Элис и пятый крестовый поход

Камелия задумчиво осматривает меня поигрывая амулетом в виде костяной змеи, висящем на её бледной шее. Увидев, что я на неё смотрю она одаривает меня холодной едва заметной улыбкой. — Приветствую вас. По началу кажется, что девушка хочет сказать что-то еще, но пауза затягивается, погрязнув в настороженной тишине. — Где ты научилась так хорошо обращаться с рапирой? — У меня были хорошие учителя. Хотя здесь есть и моя заслуга, ведь я прилежная ученица. — Камелия облизывает пересохшие губы. — У тебя очень необычный амулет. Откуда он? — Ах, моя безделушка. Как мило, что вы заметили. Однако смею вас уверить, что мой амулет не более, чем обычное украшение. Разве зазорно для леди испытывать тягу к прекрасным и бесполезным вещицам? В прочем как бы не импонировала мне наша прекрасная беседа я чувствую, как духи взывают ко мне. Я должна откликнуться. Прошу меня простить. — Камелия отворачивается, продолжая следить за мной краем глаза. Я снова возвращаюсь к тратирщику. — Кто ты такой? Альбинос медленно обводит меня взглядом своих красных глаз. И наконец с легким вздохом отвечает. — Гемил Хоккс. Вампир. — Как ты оказался в городе крестоносцев? — А как здесь все оказываются? Ты, например? Или они? — Трактирщик обводит огромной ладонью собравшийся в зале разношерстный люд. — Мир большой, а места всем хватает. Кому больше нигде жизни не было поджались сюда. — Медальон на твоей шее — это священный символ, не так ли? Ты жрец Кайдена Кайлина? — Я трактирщик. Лучший в городе. Лучший, какой бывает. И богу молюсь тоже самому лучшему. — Есть в городе месту куда стоило бы наведаться? — Ты имеешь в виду места откуда нормальным людям стоило бы держаться подальше? Полно. Взять хотя бы питакский винный погреб. — Гемил делает вескую паузу, словно одно это название должно вызывать у меня дрожь. — Когда-то он принадлежал торговому дому из Питакса. Потом в Питаксе к власти пришел король Ираветти и начался передел имущества. Вскоре приказчика погреба нашли в канаве — не всего, а одну голову. Зданием завладели нумерийские бандиты. Они хотели продавать на улице что-то покрепче вина, и закончили на виселице. А потом и короля Ираветти пустили в расход. Так и стоит этот склад пустой и никчемный. И говорят по ночам по нему так и бродит безголовый приказчик. И завывает жутко. Ууу… Закончив необычно долгий для себя рассказ, трактирщик отпивает из кружки. — Только не спрашивай, как он завывает без головы. Я там не был, за что купил за то и продаю. Я подхожу к столику, за которым засел Стонтон. Этот дварф напоминает покинутую цитадель. Чьи высокие искрошившиеся стены еще прочны, но пустые окна, в которых не видно огня, дают понять, что в внутри все мертво. — А это ты. Не плохая работа, там в Сером гарнизоне. Я Стонтон Вейн. Если до тебя уже доходили слухи… — Его губы, на которых невозможно представить улыбку, кривятся. — Знай: все что обо мне говорят правда. — Мне нужно поговорить с эльфом, который называет себя сказителем. Ты не знаешь где его искать? — Сказитель, хмм… — Стонтон задумчиво поглаживает бороду. — Странный старик. Он со мной долго сидел, расспрашивал о разном… Не осуждал и не утешал, а просто слушал. Я сначала хотел его подальше послать с этими расспросами, а потом понял, что мне и самому от них как-то легче на душе. Надеюсь, он жив и здоров. Он же совсем слепой, весь дряхлый. А в города сама знаешь что. Вот что, есть у меня одна мысль. Попробуй поискать его в Черном крыле. Это библиотека. Дай покажу на карте, где она. Не знаю, что слепому нужно в библиотеке, но это место он любил. Сидел там днем и ночью. — Мне нужно идти. — Давай. Еще свидимся. Иду к уголку с выжившими крестьянами. Дородный старик с пушистой седой бородой бормочет молитву. Как и все в таверне, он выглядит усталым, но на осунувшемся лице горит решимость стоять до конца. — Чем могу помочь? — Кто ты такой? — Виссалий Ратимус, настоятель местного храма Абадара. Правда, храма больше нет. А если мы будем здесь щелкать клювом, то скоро не будет и города. — Что за юноша рядом с тобой? — Это-то? Кьядо пастушок, ученик мой. Толковый мальчишка и веры ему не занимать. Служит правда Эрастилу. Но и старого служителя Абадара есть чему поучиться. Чуток подрастет отличным жрецом станет! Я покупаю набор алхимика и подхожу к Ланну. Он приветствует меня кивком. — Пришла знакомиться? Я все жду, когда ты решишь поинтересоваться, что за странную тварь взяла в отряд. — Я хотела бы узнать больше о тебе самом. — Дай угадаю. Первый вопрос будет можешь ли ты носить шляпу со своим одним рогом? — Ты говоришь на всеобщем гораздо лучше, чем твои соплеменники. — Мой всеобщий лишь чуть-чуть более всеобщий, чем у остальных