***
В первый раз Хёнджин позволяет Сынмину утолить жажду своей кровью исключительно по воле случая. Их отношения туманны, поскольку каждый из них то появляется в поле зрения другого, то исчезает: Сынмин продолжает приходить к Чану, а Хёнджин старается не попадаться на глаза, ибо ему неловко, просто невыносимо неловко. Сынмин всё так же дружелюбен и безмятежен, он здоровается с Хёнджином и обязательно интересуется прошедшим днём. Он либо забыл о признании, либо вполне резонно полагает, что Хёнджин уже оправился от последовавшего отказа, как за прошедшие два года сделал бы любой другой способный на перемены человек … и, разумеется, Хёнджин оправился! Он относится ко всему этому совершенно спокойно. Хотя ему всё ещё неловко. Он работает над новым рисунком, когда слышит звонок в дверь и идёт открывать. По другую сторону стоит Сынмин с зонтиком в руках. Следующие несколько часов грозы быть не должно, однако небо затянуто грозно нависающими свинцовыми тучами. – Заходи, заходи, – Хёнджин отходит в сторону, – Чану пришлось заехать к Сане за несколькими пакетами крови, но он скоро вернётся. Следом раздаётся раскат грома и шум хлынувшего ливня. – Как зловеще, – комментирует Сынмин, аккуратно проходя в прихожую мимо Хёнджина. – Что-то оно рано, – отвечает Хёнджин, перепроверяя прогноз погоды, и вздыхает, когда видит, что дождь будет идти всю ночь. План быстрой вылазки за мороженым идёт коту под хвост. – Хочешь попить или ещё что-нибудь? – спрашивает он без задней мысли. Повесив плащ, Сынмин подкрадывается к нему со спины, игриво проводя пальцем по шее Хёнджина. – Раз уж ты предлагаешь. Хёнджин чуть не подскакивает на месте, но от чего именно: от неожиданного прикосновения или же от мысли о Сынмине, испивающем его до последней капли, – ещё предстоит выяснить. – Ч-что? – давится он. – Просто шучу! – улыбается Сынмин. – Хотя я уверен, что кровь у тебя весьма вкусная. – Вот это комплимент, – бормочет Хёнджин. – Не за что, – отвечает Сынмин и устраивается на привычном месте на диване. Он приходит два раза в неделю, чтобы посмотреть с Чаном всякие дерьмовые мелодрамы про вампиров. Не то чтобы это хорошая репрезентация или что-то в этом духе, однако они служат хорошей почвой для более глубоких разговоров и возможностью для Сынмина задавать вопросы. К тому же довольно увлекательно наблюдать за любовным треугольником, складывающимся между Минхи, её бывшим любовником-вампиром и её возлюбленным-человеком. Хёнджин не знает наверняка, когда вернётся Чан, и ему неловко предоставлять Сынмина самому себе. Это было бы невежливо с его стороны, верно? Поэтому Хёнджин остаётся, усаживается на другом конце дивана и включает на телевизоре повтор бейсбольного матча, прошедшего ранее этим днём. Он помнит, что в старших классах Сынмин играл в бейсбол. Он помнит куртку с логотипом Lotte Giants, которую носил Сынмин. – Ты не обязан развлекать меня, Хёнджин. – На самом деле мне нужно, чтобы ты кое-что объяснил, – отвечает он. – Субин пригласил меня на игру на следующей неделе, а я не хочу упасть в грязь лицом. Можешь рассказать, как это всё работает? Это полное враньё. Хёнджин сходил на то свидание с Субином месяц назад, и они пришли к обоюдному согласию, что искра между ними не проскочила. – Эм, – Сынмин поджимает губы, но затем их уголки приподнимаются в неохотной улыбке, – конечно. Тот факт, что Сынмин добился такого успеха в качестве репетитора Хёнджина – настоящее чудо, ибо Хёнджин из тех, у кого в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Когда Сынмин объясняет правила игры, его голос невероятно умиротворяющий и мягкий, словно колыбельная; Хёнджин больше сосредоточен на его звуке, нежели чем на смысле того, что раздаётся из уст Сынмина. То, что он теперь вампир, наделённый мощной силой убеждения, практически ничего не меняет, если говорить о реакции Хёнджина. Его всегда завораживал голос Сынмина. – Ты всё понял? – в какой-то момент спрашивает Сынмин. – Ничего страшного, если нет. Знаю, этого было многовато. Хёнджин усвоил ровно ничего из сказанного, однако всё равно кивает. – Думаю, суть я уловил, спасибо. После чего разговор себя исчерпывает, и Хёнджин хватается за соломинки у себя в голове, пытаясь оживить диалог, чтобы не томиться в тишине. Сынмина же, кажется, устраивает и просто молча наблюдать за игрой. Ливень всё не перестаёт барабанить по окнам. На их телефоны одновременно приходит оповещение от Национальной метеорологической службы о паводках в окрестных районах и необходимости найти укрытие. Вслед за этим Чан пишет каждому из них, что уезжать от Саны небезопасно и он, вероятно, переночует у неё. Он советует Сынмину поступить так же и просит Хёнджина постелить их гостю на его кровати, хотя технически ему спать не нужно. – Спасибо, что разрешил остаться, – говорит Сынмин, шагая за Хёнджином, пока тот достаёт с полки свежий комплект постельного белья и заменяет им нынешнее в комнате Чана. Всё помещение словно затягивает тебя в чёрную дыру: единственным источником света служат пробивающиеся из коридора отсветы и розовая светодиодная панель, которую Чан использует скорее для атмосферы, нежели чем для каких-то других целей. Хёнджин щурится в темноте, пытаясь натянуть резинку