***
Макс притащил его к себе — нести Саньку домой было далеко. Его скинули на кровать и тут же стянули мокрую одежду. — Да какого хрена? — возмущался Синицын, но его уже замотали в одеяло и Макс отправился ставить чайник. Санька сжался в комочек, глядя, как синеглазый развешивает его мокрую одежду и громко сопел. Но когда подали кружку с горячим чаем, гордо отвернулся: — Да бери уже, что ты как маленький! Выглядеть маленьким рядом с сильным Максом не хотелось. Выпутав руку, Санька взял кружку и стал тянуть горячую жидкость. Он успел продрогнуть и теперь чай приятно согревал. И ещё чай был очень вкусный. И в детдоме и тут Синицын пил чайную труху с запахом сена, а сейчас кайфовал от ароматной жидкости, в которой, помимо крупных листьев плавали крошечные бутоны. Небось тот мужик привез… Один козёл второму подарки притащил. Макс сидел тут же и смотрел, как Синицын вытягивает губы трубочкой и шумно пьёт. — Нравлюсь я тебе? — неожиданно спросил он и Синицын подавился чаем. — На фиг ты мне сдался? — Не сдался. А вчера в кустах просто так сидел? — Это не я! — возмущённо крикнул Санька. — Показалось, значит, — вздохнул Макс и глянул хитро. Санька и отвечать не стал. — Ладно, молчи. Барахло твоё мокрое… Я сейчас к твоим сбегаю и скажу, что ты у меня останешься. — Да ни за что! — вспыхнул Санька. — Ох и вредный ты, Соколов! — Я — Синицын. — А похож на вздрюченного воробья. Пей чай, я скоро. Запирать не надо, я надеюсь? Санька молчал, отвернувшись к окну и глядя в одну точку. Макс постоял над ним, глядя на затылок и ушёл. Вернулся он чуть позже, чем планировал, зато с корзиной, полной еды — Егор подсуетился. А Санька спал. Он лежал в позе эмбриона, подтянув коленки к подбородку и казался сейчас очень трогательным. Макс хотел было его разбудить, но передумал. Поужинал в гордом одиночестве, вымылся, нагрев ведро воды… Потом сдвинул Саньку к стене и завалился рядом. Санька проснулся среди ночи оттого, что кто-то дышал ему в затылок. Спросонья не разобрался и решил, что это Славик подлëг. Хотел уже разозлиться и пнуть настырного омегу, но тут до него дошло, что на хлипенькой Санькиной раскладушке они не поместились бы вдвоём. И тут же его купание вспомнилось, и то, что после было. И тело, что прижималось сзади, согревая, было большим, сильным и горячим. Санька завозился, пытаясь скинуть нахально закинутую руку, но его тут же придавили назад: — Да спи ты уже, неугомонный, — сонно рыкнули в ухо. — Я с тобой не собираюсь спать. Мог бы разбудить и спросить. — Когда ты меня имел — не очень-то спрашивал, — парировал Макс. — Очень глупо сейчас смущаться. И я молчу про то, что ты в кустах у бани делал. Санька вновь подвинулся: — Сдурел! Я ничего не делал! — У меня отличное зрение, — сообщил коварный Макс. Санька принялся ожесточённо выдираться из объятий. Пыхтел, пока не выбился из сил и не сообразил, что лежащий сзади даже и не напрягался особо, удерживая его. — Я смотрю, тебе спать не хочется? — фыркнул Макс ему в ухо. — И мне теперь тоже. Зря ты так об меня сейчас тёрся. Саньке тут же стало жарко, но не от страха. Пытаясь освободиться, он и сам возбудился не на шутку. Сильная рука меж тем погладила его по плечу: — Ох и заноза же ты, мелкий! Я в себя пришёл — охренел! Какой-то дрищонок и так уделал. — По тебе не заметно было, что охренел. И я не дрищëнок! — И даже не думай, что выпущу, — перебил Макс. — Теперь моя очередь, воробушек.***
