Не спрашивай, не говори

      Никакого компьютера и книг, никакой нагрузки на глаза, только капли, компрессы, темнота и скука - вот что представляло собой лечение ожога, и Юстина не знала, выдержит ли она целую неделю.        - Если не хочешь потерять пару диоптрий, выдержишь. Тебе все равно это предстоит во время лечения, - мама успокаивающе сжала ее руку. - Полгода до операции, полгода после... и еще уколы и капельницы каждый день. Так что можешь считать, что сейчас у тебя тренировка.        - Звучит ужасно, но я попробую, - Юстина улыбнулась, пожимая мамину руку в ответ. - Слушай, мам... как это, когда все вокруг знают, что ты дальтоник?       Она никогда прежде не спрашивала маму об этом, а та не заговаривала первой. Мама вообще не любила вспоминать свое детство, и Юстина уважала ее право молчать.        - Поаплодировали, когда я рассказала, да и все. Во взрослой жизни к таким вещам относятся иначе, понимают, что ты не выбирал глаза при рождении. А до инициации... какой спрос с дочки изгоев? - хмыкнула мама. - Ребята из Эрудиции, правда, немного доставали со своими расспросами, как я вижу то да как я вижу это. Я понимаю, ты хочешь знать, к чему морально готовиться, но прости - ничем помочь не могу.       Юстина кивнула в пространство и поправила съехавший компресс. Наверное, это было даже в чем-то правильно: раньше она почти во всем могла опереться на опыт родителей - теперь пришло время жить без подсказок.       Следующим вечером к ней пришли; сквозь приоткрытую дверь Юстина слышала голоса Николь, Валери и, как ни удивительно, Фицгерберт.        - Привет, - смущенно поздоровалась Валери. - Ты как, жива?        - Очень условно - мне надо еще шесть дней лежать в темноте и по возможности не умереть от скуки, и я от этого как-то не в восторге.        - Во всяком случае, ты сохранила ясность разума, - слово в слово повторила Фицгерберт слова врача; наверное, все эрудиты превыше всего ценили сохранность мозгов. - Слушай, можно я у тебя в столе пороюсь? Работу Итана все еще надо доделывать...        - Мы за ней проследим, не волнуйся.        - О, не утруждайся. Может, мы и воры, но точно не тупые клептоманы, тырящие все, что плохо лежит, и Придд об этом знает получше твоего, - огрызнулась Фицгерберт.        - Заткнитесь вы обе, - меньше всего Юстине сейчас хотелось слушать чужие ссоры. - Работа в верхнем ящике стола, если ты только за ней...       Было немного обидно: Фицгерберт могла бы хоть из вежливости спросить о самочувствии, в конце концов! Но та будто услышала ее мысли:        - Не смей на меня обижаться. Вы с Джеем и Джен пострадали из-за нашего соревнования, и лучшее, что мы можем для вас сделать - не дать вашему труду пропасть зря. Времени до Битвы осталось в обрез, так что прости, нам надо как можно быстрее реализовать план С... Кроме того, мне здесь очень уж явно не рады, - то ли слова Валери задели ее за живое, то ли Фицгерберт накрутила себя еще по дороге, но голос ее звенел от едва сдерживаемого раздражения, и даже бумага под ее руками шелестела слишком громко, будто у нее дрожали пальцы. - До скорого.        - Мерзкая лживая сучка, - высказалась Николь, едва за Фицгерберт захлопнулась входная дверь. - Знаешь, я все не понимала, как ты ее терпишь...       Отчасти Юстина признавала ее правоту - Фицгерберт и впрямь была лживой сучкой... но и хорошим другом тоже. Она подсказывала Грину идеи, когда тот терялся, не зная, что делать дальше; читала стихи вместе с Джеем, помогая ему перебороть страх публичных выступлений; до последнего не отзывала свою заявку с Битвы, хотя очень боялась и не пыталась это скрыть. Даже сейчас, потеряв почти все шансы на победу, Майра Фицгерберт не собиралась сдаваться - и Юстина не могла не уважать ее. Наверное, поэтому слова Николь - справедливые, что уж там - вызвали раздражение и злость, не дающие согласиться: да, сучка та еще. И все же Юстина удержалась от ответной грубости, хоть и с трудом:        - На самом деле она неплохая. К ней надо просто привыкнуть...        - О да, тебе-то и впрямь просто привыкнуть - когда врешь на каждом шагу, какая к черту разница? Ложью больше, ложью меньше...       "Ну началось". Чего-то подобного Юстина и ожидала, но слышать наяву оказалось куда неприятнее, чем предполагать.        - Мы имеем в виду, что... ну, ты никогда не говорила, что ты... - Валери запнулась, не договорив. Как будто цветовая слепота была чем-то страшным вроде дивергенции!       Юстина фыркнула, уже не скрывая злости:        - Что я - что, дальтоник? А вы никогда не спрашивали. Никто никогда не спрашивал, зачем мне меченые карандаши. Или что за цифры в тетрадке, которую я кладу у компьютера, или на кой мне учить дресс-коды. Или почему я, черт возьми, боюсь переходить дорогу в солнечные дни! Я никогда не пряталась, и если вы все оказались еще более слепы, чем я - это не мои проблемы.       Повисло напряженное злое молчание; даже не глядя на подруг, Юстина знала, что они смотрят на нее так, будто впервые видят. Будто это им засветили лазером в глаза, но только необратимо изменив восприятие мира... Наконец Николь встала, зашелестев жесткой газовой юбкой:        - Ты уже говоришь как они... Хорошо, как знаешь. Мы не будем обсуждать тебя с остальными или как-то тебе вредить, но больше к нам не подходи.       И вышла, вложив все свое негодование в излишне звонкий стук каблуков; за ней мягкой тенью проследовала Валери. Как всегда, слишком тихая, чтобы прямо высказывать свое мнение. Или слишком умная, чтобы ввязываться в зарождающийся конфликт? Двое на одну, да еще временно невидящую - это... несколько слишком... Юстина со всей дури ударила кулаком в стену - теперь в придачу к глазам еще и рука разболелась - и тихонько заплакала.       Неделя в темноте прошла как-то слишком быстро; в любое другое время Юстина бы уже на стену лезла, мечтая вернуться в школу, но сейчас она не отказалась бы еще от пары дней дома. Возвращаться в школу было попросту страшно - как теперь ее встретят бывшие приятели? Ладно искренние, с ними все ясно - но мертвые поэты?       С другой стороны, в школу должен был вернуться Джей, и она должна была поехать хотя бы чтобы узнать, как он пережил эту неделю в полной темноте. Каково было ему, абсолютно зрячему и более того - умеющему видеть красоту мира, вдруг потерять ее по прихоти каких-то уродов? Юстина должна была знать.        - Видишь вон ту девчонку? Высокую такую, лохматую? У меня брат с ней в одном классе учится... она ущербная, прикинь? - донеслось до нее еще на автобусной остановке в родном секторе; Юстина резко развернулась, смерив взглядом двух парней чуть помладше нее самой:        - Почему бы вам не сказать то же самое мне в лицо? Правда, есть риск получить в глаз, но... - она недобро усмехнулась, - настоящих искренних в стремлении донести правду это не должно останавливать, ведь так?       Их было двое, она одна; они были ниже Юстины, но гораздо крепче и шире в плечах... и все же они первыми отвели глаза, а потом и вовсе отошли на другой конец остановки.       Ущербная. Дефектная. Еще бы мутантом обозвали... "Это отныне твоя реальность, Юстина Придд, - напомнила она себе, расправляя плечи. - Отныне и на ближайшие полтора года, до самой инициации... и я перестану тебя уважать, если ты сдашься, ясно?" С такими мыслями и гордо поднятой головой она вошла в подъехавший автобус.       А возле школы ее уже ждали мертвые поэты; Джей сгреб ее в объятия, точно большую игрушку, прижал к себе:        - Ты как?        - В порядке, - криво усмехнулась Юстина ему в плечо, не боясь, что ее поймают на лжи. Не эти люди и не сейчас. - Что у вас тут?        - Да тоже, в общем, порядок... Слушай, Юсти, мы про тебя уже слышали, так вот - если кто про тебя что тявкнет, только скажи, и я его порву. Сразу и в клочья, - он сказал это так серьезно, что Юстина сразу поверила.       Уиттиер тактично не лезла, но она стояла тут же рядом, улыбаясь так, будто для нее ничего не изменилось и можно просто радоваться встрече; и радость ее была так ослепительно искренна, что у Юстины на глаза навернулись слезы облегчения. Кое-что и впрямь осталось прежним - например, эти двое, готовые принять любого таким как есть. И даже перспектива стать парией в родной фракции рядом с ними совсем не пугала.       До Битвы умов оставалось десять дней.       Три дня спустя в школу вернулся Смитти - абсолютно здоровый, с законченной работой Грина и с каким-то новым блеском в светлых глазах; что-то новое появилось и в его осанке и походке, когда он подошел к ним в первый день после болезни.       