Чёрная сирень

Что бесспорно нравилось Сэму в доме Ветинари, так это кровать — конечно, не сама по себе, а то, чем в ней можно было заняться, — и, разумеется, ванна. Но особое место в его сердце занимал диван возле камина в спальне Хэвлока. По мнению Ваймса этот диван был воистину королевским и, несмотря на свое презрение к чрезмерной роскоши, Сэм порой всё же не мог устоять перед искушением по-стариковски погреть ноги у огня, удобно устроив тощий зад на подушках, набитых не то пухом, не то облаками. А особенно приятно было это сделать сегодня, когда он наконец получил выходной после нескольких дней дежурства: патриций отмечал свой день рождения, и небезосновательно боялся, как бы кто из верноподданных не утратил первую часть своего звания и не принялся метать импровизированные снаряды из обломков кирпичей или навоза, так что всех стражников в обязательном порядке рекрутировали поддерживать порядок. Впрочем, у этого были свои преимущества. Так Ваймс в качестве участника оцепления оказался в первых рядах на рыцарском турнире. Пользуясь служебным положением, он не без любопытства посмотрел на бои на ристалище, которое устроили посреди площади Разбитых Лун. Облачённые в тяжёлые доспехи фигуры с лязгом сталкивались и лупили друг друга затупленными топорами. По-совести Сэм считал весь этот балаган абсолютной глупостью. Кто вообще в наше время наденет такое для драки? В чистом поле, когда сверху сыпятся стрелы — это еще куда ни шло, но уж точно не на улочках Анк-Морпорка, витиеватых и настолько порой узких, что паре прохожих было не разминуться без толкотни и взаимных оскорблений. Лучшее, что подобное ведро могло сделать в уличной драке — так это медленно отступать и надеяться, что его не пырнут заточкой в зазоры между пластинами доспехов. Да уж, такой молодчик не протянул бы и нескольких минут в том, что Сэм называл Будничной Потасовкой В Таверне. Под занавес мероприятия было побоище, в котором участвовали по сотне человек с каждой стороны. Смотря, как жестяные болваны, то и дело падая, пытаются выбить друг из друга всю дурь, Сэм даже пожалел, что здесь нет Хэвлока — должно быть, его бы тоже повеселило зрелище — но, когда последний устоявший на ногах боец, торжествующе поднял в воздух топор, празднуя победу, Сэм к собственному изумлению разглядел на трибунах для гостей патриция, всего в нескольких десятках футов от себя, худую фигуру в чёрном. Наловчившись становиться неприметным в любых обстоятельствах, Хэвлок умудрился остаться незамеченным, будучи буквально на виду, и похоже, столь же успешно избегал внимания находящихся рядом с ним людей. Сидел он недостаточно близко к Капкансу, чтобы считаться почётным гостем, но всё же он был на трибунах, а не среди простого люда, и на мгновение Сэм увидел пропасть, разделяющую их — лорда и простого стражника. Однако затем Хэвлок точно почувствовал, что Сэм смотрит на него, быстро оглянувшись, улыбнулся ему и у Сэма отлегло от сердца. Ведь какая в сущности разница? У них же это, ну, любовь, разве нет? *** Да, надо было признать, что в искусстве ускользнуть от нежеланного внимания Хэвлоку не было равных. Но в то же время, если он хотел, чтобы Сэм сосредоточился на нём одном, позабыв всё остальное, — у Сэма не было шансов. Так и сейчас, когда Хэвлок, уже распустивший волосы и избавившийся от большей части одежды, едва слышными шагами подошел к нему и почти запрыгнул на бедра Сэма, уставший от затянувшейся разлуки и не желающий сдерживаться и минуты, Сэм подумал, что как бы он ни устал, сегодня он не уйдет, пока не залюбит его до изнеможения и полного удовлетворения. Через тонкую нижнюю рубашку, украшенную золотой вышивкой на вороте, просвечивали очертания тела, и Сэм незамедлительно обнял Хэвлока как можно крепче, задирая рубашку. Прижимая Хэвлока к себе и скользя ладонями по его спине, Сэм с упоением вдыхал аромат чистой кожи и тяжёлых локонов. Со временем Хэвлок обнаруживал в себе всё большую пылкость, которая в обычное время скрывалась за вечной его насмешливой флегматичностью. Истово веря, что любой признак человечности будет использован против него, — ведь он сам охотно использовал слабости других в своих целях и ожидал того же в ответ — он давал себе волю только за закрытыми дверями, целуя так, словно не мог насытиться прикосновениями. Не позволив Сэму перехватить инициативу, Хэвлок склонился к его шее, чтобы провести языком от ключиц до уха и чуть прикусить мочку. Руки его в то