Так странно, когда тебя, голого, обнимают чужие руки. Когда трогают везде… Саньку ещё никто не трогал. Он тут же разомлел, позволяя себя ласкать и ноги чуть развел в стороны. Оказалось, это очень приятно, когда там ласкал себя не он, а кто-то другой. И этот другой именно тот, о котором Синицын с ума сходил последнее время. Когда-то он воображал себя богатым и знаменитым. Жить в небоскрёбе с панорамными окнами, и чтобы весь мир у его ног. Всё это было призрачным, фантастическим и наполовину взятым из фильмов. И вот мечты стали совершенно иными. Ни денег не хотелось, ни славы, ни богатства, а одного человека. Зато так реально, порой, представлялись его загорелые руки на Санькиной коже. Проснувшийся в нём омега активно требовал своего, и всё так стремительно произошло, что переживать: как же так? — Санька и не думал. Здесь все были такими и это было нормально. Сейчас Санька длинно, со всхлипами дышал, и ни о чëм не думал. И даже когда меж ягодиц упёрся член, не испугался, а лишь выпятил зад. Он ещё не был готов, но этого не понимал. Зато Макс понимал, и как бы Санька не хотел, его сначала готовили. — Что ты делаешь, — бормотал он. — Лежи спокойно, глупый ребёнок. — Я тебе не ребёнок! Этот ребёнок тебя первым… О-о-о! И дальше он лишь стонал. Хорошо, что за стеной сейчас никто не жил, потому что Синицын, стиснутый между ней и Максом, сейчас в эту стену от души долбил коленками. Потом, вроде, было немного больно и Санька даже кулаком треснул, но боль растворилась в удовольствии. В нём двигался поршень, проезжаясь по волшебному месту и даря блаженство. Запах обоих усилился, но Санькин был ярче — конфетно-жвачный, сладкий, и даже Макс сглотнул за спиной и прикусил Синицына за плечо. Санька хрипло вскрикнул и задвигал задом быстрее. Ему было хорошо, тягучее блаженство росло и хотелось ещё и ещё… чтобы утонуть в этом с головой, а потом взорваться в остром наслаждении, от чего разом задрожали конечности. После не было сил двигаться и Макс обтëр его, лежащего, мокрым полотенцем. Не удержался и сунул нос Саньке за ухо: — Офигеть, как ты пахнешь… — А ты — скошенной травой. Когда у нас под окнами косили — я всегда балдел. Да все балдели… Я хотел спросить… — Завтра спросишь, — зевнул Макс, но Санька упрямо сказал: — Нет, сейчас. Ты меня трахнул, потому что просто отомстил? — Нет. Спи. — А Варвара? Чего она ходит? Макс фыркнул ему в волосы: — Если женщина зашла к мужчине, это не значит, что обязательно за сексом. Иногда просто нужна помощь. Варя попросила помочь поднять крыльцо — только и всего. Спи уже. — Крыльцо? — глупо переспросил Санька. — И она тебе не нравится? А я нравлюсь? — Ничего так… Глупый ещё только. — А мужик? — не унимался Синицын. — Тот, что сумку привёз? Я помню, как он тебя мордой в пыль ткнул, а потом зачем припëрся? Стыдно стало? — Если бы Руслан за меня заступаться полез — ему бы хуже было, — Макс зевал и, явно засыпал. — Меня только успокаивали, а Руслану точно почки отбили бы. Но он мой друг и не бросит. У меня никого больше нет… Если чего надо, скажи — он привезëт. Но Саньке здесь ничего не надо было. Да и что просить? Айфон, который ловить не будет, или кроссы, чтобы овечье говно в них утаптывать? Здесь не перед кем было выпендриваться. Хотя… получать подарки было приятно, а этот Руслан Саньке немного должен. Аскорбинку сунул, потом жвачку, как ребёнку… Надо что-то дельное и нужное придумать. Футбольный мяч, например, и плакат с Месси… А Егору фартук с нарисованными сиськами. А чего, прикольно… У Саньки ещё миллион вопросов было. Например о родных Макса и, почему течка у него так поздно началась. Ник говорил про какие-то особые случаи. Санька бесцеремонно