***
Омежья перевозка приехала ровно через пять минут. Санька уже мысленно жалел того несчастного, которого сейчас вышвырнут, как заразную шавку. Так и случилось. Николас с Санькой стояли в дверях больнички, когда пикап остановился и двое здоровяков выпихнули третьего. Санька разинул рот и сморгнул пару раз. Со связанными за спиной руками, окровавленным ртом и заплывшим глазом, перед ним лежал его старый знакомый — синеглазая скотина Макс. Он был, как и тогда — в форме, только без куртки и почему-то без обуви. Дрался ногами, догадался Санька. Макс и сейчас спокойно себя не вёл. Рычал, дико скалился, а временами замирал, выгибался, и со всхлипом хватал воздух. — Мужики, это же ваш, — озадаченно сказал Николас и два парня, вытащив синеглазого из машины, оскалились: — А теперь он ваш. Давай, Пилюлькин, принимай пациента. — Суки, — выругался Макс и получил ботинком по рёбрам. — Эй, хорош! — рявкнул Николас, закрывая его собой. — Привезли — молодцы. Гоните его документы и можете проваливать. Военные неторопливо залезли в свой пикапчик и оттуда вылетели два ботинка. — Саша, я не дотащу его один, — повернулся Николас к Синицыну. — Поможешь? Саша? — и увидел, что Санька смеëтся. — Ты что? — Есть на свете справедливость, — кровожадно сказал Синицын. — Хреновенькая, но есть. — Потом будешь торжествовать, а сейчас помоги мне. Ему всё равно сейчас плевать, что ты будешь говорить. Перевозка тронулась и Макс вывернул шею, глядя им вслед. — Шевели подпорками, — рявкнул Синицын, но синеглазый мучительно застонал и опять завалился. Олсен, несмотря на худощавое телосложение, оказался сильнее, чем думал Санька. Вздëрнул Макса на ноги и вдвоём они с трудом затащили парня внутрь. В единственной палате его сгрузили на койку, и Николас стал развязывать руки. Но только потянул за верёвку, как Макс с силой выгнулся и ударил доктора ногой. — Не подходи, — прохрипел он. — Убью! — А ну, тихо! — Николас навалился сверху, а Санька стал держать за ноги. — Я врач — ты же меня помнить должен. Я помогу. Синеглазый ещё пару раз дёрнулся и обмяк, тяжело дыша. Он взмок, но запах пота перекрывал второй — свежий и нежный, как будто скошенная трава. — Может, к койке его прикрутить? — спросил Санька. — Разнесёт тут всё к ебеням. Вот же гнида! — с чувством произнёс он, с ненавистью глядя на Макса. — Значит, всё время мужиком прикидывался, а сам… Но Николас глядел как-то странно и качал головой. — Похоже, нет. Судя по всему — это у него первый раз. — Как это первый? Да ему лет-то уже сколько? — охренел Синицын. Николас поднялся с пленника и заглянул в документы: — Двадцать пять. Знаешь, иногда так бывает. Это долго объяснять. Словом, Саша, омега может проснуться в человеке и в зрелом возрасте. Лет в сорок, конечно, уже нет, но он ещё совсем молод. Ты когда-нибудь слышал о людях, которые от шока порой говорить перестают? Возможно и он, вследствие каких-то обстоятельств… — Заморозился, что ли? — Очень удачное слово. Пожалуй, да. Потом я его пораспрашиваю. Как его зовут… — Козлом его зовут! — Что-то мне подсказывает, что он на это имя отзываться не станет. — А можно я его пну? — блеснул глазами Санька. — Он меня пинал. — А ты будь выше. — Не, бабушка говорила, у нас все мелкие. А он вон — каланча. — Да я не в этом смысле, — хохотнул Олсен. — Макс повёл себя как козёл, а ты прояви благородство. — Сопли, что ли, ему вытереть? — Лучше сгоняй к Макару за настойкой. Санька вскочил. Двинулся к двери и вдруг покачнулся, охнул и схватился за стул. — Ой, нога! Доктор чуть нахмурился: — Что, на ровном месте подвернул? — Не на ровном… — заскрипел зубами Синицын. — Вчера со ступеньки навернулся. Вроде прошло… Ой, блин! — и захромал обратно. — Щас, щас, Коль… Я до Кузиных доковыляю — они рядом, и попрошу рыжего