бросил взгляд ниже его пояса и облегченно выдохнул. Его член не был огромным. Он был просто большим.       Хорхе стабильно сбрасывал накопившуюся агрессию раз в неделю. Поначалу он просто быстро и резко имел меня в коленно-локтевой, не особо заботясь о растяжке, а затем бросал на полку, оставляя в покое. Выжатый и взмокший, я лежал лицом к стене, пока напряженные ноги не переставали мелко подрагивать. Но вскоре все стало гораздо сложнее: у Хорхе появилось маниакальное желание видеть, чтобы я кончал тоже. Раньше можно было просто переждать эти двадцать минут, постанывая в такт и стискивая зубы, но теперь приходилось становиться полноценным участником процесса.       Быть всегда в пассивной роли не доставляло особого удовольствия. Однажды, набравшись смелости, я предложил Хорхе иногда меняться, на что он молча врезал так, что голова гудела, как разъяренный улей, весь следующий день. Больше подобных разговоров я не заводил.       А через три месяца в блоке появился Стефан. Молоденький охранник, который глядел на меня так, что в штанах мигом оживлялось и долго не могло успокоиться. Несмотря на всю опасность ситуации, спустя неделю я крепко зажимал Стефану рот, прижав к стенке служебной душевой, и ожесточенно всаживался под корень.       Охрана работала в три смены. Мы выкраивали дважды в месяц пятнадцать минут, старательно подбирая место. Адреналин разгонял кровь до сверхзвуковой скорости. Права на ошибку не было. Ни одна назойливая пара глаз не должна была нас заметить. Стефану это грозило увольнением с последующим отстранением от должности. Меня просто нашли бы в каком-нибудь укромном углу с заточкой под ребром.       Стефан проработал в нашем блоке два года, а затем его перевели в другой. Я снова остался с Хорхе один на один.       Жизнь текла размеренно и однообразно. Иногда между заключенными происходили стычки, которые являлись для остальных долгожданным событием и были чем-то вроде развлечения.       Скрашивали унылые будни редкие посещения. Тони, давний приятель еще со времен универа, с которым меня связывало что-то вроде братских чувств, заезжал чаще всех. Он по обыкновению выбалтывал новости про знакомых и пересказывал последние происшествия в городе, на несколько минут вытаскивая меня из окружающей реальности. Во время всех происходивших со мной неприятностей Тони был в постоянных командировках. Мы на какое-то время утратили связь, но услышав, что со мной произошло, он был первым, кто пришел на помощь. Он взял на себя управление фотостудией и регулярно рассказывал, как обстоят дела.       Один раз заезжал отец. Передал привет от матери и сообщил, что нашел для меня лучшего адвоката. Помолчал в переговорную трубку четверть часа, брезгливо оглядывая непрезентабельное помещение, и уехал.       Остин появился первый раз только спустя полгода. Смотрел через стекло пристально, настороженно. Игнорируя приветствие, задал единственный мучавший его вопрос:       — Тебе жаль? Хоть немного.       — Знаешь ведь, что я признал вину.       — Это совсем разные вещи.       — Ты же недолюбливал Алекса.       — Недолюбливать — не значит желать смерти.       — Он и не умер.       — Адам!       — Да. Мне правда жаль, что до этого дошло.       Ответ был совершенно искренним. Все четыре месяца, когда Алекс находился в лечебнице, до сих пор вспоминались с трудом, образовав в памяти темную дыру. В тот период я совершенно слетел с катушек. Пил все, что горело, и просыпался где угодно, только не дома. Закидывал в себя разнообразные таблетки, порошки и капсулы, едва возвращаясь в норму от предыдущих.       