ткнул Макса в бок и тот, уже задремавший, зло цыкнул. — Будешь ты спать или нет? И так вставать через четыре часа! Я тебя сейчас в сени положу! — Последний вопрос! А чего ты так поздно потёк? — Да откуда я знаю! — рыкнул Макс. — Недоношенный, наверное родился. Мамка меня родила и сестре подкинула, а сама свинтила за лучшей жизнью. Тётка меня не любила и душевными разговорами не баловала. Я от неё тоже свалил в четырнадцать лет. Бродяжничал, пока Руслан меня не подобрал… Голос Макса всё тише и невнятнее делался. Санька шевельнулся и уже снова рот раскрыл, но услышал спокойное дыхание. Макс крепко спал.***
Утром вдруг стало стыдно. Таки подставил жопу. Не то, чтобы Санька переживал, раскупориться рано или поздно всё одно придётся, но как-то… Макс спал рядом, закинув руку за голову, и Санька стал осторожно выползать из кровати. Зад с непривычки немного побаливал. Санька походил по комнате, морщась, повернулся к Максу и на миг залип на профиль спящего. Захотелось вдруг плюнуть на всё и лечь назад. Санька осторожно приподнял одеяло, разглядывая Макса. Здоровый, зараза! И высокий. Уж на что Варвара с Макаром каланчи, а Макс выше. Санька вдруг фыркнул. Три месяца назад, вспоминая Макса, он злился и мечтал о мести. И вот отомстил, называется… В постели с врагом, можно сказать… Синицын неожиданно захихикал и синеглазый зашевелился: — Чего тебе покою нет, — проворчал он, переворачиваясь и утыкаясь в подушку. — Рано ещё. — К Варьке чтобы не ходил! — велел Санька. — Я Егора попрошу — он тоже умеет топором махать. Сам ей крыльцо починит. — Как прикажете, ваше сиятельство. Домой Санька всё же ушёл. Одежда уже высохла, и надо было чапать к своим блеющим подопечным. По дороге он встретил двух омег, которые понятливо заулыбались, но ничего не сказали, а лишь поздоровались, а потом, неожиданно, Макара. Тот учтивостью не отличался, и спросил в лоб, ухмыляясь: — Наеблись? Мазьку для жопки дать? — А чего это мне? — вскинул голову Синицын. — Максу предложи, я его снова натянул. — Ой ли? А чего ты тогда враскоряку идëшь? Санька вспыхнул: — А сейчас так модно! — и припустил домой под смех Макара. В общине новости разлетались быстро и уже к вечеру того же дня все знали, где ночевал Санька. — Ты же его ненавидел, — удивлялся Славик. — И трахнул его из мести. А теперь что же… — Не знаю, — разводил руками Санька. — Как трахнул — так и прошло всё разом. Другое началось. Ну и что? — смущался и злился он под насмешливым взглядом Славки. — Я омега — мне можно.***
Отношения у них были странными. Санька стеснялся взглядов омег, но ходил гордо задрав нос. Когда вечером мимо дома Макса проходил — нос особенно высоко задирался и Синицын громко здоровался со всеми, кого видел и кого не видел. Но калитка заветного дома была закрыта и никто не торопился выбегать и затаскивать Саньку внутрь. Зайти самому отчего-то не позволяла гордость. А как зайти и что сказать? Что соскучился, что ли? Можно было позвать на рыбалку или прогуляться… Но куда? Санька чертыхнулся. Кроме почерневшего ангела здесь больше достопримечательностей не было. А что потом? Саньке трахаться хотелось — хоть вой. Он и не знал, чего больше хочется: вставить или самому подставиться. Максу вставить получится, скорей всего, лишь во время течки, но Санька и себя не против был предложить. Кто же знал, что это так офигенно? Но как себя предложить? Это получится, что он вроде как проиграл. Санька представлял насмешливый взгляд синих глаз и угрюмо вздыхал. А Макс, сука такая! — баню доделал и теперь взялся с тремя парнями покрепче курятник надстраивать. Будто и не было ничего. И всё началось заново. Синицын мрачнел, худел и зло сверкал глазами и ни с кем не разговаривал. Разруливать пришлось Егору.***