ихнего сгонять до Макара. Ещё минутку. Не помрёт этот козлина. Козлина на койке застонал в голос и Николас встал. — Так, сиди, я схожу сам. Саша… Я могу надеяться, что ты не станешь мстить Максу без меня? Бить связанного человека подло, а ты не подлый… Санька высокомерно отвернулся: — Не буду. Ему теперь долго здесь… Я что-нибудь придумаю. Он меня ещё бояться будет. — Дверь запри и окна проверь, а то тот же Кузинский дядька и прибежит. Он ушёл, а Санька тут же спрыгнул с кровати. Идея позвать приехавшего вчера Кузинского дядьку показалась на миг очень удачной. Жаль, что у электрика Сидорыча от пьянки не стоит давно. Вот бы двоих сразу… И на камеру заснять, а потом показать. Но тут вдруг у Синицына возникла мысль интереснее. А на хрена Кузин, когда есть он — Александр Синицын? И что с того, что омега? Член у него на месте и он по-прежнему мужик… Санька раздумывал недолго. А почему, собственно, нет? И он сам подошёл к связанному пленнику. Волосы Макса слиплись от пота. Он хрипло дышал, смотрел мутно и облизывал пересохшие губы. Сказал что-то невнятно — Санька не понял, что. — Узнал меня? — с нехорошей усмешкой спросил Синицын. — Не бойся, я тебя бить не буду. Такому лосю мои удары, что мёртвому припарка. Я кое-что другое придумал. Я тебя просто трахну, рожа! Подсунув руки, он быстро расстегнул его штаны и рывком стянул брюки. Будь Макс хоть чуть-чуть в адеквате, вряд ли у хлюпика Саньки был бы шанс. Он ростом был Максу до середины груди и в два раза у́же. Но синеглазый дышал через раз и мало что понимал. Задница Макса влажная и пахло от него чудесно. Санька разглядывал, наклонив голову, и решил, что ему нравится. Пусть он не альфа и башню Синицыну не снесло, но возбудился однозначно. Он снял собственные джинсы и лёг сверху. Макс шевельнулся, но Синицын чуть вывернул связанные запястья и синеглазый охнул и замер. Впрочем, Макс вырываться не стал. Как некогда сам Санька, он, почувствовав голой кожей чужие руки, лишь застонал и от этого стона у Саньки мурашки побежали. Синицын сексом занимался только с собственным кулаком, и сейчас был его первый опыт. Член уже стоял колом и природа сама подсказала, что делать. Санька развёл ягодицы, увидел истекающее смазкой розоватое отверстие, сглотнул сладко… приставил член, нажал и втиснулся внутрь. По короткому вскрику Макса было понятно, что у него это тоже впервые, но Саньке на это было наплевать. Так туго, так жарко и влажно… Невьебический кайф охватил его с головы до ног, и Синицын бешено задëргался на Максе. Он не слышал, как долбили в дверь, как что-то орал вернувшийся Николас, а пришедший с ним черноокий Макар зашëлся хохотом и утащил доктора… Санька и не видел ничего, кроме коротко стриженного затылка своего пленника и золотых мерцающих спиралек. Временами он приходил в себя, видел появляющуюся еду и воду на тумбочке. Жадно всё съел, и, собрав остатки разума, напоил Макса. Тот послушно пил, глядя невидящим взглядом. Кто развязал и раздел Макса — он не знал. Пофиг. На всё было пофиг, кроме умопомрачительного секса. Хватило Саньку, правда, всего на сутки, после чего он просто свалился со своего невольного любовника и уснул прямо на полу. Его унесли, а оставшиеся два дня Николас с Макаром опаивали синеглазого настойкой. Очнулся Синицын дома и тогда же наступило просветление. Сначала стало страшно, а потом весело. Не убьёт! Он теперь такой же, как и все. Пусть радуется, что его Санька Синицын распечатал, а не тот же Сидорыч, если бы мог. Вот бы потом на эту вытянутую синеглазую рожу посмотреть! Весь посёлок ржать будет. Санька похихикал про себя и гордо выпрямился. Нет, хорошо, что он. Может с девушкой Санька и не был, зато здесь не растерялся. Макс сюда не только его привёз и недоброжелателей на его жопу, скорее