Юстина удивленно вздернула брови:        - Я думала, ты не очень-то хочешь с нами водиться...        - Я и не хотел, - кивнул Смитти, пока эрудиты читали его труд, о чем-то перешептываясь между собой. - Думал, что поправлюсь и пошлю вас всех к черту.        - И почему передумал?        - Скажем так: мне напомнили, что не просто так фракций пять, а не четыре, - он еле заметно улыбнулся. - И должен сказать, Эд был крайне убедителен. А ты что-то имеешь против?        - Нет, конечно, - теперь, когда вся родная фракция объявила ей бойкот, Юстина не собиралась разбрасываться дружескими связями. - Я рада, что ты с нами.       И еще она была рада, что "план С", о котором упоминала Фицгерберт, все же сработал. Почему-то вспомнилось описание одного из эндшпилей в шахматном учебнике: "Когда в эндшпиле слон играет против слона и пешки... далеко продвинутая пешка может выиграть в том случае, если королю противника не удастся ее задержать и помешать жертве слона за пешку". Смитти, незаметный даже для друзей и недосягаемый для врагов, оказался именно такой пешкой; Грину теперь оставалось лишь выйти и завершить партию.       Грин вышел за три дня до битвы, и когда он читал "свою" работу, лицо у него было крайне выразительное. Такой смеси эмоций Юстина, признаться, не видела у него... да вообще никогда. Досада, бессильная злость, волнение...        - Все плохо? Шансов нет совсем? - прямо спросила она.        - Только у трупа шансов нет совсем. В категории в данный момент только один соперник моего уровня - биолог из команды Лавлейсса, но как бы сказать... Они потеряли двух сильных игроков, один из которых был капитаном, и целую физику вместе с ними - такие вещи здорово подтачивают боевой дух команды. Быки Колтера настроены очень серьезно, но с ними я постараюсь справиться интеллектом... - Грин вздохнул в ответ на ее скептическую гримасу: - Друзья, я правда ценю то, что вы сделали: если бы не вы, я готовился бы не выцарапывать победу, а принять поражение. У нас один шанс из ста, и я им воспользуюсь.       Возможно, он приукрашивал действительность и на самом деле шанс был один из тысячи или из ста тысяч. Но "воспользуюсь" прозвучало с непоколебимой уверенностью, не оставляя сомнений: перед ними снова тот Итан Грин, которого они успели узнать - хитрый и целеустремленный, способный любую ситуацию обернуть в свою пользу.       В день Битвы они сидели в архиве, дожидаясь своих эрудитов: не хотелось три часа слушать непонятную заумь, и еще меньше того хотелось разглядывать участников, думая, кто же из них подкинул в библиотеку злосчастный лазер. Сами эрудиты и вовсе пожимали плечами, не желая тратить драгоценное время на расследование - мол, какая разница, кто это сделал? Виновника можно поискать и потом, а сейчас главное - любой ценой взять реванш! И хоть Юстина была в корне не согласна с таким подходом, ведь непойманный злоумышленник по-прежнему представлял опасность, на сей раз большинство было не на ее стороне; оставалось только смириться и ждать результатов. Мимура под свою ответственность отдал им ключ архива, и они расселись прямо на жестком ковре: Джей что-то набрасывал в блокноте, Уиттиер и Юстина пытались играть в маленькие магнитные шахматы, Смитти складывал бумажных птиц и самолетики и время от времени пускал их в полет по комнате.       Юстина выигрывала со счетом пять - два, а ковер усыпали смятые эскизы вперемешку с оригами, когда за дверью послышался знакомый голос:        - Танцы и тосты, песни и пляски, виски и пиво - пей до дна!       Финниган в запой уходит на поминках Финнигана!       В двух категориях победили, сами не ждали, вот те на!       Мертвым поэтам честь и слава! Золото досталось нам! - конец получился уже совсем не в размер, но Флинта это ничуть не смущало; он вприпрыжку обежал комнату, распевая свой варварский гимн и отстукивая каблуками в такт. И пояснил, немного успокоившись: - Наши взяли золото! Два золота! Физика и биология! Второго февраля выходят на город!       "Наши взяли золото", - эхом отдалось в голове Юстины. - "Наши. Взяли. Золото". Сейчас она как никогда понимала эрудитов, отдававших Битве умов все силы: и риск стать жертвой чужих интриг, и риск быть пойманным при попытке подставить соперника - все это меркло рядом со сверкающей, как фейерверк, радостью победы. Черт возьми, оно того стоило!