«Я верю в то, что сама судьба вела меня к тебе…»
— Кадзуха… Плавное движение чуть раскрытых губ, оставляющее на чуть дрогнувшем кадыке мягкий поцелуй, вдруг выбивает из груди молодого господина приглушённый кроткий стон, отдалённо напоминающий тихий скулёж — такой же едва сдерживаемый, возможно, даже слегка напуганный, но отдающийся в голове Кадзухи той самой неистово долгожданной сладостью…«Как же долго я ждал этого самого дня…»
Тихий голос молодого господина разносится по комнате вслед за мягкими отзвуками неторопливых поцелуев, что распаляют его и без того возбуждённое сознание. Куникудзуши плавится под лаской сильных рук, что прямо сейчас бережно и с особенной ценностью оглаживают его тело сквозь плотные ткани господских одежд, которые с него, несмотря на проскальзывающую толику жадности в движениях, не торопятся снять… — Кадзуха… Его мягкие губы чуть раскрываются в почти беззвучном стоне своего предательски дрожащего голоса, который он тщетно пытается удерживать в своей горячей от переизбытка возбуждения груди, сдавливающей быстро бьющееся сердце, отчётливый стук которого можно было прочувствовать под ласковым движением ладони… — Мой господин… Кадзуха тихо зовёт его сквозь дорожку горячих, медленных поцелуев, которыми не перестаёт осыпать его распалённую кожу, усеянную уймой шрамов: на ровных гладких плечах, выточенных ключицах и линиях крепкой груди, слегка вздымающейся от каждого прикосновения влажных губ, дарящих молодому господину очень странное, опасное удовольствие — словно с каждым новым поцелуем его разум всё ближе и ближе подходит к осознанию своей природы — желанию отдаться плотскому наслаждению, забыв о всяком приличии, правилах и собственной гордости…«С первого взгляда я мечтал о тебе…»
Куникудзуши слегка вздрагивает, крепко сдавливая в своих пальцах сильные плечи самурая, впиваясь ноготками в ткань его хаори, небрежно облачающую упругую кожу крепких мышц. Молодой господин сжимает их так сильно, будто желая удержаться за Кадзуху, словно за остаток реальности, которую с каждым жарким мгновением всё больше и больше перестаёт ощущать, пока его тело, словно натянутая струна, дрожит от предвкушения…«Я мечтал броситься к твоим ногам и воспеть о любви к тебе…»
…от въедливого, тянущегося внизу живота тепла, заставляющего господина непроизвольно подставляться под уверенные движения сильных рук, что постепенно освобождают его грудь и талию от ткани и без того почти снятой рубашки, раскрывая молодое, упругое тело перед жаждущим взором алых глаз, наполненных тенями словно силуэтов демонических существ, прямо сейчас заполоняющих голову самурая дерзкими и недобрыми мыслями… — Господин… Мыслями о жадности и страсти, о наслаждении, которым при одном только взгляде на молодого господина наполняется всё его естество… Оно медленно сокрушается от непомерной любви и восхищения к прекрасному Куникудзуши, к его слегка поалевшему от жарких и пылких ласк лицу, к разгорячённой коже которого хотелось прикоснуться губами и сквозь нежный поцелуй прочувствовать накалившееся смущение на мягких щеках; к его невероятно притягательным, блестящим от наваждения глазам, напоминающим синеву небесного полотна в особенно красивую звёздную ночь; к его рассыпавшимся на постели длинным прядям тёмных шелковистых волос, мягкость которых Кадзуха ощущает, пока ласковым движением пальцев касается их у самого лица, с трепетной нежностью заводя несколько коротких прядок за покрасневшее ушко, к которому спустя мгновение самурай приближается, чтобы провести по горячей коже губами и тихо, медленно прошептать: — Я так долго ждал этого, господин… Куникудзуши заметно напрягается, ощущая этот горячий шёпот, опаляющий не только кожу, но и, кажется, всё нутро его распалённого желанием тела… Желанием ещё больше приблизиться к Кадзухе, прочувствовать его прикосновения, пропуская через себя жар, исходящий от его губ и рук… — Я жил мечтами об этом мгновении… Кадзуха сладко, трепетно целует разгорячённую кожу у чужого ушка, пока опаляет его горячими признаниями, которые вмиг пробираются до самых сокровенных уголков сознания молодого господина, что до сегодняшнего дня безмолвно хранил маленькую тайну о странной увлечённости, которую он испытывал к своему самураю. Но теперь… …теперь