Узнав, что Алекс наконец выписался из больницы, я сорвался к нему. Преследовал, появляясь истощенной бледной тенью у порога его квартиры. Осыпал угрозами вперемешку с просьбами, получал отказы и возвращался вновь. Потерявший терпение Алекс дважды крепко расквасил мне нос, но результата это не принесло.       Воспаленное сознание окончательно перестало слушаться, когда я понял, что он никогда не вернется. Последнее, что помню, это как схватил из ящика нож, закинул в рот несколько таблеток, запил их почти половиной бутылки коньяка и выскочил из квартиры. И спустя череду не очень захватывающих событий оказался здесь. В камере с Хорхе.       До слуха доносится шорох шин подкрадывающегося автомобиля. Открываю глаза и широко улыбаюсь, завидев черный блестящий BMW, паркующийся на обочине. Из распахнувшейся дверцы вываливается Тони. Низкорослый, полноватый, с забавно всклоченными волосами. Он приветственно расставляет руки в стороны и издает радостный возглас. Топает навстречу, поднимая ботинками тучи придорожной пыли, и заключает в удушающие объятья. Хлопаю его по плечу и жадно впиваюсь глазами в машину, напряженно ожидая появление еще одного человека, но спустя несколько секунд разочарованно вздыхаю и признаю, что Тони приехал один.       — Хей! — он отцепляет от меня руки, поднимает голову, заглядывает в лицо и фыркает, указывая на рисунок над бровью, который я сделал меньше месяца назад. — На теле больше мест не осталось?       — А вот тут? Не заметил? — поворачиваюсь, тычу в висок и веду по скуле, где тоже красуется одна из недавних татуировок в виде длинной ветви переплетенных листьев.       — Весь как стена в общественном сортире, — Тони морщит нос, и я возмущенно пытаюсь отвесить ворчуну легкий подзатыльник, но он ловко уворачивается и показывает кулак. — Ну, как ты вообще?       — Вполне сносно. Но давай уже уедем с этого места.       — О, конечно, — спохватывается он и, понимающе кивнув, быстро шагает к машине. Дотронувшись до дверной ручки, подмигивает и указывает в салон приглашающим жестом: — Соскучился небось? Хочешь повести?       — Еще успею погонять по городу. Сегодня лучше ты побудешь водителем.       Плюхаюсь на пассажирское сиденье и ласково поглаживаю приборную панель, стирая легкий слой пыли. Неряха Тони не относился с трепетным вниманием к тачке, но это мелочи. Таким людям, как он, прощаются все недостатки, которые совершенно теряются на фоне остальных качеств.       Почти неслышно хлопнув дверью, Тони устраивается рядом, накидывает ремень и отпивает из бутылки воду.       — Есть хочешь? — он поворачивается назад, достает аппетитно пахнущую коробку с пиццей и ставит мне на колени. — На вот. Налетай. Купил по пути. Наверняка тебя от однообразной кухни уже воротит.       — Тони, ты — чудо, — с чувством говорю я, впиваясь зубами в еще теплый треугольный кусок, густо покрытый расплавленным сыром.       Он посмеивается, глядя, как я уплетаю сразу почти половину круга и с сытым выдохом откидываюсь на спинку, вытирая рот салфеткой.       — Куда тебя отвезти? Домой? Отдохнешь, выспишься, посидишь в тишине?       Он поворачивает ключ в зажигании и выезжает на дорогу.       — Нет. Сначала в студию.       — О, как. Сразу в дело? Молодец, — Тони одобрительно кивает и срывается с места.       Дела студии — меньшее, что меня сейчас интересует. Причина кроется совершенно в другом. У причины русые волосы и строгий взгляд светло-карих, ореховых глаз. Причину зовут Остин.       Смотрю в окно на проплывающие мимо бесконечные поля и редко стоящие крохотные домики. Спустя полчаса вид сменяется многоэтажками, магазинами с призывно мелькающими вывесками и аккуратными клумбами, пестрящими сочным разнообразием цветов. Все это время я был на расстоянии каких-то сотни километров от города.       