простыни с акулами. – Будто бы я собирался выставить тебя на улицу в такой ливень, – возмущается Хёнджин по завершении работы. Ровно в этот момент в квартире отключается электричество. Стихает низкий гул электроприборов, и всё погружается в тишину, в которой слышится лишь завывание ветра и неослабевающий стук дождя. – Сынмин? – зовёт Хёнджин, крутясь из стороны в сторону, пока его глаза привыкают к кромешной тьме. На мгновение он пугается холодной руки, обхватившей его собственную. – Я здесь, – шепчет Сынмин откуда-то справа. – Подожди. Я отведу тебя обратно в гостиную. Где у вас лежат аварийные свечи? – Может, в ящичке со всяким хламом? – Хёнджин понятия не имеет. Он не настолько предусмотрителен, чтобы покупать подобные вещи, а Чан и так может видеть в темноте. – Можно использовать фонарик телефона. – Лучше поберечь заряд батареи, – предостерегает Сынмин, благополучно усаживая Хёнджина на диван. – Неизвестно, сколько мы пробудем без света. – Чёрт, ты прав. Хёнджин слышит лёгкий выдох, означающий, что он рассмешил Сынмина. С нотками веселья в голосе тот отвечает: – Обычно так и бывает. – Ну ты и зануда, – Хёнджин ни капли не очарован. Оказывается, Чан подготовлен к аварийным ситуациям куда лучше Хёнджина, потому что рядом с аптечкой в шкафу запрятана упаковка из шести свеч и зажигалка. Наличие у них аптечки – тоже новость. Сынмин капает немного воска на горизонтальные поверхности и расставляет свечи по углам квартиры, обеспечивая достаточно освещения, чтобы Хёнджин не споткнулся и не упал, создав необходимость воспользоваться вышеупомянутой аптечкой. К тому же он не уверен, как бы Сынмин перенёс кровь. – Как ты? – спрашивает Хёнджин. – Я почти уверен, что этим утром Чан допил последний пакет крови. Обычно Хёнджину приходится отодвигать их в морозилке, чтобы добраться до замороженных фруктов для привычного смузи на завтрак. Он смутно помнит, что сегодня это оказалось проще, чем обычно. – Всё нормально, – говорит Сынмин, однако Хёнджин сильно сомневается. Джисон говорил, что первые шесть месяцев после обращения он хлестал пакеты с кровью как в последний раз. Кроме того, он может назвать как минимум десять старых фильмов ужасов (теперь запрещённых из-за их оскорбительности для вампиров), которые основаны на идее неутолимой жажды новообращённых. Позже Хёнджин призадумается, не следовало бы ему хоть немного озадачиться своей безопасностью в отсутствие Чана, но сейчас его больше всего заботит комфорт Сынмина. Сынмин, в свою очередь, проявляет внимание к потребностям Хёнджина. Он не уверен, потому ли это, что Сынмин по своей натуре заботлив, или же он компенсирует то, что принимает за опасение в вопросе Хёнджина. Хёнджин не знает, как разуверить его в этом, но и не выдать, что в размышлениях о нём позабыл о собственной безопасности. – Ты голоден? – спрашивает Сынмин, оттирая кусочки воска, прилипшие к ладоням и кончикам пальцев. На стенах подрагивает свет от огонька свечи, а мерцающие тени пляшут на лице Сынмина. – Я, наверное, могу сочинить тебе что-нибудь поесть. – Это твоя квартира или моя? – с каменным лицом спрашивает Хёнджин. – Погоди, кто у кого в гостях? – Это только ради удобства, – объясняет Сынмин, – ведь при слабом освещении я вижу лучше, чем ты. Не хотелось бы, чтобы ты поранился, пока будешь что-нибудь нарезать. – Ты хоть умеешь готовить? Щёки Сынмина очаровательно надуваются, когда он хмурится. – Не особо, но я уверен, что смогу сделать хотя бы приличный сэндвич. После чего Хёнджин наблюдает, как Сынмин делает ему худший сэндвич в истории человечества. Сынмин умудрился продырявить хлеб, пока размазывал майонез, и Хёнджин не совсем понимает, с чего тот взял, что банан сочетается с кориандром. Ему удаётся откусить примерно три кусочка, прежде чем он заявляет, что наелся. Сынмин с подозрением откусывает немного от остатка и давится. – Хёнджин, надо было сказать, что он невкусный! – Ну не то чтобы прям невкусный, – отрицает он в попытке смягчить удар, – просто несъедобный. Сынмин укоризненно показывает на него пальцем. – Ты четверть, блин, съел! Хёнджин пожимает плечами и менее чем за секунду выпивает полстакана воды, чтобы избавиться от послевкусия. – Поджаренный хлеб отлично замаскировал самое невкусное. Они взрываются в приступе смеха, пригнувшись друг к другу и схватившись за животы, а затем Хёнджин обнаруживает, что он вцепился в руку Сынмина, который стал единственной опорой, удерживающей его в вертикальном положении и не позволяющей ему свалиться на пол. Хёнджин уже и забыл, как весело им было вместе; как сильно ему нравится вид широко раскрытого рта Сынмина и вылетающие из него отчётливые ха-ха-ха. – Я сделаю тебе другой, – настаивает Сынмин, когда они успокаиваются и пытаются отдышаться. Перфекционист до мозга костей. – Может, в следующий раз? – предлагает Хёнджин, радуясь возможности строить планы, в которых есть Сынмин, в которых Хёнджин хочет, чтобы он был. – В следующий раз, – Сынмин расцветает в улыбке. Справедливости ради, недостатки своего кулинарного мастерства вампир компенсирует горячим шоколадом в чудаковатой кружке ручной работы. Хёнджин устраивается на диване поудобнее и потягивает напиток, перекатывая на языке наполовину растаявшие