post malone — hollywood's bleeding
Чимин часто вспоминает тот день, который, на самом-то деле, во многом был схож с другими по атмосфере: солнце нежно заглядывало сквозь полупрозрачные занавеси в спальне Юнги, а они просто лежали в постели после очередного жаркого секса и болтали... о всяком. На самом деле, в таких случаях говорят — ни о чём, потому что оба были слишком разнежены, слишком ленивы и слишком в ауре розового, чтобы говорить о чём-то серьёзном. Да и, на скромный взгляд Пак Чимина, ничего серьёзного не было: в конце концов, в ту минуту он даже не ведал, что несколько позже родной младший брат заявится к нему на порог, чтобы разрушить всю его жизнь. Они просто лежали в постели, наслаждаясь утром субботы. Родители самого прекрасного на свете мужчины были в отъезде до понедельника, а Чонгук, когда увидел бойфренда своего старшего брата на пороге с небольшой сумкой, в которой были сменные вещи, лишь хмыкнул, бровь вскинув: — Ого, зубриле устроят секс-марафон! Пора валить куда-то тусить на все выходные, чтобы травму не получить, — он всегда был таким, сколько Чимин себя помнил: прямолинейный, дерзкий, но обаятельный до сущих кошмаров — ему всё с рук сходило, даже прогулы учёбы. По словам Юнги, преподы от Чонгука в восторге, он может лить воду так, как никто не умеет: ему пророчат судьбу продажника или, например, PR-менеджера, потому что язык у него от природы подвешен так бегло и харизматично, что капитализм просто от восторга рыдает в своём ожидании, когда этот кадр уже, наконец-таки, вырастет. (Глядя на младшего брата Юнги спустя много лет, Чимин побоится сказать ему, что больше не видит того веселья в карих глазах, как и желания жить, впрочем, тоже. Побоится заметить, что, невзирая на объективные в их ситуации плюсы, кровавое рабство медленно гасит в Чонгуке его незаурядную личность, а со временем — лишит воли вовсе, ведь это закономерно). Они были в квартире одни, и в ту минуту Чимину отчётливо думалось: нет ничего лучше секса по пробуждении. Того самого крайне ленивого, очень размеренного, неторопливого и абсолютно лишённого какого-либо стеснения. А потом осознал: нет, всё-таки есть — те минуты, что следуют после, потому что та хрупкая нежность, которую они в ту секунду друг другу дарят, ни с чем не сравнима. Чимин и по сей день любит этого мальчика. Любит так сильно, как никогда никого не любил до этого дня — а если вдруг спросит кто-то, за что именно, то не сможет найти иного ответа, как... Абсолютно за всё. Чимин любит Юнги за то, как он дышит; за то, как улыбается, краснеет, смеётся, грустит. За то, как тот порой хмурится, когда удивлён, или нос морщит, когда очень доволен. За то, что тот любит на завтрак простые тосты средней прожарки и предпочитает пить два шота эспрессо — с последним, как часто Чимин когда-то шутил, было тяжко смириться, но в жизни часто приходится закрывать глаза на столь страшные вещи. За то, как он переживает о своей семье или о непутёвом малом — хотя, пожалуй, тому хватает харизмы на то, чтобы о нём в какой-то момент распереживались все абсолютно. Два брата остро чувствуются банальным сравнением: Чонгук — то самое яркое Солнце, в тепле которого можно совершенно случайно сгореть, а Юнги же ощущается мягкой Луной, что прекрасна в своём полуночном сиянии. Любить луну, да? Так говорят. Чимин любит Луну так отчаянно сильно, что, порой, сгорает в её свечении заживо, а затем возрождается, как феникс из пепла. И особенно он всегда любил тот самый факт, который говорит о Юнги так много, но вместе с тем — так особенно мало. Чимин — это тот тип личности, что не стесняется проявления чувств и эмоций, однако отлично может проработать их в тот момент, когда нужно