Кадзуха медленно, но очень уверенно раскрывал его душу, позволяя чувствам и природному влечению взять верх, растопив опасения и стыд за мысли о подобной близости… — Каждую ночь я слышал ваш прекрасный голос, в своих мечтах представляя... Кадзуха опускается губами к щеке юноши, мягко целуя его и продолжая шептать все эти непристойные, сокровенные признания, что доводили Скарамуччу до лёгкой приятной дрожи: она окатывала его вместе с нарастающим возбуждением — этой уже хорошо знакомой молодому господину тяжестью внизу… — Как однажды вы наяву, а не только в своих фантазиях, будете умолять меня брать вас глубже… Куникудзуши ещё сильнее прежнего вздрагивает, ощущая, как опаляющее чувство стыда взводит в нём желание прямо сейчас зажмуриться и отвернуться — словно не в силах больше слышать эти бесстыдные откровения, которые на самом деле приносили ему какое-то особое, неправильное удовольствие… — Прекрати… — вразрез собственным мыслям шепчет Скарамучча, даже не представляя, какое невероятное наслаждение доставляет Кадзухе каждая его подобная реакция: очевиднейшая попытка лишь прикрыться отрицанием, на деле же… — Одно ваше слово, господин, — слегка поднимаясь, тихо произносит Кадзуха, — и я прекращу. Услышав это, Скарамучча словно в лёгком опасении внезапно содрогается, резко открывая и переводя на своего самурая чуть встревоженный взгляд, увидев который Каэдэхара позволяет себе лишь одними уголками губ усмехнуться, вновь довольствуясь реакцией молодого господина. — Вы так восхитительны… — без тени смущения шепчет Кадзуха, вновь опускаясь к лицу юноши, чтобы взглядом коснуться его чуть приоткрытых губ, что уже спустя мгновение самурай накрывает спешным сладким поцелуем, ловко проникнув в жаркую глубинку рта кончиком своего языка… — Ммх… — слегка недовольно хмурясь, Куникудзуши приглушённо стонет в чужие губы, не успевая ответить на это внезапное проникновение, вместе с которым он ощущает уверенную хватку сильных рук на изгибах своей обнажённой талии.«Я так давно мечтал оказаться здесь, в твоей спальне, чтобы одарить тебя настоящим удовольствием…»
Слегка выгибаясь в спине, Скарамучча невольно, с едва ощутимым трепетом во всём теле, прижимается к Кадзухе ближе, пока начинает отвечать на сходящий в откровенную страсть и жадность горячий поцелуй, что за несколько коротких мгновений опьяняет и без того затуманенный рассудок… Это странное, но такое приятное ощущение движений чужого языка, так умело и искусно ласкающего его собственный, дурманит и взводит в теле господина ещё большее желание… И пока Кадзуха целует его, увлекая в поток этой едва сдерживаемой страсти, он вновь начинает освобождать молодого господина от одежды: он делает это неспешно и аккуратно, чтобы не отвлечь Куникудзуши от жаркого поцелуя, в котором тот, кажется, откровенно начинает тонуть, забываясь в этом ранее неведомом ему наслаждении… Скарамучча и в самом деле теряется от переизбытка ощущений: вплоть до лёгкого изумления от того, насколько приятны могут быть вот такие откровенные, жадные поцелуи… Это был далеко не первый его опыт, однако никогда раньше он не испытывал ничего подобного, словно впервые за столько лет открыл для себя что-то невообразимое…«Как же сладки твои губы…»
Куникудзуши снова тихо постанывает в непрекращающийся поцелуй, начиная ощущать подступающую к телу лёгкую прохладу из-за отсутствия тканей одежд, которые самурай ловко снимает с него, обнажая гладкие бёдра и стройные ноги. — Мх… Медленно разрывая влажный поцелуй, Кадзуха приоткрывает глаза, чтобы с томительным наслаждением обвести взглядом тело молодого господина, освободив его от остатков одежды, что мешала любоваться упругими ровными изгибами и линиями прекрасного тела, а особенно гладких бёдер… — Невероятно красив… … которые с упоением хотелось сжать в своих руках и развести в стороны, чтобы вклиниться меж них и прижаться к напряжённому от возбуждения члену, в полумраке поблёскивающему из-за обильно стекающей смазки. — Перестань…— вдруг срывается с губ молодого господина, который, ощущая на себе этот жадный, наполненный желанием и любовью взгляд алых глаз, отворачивается, слегка сбито шепча, — не смей на меня так смотреть… — Простите меня за эту вольность, господин… Чуть приблизившись