Краем уха слушаю болтовню Тони, реагируя лишь краткими междометиями. Многое из рассказанного совершенно неинтересно, но я не обрываю. Не люблю ездить в тишине.       Наконец спустя полтора часа мы оказываемся на пороге студии. Оглядываю покосившуюся на стене холла картину, затоптанный коврик и мусорную корзину у дивана, до верху забитую обертками от фотопленки. В недоумении приподнимаю бровь и вхожу в просторное помещение, сразу направляясь к ресепшен. Старательно прячу заготовленную заранее игривую ухмылку, против которой сложно устоять. В волнительном предвкушении крепко стискиваю пальцы в кулак, напуская на лицо снисходительное, прохладное выражение.       — Ах, да, — торопливо говорит Тони, шагая следом, — твой помощник, Остин…       — А? — растерянно останавливаюсь, упираясь взглядом в незнакомого паренька за стойкой, который вскидывает голову и вытягивается на стуле, как выскочивший на дорогу сурикат.       — Остин уволился с месяц назад.       — Почему ты не сказал? — резко оборачиваюсь и возмущенно смотрю на полное удивления лицо.       — Не думал, что это имеет для тебя большое значение, — разводит руками Тони. — Я сразу же нашел нового администратора и решил, что проблема исчезла сама собой.       Скрывая раздражение, нависаю над сидящим парнем, заставляя того задрать голову. Администратор хлопает глазами и взволнованно перемещает руки по клавиатуре. Смотрит с неприкрытым любопытством, и круглые щеки трогательно вспыхивают румянцем, а белесые ресницы мелко вздрагивают. Совсем еще юнец.       — Как зовут? — слегка смягчаю голос, чтобы не смущать окончательно, и протягиваю руку.       — Бенджи, — он робко пожимает ладонь.       — Очень приятно, Бенджи. Расскажешь попозже, как идут дела?       Закивав, он с удвоенным усердием влепляется взглядом в монитор, а мы с Тони отходим в сторону. Разглядываю аккуратно расставленные по углам декорации и прохожусь мимо фотозон. Машинально поправляю свет над одним из реквизитов и отодвигаю стул на нужное расстояние.       — Бенджи — он толковый. Не смотри, что тихоня, — шепотом вещает Тони, оглядываясь через плечо. — Все делает сразу и с требуемой ответственностью. Умный, исполнительный, обладает всеми нужными для администратора качествами…       — Ты запал на него, что ли? — перебиваю я и хмыкаю. Тони мигом краснеет до кончиков ушей и протестующе машет руками.       — Адам, ты в своем уме? Он же в сыновья годится. Мне тридцать восемь, ему восемнадцать. И потом…       — Да-да, ты женат и вообще «играешь за другую команду». Но, знаешь, всякое бывает. С таким усердием нахваливаешь, что невольно закрались подозрения.       — Да ну тебя. Думаешь только об одном, — Тони закатывает глаза, несколько секунд дуется, но потом продолжает уже серьезно. — Я лишь хотел, чтобы ты присмотрелся. Не увольнял парня сгоряча в случае, если вдруг растеряется и сделает какую-то оплошность. Он готов ночевать на вот этом диване и доделывать допоздна важный проект, если не укладывается в срок. Бенджи устроился сюда месяц назад и уже полюбил эту работу.       — Очень жаль.       — Что?       Тони замирает с приоткрытым ртом.       — Жаль, что Бенджи привык к студии. Я собираюсь ее продавать. Хотя, кто знает, может, новый владелец оставит все как есть и не будет менять сотрудников.       — Адам… Но зачем?       — Уезжаю, — коротко бросаю я, не поворачивая головы. — Совсем. Оставлю только машину и деньги на карте. Хочу смену обстановки.       Тони молчит какое-то время, а потом вздыхает.       — Ну, раз уж ты решил. Остается только пожелать удачи. И больше не вляпываться в неприятности.       — Спасибо. Постараюсь.       Похлопываю по плечу и смотрю в окно. В этом весь Тони. Он не задает лишних вопросов. Не осуждает и не оправдывает. Тони просто поддерживает в трудную минуту и отпускает, когда это становится нужно.       Мы переводим беседу в другое русло, перекидываясь фразами ни о чем. Решив, что отвлекает от дел, Тони вскоре уезжает, оставив меня с Бенджи, который с готовностью достает стопку бумаг, немедленно навевающих дикую скуку.       — Слушай, Бенджи, о делах расскажешь завтра. Сегодня мне нужно кое-куда отлучиться.       Администратор секунду смотрит непонимающе, но затем быстро прощается и желает приятного вечера.       Оставшись один, сразу запираю студию, спускаюсь по ступенькам невысокого крыльца и сажусь в машину, которую Тони оставил на парковке за углом. Несколько мгновений неподвижно сижу за рулем, прислушиваясь к салону, и затем осторожно трогаюсь с места.       Сделав небольшой круг по главной улице города, паркуюсь в знакомом дворе и поднимаюсь по лестнице. Предусмотрительно закрываю пальцем глазок и нажимаю на кнопку звонка.       Остин открывает почти сразу и осторожно высовывает нос в коридор. Увидев мою ухмыляющуюся физиономию, широко распахивает глаза и тут же пытается захлопнуть дверь, но я успеваю поставить ступню на порог.       — Нельзя вот так открывать, даже не спросив «кто там?»! — сокрушенно качаю головой, подталкивая слабо упирающегося Остина в плечи, и нагло проникаю в квартиру. — Это могли оказаться мошенники, воры и прочие неприятные личности.       — Уходи, — коротко бросает он насупившись, и даже слегка пинает меня по кроссовку ногой в забавном нежно-зеленом тапке.       — Ой, как невежливо. Тебя не учили хорошим манерам? Разве так разговаривают с гостями?       — Гостей обычно приглашают заранее. Тебя я не звал, — сморщив нос, парирует он. Признав, что меня просто так не прогнать, прислоняется спиной к шкафу и выжидающе приподнимает бровь.       — Обидно, знаешь ли, — приближаюсь и нависаю над ним, уперевшись рукой в стену. — Мы ведь неплохо общались раньше.       — Зачем приехал?       Спрашивает с напускным равнодушием, но голос все же надламывается и проседает на октаву. Взгляд медленно скользит по моим оголенным рукам и плечам, обтянутым черной футболкой. Да, там есть на что засмотреться: заключение предполагает много свободного времени, а когда в распоряжении бесплатный спортзал, то только безнадежно ленивый не будет им пользоваться.       — Может, соскучился.       Остин демонстративно фыркает и недоверчиво стреляет глазищами.        — Почему перестал приходить на посещения? — поднимаю пальцами за подбородок. — Почему прячешься?       Остин пытается отстраниться, но я наклоняюсь и хрипло шепчу в стремительно розовеющее ухо, поглаживая по щеке:       — Знаешь, о ком я думал все время? О тебе. От встречи до встречи.       — Адам, прекрати! — Остин вырывается и отступает в сторону.       Упрямо поджимает губы и нервно выходит в другую комнату, не проронив ни слова. Неотрывно двигаюсь следом, словно голодный волк за зайцем, и останавливаюсь за спиной, когда он упирается лбом в оконное стекло.       — Я перестал приходить, потому что решил начать новую жизнь, — он решительно разворачивается.       — А меня, значит, в твоей новой прекрасной жизни нет. Хорошо подумал? — снова сжимаю его плечи, несмотря на протестующие жесты.       — У меня теперь есть парень. Я в отношениях, ясно?       Остин привстает на цыпочки и смотрит прямо в лицо, наверняка ожидая бурной реакции, но я лишь усмехаюсь и закатываю глаза, хотя в груди вдруг неприятно царапает.       — Ох, прошу, не разбивай мое уже немолодое сердце!       Остин с негодованием выскальзывает из рук и снова делает несколько шагов по комнате.       — Ну, как пожелаешь, — расслабленно усаживаюсь на подоконник и вытягиваю ноги. — Расскажи хоть, какой он.       Остин сцепляет пальцы в замок и смотрит в одну точку.       — Он… добрый.       — Прекрасно.       — Умный.       — Замечательно.       — Верный.       — Прости, я что-то упустил. Ты парня описываешь или собаку?       Остин сбивается, стискивает кулаки, но упорно продолжает:       — Джастин прекрасный человек. В нем есть все, чего только можно пожелать в партнере. Очень внимательный и…       Я фыркаю. Остин злится и заканчивает уже быстро и скомкано.       — Джастин ценит меня. Он покладистый, милый и невероятно мягкий.       — Во всем?       Он не понимает, к чему я веду и вопросительно выгибает бровь.       — Я-то знаю, что ты любишь жестко.       У Остина вспыхивают щеки.       — Это совершенно не имеет значения! — возмущенно бросает он. — Джастин нравится мне как человек. А все, что касается постели, не самое важное в отношениях.       — Большего бреда в жизни не слышал, — равнодушно резюмирую я, закидывая ногу на ногу.       — Это только у тебя секс на первом месте! А знаешь, сколькими еще делами можно заняться вместе и быть друг от друга в восторге?       — И чем же? Читать вслух книги? Обсуждать кино? Гулять вечерами по улицам, любуясь красотами города?       — Некоторые делают и это, представь себе.       — Те, кому за семьдесят, может. Тебе двадцать четыре, милый.       Он загнанно дышит, отступая назад, когда я рывком соскакиваю с подоконника и решительно наступаю до тех пор, пока его лопатки не вжимаются в стену. Кладу руку на шею и чуть сжимаю подставленное горло, не отводя пожирающего взгляда от бледного изгиба плеча, в который до одури хочется впиться зубами. Остин запрокидывает голову и кусает губы. В его расширенных зрачках бешено скачет пульс.       — Скажи, а Джастин извиняется, если в порыве страсти шлепнет тебя по заднице чуть сильнее обычного? И на все твои просьбы быть грубее, смущенно отвечает, что не может так с тобой?       Его ресницы вздрагивают, и я понимаю, что попал в цель.       — Ведь ты просто с ума сходишь, когда тебя хватают, насаживают и жарят так, что перед глазами круги начинают мелькать.       Наклоняюсь и провожу приоткрытыми губами рядом со скулой, не касаясь кожи. Его дыхание обрывается. Пальцы судорожно царапают стену и сжимаются в кулаки. Он сухо сглатывает и косит глаза, прожигая взглядом дыру на моем виске. Скользнув рукой ниже, кладу ладонь на заметно выпирающий бугорок в области ширинки.       — О, ты уже такой твердый. И дрожишь в предвкушении, — стискиваю член сквозь ткань. — А ведь я еще ничего не сделал.       Отстраняюсь и снисходительно смотрю на его залитое краской стыда лицо.       — Уйди, — шипит Остин сквозь зубы и отворачивается.       — Хорошо, — напоследок запускаю пальцы в его волосы, веду ото лба к затылку и усмехаюсь, когда он отскакивает. — А ты заглядывай. Романтика на лепестках роз с приглушенным светом наверняка довела до тошноты.       Иду к выходу, сопровождаемый возмущенным шумным сопением. Оставив Остина всклоченным и распаленным, захлопываю дверь и быстро захожу в подъехавший лифт. Выйдя из подъезда, пересекаю маленький ухоженный дворик, останавливаюсь и поднимаю голову. В окне третьего этажа замечаю силуэт, который тут же скрывается за занавеской. Сдерживая улыбку, сажусь в машину, не оборачиваясь машу рукой и трогаюсь с места.