включить разум. С конкретным мальчишкой он его редко включал — а потому говорил, говорил, говорил. — Я люблю тебя больше всего в этой жизни, — шептал в губы, толкаясь в столь прекрасное по его меркам тело. — Я люблю тебя так, что готов за тебя умереть, — не лгал ни единого раза, вставая перед Юнги на колени без тени стыда и глядя снизу вверх преданно. — Я люблю тебя. Я люблю тебя так, что все Вселенные могут взорваться, если я выпущу из своего сердца это сильное чувство, — убеждал, в каждое слово вкладывая сокровенный, таинственный смысл. Юнги — это тот тип лености, что на эмоции сильно скупее и всегда ставит рациональность превыше всего остального, но он куда щедрее в поступках. И бережнее относится к ним: пока Пак шагал на широкую ногу, соря деньгами направо-налево, Юнги всегда был тем человеком, который запомнит, какой шоколад ему нравится, или как когда-то месяц назад его бойфренд ляпнул дурацкое: «Хочу в Lotte World», и ущемит себя в средствах, но к выходным ближе скажет: «Поехали?». — Ты говорил, что тебе бы хотелось прочесть эти книги в бумажном варианте. Я нашёл их и купил для тебя. — Ты как-то сказал, что хотел бы мне показать ту выставку в центре. Я выбил себе выходной. Сходим? — Ты в разговоре с Чонгуком упомянул, что хочешь слетать на Чеджу. Я заработал. Возьми свой билет, хорошо? «Говори» — язык любви Пак Чимина. «Делай» — язык любви Мин Юнги. А вместе они всегда являли собой прекрасный дуэт, гармоничный и слаженный. Наполненный смыслом, комфортом и тем самым Чувством, что из некогда неожиданно вспыхнувшего становится ярким, но размеренно-греющим пламенем. Чимин никогда не настаивал, чтобы Юнги пел ему баллады под окнами, как и Юнги, понимая, как важно вампиру говорить высокопарные, сложные речи, никогда не настаивал, чтобы Пак замолчал, несмотря на смущение. А смущаться всегда было, чего: Чимин всегда относился к той категории граждан, что никогда не стеснялась того, что ощущает — и мог начать рассказывать о светлых чувствах прямо в толпе, например. Люди косились — поначалу Юнги немел, не зная, как реагировать. А позже привык и, переплетая их пальцы (ведь язык любви — «делай»), смотрел на зевак с вызовом: почему вас не смущают гетеро-парочки в парном шмотье, очевидно друг в друга влюблённые, но двое парней, которые просто держатся за руки и слегка нарушают дистанцию маскулинной, распиаренной дружбы, привлекают ваше внимание? Чимину важно было порой высказать то, что он ощущает, в моменте, а Юнги было настолько же важно это всё выслушать. И, самое главное, каждому в их скромном тандеме было важно жить, ощущая свободу. Чимин часто вспоминает тот день, который, на самом-то деле, во многом был схож с другими по атмосфере: солнце нежно заглядывало сквозь полупрозрачные занавеси в спальне Юнги, а они просто лежали в постели после очередного жаркого секса и болтали... о всяком. На самом деле, в таких случаях говорят — ни о чём, потому что оба были слишком разнежены, слишком ленивы и слишком в ауре розового, чтобы говорить о чём-то серьёзном. Ничего не предвещало беды — её, в общем-то, не было, но было что-то такое, что перевернуло в Чимине все внутренности, чуть не убило и, в принципе, лишило всякой надежды на то, чтобы когда-нибудь Юнги разлюбить. — ...