к Куникудзуши и ловко взявшись за его подбородок пальцами, чтобы повернуть на себя его лицо, Кадзуха коротко, едва слышно усмехается в чужие губы, горячо, низким шёпотом произнося: —…но вы бы только знали, как я едва держусь, чтобы прямо сейчас не овладеть вашим телом… Скарамучча вновь содрогается, и из-за резко подступившего смущения, с которым он уже просто не знал, как совладать, он вдруг с силой, едва ли не до крови, кусает собственные губы… Ему невыносимо стыдно слышать подобное, но вместе с тем так горячо желанно, прямо как в своих самых заветных и сокровенных фантазиях, в которых он всецело отдаётся этому удовольствию жадных ласк и поцелуев… — Тише… — приглушённо шепчет Каэдэхара, замечая, как на губах господина, который с силой прикусывает их, проступают маленькие, едва заметные капельки крови, — не нужно… — ласково произносит он, с нежностью проводя подушечкой пальца по искусанным, слегка припухшим губам, к которым опускает пристальный, очарованный взгляд, на несколько мгновений замирая…«Я не позволю никому, даже самому себе, причинить тебе боль…»
…а затем вновь припадая к губам господина сладким, тягучим, неторопливым поцелуем, окропляя им уголки и каждый мягкий изгиб, словно в подобном заботливом жесте надеясь залечить появившиеся маленькие ранки… Куникудзуши поначалу желает отстраниться от этого, будто не желая вновь оказаться затянутым в водоворот безумия от поцелуев, которые с каждым новым мгновением становились всё крепче и жарче, однако только стоит Скарамучче ощутить, как своими руками Кадзуха с силой прижимает его тело к себе и вклинивается коленом между его ног — он в миг забывается и позволяет себе поддаться этой власти… — Ммм… Услышав его сладкий, протяжный стон, что на короткое мгновение разрывает поцелуй, Каэдэхара мягко улыбается прямо в губы господина, ощущая, как неистово жаркое желание начинает ещё больше охватывать его…«Я безмерно счастлив совсем рядом ощущать твоё прекрасное тело…»
Господина всего хотелось исследовать, прощупать каждый изгиб, исцеловать каждый миллиметр от тонкой шеи и плеч до впалого гладкого живота, подбираясь всё ниже, к тому самому изнывающему от напряжения месту, которое Кадзухе удалось коснуться руками часом ранее — пока господин, оказавшись прижатым к стене, терзался от ярых ласк осмелевшего от наглости или хмели собственных чувств самурая, и вот теперь… — Ты что…? …теперь господин лежал перед ним на кровати, слегка небрежно раскинувшись посреди тканей тёмных одежд, окончательно снятых с его вздрагивающего от возбуждения тела, которое он изгибает в пояснице, ощущая прилив жара от скользящих вниз поцелуев, отдающихся сладким теплом у крепко стоящего члена. — Кадзуха… Куникудзуши переводит свои ладони к голове самурая, вплетая тонкие пальцы в пряди длинных, светлых, распущенных волос, приятно щекочущих кожу гладких бёдер и паха, к которому Кадзуха склоняется, чтобы прижаться губами, чтобы, прикрыв глаза на короткое мгновение, задержаться и сполна ощутить этот момент невероятной, казавшейся ему нереальной, такой тесной близости.«Я так счастлив видеть твоё желание и влечение ко мне…»
Момента, когда он, будучи до потери всякого благоразумия влюблённым в молодого господина, ставшего его самой заветной, сладкой мечтой и смыслом жизни… — А-ах… Куникудзуши изводится, пальцами ещё крепче цепляясь за волосы Кадзухи, который касается кончиком влажного языка соблазнительно поблёскивающей от предэякулята головки, а затем ласково целует её, предвкушая, как тело господина в очередной раз с силой содрогнётся от этих незатейливых, но таких горячих ласк. Они и в самом деле начинают доводить Скарамуччу до очень странного, совершено непонятного ему удовольствия, разворачивающегося во всём теле приятным тёплым чувством, в котором хотелось утонуть… Кадзуха, ощутив, насколько господин впечатлён его действиями, руками хватается за чужие бёдра, чтобы приподнять их и раскрыть ещё больше, чтобы неспешно, аккуратно припасть губами прямо к основанию члена, исцеловать его, чуть прикрыв глаза, а затем скользнуть языком ниже, к влажному узелку и той самой заветной ложбинке, к которой скатывались капельки смазки, пачкая одежду и бельё… — Постой… — рвано шепчет Куникудзуши, чуть прикрыв свои губы ладонью, словно