всего, хватает. А Санька первым отомстил. И как отомстил! Как бы теперь козлина Макс не выëживался, а детдомовский пацан его уделал. Двое суток он ещё бегал к больничке, но дверь и окна были закрыты. Он стучал и тогда выглядывающий Ник показывал ему кулак: — Только сунься! — Ну, я так… — кротко улыбнулся Санька. — Проведать. Как он? — Жениться на тебе пока не надумал. — Чë? — вылупился Синицын. — Гуляй, Саша, — сказал Олсен и закрыл дверь перед его носом. На третий день Санька прискакал снова. Увидеть Макса стало идеей фикс. Николас снова хотел прогнать, но Синицын показал пакет: — Я пирогов принёс, — успокоил он. — Егор напëк. Как он там? — Пока спит, а вот потом… ему будет сложно. — А кому здесь легко? Николас покачал головой и взял пирожок: — Ему будет сложнее. Омег привозят либо молоденьких, как ты, и им проще понять себя. Либо вылавливают взрослых, уже… — Раскупоренных, — подсказал Санька. — И они уже свою природу поняли и приняли, — закончил Николас. — А этот молодчик… Небось девчонок пачками имел, а теперь вдруг такое. И ты ещё! — разозлился обычно всегда такой невозмутимый Олсен. — Какого хрена полез, обещал ведь! — Я обещал не бить, — Санька тоже взял пирожок и добавил с набитым ртом. — Я его полечил. Ему понравилось. — Я в курсе. Полпосёлка слышали, как вам нравилось. Не боишься? — Ха! — задорно ответил Санька и потянулся за вторым пирожком. Но рука его повисла в воздухе, потому что зашлëпали босые ноги и в дверях показался Макс — расстрёпанный и голый. Обвёл сумрачным взглядом Ника, вперил синие очи в Саньку, и сказал, как подытожил: — Ты. Николас торопливо встал, пытаясь закрыть Синицына собой, но Санька не дал. — Я! — ухмыльнулся он. — Что зенками зыркаешь? Что ты мне сделаешь? Ты теперь такая же текущая сука, как и я! Ничтожество, подставляющееся каждому встречному. Я твою речь хорошо запомнил, хоть мне и херово было. А тебе было херово, Максик? Твои дружки ноги в машине на тебя ставили, как вы на меня? — Саша! — зашипел Олсен. Макс стиснул зубы так, что желваки заходили: — Пирожка? — бодро предложил ему Николас и Санька кивнул: — Бери, не стесняйся. Мы, дырки, добрые. — Саша, уймись! — прикрикнул доктор и кивнул Максу. — Сейчас принесу одежду. Макс ждать не стал, шагнул к столу, схватив сразу два пирожка и мрачно стал жевать. Санька же смотрел с затаëнным торжеством и гордо задрав нос. Страха не было, хоть синеглазый мог запросто свернуть ему шею. Статный, мускулистый, и Санька незаметно водил взглядом по его рукам и обнажённой груди. Красивый, урод такой… — Чего молчишь-то? —поинтересовался Санька. — Ждешь, что заплачу? — глаза Макса сверкнули сапфировыми искрами. — Не дождёшься.***
Поселили Макса в пустую комнату самого крайнего домика. Все в посёлке уже были в курсе Санькиного подвига и никому не хотелось соседствовать с амбалом, который скорее всего озвереет, как только окончательно оклемается. Синицыну страсть как хотелось сходить и проведать синеглазого утырка. Поинтересоваться, как Макс себя чувствует и каково в целом чувствовать себя отребьем. Не заплачу, не дождёшься, сказал он тогда и накинулся на еду. Может, ещё в себя не пришёл, а может реально крут и ему насрать на всякую шушеру вроде Саньки. Пристроил херочек, отомстил — ну и хрен с ним. Но тут же память подкидывала обрывки воспоминаний, где Макс стонал и двигал своей шикарной жопой, подмахивая. Жопа действительно была роскошной, в отличие от Санькиной пятой точки, где кроме костей ничего, собственно, и не было. А может Максу понравилось? Эта мысль у Саньки пару раз мелькнула. А может, это сам Синицын крут? Об этом даже думать было приятно. От Егора Санька узнал, что синеглазого поставили на постройку новой бани. Здесь без дела никто не прохлаждался. Макс согласился молча. Здесь