тогда Тэхён сказал: «Я не хочу идти на вечеринку, потому что там будут люди». Он иногда чертовски зануден, хотя я понимаю его: всё же не каждый способен противостоять такому скоплению аур людей. Недавно ему пришлось идти на мероприятие в моём универе, потому что я его попросил, так как участвовал в нём, так он потом три дня сидел дома и пытался привести себя в чувство. — Он слаб к аурам? — поинтересовался Юнги, подняв голову и коснувшись губами чужой обнажённой груди. — Каждый из нас. Просто я в каком-то ключе нахожу в этом свою, так скажем, силу. Я люблю смертных, потому что они заставляют меня чувствовать вещи, Тэхён их не любит по той же причине. Вы, люди, источник нашей силы и слабости. Вы наши природные жертвы, но вы же — и палачи. Никто, кроме людей, не заставит нас ощущать то, что нам не принадлежит изначально. Чужая боль, страх и ненависть, — перечислил Чимин, подняв глаза к потолку, — радость, счастье, любовь. Вампиры обычно предпочитают держаться подальше от вас, и с появлением донорской крови эта пропасть расширилась. А есть, вот, я. — Альтруист, — усмехнулся Юнги. — Сделавший своего самого близкого друга вампиром, осознав, что не могу его отпустить. На самом-то деле, — и, вздохнув, Чимин пожал плечами, — я часто думаю, что всё-таки зря его тогда обратил. Он часто выглядит уставшим от того, что так долго живёт, хотя он ни разу не говорил мне об этом, да и в принципе наши с ним отношения с точки зрения логики сильно неправильны — я начал понимать это только после того, как встретил тебя. Что кроме Тэхёна есть ещё жизнь. Личная жизнь. У него этого нет, потому что привязка к тому, кто обратил, всегда очень сильна, если не оборвать её сразу же. Я понимаю, почему он игнорирует факт того, что ты есть, как бы меня это ни задевало. — И что это значит? — Юнги не выглядел обиженным или униженным. Просто сел на кровати, до прекрасного голый, и взглянул сверху вниз на того, с кем решил когда-то разделить свою жизнь. — Для него это... всё как всегда. Он всё ещё остаётся тем самым вампиром, который считает, что для смертных нет места в мире бессмертных: на нашем фоне ваши жизни весьма скоротечны, а ваши эмоции могут убить нас, о чём я уже говорил. Он никогда не препятствовал никаким моим отношениям: ни осуждал, ни поощрял. Просто был в стороне. И тактику не хочет менять, хотя я бы хотел вас двоих познакомить. Ты же знаешь о теории истинности, ты даже знаешь о её практике. Мне кажется, один из его страшных страхов — когда-то найти своего человека. После этого всё всегда по-другому. — Я не обижаюсь на то, что Тэхён не хочет знакомиться, — ответил Юнги, мягко ему улыбнувшись. — Тебе не нужно играть в адвоката. Я понимаю его нежелание, оно более, чем обоснованное. Но знаешь, что самое важное в том, что ты сейчас наговорил? — Что же? — протянув руку, поинтересовался Чимин, мягко переплетая их пальцы. — Ты. И твоё к этому всему отношение. Я очень ценю, как ты заботишься о всех, кто тебе дорог. Ты прекрасен, Чимин. И я люблю тебя. Чимин часто вспоминает тот день, который, на самом-то деле, во многом был схож с другими по атмосфере: солнце нежно заглядывало сквозь полупрозрачные занавеси в спальне Юнги, а они просто лежали в постели после очередного жаркого секса и болтали... о всяком. А потом Юнги впервые сказал ему прямо, что любит. И Чимин почти умер от счастья.***
gorillaz — she is my collar
— Почему их тут теперь столько? — присвистнув, уточняет Чонгук у Сокджина после того, как они какое-то время проводят в кабинете Намджуна, а после того, как Хосок, чертыхаясь, звонит отчитаться, что будет на месте через сорок минут, возвращаются к склепу. Здесь их встречает толпа: не только вампиры, которых теперь Чонгук наловчился хорошо отличать от обычных людей, но и маги. Большинство — странного вида, и все яростно спорят на тему того, кто должен быть ближе ко входу на кладбище. Они с Сокджином вышли из тачки, Тэхён же пока остаётся внутри, видать, как раз из-за толпы у ворот. Конечно, внимание они привлекли, но никто не решается подойти чуть поближе — Чонгук отчего-то сразу уверился, что из-за гвалта его вопрос не смогут расслышать