Санька уныло сидел у окна. Рядом Славик резал из дерева свои фигурки. Он постоянно резал каких-то слоников и мишек и заставил фигурками почти всю комнату. Санька помогал и шкурил скульптурки от нечего делать, когда в дом вошёл Егор, а с ним Макс. Последний весело оглядел Саньку и подмигнул: — Говорят, страдаешь? — Было бы по кому страдать, — сквозь зубы выдавил Санька. — Пойдём, разговор есть. — Я занят, — буркнул Синицын, но Егор бесцеремонно отобрал деревянную фигурку и поднял его. — Не выделывайся! Но Санька грубо вырвал руку: — Я навязываться не собираюсь. Не хочет и хуй с ним. — Хуй всегда со мной, — усмехнулся Макс. — Пошли уже. Санька громко сопел, но молчал. Дурость и злость взыграли и идти не хотелось. Егор почти силой нацепил на него куртку, и Макс, ухватив за пояс, вытащил на улицу. — Обиделся, глядите! Просто так зайти не мог? Мне за тобой как за девкой бегать, что ли? Цветы таскать и в любви признаваться? Так цветочки отцвели… — Да конечно, — съязвил Санька. — Бегать он будет… Это за тобой, небось, бабы толпами носились. И я тоже не буду, понял? — повысил он голос. — И то, что ты меня трахнул — ничего не значит! Я всё равно первым был. Макс остановился и затрясся от смеха: — Детский сад, блин. Вот же угораздило связаться… Санька побагровел: — Да ты… Да я! Этот детский сад, между прочим… — Первым меня трахнул — я помню, — кивнул Макс. — Надо мне это записать, а то забываю всё время. Заходи, давай. — Зачем? Макс коротко хохотнул, заводя Синицына за калитку: — На камень-ножницы будем играть, кто сверху будет. В доме его спартанская обстановка. Егор с Гориком за несколько лет успели обзавестись барахлом и худо-бедно обжиться. У Макса пока голые полы и стены, но ему уже выдали со склада пузатенький телевизор, настольную лампу и зелёный абажур с бахромой, что свисал с потолка. Санька всё это мельком подметил и сморщил нос: — А мне что-то не хочется. Ни сверху ни снизу. — А по-собачьи хочется? — Ты тупой? — разозлился Синицын. — Вообще не хочу! — Ну тогда давай чай пить, — просто сказал Макс. К чаю свежее варенье из крыжовника — Санька подозревал, что эта роскошь от Егора. Синицын плюхнулся на колченогий табурет и взял уже знакомую кружку с чаем. По телеку футбол показывали и Синицын, вообще-то, хорошую игру любил, но сейчас смотрел равнодушно. Макс напротив на диванчике устроился. — Сегодня топором махал, кажется, немного плечо потянул, — невзначай проговорил он. — Может, помнëшь, а то попросить некого. Санька дёрнул плечом, но встал. Неумело помял шею и плечо, снова дивясь мощности и фактуре Макса. Вроде течки нет, а от прикосновения к голой коже прям чуть не повело. А Макс сделал неуловимое движение, дëрнул Саньку на себя, и тот, не успев моргнуть, оказался у него на коленях. — Эй, я же сказал… — Сказал, сказал… Помолчи теперь. Мне больше нравится, когда ты стонешь.***