монгрелов. — ворчит Ланн. — Но вообще-то ты верно заметила. Какое-то время я жил с родителями на поверхности и успел научиться всякому. Языку, а еще тому, что при виде моей чешуйчатой морды каждый второй крестьянин орет «демон!» и пытается удрать. Не знаю, интересно ли тебе, но моя мама не была одной из народа подземелий. Она контрабандистка, одна из тех, что часто использовали подземелья Кенабриса для скрытого перемещения и хранения товаров. Как-то раз две банды не поделили лакомый кусок, сцепились и победители сбросили проигравших в каверну. И мертвых и тех, кто был еще жив. Мой отец забрался в те места посмотреть, не осталось ли на убитых чего-нибудь полезного. А нашел девушку с поверхности, упорно цепляющуюся за жизнь. М вспыхнуло между ними невероятное чувство. Или просто девушке нравились мужчины с чешуей и кошачьим носом. Это тоже возможно! Так или иначе он выходил её, а позже даже согласился покинуть родные пещеры, а она ради него оставила свои контрабандистские дела и зажила честной жизнью. Такая вот дивная история предшествовала появлению на свет старины Ланна. Только вот продолжение у неё… Сначала мы всей семьей кочевали туда-сюда. На поверхность и обратно и нигде не могли найти себе места. Мама с трудом переносила жизнь в пещерах, внешность отца вызывала слишком много вопросов в воюющем с демонами Мендеве. В итоге родители решили не мучить друг друга и расстаться. И мы с отцом вернулись в племя. Думаю, крестьяне с воплями «демон!» сыграли в этом какую-то роль. Или просто отцу жизнь была не мила без супа из крысиных хвостов. Это тоже более чем возможно. — Ты решил пойти со мной, чтобы снова увидеть мир поверхности? — Я… нет. Просто имею личную неприязнь к некоторому типу созданий. Демонам, то бишь. Раз они хотят разгромить Кенабрис, мне по пути с тем, кто попал под удар. — Ланн отводит глаза. — Ланн, ты мой соратник. А соратники должны доверять друг другу. Я рассчитываю на честный ответ, а не отговорку. Ланн выглядит пристыженным. — Пожалуй, ты права. Мне не следовало так уходить от ответа. Просто есть вещи, о которых говорить сложно. О моей семье, например. Мое рождение, мать вашу, обернулось для моих родителей большим несчастьем. Потому что я лучшее что вообще может родиться от союза от монгрела из подземелий с кем угодно. Здоровый ребенок с нормальным количеством рук и ног, без явных увечий, не развитых органов, или еще какой дряни. Думаю, они посмотрели на меня и рискнули завести еще детей. Думали все обойдется. В голосе Ланна пробивается едва слышимое рычание. — У меня могло бы быть еще четверо братьев. Первый родился через два года после меня, а умер еще через три. У него не было носа. Даже ничего похожего. Дышать он мог только ртом. Мама и отец боялись от него глаза отвести. Так как он мог перевернуться, или поперхнуться и задохнуться вообще от чего угодно. Но умер он в итоге от слабого сердца. Потом была еще одна беременность и роды… Я притворился спящим, а потом выбрался из спальни и подслушивал под дверью. Все эти часы. Было очень странно но я не слышал криков новорожденного. Мамины стоны да, молитвы жрецов… Потом рискнул приоткрыть дверь и заглянуть в щелку. Жрицы стояли там, очень бледные. Отец держал что-то в руках, довольно небольшое. Раз оно поместилось у него в руках. Он спросил: «Вы понимаете что это?» А другой ответил «Кажется голова». Ланн замолкает. — Достаточно. Можешь не рассказывать дальше, если это причиняет тебе боль. — Да нет, раз уж начал исповедоваться, надо дойти до конца! Ты ведь хочешь знать почему я увязался с тобой наверх? Так вот причина. Ланн выдыхает, делает паузу и продолжает более ровным тоном. — Как выяснилась мама в тот раз ждала тройню. Первый из детей родился по частям. Двое других умерли, не успев сделать первый вздох. Недели через три после этого отец забрал меня и увел в пещеры. Он не хотел уходить, я видел это по его лицу. Но думаю, что они с мамой вместе так решили. То проклятье, что мой народ несет в себе со времени первого Крестового похода, встало между ними. И четыре, мертвых ребенка тоже. И стремительно пожирающая отца старость. Он прожил всего четыре года после нашего возвращения в пещеры. Ты спрашиваешь меня почему я решил уйти наверх и присоединится к тебе и крестоносцам… Так вот ответ: я всегда хотел. Боялся бросить племя, но не мог перестать думать о том, что умру в мире, где четыре крестовых похода ничего не могут поделать с тварями Бездны. А жертвы их все множатся. Я хочу изменить это. Или хоть попробовать. А не изменить так поквитаться. Те, кто стоит за Мировой язвой мне очень крупно должны. Жизни четырех братьев, все слезы матери, разбитое сердце отца. Это очень много. Так много, что убийство парочки