Жизнь пополам

Когда мы вошли в мою квартиру, я хотел пропустить в душ сначала Одрика, но тот приглашающей махнул рукой Лу и объявил: — Уступаю даме. Моя девушка рассмеялась, но в ванную пошла. А я в это время отошел к кухонной стойке и спросил у паренька: — Ты голодный? — Честно? — смутился тот. — Со вчерашнего дня ничего не ел. — Серьезно? — опешил я. — Погоди, сейчас. Через несколько минут пирокинетик сидел за столом и с аппетитом уплетал тушеную рыбу. — Неужели, когда ты приехал, мать не дала тебе еды с собой? — спросил я, поставив перед ним еще чашку с кофе. — Даже не накормила, — пожал Одрик плечами. — Как я понял, тот чистый, которому отдали маму, внушил ей, что я опасен. Она, увидев меня, чуть со страху не поседела. Я пытался объяснить, что прекрасно контролирую пси, но, по-моему, мать не поверила. Всех ее чувств хватило на то, чтобы дать мне денег на билет до Нью-Пари и адрес бабки с дедом. Я попросил позвать Манон… — Кого? — приподнял бровь я. — Мою сестру. Она младше на три года, и мы всегда были очень близки. В первые несколько лет она приезжала ко мне в интернат вместе с родителями. После смерти отца, впрочем, мы не виделись. Короче, я попросил позвать Манон, и тут мать меня еще одной новостью огорошила. Оказывается, моя сестра умерла год назад. Правда, когда я спросил, что произошло, мать ничего не ответила и велела уходить, пока муж не вернулся. По-моему, она его боится. — Странно это все, — заметил я, усевшись напротив. — Как давно твоя мама вышла замуж за того чистого? Не знаешь? — Почему? — нахмурился Одрик. — Знаю. По дороге на остановку столкнулся с нашей соседкой, мадам Склентон. Они с мамой раньше дружили, поэтому я немедленно был приглашен в дом, накормлен и напичкан новостями. Свадьба была почти сразу после того, как Манон увезли в больницу, где та и умерла. И вдруг до паренька, похоже, дошло, к чему я вел. Он как-то весь напрягся и серьезно спросил: — Думаешь, этот урод может иметь отношение к смерти Манон? — Возможно, — ответил я. — Потому что чересчур складно все получилось. Сам посуди: твоя сестра умирает, и почти сразу мать выходит за чистого. Яснее ясного, что тот не горел желанием воспитывать нестабильного ребенка, вот и… Но договорить я не успел. Паренек отбросил ложку, выскочил из-за стола и рванул, было, к выходу. Мне удалось остановить его уже в прихожей. Я схватил пирокинетика за плечи. От него исходили ярость и жажда мести, что, впрочем, было вполне понятно. Ох, наверное, мне стоило держать свои догадки при себе. Но кто же знал, что мальчишка окажется таким импульсивным?! Я слегка встряхнул его, посмотрел в глаза и заявил: — Эй, тише! Тише, герой! Я знаю, больше всего на свете тебе хочется рвануть в провинцию и прикончить гада. Но бывают моменты, когда мыслить нужно только практически. Во-первых, на чем и как ты собрался сейчас туда добираться? У тебя же, как я понял, денег едва хватило на билет до Нью-Пари, раз ты даже еды не смог купить. Во-вторых, то, что я тебе сказал, — это лишь мои догадки. Что на самом деле произошло, мы, возможно, никогда не узнаем. В-третьих, ну, прикончишь ты этого чистого — и что дальше? Сестру не вернешь, а вот на виселице окажешься. Думаешь, такого будущего она для тебя хотела? Сомневаюсь. Все еще держа Одрика за плечи, я ощутил целый круговорот его эмоций. Отрицание, гнев и, наконец, принятие. А потом наружу вырвалось то, что он ранее прятал в отдаленный уголок души. Потрясение. Одиночество. Боль. Страх. И тогда паренек не выдержал. Слезы брызнули из его ярко-зеленых глаз, а тело сотрясли рыдания. Что мне оставалось? Я по-дружески обнял его, ободряюще похлопал по спине и тихо добавил: — Ничего, ничего. Со временем все образуется. Конечно, ты не забудешь, что произошло, как не забудешь отца и сестру. Но ты научишься жить с этим. Смиришься. Просто дай себе время. Паренек продолжал плакать, уткнувшись мне в плечо. Через минуту я, однако, сообразил, что Лу, выйдя из ванной, могла нас неправильно понять, поэтому деликатно отстранил пирокинетика от себя и повел обратно, к