он не главный и объём его бицухи значения не имел. Зато физический труд отвлекал, и как бы плохо Максу ни было — он это понимал. Омеги в посёлке были добрые, сплоченные одной общей бедой. Озлобленных одиночек не наблюдалось, жили одним коллективом. Но к Максу ещё присматривались, памятуя, кем он был, и сам он помалкивал, ни с кем не сближался. Может, ещё не зная здешнего народа, побаивался подлянок от тех, кого раньше сам сюда свозил, хотя, как считал Синицын, его никто переплюнуть не смог бы. Подробности новой жизни Макса Санька не знал, но — ах, как хотелось пойти и позырить на синеглазого. Издали он Макса видел — тот сидел на крыше и яростно работал топором. Он работал без майки, мышцы бугрились, а волосы на солнце блестели. Лица Санька не разглядел, но зачарованно глядел на плечи и руки. А однажды к Максу приехал мужик. Синицын, который теперь постоянно ошивался неподалёку, рот разинул. Мужика он узнал, ещё бы! Это он Саньке аскорбинку в рот засовывал, и позже — он же Макса привёз и ещё выëбывался на Ника. А теперь притащил синеглазому увесистую сумку и Макс ему обрадовался, как родному. Всё это Саньке очень не понравилось. Забив, что его ждут в овчарне, он просидел в кустах четыре часа и дождался, когда вояка от Макса вышел. Тогда вылез из кустов и нагло на мужика уставился. Тот, как споткнулся на месте. Потоптался, но вдруг вынул из кармана жвачку и протянул Саньке. Но Синицын с недавних пор жвачки разлюбил и ласково предложил: — А засунь её себе в жопу? Мужик попыхтел, сел в тачку и умчал, окутав Саньку облаком пыли. Но интерес Синицына к Максу и всему, что с ним связано сильно возрос. Санька потерпел ещё немного и однажды не выдержал. Макс отдыхал, сидя на бревне и на подошедшего Синицына смотрел устало и равнодушно. Санька обошёл его со всех сторон и хмыкнул: — Тяжело ручонками работать? Ты же всё ногами хуячить, небось, привык. — Ага… — И баб тут нет. Почти. Тут с хуями все. Сначала ты, потом тебя. Или наоборот. — Угу… — Какого хрена? — взвыл Санька. — Я его трахнул, а он тут сидит, как сраный король и угукает! — А как мне сидеть? — равнодушно поинтересовался Макс. — Ты реально думал, что я забьюсь, как крыса в нору и буду рыдать? Ты пережил своё изменение и я переживу это. Санька зло раздул ноздри: — Всё ещё считаешь себя крутым? А нас как? По-прежнему тупыми дырками и отребьем? — А ты всё никак не успокоишься? — спокойно спросил Макс. — А как ты называл омег до своей первой течки, пока считал себя парнем? Санька стиснул зубы и запыхтел, но крыть было нечем. — Я тебя сильно задел? — продолжал Макс. — Но теперь я такое же отребье, как и все остальные. Ты шикарно поставил меня на место. И всё равно мало? Извинений хочешь? Синицына прям подбросило от ярости: — Да срал я на твои извинения! Работай, давай. Обидно — слов нет! Нет, Санька вовсе не ждал, что Макс забьётся с его слов, как крыса в норе. Чай не девчонка, чтобы страдать по потере анальной девственности. Но он ожидал ярости и ненависти. Ох, и посмотрел бы Синицын, как Максим бесится. А равнодушие и спокойствие в его глазах убило. У Саньки аж губы от обиды дрожали. Может и впрямь со Славкой сойтись? Он красивый и всё такое… А уж счастлив будет! И мытье посуды можно будет на него спихнуть. Увидит Макс Славку, а тот — хоба! — занят! И не кем-то, а Синицыным! Два — ноль! Санька вздохнул и покачал головой. Нет. Славка купится, прилипнет всей кожей с мясом, а когда раскусит обман… Обманывать его негоже. Славик такой подарок от судьбы уже получил — достаточно.***