демонов мне будет недостаточно. Я хочу сделать что-то значимое и платить любую цену. Это, если хочешь знать мой личный крестовый поход. — Ланн криво усмехается. — Когда-то я думал, что лучше бы мне вообще на свет не рождаться. А теперь я думаю, что я как раз для этого и родился. Поквитаться. — Ты хотел бы встретиться с мамой? — Нет. — Ланн произносит слово так, словно наносит удар клинком. Потом, помолчав, продолжает. — Я не хочу с ней встречаться не из-за обиды. Просто она полу-эльфийка. У неё появиться первый седой волос, а я буду уже дряхлым стариком. И я скажу так: она достаточно детей уже похоронила. Нет нужды заставлять её видеть смерть еще одного. Надеюсь, ты понимаешь. А ведь он прав. Кицуне живут долго, и мы не заводим пар с чужаками. Только лисы. — Спасибо, что поделился Ланн. — Спасибо что выслушала. — У монгрелов короткая жизнь но ты не выглядишь не стареющим, ни умирающим. Сколько тебе лет? Ланн усмехается. — Столько, насколько я выгляжу. Тут никаких сюрпризов. Но… помнишь Сулла? Он на десять лет старше меня. Я помню его бесстрашным воином. Я наблюдал, как он день за днем превращается в дряхлого старика. И он, и мой отец… Он помолчал. — Это происходит очень быстро. Сначала ты промахиваешься на охоте, потому что видишь цель не так четко, как прежде. Списываешь на то, что глаза устали. Говоришь себе, что завтра будет лучше. Потом замечаешь, что замучила отдышка, скалы стали круче. — Ланн сжимает и разжимает человеческую руку. — Перестают гнуться пальцы. Меч приходиться привязывать к руке. Даже поножи не зашнуруешь сам. Иногда заметишь в ручье седого, морщинистого старика и не узнаешь его. А в конце концов какая-то пещерная тварь оказывается проворнее тебя. — Ланн переводит дух. — Отец вел дневники, отмечал все признаки. Да я и сам все видел — в последний год приходилось помогать ему вставать с постели, одеваться. Напоминать поесть. Иногда он забывал, как меня зовут… Я говорил ему, что лучше бы мы остались на поверхности, а он шутил, что не пристало крестоносцу обманывать богиню. Фаразму, то есть. Каждое утро я просыпаюсь и прислушиваюсь к себе… но пока, никаких признаков. И все-таки времени у меня не много. Я знаю. Нужно успеть сделать хоть что-то полезное, прежде чем я вообще забуду зачем сюда пришел. — Я хочу поговорить о Вендуаг. — Уверена. — Ланн вздыхает — Ну давай. — Вы были только друзьями или чем-то большим? Ланн шумно выдыхает. — Ух, ну и вопросы у тебя… я сам себя об этом когда-то спрашивал. Потому что Вендуаг знала меня, как никто. Понимала, как никто. Была моей первой женщиной. Но любви между нами никогда не было. Может я и смог бы её полюбить, да она как будто не понимала, что это вообще такое. Может, просто не была способна на такие чувства. — Да уж, и добавить нечего. — Вот и я про что. — Спасибо, я узнала все что хотела. — Захочешь разбередить еще какую-нибудь свежую рану обращайся. — Что ты думаешь о жизни на поверхности? Наверняка она здорово отличается от жизни в пещерах? — я вообще пещеры не люблю, как и все лисы. Мы обожаем лес, но города и пещеры брр… — Ну еще бы! Поверхность она безусловно лучше предназначена для жизни. Здесь проще добыть еду, воду… можно даже построить нормальный дом, и что-то возле него вырастить. В хорошо освоенных и населенных районах не знают зверя страшнее крысы. Ну может еще таскающей кур лисицы. Мм, курятина. Я, как и многие кицуне обожаю приготовленную птицу. Особенно самостоятельно пойманную. — Если же ты спрашиваешь как устроена эта жизнь… Я слыхал одну историю, демонопоклоники выкрали целую семью и приносили в жертву по одному человеку, заставляя остальных наблюдать. Но рядом оказались смелые рыцари-крестоносцы, которые убили злодеев и всех спасли. И я слыхал другую историю. Один молодой кузнец потерял руку после пожара, не мог больше работать и кормить жену с маленьким ребенком. Они долго пытались выкарабкаться, жили впроголодь, но ничего не выходило. В конце концов отчаявшийся кузнец ограбил путника на ночной дороге. Рядом оказались смелые рыцари-крестоносцы, они схватили грабителя и он отправился в тюрьму. Жена его вскоре задушила ребенка, а сама повесилась. Люди… Лисы так не поступают. Нас и так слишком мало в Голарионе. — Здесь один и тот же человек может с гордостью говорить, что защищает невинных от демонов, и закрывать глаза на тех же невинных, которые голодают потому что просто родились в бедняцкой семье. Сама королева Голфри продлевает себе жизнь эликсирами солнечной орхидеи, которые стоят столько, что можно накормить целый город. Там в наших пещерах, все одинаково бедны. И если приходит голод он приходит для всего племени сразу. Мы не бросаем своих в лишениях, и в этом сила племени. Законы же