мини-маршмеллоу и наблюдая за тем, как Сынмин разделяет на две кучки белые и чёрные камушки для игры в Го. Он выглядит мило, так сильно сосредоточившись. Просто всё в Сынмине такое. Милое. Наверное, странно реагировать так на того, кто технически в пищевой цепочке стоит выше и является сверххищником. Но поскольку это Сынмин, Хёнджин бы не возражал, заглоти тот его целиком. Эти рассуждения и побуждают Хёнджина задать следующий вопрос: – На что это похоже? Сынмин потирает чёрный камушек указательным и большим пальцами, осматривая доску и лишь на миг поднимая взгляд, чтобы спросить: – О чём ты? – Жажда. Хёнджин жалеет об этом в ту же секунду. Наверное, невежливо спрашивать о таком. Если Чан открыт к удовлетворению чужого любопытства и обсуждению вампиризма, это ещё не значит, что и остальные – тоже. – Ты не обязан… – На то же, что и остальное, я полагаю. Вожделение. Чувство, что никогда не будешь полностью удовлетворён, пока не почувствуешь кайф, вкус или что-то другое, от чего у тебя ломка. Хёнджин благодарен отключившемуся электричеству, позднему времени суток и слабеющему огоньку свечи, потому что он сомневается, удалось бы ему выжить, увидь он то, что скрывается в глубине глаз Сынмина. Они пленяют, изучая его собственные. Он чувствует себя мухой, что угодила в сотканную из шёлка паутину и наслаждается её роскошью в ожидании верной смерти. Какая красивая паутина. Сынмин улыбается и кладёт камушек на доску. Он успешно пресекает дальнейшие расспросы. Какой красивый человек. – Чан говорит, что на самом деле она никогда не пропадает, даже с пакетами крови. – Свиная и куриная кровь неплоха, она делает своё дело, но не идёт ни в какое сравнение, – с человеческой, опускает Сынмин. Хёнджин вздрагивает от этой недомолвки. – Хотя не мне утверждать. Я никогда не пробовал. – Почему нет? – спрашивает Хёнджин. Хотя оборот человеческой крови строго регулируется, и она не продаётся на коммерческой основе, технически не запрещено пить «прямо из-под крана», если можно так выразиться. Покуда вторая сторона хочет и может. Даже Чан, образец добродетели среди вампиров, порой это делает. Хёнджин знает: если Чан наряжается и возвращается поздно ночью, скорее всего он ищет партнёра, пробираясь через множество мужчин и женщин, которые предлагают себя с немалой долей энтузиазма. – Это… это типа как секс, – объясняет Сынмин и прокашливается, прежде чем продолжить, – во всяком случае, по ощущениям. По словам других, – он сглатывает. – А для меня это та степень близости, в которую я не хочу вступать с незнакомцами или же просить их об этом в ответ. – Логично, – бормочет Хёнджин. Он борется с желанием покраснеть от того, что Сынмин произнёс слова «секс» и «близость», и с трудом не даёт разгуляться воображению. – Должно быть, это тяжело. Сдерживаться. В пристальном взгляде Сынмина мелькает нечто неразличимое, когда он признаётся: – Я всегда обладал превосходным самоконтролем. – Ты, наверное, проголодался? – прошло уже почти четыре часа с тех пор, как Хёнджин видел, чтобы Сынмин ел или пил. Для новообращённого вампира это равносильно веку скитаний по пустыне под палящим солнцем. Видит ли Сынмин оазис в нём? Он признаётся: – На самом деле – да. – Тогда, может быть… – Хёнджин начинает говорить и останавливается. Идея рождается у него в голове в тот же момент, как он её озвучивает. – Я имею в виду, я же не совсем незнакомец, верно? Так что ты бы, возможно, мог, ну, знаешь. Ты можешь в любое время… со мной? Без проблем. Я не против. К тому же, я хочу отблагодарить тебя за сэндвич! И за горячий шоколад! И за урок бейсбола тоже. Так что если хочешь, ну, знаешь. Сделать это. Со мной. Я, типа. Я не возражаю. Я бы не отказался. – Хёнджин, что? – его лицо омрачает замешательство. Хёнджин почти что вопит: – Я хочу, чтобы ты попил моей крови! – слова эхом разносятся по всей квартире и ошеломляют Сынмина. Он застывает на месте. Хёнджин объясняет, на этот раз уже тише: – Я предлагаю тебе свою кровь. – Хёнджин, я… – Нам необязательно идти до конца или типа того. Просто считай, что это аварийный паёк и я выручаю друга! Сынмин захлопывает рот и проглатывает всё, что бы он ни собирался сказать. Вместо этого он спрашивает: – Ты всё ещё считаешь меня другом? – Конечно! – настаивает Хёнджин, хоть и чувствует подступающую тошноту. «Давай всегда будем друзьями!», – вот что сказал Хёнджин, когда Сынмин отверг его признание после выпускного. Он не думал, что Сынмин запомнит. В той суматохе Хёнджин поторопился уйти, разбитый и терзаемый муками. Сынмин что-то крикнул ему вслед, пока Хёнджин спешно ретировался, но его слова утонули в шуме аплодисментов, оваций и музыки оркестра, принявшегося играть для выпуска 2020 года по второму кругу. Возможно, предлагать себя Сынмину вот так, в мягкости размытых границ и почти похороненных чувств – ужасная идея. Хёнджин уже делает вдох, чтобы пойти на попятную, как вампир говорит: – Окей. – Что, серьёзно? Мягким и невероятно низким голосом Сынмин эхом повторяет сказанную ранее фразу: – Раз уж ты предлагаешь. – А-ага, – запинается Хёнджин. Сынмин возвращает их обратно на диван и прижимает Хёнджина спиной к одному из подлокотников. – Думаю, будет удобнее, если ты приляжешь. – Окей. Хёнджин