Чёрная сирень

В обстановке хаоса и полного бардака беспорядки обязаны были захлебнуться, хотя бы потому что никто не мог привозить продовольствие, когда улицы были перегорожены баррикадами и разным хламом. Протестовать на пустой желудок банально не хватило бы сил. После этого начался большой передел власти, очень важный для всех причастных, но совершенно не заметный улицам, которых волновала больше возможность вернуться домой (а не на дымящиеся руины), равно как и уверенность в том, что завтра им обеспечен будет обед и ужин. Капитан Ночной Стражи большую часть беспорядков провёл, беспрестанно глотая успокоительные капли в своем кабинете. Смирить беснующуюся толпу силой или авторитетом он не мог, открыто примкнуть к какой-то из сторон он боялся и потому предпочел самоустраниться. Предложенную Ваймсом отставку он принял безропотно, даже не задавшись вопросом, а есть ли у Ваймса полномочия на такие распоряжения. Капитан Дневной Стражи, поняв, какой объем работы ему предстоит, вспомнил, что ему уже пару лет как оставалось три дня до пенсии, и покинул свой пост. В это же время «пропащие» и в частности сам Ваймс стали любимцами улиц — ведь они доблестно остановили беспорядки, разобрались с теми, кто приказал вырезать простой люд, точно скот, и собственноручно ликвидировали гнездо высокородных подлецов, что всё это и затеяли, а потом бросились искать защиты в доме одного из горожан. Ваймса стали называть командором еще до того, как ему официально предложили эту должность. Тайная полиция была упразднена, а здание отдано на растерзание мародерам (после того, как «пропащие» вынесли оттуда документы, оружие и пыточные инструменты). Часть сотрудников сбежала, часть, включая сержанта Беннета, была арестована при попытке побега. Во время короткого и безжалостного следствия проявились все худшие и сомнительные моральные качества, служившие критерием отбора в Тайную полицию — все до одного особисты показали себя на редкость скользкими гадами и, стремясь спасти свою шкуру, сдавали друг друга с такой поспешностью, что только успевай записывать, извлекая на свет всё больше и больше компромата и собственными руками зарывая себя всё глубже. Быстрый суд в лице новоиспечённого патриция признал особистов виновными в смерти Капканса. Ведь сам смысл Тайной полиции и заключался в том, чтобы уберечь правителя от заговорщиков, смеющих посягать на высшую власть в городе — а они потерпели поражение и позволили фактически запереть себя в здании штаба. Сержант Беннет был осуждён и казнён одним из первых. Наблюдая за тем, как тот дергается в петле, Ваймс рассеянно потёр шрам возле губы, оставшийся от кулаков Беннета. Ублюдок слишком долго избегал виселицы, и Ваймс был искренне рад, что награда наконец нашла героя, однако уже не из личной обиды. То, что случилось с ним самим в подвалах особистов, он не забыл и не забудет, но это было так давно, словно в другой жизни с каким-то другим Ваймсом. Личное сейчас играло куда меньшую роль: Беннет, избалованный вседозволенностью неназываемых, был попросту опасен для любого в этом городе, кто не мог оказать сопротивление. Место самых опасных тварей Анк-Морпорка освободилось, и Ваймс уже знал, кто его займет. *** Ветинари признали патрицием за несколько дней до официальной церемонии инаугурации, однако он всё-таки настоял на соблюдении формальностей. Ведь как иначе город узнает, кто теперь им правит? Во дворце собрался весь цвет Анк-Морпоркского общества — уцелевшие заговорщики, признавшие своё поражение, а также те, кто остался в стороне от заварухи, посчитав себя выше мушиной возни, именуемой политикой — в то время как на площади Разбитых Лун толпы уставших от бунта присмиревших горожан ждали момента, когда патриций выйдет на балкон и помашет всем собравшимся. Так поступали все его предшественники и никто не сомневался, что Ветинари поступит так же. Должен же быть порядок. Ваймс — неофициальный командор — в дублете с