поверхности устроены так, чтобы одни получали все, а другие ничего. Я глупый юнец из пещер, и я не понимаю, как это возможно. Впрочем кому я об этом говорю. Тебе жизнь на поверхности должна быть известна лучше чем мне. — О да, у меня тоже найдется пара вопросов к нашей беззаботной аристократии. — Но они подождут до момента, когда мы вышвырнем демонов обратно в Бездну и закроем Мировую язву, да? — Ланн усмехается своей странной «половинчатой» усмешкой, ломающейся на стыке двух половин его лица. В конце концов есть проблемы, есть обиды, есть несправедливость, а есть безумные твари, угрожающие всему живому. — Благодарю за ответы. До встречи. Я захожу в кабинет командира Орлиного дозора. Сиила тепло улыбается мне, когда я подхожу к ней. — Приветствую! У нас не было времени толком познакомиться во время марша по подземелью. Самое время сделать это сейчас. — Я хотела бы больше знать о тебе. — Конечно. Спрашивай. Я отвечу без утайки. — Что побудило тебя стать паладином Иомедай? Взгляд Сиилы на мгновение становиться колким. Затем она вздыхает. — Это серьезный вопрос и правильный. Его стоит задавать соратникам. Но мне потребуется целая история, чтобы ответить на него. Начать с того, что в двенадцать лет я была совсем не похожа на себя нынешнюю. Я бродила по улицам Солку среди других бездомных сирот. Воровала, дралась, немного наемничала. Не то начало пути, которое подобает паладину, да? Солку был в те дни городом сирот, вдов и вдовцов — набеги гноллов исправно собирали кровавую дань. Среди их жертв были и мои родители. Горожане не успевали оплакать одну потерю, как приходила новость о новых смертях. Проблеск надежды пришел в Солку вместе с рыцарями Иомедай. Но пока одни смотрели на них, как на избавителей и защитников, я приценивалась к их благородным коням, ловила взглядом блеск мифральной брони и прикидывала на глаз, сколько можно выручить за их искусно сделанные мечи. Вор живет одним днем, так у нас говорили. И я была именно таким вором, не думающим дальше одного провернутого дела. Я смогла прокрасться в лагерь к рыцарям и украла мифральный шлем одной из них. — Сиила делает паузу, её голос звучит печально и размерено. — И я была поблизости, когда владелица шлема — Акеми, так её звали — получила удар по непокрытой голове от набросившегося на неё гнолла. Одного из многих, от которого она успешно обороняла Солку. Удар оказался смертельным, но кто на самом деле совершил убийство гнолл налетчик или юная воровка Сиила? — Даже небольшое на первый взгляд злодеяние может иметь ужасные последствия. — да. Ты тысячу раз права. Но как не горько это признавать, я в те годы не осознавала этого. И без полученного урока мои глаза так и не открылись бы. Кто знает, что стало бы со мной, если бы не Акеми с её смелостью и смертью? Может мир знал бы Сиилу, как разбойницу, а не рыцаря и защитника нуждающихся. Есть одна фраза, которую я люблю повторять. Люди редко приходят к искуплению сами. Кто-то должен показать им путь. Но ты хотела узнать, что привело меня в ряды воинов Иомедай. Мы все выбираем путь паладина по какой-то своей причине. Кого-то ведет внутреннее благородство. Кого-то желание исправить пережитую несправедливость. Меня сделали тем, кто я есть раскаяние и не выплаченный долг. В тот день, когда Акеми погибла, защищая мой город, я думала просто покончить с собой, от ужасного чувства вины. Но поняла, почувствовала что этим не сделаю мир, хоть на чуточку лучше. И я решила, что в место этого попробую занять её место. Стану тем, кем была она. И буду защищать тех невинных, кого она уже не может защитить. — Каких принципов придерживаются паладины Иомедай? Сиила улыбается. — Сейчас расскажу. Я люблю повторять наш кодекс. Вот вроде сто раз произносила, а все равно не приедается. Есть сила в этих словах… — Сиила сделав паузу начинает говорить, на распев и немного задумчиво. — Я познаю тяжесть моего клинка. Только сердце может направить клинок, ибо сила моя в сердце, а не в оружии. Утратив клинок, я теряю лишь инструмент. Предав веление сердца, я погибаю. Я буду чтить наследницу. Я стану проводником её силы. Я первой отправлюсь в бой и последней его покину. Я не сдамся в плен добровольно, не отдам врагам тех, кто бьется под моим началом. Я никогда не оставлю товарища, но приму с уважением выбор самопожертвования. Я буду защищать честь товарищей и в словах и в делах. Я буду верить в них. В миг сомнения я смогу принудить врага сдаться, и приму ответственность за него. Я буду уважать достойных враго и презирать недостойных. Я скорее приму смерть, чем бесчестье. Я познаю сдержанность действий и решений. Я отдам всю себя, воссоздавая совершенство, коим является Иомедай. — Хороший кодекс. Мне