закидывает ноги на спинку дивана. Он сцепляет руки и складывает их на груди, не зная куда их деть, но надеясь, что они приглушат стук колотящегося сердца. Сынмин садится чуть поодаль и приближается, но при этом не давит своим весом на Хёнджина. Он в принципе не прикасается к Хёнджину. Хёнджин рассматривает очертания широких плеч Сынмина, пока тот, по-видимому, собирается с мыслями. Затем Сынмин медленно поворачивается. – Ты готов? Хёнджин кивает, не задумываясь над содержанием вопроса, но затем, немного поразмыслив, спрашивает: – Будет больно? Сынмин ведёт двумя пальцами по шее Хёнджина, словно генерал на поле боя, осматривающий территорию и отмечающий место, которое скоро захватит. Хёнджин вздрагивает, но не от страха. – Может быть сначала будет, но не больнее укола. Мой яд начнёт работать почти сразу же и притупит большинство ощущений. Тебя захлестнёт волной эндорфинов. Это будет приятно, я обещаю. Я сделаю так, чтобы тебе было приятно, Хёнджин-а. Хёнджин краснеет, отчаянно пытаясь спрятать лицо и свидетельство тому, какое влияние на него оказывает всего несколько слов и лёгкая ласка Сынмина. – Я доверяю тебе. Сынмин наклоняется, ведёт мягкими губами по раскалённой коже. До Хёнджина доносятся нотки шампуня с юзу. Вампир шепчет в изгиб его шеи: – А не сто́ит. Он кусает. Хёнджин едва замечает слабую боль, его руки взмывают вверх и автоматически цепляются за волосы Сынмина, удерживая парня на месте. Одна за другой волны удовольствия прокатываются по его телу. Он разрывается между желанием просто лежать, ощущая тяжесть конечностей и теряя дар речи от наслаждения, и потребностью выгибаться дугой, чтобы хоть на миллиметр приблизиться к Сынмину. У него закатываются глаза всякий раз, когда он чувствует, как Сынмин с силой всасывает кожу, клыки капля за каплей вытягивают драгоценную кровь. Хёнджин не может заставить себя побеспокоиться о том, сколько крови он теряет. Ведь он сам это предложил, сам предложил себя целиком. Снова. – Сынмин-а, – стонет он. Словно придя в себя, Сынмин распахивает глаза и отстраняется. Хёнджин чувствует бегущую по шее струйку крови и заторможено тянется стереть её, однако вампир его останавливает. Он вновь наклоняется и слизывает кровь плоскостью языка, отчего у Хёнджина поджимаются пальцы на ногах, и он издаёт ещё один стон. Слюна Сынмина, должно быть, обладает заживляющими свойствами: когда он проверяет чуть позже, раны от клыков уже затянулись, оставив после себя две шишечки, розовые и слегка зудящие, будто бы комариные укусы. – Как ты? – спрашивает Сынмин, устанавливая между ними некоторую дистанцию. Хёнджин сразу же начинает скучать по тяжести его веса. А ещё его мозг работает слишком медленно, чтобы придумать нечто более красноречивое, чем: – Хорошо. Очень хорошо. – Значит, я сдержал своё обещание. – Миннннни, – мямлит Хёнджин, пока у него слипаются глаза, – я хочю спать. Я сейчас усну. – Не здесь, – говорит Сынмин, хотя Хёнджин сползает всё ниже и устраивается поудобнее, – если бы твоя спина могла, утром она бы нагавкала на тебя за такое. – Гав-гав! – Хёнджин хихикает. В полудрёме он вспоминает, как во время их занятий он просил Сынмина гавкать для поднятия боевого духа. Каждый раз Сынмин делал это без единого возражения, просто чтобы Хёнджин улыбнулся, из-за чего его сердце окутывал восторг и липкое чувство, собиравшееся глубоко внутри подобно зыбучим пескам. – Разве это не моя реплика? – спрашивает Сынмин, притворно надувшись. Хёнджин не отвечает и вместо этого тянет Сынмина к себе так, что их тела оказываются прижаты друг к другу на диване. Он кладёт подбородок Сынмину на плечо, обхватывает руками его тонкую талию. Голова у него слишком ватная, чтобы оперировать чем-то помимо чистого желания и инстинктов. – Ты такой милый, Минни. Ты мне так нравишься. – Правда? – Конечно! – Это… замечательно. Это последнее, что слышит Хёнджин прежде чем погрузиться в сон. Он измотан потерей крови и действием яда Сынмина, убаюкан его фальшивым дыханием у груди. Наутро Хёнджин просыпается запутанным в простынях своей кровати и рассеянно потирает лоб, пытаясь понять, приснилось ему прикосновение губ или же нет.***
Вновь это происходит двумя неделями позже, но на этот раз без всякой необходимости. Отношения между ними наладились – не то чтобы до этого они были плохими, но теперь Хёнджин не пытается смыться в ту же секунду, как видит щенячье лицо, а виснет на Сынмине словно паразит. Есть в нём нечто такое, что притягивает Хёнджина словно магнит: чувство комфорта, которое он вызывает в том месте, где большинство людей этого сделать не могут или же, по крайней мере, не в той мере. С теми немногими, кому знакома эта сторона Хёнджина, он может быть прилипчивым. До безобразия любвеобильным. К счастью, Сынмин, похоже, не против. Однако несмотря на прогресс в их отношениях, они с Сынмином не обсуждают первый и последний раз, когда тот пил кровь Хёнджина: между ними установлен негласный договор не поднимать эту тему. И он не уверен, упоминал ли Сынмин произошедшее в разговоре с Чаном. Но даже если и упоминал, то опустил имя Хёнджина. Хёнджин может только представить, каким невыносимым бы стал Чан, если бы узнал. С ним и без того невозможно находиться в одной