же время одну за другой расстегивали пуговицы рубашки — пока не дошли до одной, зацепившейся за надорванную нитку и никак не желавшую поддаваться. Сосредоточиться сейчас представлялось Хэвлоку чрезвычайно сложным, практически невыполнимым, увлеченно покрывая шею Сэма поцелуями и лёгкими укусами, он едва ли услышал тихое «оставь, я сам». Наконец, Хэвлок попросту рванул рубашку, так что пуговицы рассыпались по полу. — Не надо, — запротестовал Сэм, перехватывая ладони Хэвлока и пытаясь разжать пальцы, но тот лишь с шалой усмешкой схватил Сэма за ворот и потянул на себя, так что швы, которые скрепляли воротник и рубашку, с треском разошлись. — Я же сказал: прекрати, — Сэм нахмурился, уворачиваясь от очередного поцелуя. Недоумевая, Хэвлок выпрямился. — Что такое? — Ты порвал рубашку. — Каюсь, не устоял. Так хотелось поскорее… — он снова склонился к Сэму и игриво провел языком по ямке между его ключиц, однако тот не спешил отвечать и обнимать Хэвлока, наоборот — отстранился, смотря непривычно серьёзно. — Не порти мои вещи. У меня их не так много, — залившись краской, объяснил Сэм, едва размыкая губы и отводя глаза. Хэвлок негромко рассмеялся. Грациозно соскользнув с бедер Сэма, он отошел к шкафу у дальней стены и распахнул тяжёлые створки. — Выбирай, что подойдет. Если не будет впору — возьмём из отцовских вещей. — Обойдусь, — Сэм помрачнел, — а то еще голова закружится от такой чести, — добавил он неожиданно. Хэвлок посмотрел на него настороженно, опасливо, озадаченный такой резкой реакцией на вполне невинное предложение. — Сэм, помилуй, что за глупости. Мне не сложно… — Мне — сложно! Я не попрошайка, чтобы принимать подачки. — А если это подарки? — За что? — не дождавшись ответа, Сэм продолжал, — я не собираюсь быть при тебе как… собачонка, которую можно наряжать во что тебе угодно. — Я хотел, чтобы тебе было, что надеть. Неужели это дурно само по себе? — А, я, значит, недостаточно хорош для тебя?! Сэм паниковал и злился. Всё волнение и смятение, ростки которых впервые появились, когда он узнал, что его Хэвлок — лорд, выросло и выпустило яркие, ядовитые цветы. Подарки Хэвлока его скорее смущали, ведь ему нечем было ответить. Чего уж там, за одни только ужины Сэм не в силах был бы расплатиться, и Сэм чувствовал себя в должниках, а возвращать долг лаской и покладистостью… это слишком уж напоминало ремесло белошвеек и портных. Мысль о том, что Хэвлок развлекался с ним, оскорбляла Сэма уже тем, что он позволил себе такое подумать. — Да, конечно, я же не привык разбрасываться одеждой и обычно не могу на твоем фоне выглядеть хотя бы пристойно. — Сэм распалялся всё сильнее. — А что, по-твоему я теперь тебе не соответствую? Мне казалось, с самого начала ты знал, что я не из сливок общества. А потом вдруг оказывается, что тебе неприятно находиться рядом с таким оборванцем. — Этого я не утверждал. Потому что даже намекнуть на подобное значило бы растоптать всё, что было между ними. Разумеется, Хэвлок не мог не заметить, что Сэма смущала разница в их уровне жизни, но он очень хотел верить в то, что и это Сэм примет — как принял то, что Хэвлок учился на убийцу, — и закроет глаза на такую досадную мелочь. Он хотел этого так истово, что даже смог обмануться в этом вопросе, столь ничтожном для самого Хэвлока, но болезненном для Сэма. Право, ему ведь совершенно не сложно сделать подарок, он не измерял их отношения в реверансах — хотя бы потому что точный подсчёт подобных действий был в ходу в его собственной семье, а Хэвлок не желал повторять этого с Сэмом — но похоже, что Сэм вёл учёт и остро переживал свою неспособность ответить в должном размере. Как будто книга о Молли-проказнице (и её друге Бобби-затейнике), которую Сэм однажды вручил Хэвлоку, была куда менее значимым и ценным подарком чем какая-то там куртка или рубашка. Хэвлок с большим интересом ознакомился с данным творением «еротического жанру». Но главное: всё это время Сэм молчал, никак не обозначая своего недовольства! Что в сущности было куда более оскорбительно, чем язвительные попытки уколоть побольнее, которые ранили сейчас не только Хэвлока, но и Сэма в не меньшей степени. В свою очередь обида Сэма уже шагнула за грань и теперь он злился и на Хэвлока за невыносимое великодушие, и на себя — за заносчивость, мешающую принять подарок, — и ослепляющая, отупляющая ярость заставляла исступленно хвататься за любой новый повод усугубить ссору. — Да ты же на людях со мной и не