пытаясь приостановить вырывающийся из груди жар, расходящийся пошлым стоном по всей спальне. Скарамучче было невероятно и удивительно чувствовать касание горячих губ и языка в том самом месте, где он почти каждую ночь ласкал себя, проникая внутрь пальцами, а теперь… — Как же прелестен… Шепчет самурай, лёгким движением пальцев касаясь чуть растянутого из-за совсем недавних проникновений колечка мышц, к которому Кадзуха вновь припадает губами, аккуратно проведя языком, совсем слегка скользнув им внутрь… — Кадзуха…! Ещё сильнее выгнувшись в спине, вдруг восклицает Скарамучча, сжимая пальцы на своих ногах от сильного напряжения во всём теле из-за этого… странного, даже слегка пугающего удовольствия. Он никогда бы и не подумал, что его самурай умеет делать нечто подобное, настолько откровенно пошлое, горячее, такое, что будоражит его разум, выбивая из головы остатки хоть каких-то мыслей… Кадзуха ощущает, как господин ещё крепче сжимает его волосы сквозь свои пальцы, но эта лёгкая, мимолётная боль кажется ему приятной и сладкой, так же, как и капельки смазки, что продолжают стекать по изнывающему от возбуждения чужому члену — такому красивому, изящному, видом которого хотелось наслаждаться… — Мой господин… …наслаждаться каждой частичкой его прекрасного естества, что прямо сейчас распаляется под обжигающими ласками и поцелуями, которыми Кадзуха позволяет себе вновь припасть к чужому члену, чтобы добраться до упругой головки и неспешно вобрать её в рот. Скарамучча тяжко выдыхает, чуть содрогнувшись от этого охватывающего его плоть жара, от этого дурманящего наслаждения, от влаги и тепла чужого языка, которым Кадзуха ласково обводит головку, вместе с тем причмокивая и целуя чувствительное место уздечки. — Как же сладок… Горячо шепчет Каэдэхара, поднимая потемневший от переизбытка чувств взгляд на своего господина, пока продолжает вбирать его плоть в свой рот, ловко и умело лаская член губами, помогая себе ладонью, водя ею по всей длине, размазывая без конца проступающую крупными каплями смазку. Куникудзуши слегка вертит головой, совершенно теряясь от этого необычайного наслаждения, от того, насколько удивительно ему было переживать все эти касания и умелые, уверенные ласки… Он не хотел сейчас ни думать, ни предполагать, откуда у Каэдэхары есть подобные навыки — он просто отдавался процессу, невольно вздрагивая, ещё сильнее и яростнее сжимая мягкие пряди длинных волос между пальцев, словно желая притянуть Кадзуху к себе и своему паху ещё ближе… — Мх… Скарамучча вдруг замирает, чуть раскрыв глаза от внезапного прикосновения лёгкой прохлады в ложбинке внизу, в том самом заветном местечке, к которому Кадзуха подносит влажные от смазки пальцы, с осторожностью проникая сквозь сжимающееся колечко мышц сначала одним, что с лёгкостью скрывается внутри, а затем и вторым, чтобы убедиться, что господин и в самом деле хорошо растянут… — Как свободно… — с тенью лёгкой насмешки произносит Кадзуха, встречаясь со смущённым, даже встревоженным взглядом своего господина, которому, очевидно, слишком стыдно услышать нечто подобное… — Вы и правда часто ласкаете себя… — продолжает шептать Каэдэхара, не сводя своего пристального взгляда бархатных алых глаз с юноши, что вдруг резко отворачивается, ещё теснее прижимая ладонь к своим губам, сдерживая громкий, пошлый стон от ощущения проникновения ещё одного пальца, — вам это и впрямь так нравится, господин? — Замолчи… — сквозь тяжесть смущения и желания просто исчезнуть из-за чувства стыда шепчет Скарамучча, закрывая глаза, будто пытаясь скрыться от жадного, поблёскивающего взгляда самурая… — Но мне так хочется знать… — Кадзуха вдруг начинает неспешно приподниматься, выпуская из своей руки вздрагивающий от крепкого возбуждения член и освобождая хлюпающую от смазки промежность, — что приносит моему господину такое удовольствие… Скарамучча вздрагивает, ощущая, как Каэдэхара вдруг отстраняется от него, убирая от его тела свои руки, вызывая лёгкое недоумение и заставляя тем самым обратить на себя слегка растерянный взгляд. — Причина в вашей потребности, господин…? Однако стоит только Куникудзуши повернуться лицом к своему самураю, одарив его взглядом, как вдруг он весь цепенеет от встречи с прекрасной, завораживающей