чёрным гербом рода Ветинари, который всё равно никто не мог разглядеть на фоне чёрной же ткани, стоял в первых рядах, когда так называемые Отцы Города с видом смирения и покорности судьбе, скрытым за подобострастием, вручали Ветинари большой латунный ключ от города. Смотрел и ловил себя на том, что улыбается самую чуточку мечтательно. Как будто ему снова лет семнадцать и он знает, что теперь-то мир станет лучше. Но в отличие от того далекого дня, когда никто еще не знал, что мечта их захлебнется в крови, сейчас Ваймс понимал, что сделал всё от него зависящее — и продолжит, чего бы это ему ни стоило. Получив ключ и велев убрать его в приличествующий церемониальный футляр из тёмного дерева, Ветинари направился к собравшимся, чтобы лично принять поздравления со вступлением в должность. Все деланно улыбались друг другу, зная, что уже завтра начнут пытаться переделить уже разрезанный, розданный и частично съеденный пирог. Ваймс чувствовал напряжение и Зверь в его душе готовился к травле, к погоне, готовился рвать глотки. Когда Ветинари подошел к нему, Ваймс коротко поклонился: — Поздравляю Вас, ваша светлость патриций. — Благодарю Вас, командор, — улыбнулся Ветинари, снисходительно-улыбчивый и спокойный, пусть в его глазах Ваймс и видел торжество. — Надеюсь на плодотворное сотрудничество. Прежде чем Ветинари обернулся к пожилому лорду Силачия, Ваймс без слов спросил, нужно ли его присутствие и далее, и Ветинари так же безмолвно ответил, что Ваймс вполне может проветриться, вместо того, чтобы с сомнительным удовольствием мариноваться среди скисших сливок общества. Напоследок засвидетельствовав своё почтение ещё одним коротким поклоном, Ваймс незаметно покинул дворец через ход для прислуги и издалека смотрел, как толпа, забыв прежние печали, с ликованием встречает нового тирана, который величественно помахал с дворцового балкона. Лучи закатного солнца отразились на вышивке, украшавшей угольно-чёрную мантию Ветинари, и Ваймс увидел вместо золота шитья алые кровавые разводы. Что ж, неудивительно — у каждого из них сейчас руки в крови по локоть. Но оно того стоило. Они оправдают все жертвы. *** Сэм решил надолго на улицах не задерживаться и подождать Хэвлока дома, в спальне, по привычке зайдя в особняк не через парадный ход, а через потайной пассаж, специально созданный для самого Ваймса. В такой поздний час прислуге запрещалось заходить в спальню господина, Ваймс сам растопил камин и, разувшись, уселся в кресло, позволяя себе погрузиться в тихую полудрёму. Последние недели вымотали его до такой степени, что он уже не замечал усталости, она стала лейтмотивом его существования, и тем более странным было вот так сидеть и никуда не спешить, и просто ждать. Предвкушение грядущих перемен кружило голову, но не настолько, чтобы Сэм забылся и поверил в то, что отныне всё будет легко и просто. Он не был создан для «легко и просто» и если бы однажды ему сказали, что все проблемы решены и ему больше нечего делать — Ваймс бы не принял такой жизни. Пламя потрескивало, облизывая некрупные поленья, по стенам плясали отблески рыжего, теплого света, поблёскивали золотые гвоздики на обивке, и всё было так безмятежно и спокойно, что Сэм осознал вдруг — Убежище на чердаке заброшенного дома, в котором они много лет назад скрывались от всего мира, обрело новую ипостась, и здесь Сэм мог безмятежно закрыть глаза, вслушиваясь в тишину замершего ночного дома, зная, что услышит шаги, только если Хэвлок захочет быть замеченным. Этого Ветинари не пожелал — он проскользнул в спальню неслышно точно тень, однако он нисколько не выглядел удивлённым тем, что застал тут Сэма. Чуть более бледный, чем обычно, утомлённый затянувшимися церемониями, он на ходу расстегивал мантию, ослаблял пряжки надоевшего за день непривычного плаща из чёрной парчи, который тяжёлыми складками падал на пол и волочился следом. Скинув верхнюю одежду, Ветинари с наслаждением потянулся. Да, он сам