покажешься! — выпалил он в запале. — А ты хочешь?.. — только и спросил Хэвлок. Сэм коротко, безрадостно рассмеялся. — Ага, как же, сделаешь ты это! Чтобы лорд и какой-то стражник в дырявых ботинках… Хэвлок всё так же стоял у открытых створок шкафа. Не торопясь вернуться, он, высокомерно приосанившись, смотрел на Сэма, и голос его звучал как никогда отстранённо, словно он из последних сил держал себя в руках: — Я не стыжусь тебя, если ты это пытаешься сказать. Хочешь, я приду в Ярд, принесу тебе какао? Или встречу после смены, возьму под руку или поцелую. Чтобы все видели и знали. Я готов. — Глаза его заблестели от азарта, как будто он уже предвкушал, какой эффект произведёт его появление, и Сэму стало жутко. — Тебе легко говорить! — тотчас же огрызнулся он. — Ты потом упорхнёшь за свой кованый забор — и что тебе? Хэвлок лишь поднял брови в немом недоумении, и, резко осознав, что он только что сказал, Сэм остолбенел в ужасе перед холодом, которым обдавали его сейчас глаза Хэвлока. Но слова уже были произнесены и теперь следовало собрать всё свое мужество, чтобы встретить последствия, какими бы они ни были. — Ответь сначала: хочешь ли ты сам? — Сэм понуро молчал. Он не готов был выносить свою жизнь на обозрение и обсуждение других. — Так может быть это ты стыдишься меня? Сэм не знал, что ответить. Назвать это стыдом было бы ошибкой. Он не хотел, чтобы кто-то знал о них с Хэвлоком не потому что стеснялся или думал, что их отношения недопустимы. Анк-Морпорк как-никак, несмотря на череду взбалмошных патрициев-самодуров, норовивших объявить вне закона то жаб, то публичную зевоту, оставался городом свободных нравов (да и попробуйте запретить людям любить и щупать за интересные места тех, кого хочется, если в городе проживает больше миллиона). Сэм попросту не хотел делиться своим счастьем, чтобы никто ненароком не замарал его. Это чувство слишком походило на слабость, которых у него — известное дело — быть не должно, и ни единой живой душе не позволено было коснуться этого хрустального шара, в котором застыл ломкий и тонкий цветок влюбленности, из которого однажды появится Чувство, спаянное годами и испытаниями. Сэм готов был защищать его всеми силами — и первым рубежом обороны должна была стать тайна. Но, справедливости ради, со стороны это действительно выглядело так, будто он стыдится. Сэм видел, как за напускным спокойствием ревёт пламя: Хэвлок был оскорблён и скрыл бы это, не знай его Сэм так хорошо. Сэм ощутил укол страха — а ну как он всё-таки совершил непростительную ошибку? А Хэвлок не собирался щадить его. — Если бы мне было не наплевать на все различия, заговорил бы я с тобой? — продолжал он безжалостным, холодным тоном, — я бы приходил на тот чердак из раза в раз? А ты всё ищешь, что бы нас разобщало, что бы мешало. Может быть будешь так любезен поделиться, есть ли что-то ещё, что тебя не устраивает? То, что я беру заказы в гильдии, например. Ты ведь так презираешь наёмных убийц. Сэм беспомощно пожал плечами. Обессиленный собственной обидой, он уже не мог продолжать разговор и готовился к тому, что ему попросту укажут на дверь. Пожалуй, это должно было однажды случиться. Повисла тягостная пауза. Хэвлок, не менее утомлённый неожиданной склокой, но куда более успешно скрывающий это, ждал его ответа, точно вердикта, который решит всё. — Просто это ты, — просипел Сэм наконец, резко поднимая голову и смотря на Хэвлока с форменным отчаянием. — Тебе — можно. Ты — другой. То, что ты — убийца, я узнал ещё до того, как обнаружил, что ты из лордов. И если бы мне это пришлось не по нраву, я бы… я бы не… — ссутулившись, он закрыл лицо ладонями. — Я был неправ, — выдохнул он. — Мне жаль. — Хэвлок ответил не сразу и у Сэма на мгновение больно защемило в груди. Затем он услышал мягкие шаги. Садясь рядом, Хэвлок осторожно обнял его. — Больше не будем об этом? — предложил Сэм, поражаясь тому, как беспомощно звучит его голос. — Да, больше не будем, — Хэвлок со вздохом склонил голову на его острое плечо. Ссора вымотала их, сил на любовь уже не оставалось, но самого факта, что они смогли не рухнуть в раскаленный ад ругани, было достаточно, чтобы наполнить остаток ночи тихим, блаженным покоем. Поймав себя на том, что начинает дремать, Сэм предложил переместиться в постель. — Но всё же, — пробормотал Хэвлок, уже засыпая, — пожалуйста, не забудь утром примерить пару-тройку вещей. Разодранная рубашка раздора лежала на полу, всеми забытая.