Осень стремительно приближалась и деревья желтели. Омеги сняли урожай на полях и огородах и шумно отметили это яблочным вином. Невесело было лишь Славке. Одиночество тяготило его, а наступающая осенняя пора этому лишь способствовала. Осенью всегда тоска. А когда листва облетит и посёлок станет серым и унылым, и вовсе хочется выть. Славик медленно брёл по дороге. Неделю назад Синицын переехал жить к новому ухажëру. Отношения у них развивались стремительно. После работы Санька шёл к Максу с таким видом, будто отправили блох морить, а утром выползал утомлённый, разнеженный. Домой ещё забегал, а потом перестал. Свалил, забрав нехитрые пожитки. И радостно вроде за друга и завидно. Ещё за несколько дней до этого привозили омегу — перепуганного и истерично визжавшего. Но даже он умудрился найти в посёлке старого знакомого и обосновался у него. Обидно. У Славика была чёрная полоса в жизни, и она определённо затянулась. Здесь у всех она была, но с белыми проблесками, а у него, похоже, растянулась на всю оставшуюся жизнь. Славик и раньше особо весёлым не был, а теперь окончательно ушёл в себя. Перестал разговаривать, отделываясь неопределёнными фразами, и желал быть один. Егор с Гориком всерьёз забеспокоились. — Может, ты и прав насчёт ребёнка, — сказал Егор, кусая губы. — Вырастили бы. У нас теперь Макар и Ник… помогли бы… — А папашу где взять? — К Кузину дядька приезжает и ещё к этому вертлявому из крайнего дома… Поговорить, попросить. Или Варвару в город спровадить — пусть притащит кого-нибудь. С ней не захочешь, да пойдёшь. Ну и с тем же Макаром… У меня цепочка золотая есть, расплатились бы. А можно Николаса попробовать уговорить. Подпоили бы, упросили… Горик помотал головой: — Плохая идея. Станет Славка за ним потом бегать, а другие узнают — тоже потянутся. А мы от Макара огребëм. — В смысле? — заморгал Егор и Горик усмехнулся: — Невнимательный ты у меня.***
Славик про их разговор не знал. В свободное время он гулял вокруг посёлка или по лесу, что становился всё прозрачнее с каждым днём. Птицы собирались в стаи и улетали, и омега, видя в небе косяк, с тоской смотрел вслед. Он и в этот день плëлся по дороге, машинально срывая последние цветы — тусклые, синенькие. Вспомнил, как плёл венки и бегал к ангелу. После его возвращения Горик хотел пойти ночью скинуть изваяние, но Егор уговорил не заниматься вандализмом. Вдали показалась машина — к кому-то родня ехала, а может и ещё проверка, в последнее время они зачастили. Правда, с пользой: провели газ и пообещали спутниковые тарелки. Славик равнодушно смотрел и вдруг сообразил, что поздно уже, солнце почти горизонта коснулось. В это время уже никто не приезжал. Омега, хмурясь, следил за подъезжающей машиной, а та остановилась рядом. Дверь открылась и сердце омеги забилось, как ненормальное: — Мамочка моя, — выдохнул он, пошатнувшись. Сморгнул, не веря глазам, нерешительно шагнул и вдруг, раскинув руки, не побежал — полетел навстречу, крича на весь посёлок: — Кли-и-и-им! Влетел в распахнутые объятия и, не выдержав, разрыдался. Рыжий поймал и прижал его к груди: — Ну чего ты, малой… Не ждал? — Клим… Я не ждал… Я думал, что не увижу больше… Даже к Сашке приставал, — прорыдал омега. — Просто очень плохо было. Я такой подлый и неверный! Прости, Клим! — Да хули! Ну, в смысле пофиг. Ты же не знал. Два года прошло, чего уж… Славик поднял голову и по щекам его текли дорожки слëз. Клим, похудевший и небритый, но зелёные глаза по-прежнему ярко сияли, и он жадно разглядывал Славку, словно подмечая все мелочи, которые забыл. Родинка над губой, ещё две крошечные на шее, завиток на затылке, где-то на сгибе локтя шрамик должен быть… — Похудел, — сказал Клим, гладя его по щеке. — Воздухом, что ли, питаешься? — Ты тоже худой, Клим… Ты в тюрьме был, да? — Отсидел маленько, — ухмыльнулся рыжий. — Ерунда. Славка уткнулся ему в грудь: — Как же хорошо, что ты навестил меня. Я переживал за тебя очень. А теперь… — Я не в гости, малой, — перебил мужчина и нежно вытер его мокрые щëки. — Я к тебе насовсем. Примешь зека?