всё его сознание картиной, возводящей до предела желание Скарамуччи прямо сейчас отдаться во власть Кадзухи, позабыв о всяком смущении и гордости, потому что… — Или причина всё же во мне…? Каэдэхара представляется перед ним абсолютно обнажённым… Он ловким движением рук, стянув с себя пояс, что удерживал его и без того слегка раскрытое хаори, ткань которого теперь спадает на постель, являет господину, пожалуй, его самую большую слабость — своё крепкое, сильное тело, изгибы которого в один миг приводят Куникудзуши в безмолвный, сотрясающий его сознание восторг…«Мне не обидно, что именно это стало причиной твоего влечения…»
Молодой господин мог наконец вдоволь рассмотреть то, что однажды стало причиной его сильнейшего влечения к своему самураю: его уверенный разлёт широких плеч, ровных ключиц и сильных рук, упругой, крепкой груди, усеянной россыпью шрамов, каждого из которых хотелось нежно коснуться, провести кончиками пальцев и изучить сладкими, трепетными поцелуями… И, слегка приподнявшись, молодой господин, немного теряясь от того прекрасного, что видит перед собой, невольно тянется к Кадзухе ближе, внимательным взглядом опускаясь чуть ниже, замечая, как следом за тканью верхней одежды Каэдэхара обнажает свои бёдра, и… — Позвольте мне признаться, господин… — вдруг прерывает созерцание за собой Кадзуха, приближаясь к Куникудзуши, заставляя того вновь опуститься головой на подушку, — поначалу я хотел одарить вас простыми ласками… — вдруг признаётся самурай, оказываясь совсем близко к лицу молодого господина, который чуть непонимающе смотрит на него в ответ, будто безмолвно вопрошая… — Я хотел, чтобы вы узнали и прочувствовали их на себе, но… — продолжает низким шёпотом произносить Кадзуха, поднося ладонь к лицу Скарамуччи, чтобы аккуратно огладить распалённую от смущения кожу на его щеке, — теперь мне кажется, что этого будет недостаточно, — ещё больше приблизившись к чуть раскрытым, слегка влажным губам, Кадзуха проводит по ним кончиком своего языка, разведя их ещё шире, дабы аккуратно проникнуть пальцами прямо сквозь них, в жаркий ротик господина… — Ммм… Который в ответ, слегка изумлённый столь наглому жесту, начинает тихо постанывать, ощущая касания чужих пальцев к своему языку и… — Хорошо оближите их, господин. Его голос из-за проступающих ноток приказного тона в одно мгновение заставляет Куникудзуши ещё больше удивиться этой внезапной смене ролей, момент которой молодой господин, кажется, упустил из виду… — Ммх… Однако он бы соврал, если бы не признался, что ему нравится прямо сейчас, чуть шире раскрыв свои мягкие губы, исполнять озвученную просьбу: обводить скользким, юрким язычком пальцы Кадзухи, касаясь и облизывая их с каждым новым мгновением нарастающего упоения, будто начиная испытывать наслаждение от этого лёгкого в некотором роде унижения… — Вот так… Наблюдая за этим, Кадзуха растягивает свои губы в лёгкой, но довольной усмешке, одаривая Скарамуччу слегка томным взглядом поблёскивающих в темноте алых глаз, всматриваясь в которые молодой господин начинает слегка теряться, переживая странное, необъяснимое удовольствие от того, с каким одобрением смотрит на него самурай, пока он сам с особым увлечением ласкает его пальцы, посасывая их губами, вкладывая всего себя в эту простую, но такую трепетную близость… — Какая прелестная картина… Кадзуха с блаженством наблюдает за тем, как молодой господин исполняет его просьбу, и едва сдерживается, чтобы не позволить себе с предвкушением представить, как то же самое он мог бы делать, только… — Мх… Каэдэхара осторожно отнимает руку от губ Скарамуччи, выпуская пальцы из его рта, на что господин тянется следом, будто не желая прекращать эту незатейливую ласку, однако стоит ему заметить, как Кадзуха опускается этой самой ладонью к своему паху, чтобы провести влажными пальцами прямо по своему члену, размазав по всей длине вязкую слюну, и Куникудзуши тут же отводит взгляд в сторону, почему-то вдруг смущаясь представлять себе, что именно будет происходить дальше… Как прямо сейчас Кадзуха приблизится к нему, чтобы ещё шире развести его колени и прижаться своим членом… — Вам не стоит так смущаться, господин… Куникудзуши чуть вздрагивает, пока вместе с опаляющим шёпотом на своих губах он