нравится. — Спасибо. Я узнала что хотела. — Надеюсь не очень тебя утомила! Спрашивай еще если захочешь. — Ирабет сказала, что пропала твоя подруга Яна Алдори. Не знаешь, где её искать? — Ирабет о своих бойцах беспокоиться. Понимаю. Я сама Яну поискать хотела, чтобы тебя не отвлекать. Но раз теперь и ты за это дело взялась от помощи не откажусь. Мы с Яной познакомились в Кенабресе пару дней назад и как-то быстро сошлись. По кабакам ходили вместе. И на праздник приснопамятный тоже вместе пришли, но в толпе разделились. Так что начинать поиски надо с главной площади. Там я её в последний раз видела. — Сиила хмуриться. — Яна хороший боец, хоть и новичок. В Алдори кого попало не берут. Так что надеюсь с ней все в порядке. — Что думаешь обо всем, что твориться в Кенабрисе? — Полный бардак. Хорошо, что есть мы чтобы с ним разобраться, да? — Сиила ярко улыбается, затем бросает на меня озабоченный взгляд. — Тебя не задевает моя манера общения? Знаю, я могу казаться… беззаботной. Множество хороших людей и наша защитница Теренделев погибли здесь, в Кенабрисе. От паладина Иомедай ждут положенных по моменту торжественности и скорби. Но я предпочитаю встречать беду с улыбкой и толикой здравомыслия. Скорбь это оружие направленное против тебя, оно может подорвать силу духа бойца. Поэтому с ней лучше повременить до момента, когда мы вышвырнем из города последнего демона и культиста. — Мы не можем день и ночь горевать о погибших, если хотим победить. Да и вообще веселье лечит душу. — Хорошо, когда у тебя мысли с командиром сходятся. — Сиила мягко улыбается. — Спасибо за беседу. До встречи! Сиила улыбается. — Увидимся. Я подхожу к мужчине в сером костюме. Меня приветствует, атлетически сложенный мужчина с ранней сединой по военному короткой стрижке. Он сух, подтянут и носит холодно блеснувший монокль. Дерзкий огонек в глазах и подвижность свойственная его немаленькой фигуре выдают в нем человека, всегда готового сорваться в дорогу. — Приветствую. Я капитан куратор Общества следопытов Хайлор. Я старший среди следопытов в этом регионе Мендева. Общество сейчас не проводит здесь операций. И Следопытов кроме меня тут почти нет. Собственно я и застрял здесь лишь из-за давней вендетты с демонопоклоницей по кличке Пряха кошмаров. Пришлось работать одному без поддержки Общества. Поэтому я обзавелся множеством знакомств среди наемников и лихих бойцов. Если вам понадобиться лихие бойцы для честного дела, обратитесь ко мне. — Расскажи о твоем противостоянии с Пряхой кошмаров. — Все началось с задания Общества следопытов. Я со своей командой прибыл в Неросиан, чтобы расследовать внезапную смерть одного известного крестоносца, барона Фалрона. Вскоре мы вышли на небольшую лечебницу для состоятельных господ, в которой Фалрон поправлял здоровье незадолго до смерти… Оказалось, что в этой лечебнице обосновалась группа культистов Бафомета, звавшаяся Лабиринтом разума. Они были помешаны на искажении разума и избирали в качестве жертв людей, чье здоровье было ослаблено, а воля к сопротивлению слаба. Человек, попавший в лечебницу на несколько недель был оторван от внешнего мира и оказывался полностью в их власти… Возвращался он немного другим. Почти нормальным. Но стоило ему услышать ключевую фразу, как что-то темное просыпалось в его разуме. Он превращался в слугу Бафомета, был готов лгать, предавать и убивать. Лабиринт разума намеривался опутать своими сетями всю элиту Мендева. Но барон Фалрон помешал им. Он оказался слишком верен присяге и слишком стоек к их чарам. Он боролся за свободу, пока его сердце не разорвалось от напряжения. Мы вскрыли и вычистили этот гнойник. Это было гнездо греха и разврата. Они наводили друг на друга чары, и их больные фантазии вырывались наружу, в реальность. Они грезили о вещах жутких и запретных… И они дрались как безумные. Мы сожгли то место. Перебили всех, кого могли. Но верхушке культа удалось вовремя улизнуть. И они решили отомстить. Они похитили мою дочь Лаурри, служившую под моим командованием в Обществе следопытов. Оставили мне записку полную ядовитых оскорблений, насмешек и издевательств. Из этой записки я узнал имя моего врага — Пряха кошмаров. Через несколько месяцев я убедился, что она лидер Лабиринта разума. И я начал охоту. Я должен был вернуть Лаурри. — На скулах Хайлора играют желваки, делая его похожим на цепного пса, привыкшего вцепляться в своих жертв мертвой хваткой. Я иду к лестнице на нижний этаж. Высокий и крепкий эльф сидит передо мной, закрыв глаза. Он бледен словно мел, его рука перемотана кровавым бинтом, другие повязки выглядывают из-под одежды. Но и в столь плачевном состоянии он умудряется держаться спокойно. Подняв глаза на меня он едва слышно