комнате с тех пор, как он всё-таки просёк огромный краш Хёнджина на Сынмина. Этот краш удваивается с каждой проведённой вместе секундой и утраивается всякий раз, когда Сынмин случайно зовёт его Джинни, как делал это в старшей школе. Довольно утомительно испытывать к человеку такую сильную симпатию, но он это не контролирует. Чувства Хёнджина имеют свойство накапливаться словно снежный ком, пока не разгоняются до скорости мчащегося поезда. А чувства, которые он бережёт исключительно для Сынмина, достигают таких размеров, что можно даже не надеяться удержать их на месте. Вот почему Хёнджин не задумываясь натягивает свитер, впрыгивает в ботинки и проходит шесть километров до ближайшей аптеки для вампиров в Соннэ-дон, когда Сынмин пишет ему с просьбой отменить их планы на ужин, так как слёг с простудой. Скулы и кончик носа Хёнджина розовеют от холода, а зубы стучат, пока он скидывает в корзину всё что видит (плюс про запас). Продавец внимательно изучает содержимое его корзины. – Ты ищешь лекарства для какой-то конкретной болезни? – Мой парень, ой, – Хёнджин делает паузу. – Ну, не парень. В смысле друг. Он вампир! И он простудился. – Можешь рассказать поподробнее? – спрашивает он. Хёнджин перечисляет несколько симптомов, названных Сынмином в ответ на вопрос о его самочувствии. – Я точно не знаю, но он сказал, что у него ломит тело и голова раскалывается, а ещё знобит. Пожилой мужчина задумчиво постукивает пальцем по подбородку, а затем объясняет: – Это не простуда, сынок. Нашему виду простуды не страшны. Судя по тому, что ты описал, это просто лёгкая ломка. Одна-две кружки крови, и твой друг будет здоров как бык, если он, конечно, пьёт кровь. Продавец добродушно улыбается Хёнджину на прощание и даже не заставляет его наворачивать несколько кругов по магазину, чтобы расставить всё по местам. Он не хочет приходить к Сынмину с пустыми руками, поэтому всё же покупает леденец в форме сердца из смеси клубники и какой-то особо вкусной крови. Конфета аккуратно завёрнута в обёртку и перевязана бантиком. Когда Сынмин открывает дверь, он выглядит пусть и осунувшимся, но уже выздоравливающим. – Хёнджин? – Я переживал за тебя. Можно войти? Сынмин достаёт для Хёнджина пару домашних тапочек. Они проходят мимо его соседа по комнате, Феликса, который смотрит фильм со своим парнем Эриком в гостиной. Эрик ставит фильм на паузу, чтобы поздороваться. Феликс говорит Хёнджину, чтобы тот угощался брауни и взял столько, сколько захочет. – Они выглядят милыми, – комментирует Хёнджин, проскользнув в комнату Сынмина. – Феликс замечательный, – бормочет Сынмин, закрывая за ними дверь. Как и все вампиры, Сынмин чувствителен к свету, потому окна его комнаты задёрнуты плотными шторами. Тем не менее он зажигает пару ламп и несколько гирлянд, чтобы создать мягкое, но достаточно яркое освещение, – и Эрик тоже. – Как думаешь, останешься здесь? Из-за отсутствия мест, куда бы можно было присесть (помимо неудобного на вид компьютерного стула) они оба оказываются на кровати Сынмина, прислонившись спинами к изголовью и вытянув ноги. Хёнджин кладёт левую лодыжку на правую Сынмина, ибо ему необходим контакт, чтобы не дать воображению разыграться. А материал у него для этого богатый: они только вдвоём, наедине в комнате Сынмина. Медбрат Хёнджин заступает на дежурство. – Возможно, – отвечает Сынмин, прерывая один из нередких влажных снов Хёнджина. Он встряхивает головой, чтобы прогнать похотливые мысли. – Мне повезло с Феликсом: у него в Сиднее есть дядя с такой же ситуацией, так что он всё понимает. Трудно будет найти другого соседа по комнате, которого я бы устроил, ну, знаешь… таким, какой я есть. Сынмин рассказывал, что ему пришлось в спешке покинуть прошлую квартиру, так как одному из его сожителей было страшно неуютно делить жилое пространство с вампиром. Другому было всё равно, но, вынудив Сынмина съехать, он хотел сохранить спокойствие. Тот факт, что они собрали достаточно денег на возврат его депозита, почти компенсирует то, что они дали ему менее 48 часов на сборы и выселение до появления их нового соседа. Он знает, что Сынмин был обращён всего несколько месяцев назад: оставлен умирать в подворотне после ограбления, пока какой-то проходивший мимо вампир не подарил ему новую жизнь, но Хёнджин бы хотел… Ладно, он бы много чего хотел. Но больше всего он бы хотел, чтобы Сынмин перестал считать себя обузой, смирившись с отношением общества к нему или же его собственным отношением к себе: словно он больше не считается за личность, раз он теперь не человек. – Мы были бы отличными соседями по комнате, – отвечает Хёнджин намеренно лёгким и непринуждённым тоном. – И почему же у тебя сложилось такое впечатление? – Сынмин приподнимает бровь. – Ты опрятный и чистоплотный, уважаешь других. Каких бы качеств или привычек мне не доставало, ты бы мне их привил. У нас совершенно разный график, так что мы бы не сталкивались в ванной. – Что-то я не слышу преимуществ для себя. Хёнджин роняет голову Сынмину на плечо и поворачивается так, чтобы видеть его челюсть. Он замечает участок волос, который вампир, должно быть, не заметил, когда брился сегодня утром. – Я вкуснее пакета крови. Повисает пауза, прежде чем Сынмин начинает