чувствует ещё и внезапное, заставляющее напрячься прикосновение чужой руки где-то внизу, там, где сейчас всё его естество стягивается тяжестью возбуждения, там, где любое касание отзывается трепетом и… — Разве не об этом вы мечтали каждую ночь…? Скарамучча не успевает ничего ответить, позволяя лишь короткому стону сорваться с его губ, едва только стоит ему ощутить касание чужого возбуждения меж своих ягодиц, которые Кадзуха чуть разводит в стороны, чтобы прижаться к сжимающемуся колечку мышц твёрдой головкой, однако… — Хочу, чтобы вы запомнили это мгновение, господин… — тихо и неспешно произносит Каэдэхара, замедляясь и заглядывая в лицо юноше, пока тот замирает, ощущая, как внутри него начинает всё сводить от этого томительного предвкушения, от долгожданного чувства заполненности, что постепенно отдаётся распирающим его изнутри жаром, который в один миг окатывает всё его тело… — Запомнили этот особенный момент нашей первой близости… Куникудзуши содрогается, наконец чувствуя, как Кадзуха начинает проникать в него, легко проскальзывая крупной головкой прямо внутрь, что приносит едва ощутимый, но всё же дискомфорт, который уже спустя пару мгновений начинает постепенно рассеиваться… — Мх… — протяжно выдыхает Каэдэхара, стараясь не поддаваться окатывающему его от тесноты внутри господина наслаждению, что даётся ему крайне сложно, отчего он, крепко сжимая чужие бёдра в своих руках, совсем слегка толкается глубже, а затем замедляется, давая и себе, и дрожащему от проникновения юноше привыкнуть к этим новым, переполняющим его ощущениям, что отзываются громким, протяжным стоном, едва только стоит Кадзухе задеть ту самую заветную точку внутри… — А-ах… Имея неосторожность громко простонать, Скарамучча выгибается в спине, непроизвольно подставляясь навстречу Кадзухе и его сильным рукам, которыми он ласково начинает оглаживать талию господина, будто пытаясь унять судорогу в его теле, что, однако, приносит Куникудзуши лишь сладкое удовольствие… Несмотря на непривычные ощущения, так сильно разнящиеся с его фантазиями и представлениями, ему нравится содрогаться и чувствовать внутри себя горячую плоть, движения которой начинают доводить его до какой-то лихорадки, будто он вот-вот готов задохнуться от переизбытка чувств и ощущений… Господин изводится, руками сжимая лежащие под ним ткани одежд, переживая подступы горячего удовольствия, стоит только Кадзухе начать двигаться ещё глубже… — Кадзуха… Каэдэхара сам едва не сходит с ума, пока прижимается к господину всем своим телом, переживая настолько яркое, дурманящее удовольствие от этого долгожданного единения, от того, насколько этот самый момент был им желаем…«Я хочу навсегда запомнить эту ночь…»
И даже самые сладкие мечты об этом мгновении не могли даже на толику сравниться с реальностью, которая происходила прямо сейчас, являя и раскрывая самураю невероятное удовольствие… — Господин… …внутри него было так тесно, так приятно, так горячо и сладко, что Кадзуха едва держался, чтобы не начать быстрее двигаться, срывая с себя всякое благоразумие. Он никак не мог позволить себе подобного, потому что желал, чтобы их близость принесла его господину одно лишь наслаждение…«Я лучше убью себя, чем причиню тебе боль…»
— Признайтесь мне, господин… — опустившись к лицу юноши, томно шепчет Каэдэхара, начиная неспешно, медленно, но уверенно двигаться, проникая чуть глубже внутрь Куникудзуши, который пытается сжимать свои губы, явно не в состоянии сейчас что-либо вообще произнести, кроме сдавленных рваных стонов, что вырываются из его груди в ответ на начавшиеся движения… На опаляющие, жаркие, глубокие, такие невероятно умелые и ровные, попадающие всякий раз по самой заветной точке внутри, касание к которой доводит молодое тело господина до сильнейшей дрожи, до ощущений и желаний, ранее ещё никогда ему не изведанных, словно он и в самом деле впервые переживает подобную близость, хотя это… было не так.«Как жаль, что я не твой первый мужчина…»