столу. Тот безвольно подчинился, а, вернувшись на прежнее место, обхватил руками голову. Я тоже сел напротив и стал, молча, ждать, пока он успокоится. Мне было невыразимо жаль парня. За какие-то сутки его жизнь перевернулась с ног на голову. Еще позавчера он вышел из интерната преуспевающим псиоником с такой ступенью, которая и у стариков-то редко встречалась. Одрик ехал домой с мыслью о том, что его встретят радостные родители и любимая сестренка. А что в результате? Известие о смерти сразу двух родных людей. Предательство матери, которой, судя по всему, хорошенько промыли мозги. Еще и необходимость просить помощи у бабушки, которую он в глаза не видел. Да уж, не позавидуешь. Наконец, парнишка перестал всхлипывать, вытер слезы, благодарно посмотрел на меня и заметил: — Похоже, Лу, действительно, много для тебя значит, раз ты так отнесся к ее знакомому. Впрочем, ответить я не успел, потому что моя девушка вышла из ванной. Она переоделась в черные брюки и тонкий сиреневый свитер, а еще заколола волосы, открыв свою чудесную шею. Подойдя к нам и увидев состояние Одрика, псионичка вопросительно приподняла брови. Здраво рассудив, что пареньку было вовсе ни к чему переживать этот разговор еще раз, я ободряюще улыбнулся ему и сказал: — Иди в душ. Сам все объясню. Еще раз послав мне благодарный взгляд, паренек быстро взял из своего рюкзака кое-какие вещи и скрылся в ванной. Я же начал убирать со стола, параллельно рассказывая Лу о том, что узнал от юноши, и о своих догадках касательно смерти его сестры. Девушка выслушала спокойно, ни разу не прервав и лишь время от времени хмурясь. — Теперь, вот, думаю, — заключил я, прислонившись спиной к кухонной стойке, — может, мне стоило держать свои домыслы при себе? По-моему, я твоему знакомому чуть психику не сломал. Лу приблизилась, осторожно взяла меня за руку и тихо сказала: — Кей, не говори глупостей. Мне кажется, Одрик и сам догадывался, что смерть его сестры не была случайностью. Кем-кем, а глупцом его точно назвать нельзя. И даже лучше, что все это дошло до него сейчас, когда рядом был ты. Осознав парень истину, будучи в одиночестве, только Единому известно, что бы он тогда сделал. Надо сказать, прикоснуться ко мне оказалось лучшим решением со стороны моей девушки. Не потому, что так было удобнее считывать ее эмоции. С нашей образовавшейся связью необходимости в прикосновениях уже не было. Но физический контакт между нами успокаивал меня, дарил душевное тепло. Поэтому в ответ на слова псионички я просто мягко привлек ее к себе и обхватил за талию обеими руками, соединив пальцы в замок. Та рассмеялась, скрестила запястья у меня на затылке и добавила: — Спасибо, что так добр с Одриком. — Не стоит меня благодарить, Лу, — повторил я то, что сказал ранее у ее дома. — Это важно для тебя, а значит — и для меня тоже. Моя девушка расхохоталась: — Единый, Кей, вот, смотрю на тебя и думаю, за какие сверхъестественные заслуги на моем пути встретился такой мужчина. Что я такого хорошего сделала? — У меня аналогичные мысли, когда смотрю на тебя, — улыбнулся я. — Каждую минуту благодарю Единого за то, что свел нас с тобой. — Вообще-то тебе стоит задаваться вопросом, за что на твоем пути попалось ходячее проклятие в виде меня. — Ну, если это — проклятие, то снимать его я совершенно не хочу. Потому что оно — лучшее, что случилось в моей жизни. — Боюсь представить, какой твоя жизнь была раньше, если меня ты воспринимаешь, как лучшее. — Все-таки почему ты столь ужасно о себе думаешь? — Ну, не то, чтобы ужасно. Просто не считаю себя достойной такого, как ты. Во мне ведь нет ничего особенного. — Конечно, нет. Потому что ты вся особенная, Лу. Целиком и полностью! С этими словами, я, не дав девушке возразить, нежно поцеловал ее в губы и потерялся в наших переплетенных эмоциях. Мне было понятно, что с низкой самооценкой псионички нам еще оставалось поработать. Знал, что это могло быть непросто. Но готов был каждую минуту доказывать, что она у меня — самая лучшая на всем свете. И это вовсе не было преувеличением.