говорить: – Хёнджин, я… – Ты перестал пить кровь? – перебивает его Хёнджин. – Поэтому ты себя неважно чувствуешь? Сынмин вздыхает и качает головой. – Дело не в том, что я перестал. Просто хочу приучиться пить по одному пакету раз в пару дней. – К чему такая спешка? Ты обратился всего несколько месяцев назад, – Хёнджин хмурится, – ты должен дать себе больше времени на адаптацию. – Меня бесит зависимость, – торопливо говорит Сынмин, – это просто перманентное физическое напоминание о том, что теперь для меня всё по-другому. Что я другой. – Но для меня это ничего не значит. Всё лучшее в тебе, Минни, всё что мне так нравится осталось прежним. – Например? – в голосе Сынмина слышится зерно надежды, такое крохотное, что поместится на подушечке пальца. И Хёнджин должен об этом зёрнышке позаботиться: закопать, полить, удобрить и вырастить. – Например, твоя чуткость. И непоколебимость. Твоё стремление доводить дело до конца и делать всё в лучшем виде. Мне нравится, что ты весёлый и можешь рассмешить меня сильнее, чем кто-либо другой, хотя даже не пытаешься. – Потому что ты смеёшься над всем подряд! Хёнджин улыбается и ласково прижимается к парню рядом. – Мне нравится проводить с тобой время, Сынмин. Может, во многом ты другой, но и я тоже. За последние несколько лет я тоже изменился, но моя симпатия к тебе? Ничуть. Эта часть меня осталась неизменной. Невероятно: Хёнджину удалось лишить Сынмина дара речи. Того, кто обычно так красноречив и так хорошо подбирает слова. В конце концов ему удаётся пробормотать Хёнджину в макушку, задевая дыханием его волосы: – С тобой так легко дружить. – Разве это плохо? – спрашивает он. Ответ Сынмина нарочито загадочный: – Нет, пока не становится таковым. – Что бы это ни значило, – Хёнджин закатывает глаза. Сынмин же не утруждает себя объяснениями. Хёнджин меняет тему, опасаясь, что он утонет, если ещё хоть чуть-чуть задержится на приторных последствиях своих откровений. – Как самочувствие, Сынминни? – Беспокойно. Будто сейчас из кожи выскочу. И морозит, хотя я думал, что одно из немногих преимуществ вампиров – невосприимчивость к холоду. – Ломка – та ещё хренотень. – До сегодняшнего дня всё было не так уж и плохо, – жалуется Сынмин. – Я думал, всё в порядке, но Чан говорит, что я продержался так долго лишь потому, что в последний раз напился именно твоей кровью. – Моей? – Хёнджин вспыхивает при мысли о клыках Сынмина, пронзающих его кожу, о горячем, влажном и настойчивом вакууме рта на его пульсе. Он провёл уж слишком много ночей, пытаясь воссоздать то чувство блаженства. – Для нас человеческая кровь – панацея. Ничто с ней не сравнится. – Так ты, – он делает паузу, выискивая что-то в глазах Сынмина и отодвигаясь, чтобы между ними появилось некоторое расстояние, ибо он смущён тем, что от любопытства у него аж волосы зашевелились на загривке, – всё ещё не хочешь? Пить кровь незнакомцев? Сынмин больше не смотрит ему в глаза, упершись взглядом в возникшее между ними пространство, откуда постепенно исчезает тепло Хёнджина. Без отвлекающего фактора в виде внимания вампира Хёнджину проще разглядеть синяки у него под глазами, очертания исхудавшего тела и бисер пота, впитывающегося в горловину футболки. Сынмин говорит: – Я хочу пить только твою кровь. Как странно и жутко чувствовать бабочек в животе от подобного, однако их Хёнджин как раз и чувствует. – Сынмин, – мягко говорит он, беря в ладони лицо парня напротив, – тебе нужно только попросить. Сынмин морщится, но не пытается отстраниться. – Вот потому-то я этого и не сделаю. Ты слишком щедрый, слишком бескорыстный. Ты не скажешь остановиться и не откажешь, даже когда я стану для тебя обузой. – Ты не обуза! Сынмина смешит крайнее негодование в возгласе Хёнджина. Вампир склоняет голову, чтобы прильнуть к ладони Хёнджина, ведя кончиком носа по сине-зелёной вене на его запястье. Сынмин закрывает глаза. – Я ведь погублю тебя, Джинни. – А я позволю. Он проводит большим пальцем по нижней губе Сынмина, мягкой и бархатистой, пока не упирается в кончик клыка. Сынмин сдерживается и потому вздрагивает; не двигается, даже когда Хёнджин прокалывает кожу на пальце, позволяя нескольким каплям крови скатиться по чужому подбородку и своей руке. – Пей. Тебе нужно восстанавливать силы. Не ради себя, а ради меня. Завтра открывается новая выставка, и я не хочу идти один. Он чувствует усмешку Сынмина и только потом уже её слышит. – Видишь, Минни? Я тоже могу быть эгоистом. Куда большим эгоистом, чем Сынмин может представить. На мгновение обстановка разряжается, но затем Сынмин вбирает палец в рот, лакая и всасывая медленную струйку крови. Это даже хуже, чем первый раз, поскольку теперь вампир смотрит на него, подмечая то, что упустил, уткнувшись в изгиб его шеи. Например, поднимающуюся к скулам краску и то, как Хёнджину приходится закусывать губу, чтобы проглотить стон. Он не может не ёрзать под пристальным взглядом Сынмина. Глубоко внутри сгущается что-то тёмное. Сынмин по-кошачьи зализывает рану, оставив на подушечке большого пальца очередной комариный укус. А затем его губы опускаются к всё той же сине-зелёной вене. – Хёнджин, можно я...? – спрашивает он, и Хёнджин, одурманенный сладчайшим из ядов, может лишь кивнуть. Да.***