произносит. — Я Форн Осеняя дымка. К вашим услугам. — Бледные губы красит алым кровь. Но в серых глазах не видно ни боли, ни страха. — Тебе помочь? Пристально и холодно посмотрев на меня, эльф качает головой. — Не утруждайте себя. Я принадлежу к стойкому и выносливому народу. Мое тело поборет и эти раны, заштопанные местным… целителем, и яд, что был в них занесен. — Я Элис, доверься мне, возможно я смогу тебе помочь? После короткой паузы Форн отвечает. — Было бы невежливо ответить отказом на столь прямое и дружелюбное отношение. — На кого ты охотишься здесь в Мендеве? — Я преследовал беглянку — культистку Дескари по имени Кайлесса. Прискорбно признать, но и среди моего благородного народа есть столь жуткие злодеи, как она. Мне удалось достичь её в Кенабрисе, и я смог ранить её. А затем появились демоны и город охватило пламя. Я получил рану в той схватке и не смог освободить её душу от службы темным господам. — отважный охотник говорит без гнева или ненависти. Его голос исполнен лишь сочувствием и скорбью. — Сожалею о твоей неудаче. Возможно в следующий раз все сложиться иначе. Его губы поджимается. — Не надо жалости. Нам, древнему народу, дан долгий срок жизни. Мы познаем мир глубже прочих рас и умеем извлекать уроки как никто иной. В том числе и из своих ошибок. Я выжил, а значит к следующей схватке подготовлюсь лучше. — Я желаю помочь тебе в твоей охоте. Форн устало прикрывает глаза. — Благодарю, но это моя миссия. А я привык встречать любые ужасы в одиночку. Впрочем я ценю вашу готовность помочь. Если встретите Кайлессу будьте осторожны. Она склонила ко злу многих невинных, и тьма щедро одарила её своими дарами. Вы и сами поймете это, если увидите её — её облик искажен. Агатовая кожа, кроваво-алый злобный взгляд, зубы как у хищницы — чудовище, а не эльф… — Мне пора. — Пусть вам сопутствует удача. Мы пришли на площадь и увидели троих солдат вокруг девушки. — Быстро все сделаем. Она даже ничего не почувствует. — Я не знаю… разве так можно? — Послушай, у нас нет выбора. Кругом демоны, что еще прикажешь делать? Группа рыцарей окружила юную эльфийку в лохмотьях, едва скрывающих ужасные шрамы на её теле. Нищенка стоит на коленях, умиротворенно глядя на спорящих людей вокруг. Похоже, что она не чувствует себя в опасности. Над её головой обеспокоено кружит черная ворона. — Во имя Иомедай, прости девочка, но это наш долг. Мы должны это сделать не ради себя, но ради тех, кого еще можно спасти от демонов. Если мы не победим, тебе здесь все равно не выжить. Рыцарь заносит над головой меч. — Они безумны! — Сиила с ужасом в глазах смотрит на меня. — Мы обязаны вмешаться. — Я понимаю. Вам страшно. Вы чувствуете себя бессильными. Вы думаете, что это поможет. Не оправдывайтесь — просто делайте, что решили. — Девушка безмятежно улыбается, словно ей не грозит смертельная опасность. — Что здесь происходит? — Мы, мы… — руки рыцаря дрожат. — Наше оружие едва царапает шкуры демонов! Мы принесем эту девушку в жертву Иомедай, чтобы кровь невинной освятила наше оружие и наделила его силой уничтожать порождения Бездны! Они что? Да они спятили! — Это жестоко, но у нас нет иного выбора. Мы должны как-то отстоять этот город. Или погибнут все, в том числе и она. — Кто вам советовал так поступить? Похоже на провокацию культистов. — А правда, чья это была идея? — Рыцарь подозрительно оглядывает соратников. — Твоя по-моему. — Моя? Да мне она с самого начала не нравилась! Кто сказал, что надо принести в жертву, уж не ты ли? Нечего на других сваливать! — Пожалуйста не ссорьтесь! Вы же все добрые люди, защитники города. Вы просто ошиблись. — Девушка поворачивается ко мне. — Пожалуйста, не наказывай их. — Малышка вступается за тех, кто только что хотел её зарезать. Она или сятая, или сумасшедшая… Или и то и другое вместе. — Отправляйтесь в Сердце защитника, там собираются выжившие. И больше не думайте о таких мерзостях! — Спасибо! — рыцари поспешно удаляются, пока я не передумала. Эльфийка улыбается мне. Вороне опускается мне на плечо и внимательно смотрит на меня глазами, слишком умными для простой птицы. — Ушли. И все живы. А я то думала, что кто-то сегодня обязательно умрет! Так много людей здесь умерло — а мы все почему-то живы… Удивительно, правда? — девушка с безмятежной улыбкой разводит руками. — Хотя… ты не слушай меня. Я сама не знаю, что говорю. На самом деле я просто глупая девчонка. — Мне кажется ты совсем не простая девушка и ворона у тебя не обычная. Эльфийка чешет вороне клюв, та довольно жмуриться и урчит. — Нет, что ты, я совсем обычная. Ну фокусы разные знаю, но это Сажа меня обучила. Вот Сажа она и правда необычная! Умная и говорить умеет, правда ни с кем кроме меня не разговаривает. Она