— Это ведь совсем не похоже на то, что вы чувствовали… — всматриваясь в наполняющееся блаженством лицо господина, тихо проговаривает Кадзуха, — пока ласкали себя в одиночестве…? Услышав его голос сквозь туман наслаждения, который будто плотным облаком оседает в сознании, Скарамучча зажмуривается, руками вдруг хватаясь за плечи Кадзухи, впиваясь ноготками в упругую кожу, словно в отместку за этот откровенный и похабный вопрос… — Значит, нет…? — не унимается Каэдэхара, приближаясь к раскрытым губам юноши, пока продолжает двигаться, толкаясь в мягкое, так свободно принимающее его нутро, вбиваясь всё сильнее и глубже до тех пор, пока его член с пошлым, хлюпающим звуком полностью не скрывается внутри… — А-а-ах…! Молодой господин снова позволяет себе громко, звучно простонать, потеряв, кажется, всякий стыд и опасения быть услышанным. Несмотря на то, что сейчас в той части поместья, где находится спальня господина, никого не было, кроме двух жаждущих друг друга любовников, упивающихся наслаждением от близости, которой каждый из них ждал с особым упоением и желанием — оставаться громкими и привлекать ненужное внимание было бы слишком опрометчиво, но… — Громче… — просит Каэдэхара, с неприкрытым вожделением заглядывая в чуть прикрытые глаза Скарамуччи, — хочу слышать, как сильно вам нравится, господин… Но Куникудзуши в ответ лишь слегка качает головой, пока сжимает свои губы, стараясь из последних сил удержать свой собственный голос, не позволяя себе разразиться очередным слишком громким стоном. Он прекрасно понимает, что если хоть кто-то их услышит… — Не тревожьтесь об этом, прошу вас, — наклоняясь к его ушку, с проступающей нежностью в голосе шепчет Каэдэхара, аккуратным движением руки убирая ладонь юноши от его лица, — больше никто не посмеет услышать ваши стоны…«А если кому-то и удастся… я убью его»
— Кадзуха… — срывается с губ Куникудзуши, едва только самурай убирает его ладонь, прижимая руку к ткани смятой постели. — Да, мой господин… — ни на мгновение не переставая двигаться, Кадзуха опаляет горячим шёпотом ушко Скарамуччи, заставляя юношу ощутимо задрожать и ещё сильнее прижаться к крепкому телу самурая, переживая, кажется, слишком резкий подступ приятной тяжести внизу живота… — А-ах… Господину удаётся лишь протяжно застонать, вновь раскрыв свои губы, которые он уже не в силах был сжимать, желая отдаться наслаждению, выказывая его своим сладким, звучным голосом, который приносил Кадзухе и его чувствительному слуху особое удовольствие… — Вам так нравится ощущать меня внутри…? — с лёгкой очевиднейшей издёвкой спрашивает Каэдэхара, кончиком языка касаясь мочки чужого ушка, пока одной рукой он сжимает ладонь юноши, вплетаясь в его пальцы своими, а второй продолжает крепко удерживать господина за талию, без конца и промедлений вбиваясь в него сквозь влажное от смазки колечко мышц, ощущая, как мягкие стеночки внутри с любовью принимают его… — Прошу, признайтесь, господин, мой член приносит вам куда больше наслаждения, чем ласки, которыми вы утешали себя каждую ночь…? — Ммм…! Да…! — замерев от внезапно резкого, глубокого проникновения, вскрикивает Куникудзуши, с силой изгибаясь и отклоняя голову чуть назад, будто подставляя шею, к которой Кадзуха сразу же припадает, начиная жадно целовать, водя губами по чуть влажной коже… — Вам стоило раньше попросить меня об этом, господин… — чуть рвано выдыхает Каэдэхара, слегка прикрывая глаза и ощущая, как Скарамучча начинает слегка сильнее сжимать его внутри, весь содрогаясь и изводясь, словно в предвкушении долгожданного финала… — Только скажите, и я буду навещать вас каждую ночь… В ответ молодой господин лишь сильнее прижимается к Кадзухе, одной рукой сжимая его руку, словно возлюбленный, желающий ещё ближе ощутить особенную, тесную связь, а второй рукой он проводит ладонью по его волосам, в которые юноша вплетается пальцами, чуть сильнее сжимая мягкие пряди, будто это было настолько необходимо ему прямо сейчас, словно он начинал переживать, что всё происходящее — лишь продолжение его нездоровых фантазий…«Я невероятно счастлив ощущать тебя так близко…»
— Кадзуха, я.… — вдруг срывается с губ Куникудзуши, который ещё сильнее начинает подставляться под глубокие движения, под грубые, жадные проникновения, отзывающиеся звонкими шлепками вместе с обрывками жарких стонов, которые юноша позволяет себе, окончательно сходя с ума от того наслаждения, которое вот-вот, кажется, заполнит его всего, выбив из головы всякие мысли и ощущение реальности…«Даже богам неведомо, как безумно я люблю тебя…»