даже чуткие на слух кровососы. А потом задал его, не стесняясь показаться тупым. — Две знаменитости в одном месте. Север — это не центр мира, и такое тут редко случается. Представь это сходкой фанатов двух фэндомов, которые очень хотят посмотреть на кумиров. Хотя по отношению к конкретным лицам этот термин будет применяться с натяжкой, — поясняет Сокджин. — Две знаменитости?.. — вскинув бровь, уточняет Чонгук. — Это кто же? — Как кто? Тэхён и Хосок. Подружиться с наследником сеульского клана — это прямой способ заполучить связи в Сеуле, как бы его ни ненавидели за то, что он обращённый. Даже если ты сам его ненавидишь, ты захочешь на него посмотреть. То же можно сказать и о Временщике. — ...Временщике? — Чонгук ни единого раза не слышал это странное прозвище в адрес Хосока, а потому сейчас хмурится и смотрит на Джина, слегка склонив голову. — Ты не знаешь, да? — покачав головой, Сокджин усмехается. — Хосок мог захватить власть в Сеуле и без помощи Тэхёна с Чимином, но это было бы куда более энергозатратно, и поэтому ему было выгоднее остаться им должным. На самом деле, его репутация в Ковене очень сомнительная, потому что, по факту, он сомнителен сам по себе. — Что это значит? — Хосок слишком циничный даже для чародеев, — вдруг произносит Тэхён, выходя из машины и выглядя очень серьёзным — ни следа от алкоголя, который влил в себя не так уж давно. — Своим скидок не делает, понятия акций не знает, игнорирует существование чёрной пятницы столько, сколько я его знаю. Он делает то, что он хочет, и у него крайне бесячая тактика ведения диалогов с закостенелыми ведьмами: бабка ему — «Когда уже внуки?», а он ей в ответ — «Когда вступлю в право наследования». Бабка у него, если что, единственный член семьи, — и, фыркнув, вампир пожимает плечами: — Но и не общаться с ним у них не выходит — слишком высокий пост теперь занимает. А вот если попробовать его трон отобрать, то будет несладко, ведь он всё ещё Временщик. — Да что это значит?! — раздражается тот Чон, что Чонгук, потому что тот Чон, что предмет их разговора, всё ещё не приехал. — Представь, что ты хочешь Хосока убить, — начинает Сокджин, пожимая плечами. — Хватаешь ножик, бежишь на него, пока он стоит перед тобой в паре метров, и уже даже целишься ему ножом прямо в грудь. А потом — хлоп! — и ты снова хочешь Хосока убить, а он опять в паре метров, и тебе нужно бежать. А ты и не помнишь, что уже бежал к нему, даже прицелился. Ты снова бежишь, снова целишься в грудь, а потом — хлоп! — и вот ты снова просто хочешь Хосока убить, а он уже в паре метров с другой стороны: чтобы на него побежать и прицелиться, тебе будет нужно к нему развернуться и побежать. И снова прицелиться, чтобы опять было — хлоп! Понял прикол? Охуеть. — Его сила позволяет ему отражать нападения даже нескольких магов или вампиров за раз. Достаточно заметить лишь одного — в обратную перемотку зажуются все сразу, — пожимает плечами Тэхён. — Из минусов: это охуительно энергозатратно, если нужно домотать до событий, которые произошли раньше, чем через два-три часа. Это причина, по которой он не смог вмешаться в смерть ваших родителей: Чимин, будучи на тот момент бесконтрольным, аляповато стёр тебе память, Юнги об аварии узнал только тогда, когда ему позвонили, а сам Хосок — и того позже. Ты понял всю цепочку этих событий? — Он мог умереть, если бы всё же попробовал? — склонив к плечу голову, снова сыплет Чонгук вопросами. — Странно тогда, потому что умри он в настоящем, в прошлом, куда бы он всё отмотал, он бы жил дальше. — Не всё так просто, маленький и эгоистичный кусок дерьма, — раздаётся сзади сварливое и, рассмеявшись, Тэхён оборачивается, чтобы стукнуться с чародеем кулак о