меня и волшебным фокусам учит и всякому разному… Что бы я без неё делала? — Волшебные фокусы говоришь? Ты можешь оказаться полезной в борьбе с демонами, а я уберегу тебя от безумных солдат на улицах города. Идем со мной! — Ужели я не ослышалась — её и в наш отряд? Зачем нам эта грязная попрошайка? — возмущается Камелия. Девушка улыбается радостно и беззаботно, совсем как ребенок. — Хорошо. Идем! Мы перебираемся на другую сторону разлома. — Возлюбленный брат мой! Я конечно уважаю твое рвение, но не кажется ли тебе несколько несвоевременным охранять яму, из которой никто и не думает появляться. Или может быть ты опасаешься, что кто-то решит устроить вечернюю прогулку, заглядится на ветрины и невзначай упадет в неё. Такая предусмотрительность похвальна, но право же, разве для этого нужно столько солдат? Неужели твоим бойцам нельзя найти лучшего применения, например сражаться с демонами, или разбирать завалы, пока под ними может быть еще кто-то живой? Лицо этого златокудрого аазимара прекрасно даже по меркам народа, в чьих жилах течет ангельская кровь. Его музыкальный голос весел, но в глазах виден горький упрек. — Не смей называть меня братом, еретик! — Этот суровый старик недавно пережил тяжелую битву. Его доспехи измяты и покрыты кровью, а неестественная бледность указывает на нечто более опасное, чем раны, нанесенные клыками и когтями. — Как тебе совести хватает упрекать меня, что я мало делаю для безопасности в городе? Особенно теперь, когда адепты твоего храма попались на измене? По мне так вы ничем не отличаетесь от демонопоклоников. Такие же смутьяны, такие же кроты, подкапывающие городские стены! — Всем известно дражайший прелат, что в своем рвении о порядке в городе ты давно разучился отличать друзей от врагов, а добро от зла. Так вышло и с моими адептами, чья «измена» заключалась в попытке спасти город! И все же я вынужден повторить сейчас, пока мы тратим время на споры, под завалами гибнут люди. Люди, которых мы могли бы спасти, если бы ты отрядил на это дело своих бойцов. А не держал бы их здесь возле безопасной и бесполезной дыры в земле. — Безопасной? Если ты так говоришь там точно что-то есть! Небось твои подельники! Только и ждут, пока мы оставим пост, чтобы вылезти и снова попытаться… — Старик замечает мое приближение. — а ты… Я помню тебя! Ты появился в моем Кенабрисе в тот день, когда напали демоны и погибла Теренделев! А ну отвечай что ты тут делаешь, иначе я тебя живо вверх ногами подвешу! Ты не смотри, что демоны меня ранили — мне еще хватит сил справится с сотней таких, как ты! А это еще что за страхолюдище? — Харлан с подозрением осматривает Ланна. — Ланн, к вашим услугам. — Монгрел склоняет голову в поклоне. — Мои предки сражались в Первом крестовом походе. Я всю жизнь живу в Кенабрисе — неужели вы меня ни разу не видели? Ах да, вы ведь не бываете в нашем подземном районе… Мы как раз хотели пожаловаться градоначальницу что у нас давным-давно не чистили мостовую. — Первый крестовый поход? Монгрел значит? Хм, хм. Человеческой речи похоже обучен, уже неплохо. Ладно, живи пока. — прелат смотрит на меня. — Набедокурит спрошу с тебя… Кстати я так и не получил ответа кто ты такая? — Я крестоносец. Бьюсь, чтобы освободить Кенабрис от демонов. — Крестоносец?! Пф! Это еще проверить надо. Ты видно не знаешь с км говоришь. Кто здесь крестоносец, а кто предатель это решаю я — Харлан Шепок, по милости её величества Гофри прелат Кенабриса. Защитник города от угроз — внешних и внутренних! — И как мы видим в защите города ты преуспел. — Златокудрый аазимар горько улыбается. — Рамьен из Эдме, настоятель храма Дезны — ныне увы лежащего в руинах. Премудрому Халрану кажется необходимым охранять эту дыру в земле, откуда как ему чудиться вот-вот полезут демоны. Я же пытаюсь убедить его, что в городе сейчас имеются несколько более важные дела. К примеру, спасение умирающих под развалинами! — Знаешь что? Пожалуй в городе и правда есть более насущное дело, чем охрана этой дыры. Я долго откладывал это дело. И посмотри к чему это привело. Надо бы повесить тебя на воротах, еще когда ты осмелился защищать свою продавшуюся демонам шайку смутьянов. Если бы саркорианцы вовремя вздернули Арилу Волреш — глядишь и никакой воны бы не было. Я их ошибки не повторю, медлить не стану. Солдаты, схватить мерзавца! — Прелат, опомнись! Сейчас страшные времена, но угрожать повешаньем без суда, не дело для слуги Иомедай! — восклицает Сиила. Старик впивается взглядом в Сиилу. — Не забывайся, девушка. Мы служим одной богине, но ты не инквизитор. Не ставь под сомнение мой способ служения Иомедай, как я не оспариваю твой. — Не смей трогать его или будешь иметь дело со мной. Аазимар примирительно