— Я сейчас… — не сдерживаясь, признаётся Скарамучча, даже не представляя, насколько Кадзуха хорошо чувствует его приближающийся оргазм, потому что он слишком сильно сжимает его член внутри себя, заставляя самого Каэдэхару всё ближе подходить к тому заветному моменту, который для него наступает слишком быстро…«Я люблю тебя, Химэ-сама…»
— Аах…! — молодой господин срывается на очередной громкий стон, стоит только Кадзухе сделать несколько глубоких и очень жадных движений вперёд — таких яростных и быстрых, задевающих головкой особое местечко, касание к которому и заставляет Куникудзуши наконец сорваться и, замерев, известись на яркий, громкий оргазм, разносящий по всему его телу неистовое, приятное, жгучее тепло и наслаждение… — Кадзуха…! …которому он позволяет охватить всего себя, изливаясь на свой живот и протяжно, глубоко простанывая имя своего самурая, который делает ещё несколько особенно глубоких движений, прежде чем ярко кончить следом за юношей, излившись прямо внутрь него… Молодой господин устало закрывает глаза, не в состоянии понять, что именно прямо сейчас ему приносит большее удовольствие: осознание того, что его фантазии стали явью, или очередной, глушащий мысли и рассудок, яркий приток жгучего наслаждения, или ощущение тёплого семени Кадзухи внутри себя… Он почему-то так странно, непонятно счастлив слышать его тяжёлое дыхание, ощущать его жаркие поцелуи, которыми он продолжает осыпать его искусанные губы, чувствовать горячую заполненность внутри и усталость всего тела… — Мой господин… Куникудзуши с трудом открывает глаза, чтобы взглянуть на своего самурая, что встречает его слегка прикрытым взглядом, которым ласково обводит его личико с неким особым наслаждением… — Утром ты должен уйти… — из последних сил и в каком-то словно помутнении, тяжело дыша, шепчет Скарамучча, — если тебя здесь увидят… — Никто не увидит меня, господин, — мягко целуя уголок чужих губ, произносит Каэдэхара, — обещаю вам, — заверяет он, аккуратно оглаживая по лицу засыпающего в его руках юношу, который напоследок чуть крепче сжимает руку Кадзухи… Ту самую руку, которую Каэдэхара всё это время не выпускал из своей, словно не желая разрывать эту образную, но такую ценную влюблённому самураю связь, ради которой он был готов пойти на что угодно, даже пожертвовать собственной жизнью… Впрочем, не только своей.________
Раннее мягкое утро, подступившее слишком быстро после жаркой ночи, внезапно началось для Кадзухи приглушённым, почти едва различимым шумом, который он услышал посреди своего короткого, чуткого сна. Самурай резко раскрывает глаза, встречаясь взглядом с потолком господской спальни, который он всегда мечтал застать поутру после близости с Куникудзуши… Но теперь вместо приятной отрады и наслаждения от тепла своего любимого господина, что ночью, несмотря на отдельный футон, прижался к Кадзухе и теперь лежал рядом с ним и сладко, тихо посапывая, спал, Кадзуха ощущает подступ тревоги, потому что услышал… внезапное чужое присутствие. Аккуратно поднявшись, чтобы не разбудить господина, Каэдэхара оделся и, связав длинные волосы в хвост, едва слышными шагами прошёл в коридор, стараясь как можно тише покинуть покои господина, однако… Стоит ему только выйти из спальни, как вдруг он вновь слышит чужие, лёгкие, судя по звуку, женские шаги… — Господин Каэдэхара…? А сразу после до него доносится тихий, знакомый, мягкий голос молодой девушки, в которой он сразу же узнаёт свою помощницу — Кацуми. — Вы порядке? Вы и правда живы? — она, замечая самурая, вдруг подходит к нему чуть ближе, изображая на своём лице нежную улыбку, сквозь которую на самом деле проступает нечто… странное. Будто попытка скрыть волнение или что-то похожее — но что именно Кадзуха не успевает определить, потому что девушка вдруг приближается к нему, припадая и тесно прижимаясь к его груди, утыкаясь в неё лицом и укладывая свои ладони. — Я так волновалась, что господин убьёт вас… — дрожащим голосом шепчет Кацуми, однако Кадзуха никак не реагирует на её внезапное желание к этой близости, и единственное, что он говорит, укладывая свои руки на неё плечи, это… — Просто скажи, сколько ты успела увидеть, Кацуми? Потому что если много…«Боюсь, мне придётся избавиться от тебя…»