Допив свою порцию, Сынмин настаивает на том, чтобы сводить Хёнджина на ужин в местечко с барбекю, и сам жарит всё мясо. Хёнджину нравятся все мелочи, в которых проявляется забота Сынмина о нём. Он сдерживает улыбку, наблюдая за тем, как Сынмин доливает ему воды в стакан ещё до того, как Хёнджин успел его опустошить. Вампир загружает его тарелку рулетиками из цикория, набитыми говядиной и мягким тушёным тофу – лучшей едой для восстановления крови – до тех пор, пока Хёнджин не жалуется, что он так лопнет. – Такими темпами тебе придётся катить меня до дома! Погода в этот день довольно приятная, поэтому Сынмин предлагает немного пройтись по округе, чтобы поспособствовать пищеварению Хёнджина. И не то чтобы Хёнджин собирается отказать. Они почти одного роста, поэтому приятно идти с одинаковой скоростью и не прилагать усилий для того, чтобы подстроиться под длину чужих шагов. Они с Сынмином естественным образом идут нога в ногу. Вечерний Хондэ бурлит жизнью, его улицы забиты людьми и музыкантами. Хёнджин не знает, почему ему так легко прильнуть к Сынмину во время просмотра фильма или обнять его со спины, пока тот делает Хёнджину кружку горячего шоколада на кухне, но так волнительно взять его за руку. Сынмин бы ему позволил. Хёнджину многое сходит с рук под предлогом дружбы. Не желая размышлять в этом направлении, он прячет руки в карманы, чтобы избавиться от соблазна, но вдруг его пальцы встречают преграду в виде леденца, который он купил ранее. Он вытаскивает его и перекатывает палочку между указательным и большим пальцами, наблюдая за порхающими лентами бантика. – Подарок по случаю выздоровления, – он протягивает конфету Сынмину. – Тебе ведь нравятся сладости? Сынмин приподнимает руку, чтобы принять гостинец, но прежде аккуратно проводит пальцами по бугоркам на запястье Хёнджина. – Разумеется, – говорит он. – Ты же мне нравишься.***
Третий и четвёртый раз, когда Сынмин пьёт его кровь, ничем не примечательны. Само собой, после этого Хёнджин сходит с ума, а счёт за воду заметно подскакивает от того, как часто в течение дня ему приходится принимать холодный душ, когда он думает об этом, но это не новость. Несмотря на то, что у Сынмина есть перманентное разрешение, он всё равно мешкает с просьбой попить. Каждый раз он идёт окольными путями, не зная, как подступиться к вопросу, и потому начинает говорить и замолкает, а зачастую и вовсе идёт на попятную. Хёнджин научился предлагать первым, пока вампир не успел запретить себе. Он быстро улавливает сигналы, означающие, что Сынмин хочет спросить разрешения. Становится проще после того, как он замечает взаимосвязь между моментами, когда Сынмин хочет попросить крови, и моментами, когда Хёнджину хочется поцеловать его сильнее всего. В пятый раз это происходит, когда Хёнджин утром зубрит материал для теста по истории искусств. Он вливает в себя две банки кофе и просит Сынмина проверить его по флеш-карточкам. После десяти неправильных ответов подряд Хёнджин падает лицом в учебник и хнычет, что всё завалит. Сынмин аккуратно пропускает пальцы через его волосы и говорит: – Нет, не завалишь. К завтрашнему дню ты уже будешь готов. Я верю в тебя. И вместо того чтобы подколоть его, Хёнджин седлает Сынмина на кровати и предлагает ему подкрепиться, раз уж тот хочет помочь готовиться всю ночь. В шестой раз это происходит, потому что Сынмин милый, а Хёнджин считает, что он заслуживает небольшого поощрения. Только и всего. Однако в седьмой раз у него есть план. По правде говоря, это скорее сырая идея, нежели настоящий план, но Хёнджин рассчитывает, что это сработает. Это должно сработать, ибо у него скоро просто лопнет терпение. Он не выдерживает интимности кормления, близости Сынмина; он не может довольствоваться лишь этим, жить дальше и вести себя так, словно Сынмин – просто друг. Хёнджин хочет и вишенку на торте (губы Сынмина), и сам торт (тоже губы Сынмина). План прост. Сынмин – существо логики, поэтому Хёнджин подходит к делу самым разумным образом: выдумывает полную ерунду. – Сынминни, – начинает Хёнджин. Они сидят на балконе и тестируют новый телескоп Сынмина. Тот отрывается от окуляра, чтобы внимательно посмотреть на Хёнджина, – я хочу проверить одну теорию, и мне нужна твоя помощь. – Без проблем, – Сынмин отходит от телескопа и полностью поворачивается к сидящему на краю шезлонга Хёнджину. – Что мне нужно сделать? – Иди сюда, – инструктирует Хёнджин. Он двигается, чтобы освободить место, и жестом предлагает Сынмину сесть, что тот и делает. На мгновение из головы Хёнджина пропадают все мысли, так как вампир садится гораздо ближе, чем это необходимо. – Итак? – подталкивает его Сынмин, пока Хёнджин перезагружается. Изначально он планировал, что это произойдёт после прогулки, максимально похожей на свидание, чтобы Хёнджин мог создать у Сынмина определённое настроение, поухаживать за ним, вкусно накормить (если можно так выразиться), но он выглядел таким милым, таким очаровательно взволнованным своим телескопом и рассматриванием созвездий, которые обычно не видно из-за светового загрязнения Сеула, что у Хёнджина просто не осталось выбора, кроме как незамедлительно привести план в действие. – Я тут подумал… – Звучит