поднимает руки. — Постойте! Вы защитники того, что осталось от Кенабриса. Неужели лучшее, что вы можете придумать, это вцепиться друг другу в глотки на руинах города? — Рамьен смотрит прелату в глаза. — Ты глупец, Харлан. Еще ты изувер и убийца. Я говорил тебе, что Страж-камень ослаблен. Ты не послушал. Я предупреждал тебя, что на город готовиться нападение. Ты прогнал меня. В конце концов мои юные адепты попробовали спасти Страж-камень ты им помешал. В этой трагедии, конечно, виноваты устроившие её демоны, но ты не сделал ничего, чтобы предотвратить её. А теперь ты скорее убьешь невиновного и погибнешь сам, чем признаешь что был неправ. Как всегда. — взмах жезлом, аазимар растворяется в воздухе. — Тварь! Еретик! Предатель! Опять ускользнул! — Прелат в сердцах топает ногой, потом переводит взгляд на меня. — Ну а ты? На чьей ты стороне? Хочешь чтобы я поверил, что ты не культистка, так поди, излови мне эту каналью! Или может ты желаешь его защитить? Так моим бойцам два раза приказывать не нужно! — Рамьен действительно предупреждал тебя об атаке? — Эти сумасшедшие дезниты вечно врывались ко мне в кабинет со своими бессвязными пророчествами, которые им привиделись во сне. Врать не буду, бывало и угадывали правду. Но разве можно полагаться на сновидения еретиков, как на донесения разведки? Среди демонов не мало тех, кто легко одурачил бы их и нашептал любой предательский замысел во снах. А эти лунатики и рады были слушать. В этот раз господин кудри-вместо-мозгов явился ко мне что на город вот-вот нападут демоны, а сила Страж-камня будто бы ослаблена какой-то порчей или изъяном — прости меня Иомедай за такие слова! После таких слов его надо было вместе с последователями отправить за решетку, и допросить как следует. Но вместо этого я просто усилил за ними слежку. И что же? Мои люди поймали их при попытке атаковать страж-камень неизвестной магией! И трех дней не прошло, как демоны напали на город. Неужели не видна связь между этими событиями? Сознательно или из-за демонских козней, но дезниты играли на руку орде Дескари, чуть не сделав город полностью беззащитным. Рамьен покрывал своих людей до последнего и помог им бежать от моей стражи. И как его после этого называть как не предателем и еретиком? — Где я могу найти Рамьена? — А я почем знаю? Далеко этот гаденыш убежать не мог. Стал невидимкой, небось забился в какую-нибудь дыру, как и положено предательской крысе. И сидит там, дрожит и ждет, когда его от туда вытащат! — В этой дыре нет ничего опасного. Тебе не зачем её охранять. — И слушать не желаю! Демоны прячутся под землей, вот доказательства вокруг тебя. Отродья, которые пытались выбраться наружу, уже никому не навредят… А что это ты пытаешься меня отсюда выманить а? Харлана не проведешь! Шагу отсюда не ступлю, А будешь болтать глупости — вздерну тебя, как предательницу. — Я вижу ты серьезно пострадал в бою. — Ерунда. Пришлось расправиться с выводком набасу… Ничего, с божьей помощью и покрепче врагов бивали. — Мне нужно идти. — Нужно, так иди! И хорошо бы тебе вернуться с головой этого смутьяна. Уголек внимательно смотрит на Халрана. — Я помню тебя! Когда мы с папой приехали в этот город ты нас встретил! — Что за чепуха! Делать мне больше нечего устраивать встречи разным бродяжкам. — Но это правда. Ты и другие рыцари, привязали нас к столбам и стали жечь на костре. Папа умер а один из твоих рыцарей потом передумал и выдернул меня из огня, но он тоже умер… Разве ты не помнишь. — Если жгли значит было за что. Говоришь, какой-то предатель помог тебе сбежать с костра? Это само по себе преступление. Выходит, ты все эти годы пряталась от правосудия. Если бы не вторжение демонов я бы, пожалуй, рассмотрел твое дело и завершил казнь. Твое счастье, что у меня сейчас есть дела поважнее. — Он тогда был не как сейчас. Седой и весь в морщинах. А молодой, с таким большими усами… — Широко улыбаясь она рисует в воздухе пышные усы. Он наверное меня давно забыл прошло столько лет… Но я хочу сказать я не сержусь. Это рыцарь настоящий герой. Он просто очень-очень хотел защитить свой родной город, вот и перепутал случайно кто злой, а кто добрый. — Ты прощаешь его? После того, что он с тобой сделал? — Он думал, что поступает правильно. Откуда ты знаешь, может быть и ты однажды сделала что-то, думая что это хорошее дело, а на самом деле несправедливо кого-то обидела? А может быть… Может быть и я так же делала? Нельзя сердиться на других за ошибки, когда ты может быть и сам не суть не лучше. Странная девочка, но это её дело. Но приглядеться к ней не помешает. — Идем Уголек. — Да, пошли. Пока-пока добрый рыцарь. — Девочка с беззаботной улыбкой машет Харлану. Тот скривившись отворачивается.