Ведьмин сад

...Кое-что умрёт, конечно, У тебя внутри, — так что ж? Что имеешь, ты навечно Всё равно не сбережёшь. Так, смеясь над чашей яда, Злая ведьма шепчет мне, Что бессмертная отрада Есть в отравленном огне. Ф. Сологуб. «Злая ведьма»

                           На службу ее берут без лишних вопросов. Господин сейчас в городе, и всеми делами в его отсутствие заведует главная горничная и экономка — Софи. Она внимательно осматривает Аделинду, щупает ее за бока.              — Худая как щепка! Откормим. А вещички-то твои где?              — Ах! — госпожа закрывает рот рукой, притворно удивляясь, — Так это была твоя сумка! Софи, прости, это моя вина, совсем забыла ее подхватить.              Софи вздохнула. День только начался — остальные работники ещё не выползли из своих комнат и домиков, а она сама даже не успела выпить свою законную чашку кофе; всю ночь бушевала страшная гроза — и ей не спалось из-за ноющих от непогоды ног, а теперь вот хозяйка притащила в дом какого-то бедного ребёнка.              — Не украли ли вы ее часом, госпожа?              — Софи! Ну хватит тебе язвить! — Мерида смеётся, скидывает с ног сапожки и босиком, все ещё хихикая, проходит на кухню.              Софи вздыхает.              — Что умеешь делать по дому?              — Готовить, шить, прибираться, могу быть прачкой или ухаживать за лошадьми, — девочка комкает в руках своё порванное грязное платье, словно боясь, что ее погонят.              — На все руки мастерица, я погляжу. Сейчас согрею ванную, приведешь себя в порядок. Потом зайди ко мне кабинет, выдам тебе моры авансом, съездишь в город, купишь одежду и белье. Завтра начнем твое обучение. Вопросы?              — Ах, вот она, старая-добрая Софи! — Мерида подкрадывается к ней со спины — и если бы не железная выдержка, то ее любимая чашка уже превратилась бы в осколки на полу. — Прости, я не хотела тебя пугать (ну какая очевидная ложь, госпожа...). Вот твой традиционный утренний кофе!              Девочка, Аделинда, смотрит на них широко раскрытыми глазами. Надо ее накормить чем-нибудь сытным перед тем, как отправлять в город.              Софи вздыхает повторно. Делает глоток чёрного, горького кофе: три ложки с горкой, все как она любит. Лишь в самом конце она различает едва уловимую сладость — опять добавила что-то от себя, ну что будешь делать с этой взбалмошной хозяйкой.              — Пойдём, — говорит она Аделинде, — Подберем тебе наряд на первое время.              Мерида остаётся в холле одна. Она выходит обратно, в раннее солнечное утро, в запах цветущих виноградников и прошедшего дождя. Эв пасётся на пригорке около озера, пытается достать с дерева наливное красное яблоко. Она усмехается: Софи наконец-то стала принимать еду из ее рук.              Жизнь на винокурне оказывается тихой и умиротворяющей. Аделинда встаёт раньше всех, с первыми лучами зари, спускается вниз и выходит из особняка, какое-то время просто смотря на туманные виноградники и далекие горы. Где-то там, за дымкой и лесами стоит маленький деревянный дом, который когда-то она считала своим. С каждым днём тоска становится не светлее, но тише, словно стекло стёсывается о камни и морскую воду.              Потом она варит кофе в маленькой тяжёлой турке, разливает его по чашкам. На кухню как раз входит Софи — хмурая и молчаливая со сна. Первое время она гоняла Аделинду обратно в постель, но теперь они вместе завтракают поджаренными тостами с повидлом, обсуждая дела насущного дня.              Сначала — приготовить нехитрый завтрак для остальных слуг, замариновать мясо и овощи на обед, замесить тесто для пирога. Разобрать по стопкам вечернюю почту для господ, развесить сушиться белье, пройтись щеткой и тряпкой по шкафам, стирая с них пыль. Срезать на лугу жёлтые болотные ирисы для ваз в холле, собрать упавшие за ночь яблоки, зайти на конюшню и приласкать Эва, смотреть, как он осторожно берет с ее рук красные плоды. Вернуться в особняк и накрыть на стол для господина Крепуса.              Он всегда просыпается рано, желая осмотреть виноградники ещё до прихода работников. Однажды, ища его по поручению Софи — скоро на винокурне должен был состояться приём гостей из Фонтейна — Аделинда нашла хозяина самостоятельно подвязывающим старые пышные лозы. Она бросилась помогать: вместе они быстро возложили кустики с еще зелеными гроздьями на деревянные опоры.              — Благодарю тебя, Аделинда, — Крепус размял спину и потянулся. В его волосах, похожих на темный вишневый сок, запуталось несколько паутинок и веточек. Он не глядя смахнул их рукой. — Моя госпожа говорит, что ты пришла к нам в тот день, когда зацвели первые виноградники. Видимо, любят они тебя!              …Господин приехал в поместье лишь спустя неделю, и к новой служанке, которую чинно представила ему Софи, отнесся без удивления.              —…Вот так. Моя жена сама решила тебя нанять? Надеюсь, она не слишком тебя гоняет. Софи, а твое мнение?              — Не чета всем остальным болтушкам!              — Я рад, — хозяин рассмеялся, — что тебе наконец-то нашлась подмога!              Софи фыркнула.                            — Ты уже пробовала вино, Аделинда? — господин вместе с ней возвращался в дом. Для ужина они набрали пучок пряных трав: базилик, жесткие листики тимьяна и лаванды.              Аделинда кивнула. Оно показалось ей тогда кислым и горьким, хотелось выплюнуть его и прополоскать рот водой. Но это была ночь после танцев — и они, разгорячённые и усталые, лежали в высоком стоге сена. Он достал тогда из кармана маленькую флягу, отпил сам и протянул ей. Она скривилась, он засмеялся. Сказал, что слишком еще мала, видимо, для такого.              — По твоему лицу вижу, что да. И что тебе не особо понравилось, не так ли? Но знаешь, из винограда можно делать не только вино. Хотя я, конечно, люблю его всем своим сердцем! Можешь спросить у Софи, что еще делается на винокурне. И вот тебе еще задачка. Чем пахнет виноград? Не отвечай прямо сейчас, подумай об этом.              Чаще всего после утренних дел Аделинда предоставлена самой себе. С остальными служанками — смешливыми девушками, что ходят по всюду щебечущей стайкой, она так и не смогла сойтись. Слишком много в них было беззаботной жизни, без следа от тревог; они с хихиканьем и нежностью говорили о своих семьях, о своих любимых, с которыми тайком сбегали на свидания. Будущее перед ними расстилалось мягким травяным ковром, в то время как у Аделинды впереди ничего не было. Поэтому она либо ходила хвостом за Софи, либо главная служанка, устав от неё, постоянно маячившей за спиной, отправляла ее к Мериде.              У неё была отдельная спальня, из которой госпожа не выходила раньше полудня. Тем было удивительнее, что в ту ночь урагана она оказалась скачущей на коне в какой-то глуши. Аделинда собирала для неё завтрак на золоченый поднос: несколько блинчиков с мягкими кусочками карамельных яблок внутри, подсушенный хлеб и чашка кофе, где сливок было куда больше.              Мерида уже не спала: она либо мерно расчёсывала свои чернильные волосы в будуаре, мурлыча себе под нос незамысловатую мелодию, либо чертила или писала что-то в блокноте, обтянутым в чёрную кожу.              При виде Аделинды она удивленно поднимала губы в улыбке и всегда спрашивала, что любопытного произошло за день.              Обычно все ее рассказы начинались с «мы с Софи…» или «Софи попросила…». Мерида слушала ее, кивая в нужных местах, словно ей действительно было интересно, чем занимается простая служанка.              — Скажи мне, малышка, — в одно утро задумчиво сказала она, — тебе нравится здесь? Я ведь привезла тебя сюда накормить, обогреть и сдать на руки Софи, которая и мертвого, мне кажется, призовёт из могилы. Но я не понимаю, счастлива ли ты.              Аделинла тогда замерла на очередном рассказе. Счастлива ли она? Но что для неё было этим самым счастьем? Когда-то казалось, что оно появлялось в объятиях любимого человека, сидело в тенях родного дома, таилось в ней самой ожиданием чего-то большего.              Теперь воспоминания о той, прежней жизни, счищались с неё как грязь со столового серебра в едкой мыльной воде. Где-то там жила ее мать, что выкинула ее прочь словно ненужную вещь, где-то там улыбался кому-то другому любимый ей до неба и обратно человек. Человек, который даже не попытался ее отыскать.              На винокурне она нашла спасение от себя самой. Софи, взрослая мудрая Софи с морщинками от горестей на красивом лице и посеребренными волосами, ограждала ее от беспечных вопросов слуг, от расспросов господина. Она смотрела на Аделинду с тоскливым пониманием того, что ей пришлось пережить. И она не променяла бы это ни на что другое.              — Я всем довольна, госпожа. Впрочем, если вы хотите меня порадовать — дайте мне хотя бы какое-то поручение. Ведь я, вроде как, ваша личная служанка?              — Ого! — Мерида хлопнула в ладоши, — А у тебя, оказывается, есть коготки! Или ты поднабралась этого от Софи? Она — хороший учитель. Таких надо назначать правителями, тогда в государстве все будет как надо. Впрочем, она и так царит в нашем маленьком мирке, не так ли?              — …Не могу понять, любите вы ее или наоборот.              Мерида рассмеялась.              — Я ценю и уважаю ее. Именно на таких людях, крепко стоящих на ногах, и держится хрупкое равновесие. Но… к сожалению, сама Софи меня недолюбливает. Или просто не доверяет?              — Почему? — Аделинда и сама замечала это. Между Меридой и Софи была холодная вежливость, взаимные подколки, но тепла — не было.              — Понимаешь, — госпожа встала и подошла к распахнутому окну, облокотилась на него и посмотрела вдаль. Ветер сразу же встрепал ее чернильные локоны. — Софи приехала в Мондштадт из сурового края, где снега лежат круглый год, а люди на улицах не улыбаются незнакомцам. Она влюбилась там в одного барда, что приплыл в Снежную с торговым кораблем. Влюбилась и сбежала с ним. Но любовь менестреля — ветрена и зыбка, что круги на воде. В итоге она осталась в чужом городе одна с ребёнком, без родных и какой-либо заботы. Ей повезло: в то время у Рагнвиндров как раз родился наследник — мой муж — и она нанялась на винокурню сначала кормилицей, а потом и гувернанткой. Да так и осталась. Вырастила своего сына: он теперь капитан корабля, что возит товары на ее родину, иронично, не правда ли? Взрастила и Крепуса. Все матери хотят, чтобы их дети были счастливы и любимы. А он возьми — и позови меня в жены.              Госпожа прервала свой рассказ, хмыкнула чему-то своему и начала заплетать свои длинные волосы в тугую косу.              Аделинда и сама замечала. Раньше ей казалось, что брак — союз любящих и доверяющих друг другу людей. Но госпожа и мастер Крепус не делили спальню, не гуляли в ночи под луной, не сидели, взявшись за руки, наблюдая прекрасные весенние закаты. Их разговоры за обедом или ужином были холодны и больше напоминали диалог между двумя чужими друг для друга людьми. Лишь на приёмах и званых ужинах Аделинда видела их вместе, там они умело изображали семейное счастье и радость.              — Софи так и не смогла смириться с тем, что ее мальчик вырос и предпочёл не любовь. Я ее понимаю. В Мондштадте были куда подходящие партии для наследника винной индустрии.              — Тогда почему же?.. — этот вопрос не должен был срываться с ее губ. Она не должна вмешиваться в хозяйские дела, а тем более — в чувства. Но госпожа ничего не сказала на ее дерзость. Кажется, ей и самой хотелось кому-то об этом рассказать.              — Почему он предложил, а я согласилась? Ты и сама знаешь, малышка, что настоящая жизнь отличается от того, что пишут в сказках и романах для наивных девушек. У нас с ним общие взгляды на многие вещи. Иногда этого достаточно. Ни он, ни я никогда не гнались за ложью, что люди ошибочно принимают за любовь.              На том их странный, неуютный разговор закончился. Но с тех пор Мерида придумывала для неё разнообразные поручения: скроить платье, съездить в город со списком, который надобно передать алхимику, привезти увесистый свёрток обратно.              Как-то вечером госпожа показала ей маленький тенистый сад, до которого нужно было идти несколько минут по незаметной тропинке. Здесь росли причудливые, незнакомые Аделинде растения. Она хотела потрогать одно из них, самое неприметное на вид, ощутить шершавость листьев, но госпожа остановила ее на полпути.              — Все эти цветы ядовиты. Лучше не прикасаться к ним голыми руками, малышка. И не ходи сюда без меня, мало ли что.              В садике была поставлена старая, чуть покосившаяся скамейка с разросшимся мхом по бокам. Мерида присела на неё, удовлетворенно вздохнув. Аделинда осталась стоять, спрятав руки в карманы рабочего платья.              — Это аконит. Кажется, впервые он вырос там, где пролилась кровь бездновых псов, поэтому я называю его «вольчья погибель», но смертелен он и для людей. Редко где его встретишь, было трудно достать семена. Хорошо, что есть добрые подруги, что не оставят в беде!              Мерида взглянула на испуганную Аделинду, что боялась теперь даже пошелохнуться.              — Ты, верно, думаешь, зачем тогда я все это ращу. Но, милая, разве это не заложено в самой человеческой природе? Мы тянемся к тому, что нас убивает — и в конце всегда так этому удивляемся. Та же любовь: что это, если не ловушка, силок для птиц, что ломает им крылья? Мы так ее жаждем, хотя она причиняется лишь страдания и боль. Я поклялась себе, что никогда никого не полюблю. Так куда проще жить — ты никогда не проснешься, не посмотришь на когда-то дорогое лицо и не подумаешь «я так тебя ненавижу».              Аделинда промолчала, не зная, что на это сказать. Мерида посмотрела на ее долгим взглядом, в котором плескался темный огонь. Вся напускная мягкость сошла с нее — перед Аделиндой вновь предстала та холодная, пугающая ведьма с колдовским голосом и ядом в глазах.              — Запомни мои слова, Аделинда. Никого и никогда.