Лето катилось к завершению. Уже желтели первые листики берёз, а в палисадниках зацвели мохнатые астры. Санька по-прежнему работал в овчарне. Подросшие ягнята превратились в тупых, вечно орущих баранов и восторга больше не вызывали. Но Санька привык. О прежней жизни почти не вспоминал и юношеские мечты стали размытыми и далёкими. Сны ещё снились, где он видел бывших друзей, учителей и покойную бабушку, но проснувшись, почти ничего не помнил. Егор с Гориком, Славка и он жили маленькой дружной семьёй. Не без ссор, конечно, но в целом — хорошо. Вечерами заходили соседи резаться в карты. Порой со старой гитарой и наливкой. В течки Санька пил настойку и отлеживался. В свободное время ловил рыбу и шарился по лесу, проявив интерес к грибам и ягодам. А уж жареных маслят с картошкой обожал так, что трясся, и вскоре сам заправски научился их жарить. Скоро должны были пойти опята, а пока Синицын со Славкой обдирали орешники. Возвращались в царапинах, колючках в волосах, но всегда с добычей. В овражке, отделяющем лес от посёлка, можно было разжиться щавелем. Месяц назад здесь было навалом дикой клубники, но она, к сожалению, уже сошла. Санька по привычке рыскал глазами, в надежде увидеть красную ягодку в траве. Тут же затянутый тиной прудик и семейство цапель в камышах. Поднявшись из оврага, они упирались в картофельное поле, за которым начинался посёлок. Не зная, где находишься, можно было представить, что это обычная деревенька, стоявшая гигантской запятой. Далеко дома заворачивали и видно было домики меж яблоневых деревьев. А вокруг холмы, поросшие соснами. — Красиво, — каждый раз говорил Славик. — И зимой… Если в сумерках выйти — небо темно-синее и огоньки в окнах. Как на рождественских открытках. Санька не любовался — его взгляд находил крайний дом и Синицын хмурился. Забор укрыт плотным плащом растения со смешным названием — бешеный огурец. Санька каждый раз на цыпочки поднимался, надеясь увидеть светловолосую голову за ним, но это редко удавалось. Последнее время Синицын стал угрюмым и молчаливым. Перестал носиться по новым друзьям, не смотрел фильмы. Ложился на свою продавленную раскладушку и отворачивался к стене. Славик совался с разговорами, но Санька огрызался. Утешения он не любил — школьных психологов в своё время хватило. Ходить и смотреть, как достраивают новую баню перестал, но проходя мимо дома синеглазого, Синицын невольно вытягивал шею. Он и в этот раз глянул, и вдруг как споткнулся на месте. — Ты что? — удивился Славик. Синицын не ответил, зло полыхнул глазами и припустил домой. Полдня он был сам не свой. Метался по комнате, садился, вставал, хватал Славкины фигурки и ронял, пока Горик не прикрикнул: — Клещ, что ли, тебя укусил? Чего носишься, как припадочный? Санька как не слышал. Потоптался на месте и вдруг рванул из дома. У Макса уже горел свет в окне, а сам он стоял на пороге, когда красный от бега Синицын ворвался во двор. — Ты! — заорал он. — Зачем к тебе Варвара приходила? Я тебя трахнул, а ты с этой гренадëршей? А она… А ты… Да ты, вообще… Козёл! Макс смотрел на него, вылупив глаза: — Пацан, да ты никак запал на меня? Серьёзно? Санька осёкся. — Да я… Да на хрен ты мне не усрался, понял? — заорал он. — Я тут любого… Мне только мигнуть… А ты! — Ну-ну? — Гну, — мрачно ответил Санька. Больше говорить смысла не было. Этот мускулистый, синеглазый и красивый омега просто смеялся над ним сейчас. Пусть и оттраханный, но не сломленный. Может он и бесился, но сейчас смирился и успокоился. Да, он обидел Саньку, но жизнь всё расставила по своим местам. А насчёт оскорблений… Да, Санька в своё время тоже по омегам прошёлся. И дырками, и сучками называл. И начнись течка не у него, а у кого другого… Да хоть у Степана, он так же невменяемо орал бы и рвался к бывшему другу. — Ходи к кому хочешь, мне-то что? — деланно равнодушно сказал Синицын, стараясь, чтобы губы не тряслись. — Я пришёл сказать, что мне на тебя насрать! Здесь омег хватает. И, слава яйцам, не такие козлы, как ты.