кулак. Хосок в ответ руку не тянет, но демонстрирует всем собравшимся здесь средний палец. — Я узнал о том, что ваши родители умерли, спустя четыре часа. Об этом раньше узнали толпы людей: вас показали по телеку, отвезли ко врачам, где уже написали все заключения. Для того, чтобы сдвинуть время такого большого события снова назад, мне бы пришлось «двигать» жизнь всех сеульчан. Дело не сколько в количестве прошествия времени, дело в количестве тех единиц, которых согласно законам вселенной, нужно вернуть в прошедшие точки минута в минуту. Это бы убило меня, а я, будучи единственным нарушителем этих законов, всегда остаюсь тем единственным, кто помнит иной ход событий. Нет, я могу, конечно, передать это знание, если успею до смерти, но, как правило, я прибегаю к этим способностям только в моменты, когда действовать нужно быстро и в одиночестве. Так что, да, даже если бы я сдвинул время назад в тот момент, когда я узнал об убийстве, то некому бы было вернуться назад и предотвратить ход событий. Ты простой человек, как бы ты смог отразить нападение? А «старый я» бы не знал о нём, как никто не знал об этом заранее, и мы бы попали во временную петлю, потому что при такой затрате сил у меня не останется ресурса на то, чтобы перенести назад Знание. — Сейчас тут есть Тэхён, — напоминает Чонгук, нахмурив брови. — Есть Чимин, есть Сокджин. Они смогут помочь. — Если я сдвину время назад, то Чимин только-только будет выбираться из склепа, Сокджин не заинтересован в том, чтобы тебе помогать, а Тэхён будет в эре пьянства и коммуникаций, — напоминает Хосок, — и даже если я перед смертью передам ему Знание, то ему будет плевать, потому что таков человеческий фактор: одно дело, когда он сейчас тебя трахает и рад помогать, а другое — если я верну его назад в старое время с пониманием: ему надо помочь тому, кого он, может быть, будет трахать впоследствии. И вот тебе новая временная петля: Тэхён, будучи разбитым и сломленным, не спасает тебя, и всё снова идёт по сценарию. Или же, наоборот, он спасает вас от Чимина, но кто знает, спасёт ли от нападавшего? Спасётся ли сам? Тут не угадаешь. Или же, получив Знание, думает: а будет ли трахать тебя, если спасёт? Тот Тэхён, с которым ты познакомился, не стал бы помогать людям из принципа. Этот... — и, хмыкнув, Хосок пожимает плечами, — уже с тобой спутался. И, уверен, порой из-за этого весьма загоняется, так что не давай ему повода изменить ход судьбы, если ты в него влюблён, Чон-гук-и. — Ни хрена не понятно, но я буду стараться, — вздыхает Чонгук. — С тебя миллион вон за мой вклад в развитие, — заявляет Хосок абсолютно расслабленно. — Ты! — вскипает Чонгук незамедлительно под смех Сокджина с Тэхёном. — Моё время — деньги, малой, — спокойно уточняет Хосок. — Это наследник сеульского клана может позволить себе таскаться с тобой, потому что на костяном троне его папаша сидит, а у Советника попросту выбора нет... — Я пока не Советник, — встревает Сокджин. — Мне поебать, — говорит ему маг, а затем вновь смотрит на мальчишку в упор: — Однако сеульский маг один, и вместо того, чтобы толкать тебе речи, я мог заработать. Так что я не шучу. — У меня нет этих денег... — вздыхает Чонгук виновато. — Так попроси, — и чародей кивает вбок, — у тебя связи есть. Папочка, покровитель, спонсор, зови его, как угодно. — Мне нравится говорить о нём как о партнёре, — почему-то признаётся связанный кровавыми узами смертный, на Тэхёна даже не глядя. И спустя пару мгновений после того, как он говорит эти слова, телефон Хосока сигнализирует о переводе. — Другое дело, друзья, — блаженно говорит маг всем окружающим, после чего, ведя плечами, словно в усталости, тянет: — Пойдём копаться на кладбище.