страшно. – Ха-ха. Очень смешно, – Хёнджин хватает Сынмина за его дурацкую голову и трясёт того, пока он не требует прекратить. – Извини! Извини! Хёнджин закатывает глаза и драматично поправляет подол футболки. – Как я говорил, пока не был столь грубо прерван, я тут немного подумал… и я думаю, что ты должен поцеловать меня. – Поцеловать тебя? – с каменным лицом вторит Сынмин секундой позже, когда становится очевидно, что Хёнджин совершенно серьёзен и никакая это не шутка. Пусть Сынмин и не прыгает от радости, он всё ещё не разнёс его в пух и прах, что Хёнджин расценивает как хороший знак. – Зачем? – В научных целях! Сынмин моргает, будто бы говоря: «Ты придурок, но продолжай». – Так вот, я думал о Боге. – Господи… – бормочет Сынмин. – Именно! Господь Бог. Я думал о Господе Боге и о том, как в церквях используют красное вино, символизирующее кровь Иисуса Христа. А потом я подумал, что вино якобы становится вкуснее, если его аэрировать, хорошенько взболтать, знаешь? Но потом мне стало интересно: работает ли это и с кровью? Станет ли кровь вкуснее, если её тоже аэрировать? Как после тренировок, но только без молочной кислоты. Так вот я подумал: поцелуи же тоже могут разогнать кровь. Потому-то мне и нужна твоя помощь: надо проверить мою теорию о том, что сразу после поцелуя моя кровь будет вкуснее. Затем Хёнджин начинает сыпать всякими научными терминами вроде контрольной группы (Сынмин выпил достаточно его крови, чтобы иметь некоторое представление о её вкусе и приносимом ей удовольствии) и сравнивать точность с погрешностью, пока это не превращается в слова ради слов. В какой-то момент он даже упоминает число Авогадро. Какое это имеет отношение к происходящему? Кто бы знал. И всё это только ради того, чтобы Сынмин серьёзно посмотрел на запыхавшегося Хёнджина и сказал: – Окей. Это слишком сильно напоминает Хёнджину первый раз: он ходил вокруг да около, а Сынмин вдруг согласился. Потому что так это и работает, да? Хёнджин притворяется, что это всё исключительно ради Сынмина и вовсе не из корыстного желания быть особенным, быть полезным и быть тем, без кого Сынмин не сможет. Из желания не быть отвергнутым вновь. И по какой-то неведомой, не озвучиваемой причине вампир ему потакает. – Я соврал, – признаётся Хёнджин. Он не знает, хочет ли он, чтобы их первый поцелуй (если он вообще будет) состоялся под выдуманным предлогом. Он не хочет, чтобы Сынмин считал, будто он хочет этого ради удовлетворения любопытства, а не потому что хочет поцеловать Сынмина, парня, в которого был влюблён все эти годы. – Я не хочу целовать тебя в научных целях. Мне насрать на науку. – Я знаю, – смеётся Сынмин, – я был твоим репетитором, помнишь? Я чуть не упал, когда ты начал говорить о числе Авогадро. – Если ты знал, то почему согласился? – Почему я соглашаюсь на всё, о чём ты меня просишь? Потому что ты мне нравишься, Хёнджин. Но ты и так это знаешь. Хёнджин резко поднимает голову. Он заикается: – Н-нравлюсь тебе? В смысле, как друг? Сынмин всё ещё улыбается, но теперь будто сквозь боль. – Если это всё, чего ты хочешь, то да. Я думал, что… То есть, я надеялся, что… – предложение остаётся незаконченным. – Надеялся на что? – На то, что в этот раз всё будет иначе. Что это не будет повторением школьного выпускного. – Того самого, на котором ты меня отшил? Ты об этом? – он не может скрыть горькое выражение лица: он словно откусил лимонную дольку. Сынмин же сбит с толку. – Нет, тот самый, на котором ты отшил меня. – Эм, я ясно помню, как накануне не мог уснуть всю ночь, потому что нервничал из-за признания и репетировал заготовленную речь. А потом, когда я рассказал, как сильно ты мне нравишься и как я тобой восхищаюсь, ты сказал: «Извини, я не могу». – Ага, – отвечает Сынмин, когда его осеняет, а брови взлетают к волосам, – я сказал «извини, я не могу расслышать», так как тебя заглушал оркестр, а мама Ары выкрикивала инструкции, требуя сдвинуться на несколько метров влево, чтобы поймать свет для фотографий. У тебя был такой вид, словно ты сейчас дашь дёру, поэтому я набрался смелости и решил признаться, а когда стало ясно, что я собираюсь сделать, ты перебил меня и сказал, что мы должны быть друзьями! В хронологии событий есть логика, однако Хёнджин запомнил этот день совсем по-другому. – А ты… ты что-то крикнул мне, когда я сбегал? Сынмин кивает. Если бы вампиры могли краснеть, наверное, Сынмин бы сейчас краснел. – При всём нашем классе, их семьях и Отче нашем, сущем на небесах, я сказал тебе, что не хочу быть просто другом. – О Боже, – стонет Хёнджин. – Он самый, – мрачно произносит Сынмин. Хёнджин не может сдержать смех из-за ужасной шутки Сынмина, их глупого недопонимания и всей этой ситуации. С надеждой в голосе он спрашивает: – Значит ли это, что ты всё ещё не хочешь быть просто другом? Прежде чем ответить, Сынмин прижимается к Хёнджину так, словно его тело было создано для этого. Его губы прижимаются к шее Хёнджина, но не в прелюдии к укусу. Что куда опаснее, он оставляет поцелуй на коже, прямо над пульсом. – Мне пришлось умереть и стать вампиром, чтобы мы во всём разобрались. Так что нет, Хван Хёнджин, я не хочу быть просто другом. – Тебе нужно только моё тело. – Надеюсь, сердце идёт в комплекте.