настоял на парадном облачении, чтобы придать моменту их торжества завершающий лоск, — и эффект оказался непревзойдённым — но не ожидал, что это окажется столь утомительно. Возможно, в том, чтобы не делать из патриция фигуры, хоть сколько-то заметной, имелось разумное зерно. Ветинари вполне мог бы остаться непримечательной тенью в тёмной мантии, пауком в укромном углу, который тянул бы за нити и вёл свою игру из полумрака. Будь он один против всего мира — он бы так и поступил. Но с ним был Сэм. Человек, который помог ему прийти в себя после растоптанной Славной Революции, придавший его жизни смысл, не позволивший забыть о пылких юношеских мечтах и сыгравший не последнюю роль в том, чтобы эти мечты воплотились в жизнь. Его опора, его страж, его Чёрный Пёс. Поэтому даже сейчас, когда основание их власти было зыбким и шатким, Ветинари решил позволить себе определённую толику театральности. К тому же, Сэму это очевидно пришлось по душе. Его взгляд во время церемонии инаугурации более чем красноречиво говорил об этом, а Хэвлоку в определённой степени льстило, что только один он может прочитать выражение лица Сэма. Ваймс выделялся среди толпы приглашённых на инаугурацию. Такой молодой, но с белёсыми грубыми шрамами как у старого солдата, окруженный аурой общей неряшливости, происходившей от его вечного пренебрежения всем, что не является службой или Хэвлоком. Он не пах цветами или сластями, как все эти снобы, его руки пропахли табаком и смесью керосина с канифолью, которой он защищал доспехи от ржавчины, а Хэвлок и не желал ничего иного и раз за разом сдавался этим чарам неотёсанного обаяния, этой пылкости и решительности. Сдался он и сейчас, когда Сэм поднялся навстречу и порывисто обнял Хэвлока двумя руками, прижимая к себе и с нажимом гладя по спине и плечам. — Ты был прекрасен, — шепнул Сэм, почти касаясь губами шеи Хэвлока, и кожей почувствовал, как тот улыбнулся, мягко подаваясь к нему и поддаваясь ласкам. — Идём. Я тебя заждался. Эти простые слова обещали так много — нежность, ласку, блаженную возможность выпустить поводья, забыть о мире, которому они помогли сойти с ума, возможность отдохнуть — и разумеется Хэвлок позволил увлечь себя в направлении постели, позволил Сэму раздевать его, прижимать к кровати, осыпать поцелуями и сбивчивыми комплиментами. Позволяя всё, что только тот захочет — ведь и сам хотел этого не меньше. *** Удивительным, практически невозможным казалось то, что они, встретившись тем далеким вечером, найдут в себе достаточно смелости доверить и довериться. Ведь тогда каждый из них был по-своему сломан и предубеждение против мира уже заковало их в ледяные доспехи, которые не пробить простым вниманием и добрым обращением. Чувство, изначально возникшее из страха одиночества и робкого, по-юношески неуклюжего желания близости, смогло преобразиться, расцвести и стать источником сил и решимости. Ветинари сложно было представить, смог бы он в одиночку пройти весь этот путь, организовать переворот, устранить всех конкурентов и наконец объявить себя патрицием… Впрочем, нет, к чему лукавство — конечно смог бы. Только вряд ли бы захотел. А теперь перед ними широкими лентами вились все возможные пути, бесчисленные дороги, и каждый шаг требовал осторожности, если не хочешь оказаться на дне пропасти. Но разве это не прекрасно? Сумасбродство риска, безумно сложная задача, которая не по силам никому. Никому, кроме них. Ради своей цели они пролили реки крови и прошли по головам, и это наложило отпечаток, от которого никогда уже не отмыться. Люди с искалеченными душами, которые нашли в себе наглость изменить порядок вещей, они всегда будут стоять перед тёмным, ненасытным искушением зайти за грань и пасть до недопустимого в своем стремлении даровать людям немного спокойствия, справедливости и порядка. Впрочем, Ветинари знал, что он никогда себе этого не позволит. Сэм ему этого не позволит. Его опора. Его страж. Его Чёрный Пёс.