Помолвленные.

Она придушит Иккинга, как только он попадётся ей в руки. Неуверенно оглядываясь, Эйра трепала подол юбки. Лимонник был где-то рядом, так как иногда его недовольные булькающие звуки исходили от близрастущих деревьев или кустов. Это успокаивало, с одной стороны, но с другой стороны, с чрезмерной тягой к тактильности Дагура Разнокрыл вполне мог атаковать излишне ластящегося жениха, почуяв в том угрозу. Но с командой «смирно» её любимая рептилия спорить не решалась, прекрасно осознавая последствия. А потому смышлённому дракону оставалось только глазеть на хозяйку и прилипшего к ней берсерка, мысленно обливая наглеца кипящей кислотой. Разнокрыл фыркнул горячим воздухом, из-за чего кусты чуть дёрнулись, а одна ветка, опалившаяся ядовитым выдохом потерявшего бдительность дракона, треснула и упала с предательским хрустом. — Слышали? Тварь где-то рядом! — молодой вождь быстро сместил прицел арбалета в сторону звука. Травница подняла внутренние уголки бровей, устало и настороженно. Её нутро подсказывало, что это была оплошность её чрезмерно ревнивого дракона, забывшего о своей исключительно редкой природе расплавлять органику кислотой, а иногда и испарениями через дыхание. Но лишь в особо гневные периоды жизни. Например, как сейчас. Быстро перебирая в голове доступные способы отвлечения внимания жениха, девушка шагнула вперёд и положила ладонь на предплечье Дагура. На ощупь кожа была грубоватой, но горячей, постоянно удивляя вечно мёрзнущую Эйру. С каждым годом он наращивал всё больше мышечной массы в тренировках и сражениях, и она не могла солгать, сказав, что сжимать его мускулы было неприятно. Эйра редко кого могла так «прощупать», не считая свои собственные конечности, отчего с годами набухшие мышцы берсерка казались притягательнее. Однажды Дагур даже пошутил, что Эйра навсегда останется ребёнком, перестав расти. Девочка обиделась, треснув его по шлему, а затем поведала причину их с Иккингом проблемы. Они с братом пришли в этот мир раньше положенного срока, родились крошечными и слабыми, невероятно болезненными. Но, нарушив обычаи викингов, отец принял их такими, какими они были и есть до сих пор. Сейчас не многое поменялось, ведь двойняшки так и остались маленькими и тощими, но заботливый отец продолжал их любить. Дагур напрягся от прикосновения, вырванный из режима убийства огнедышащих рептилий. Он непонимающе глянул на неё, дважды моргнув. Травница невинно, будто и не осознавая силы своего влияния, вырисовывала маленькие кружочки на его коже большим пальцем. — Я не думаю, что это Престиголов, куда бы он спрятался тут? Да и вообще, не похоже это на драконов. Может быть, птица? — Эйра погладила его по предплечью, слабо сжимая бицепс. Это определённо возымело эффект на берсерка, оценившего внезапный жест привязанности. Он зажмурился в наслаждении от прикосновения и хмыкнул, соглашаясь. Пока Дагур отвлёкся, Эйра дала обидчивому дракону сигнал об отступлении, свободной левой рукой незаметно жестикулируя. Её ладонь сжалась и разжалась, а Лимонник уполз за дальний камень. Сигналы всё же оказались потрясающей идеей. Если она не умрёт сегодня от смущения или вины, то обязательно поблагодарит Рыбьенога. — Ты права, малышка. Двухголовая рептилия с двойной парой мозгов, но не с двойной порцией ума, — ей хотелось засмеяться, думая о «невероятно выдающемся» интеллекте Барса и Вепря вперемешку с гениальными идеями близнецов, — поэтому мы хитрее, — продолжил Дагур, взволнованно хихикнув и направляясь в противоположную сторону. К сожалению, слишком близкую по направлению к юродивой ящерице. Стоит признать, что на охоте он проявлял себя как дома, властно расхаживая по едва знакомой территории. На Олухе он в лучшем случае проводил неделю в год, но успел запомнить впечатляющее количество территории и закоулков, которые по большей части показывала ему Эйра. Звериные инстинкты преобладали в берсерке: чувства обострились, вены на лице и руках вздулись, сам он до предела насторожился. Травница прикусила губу, осторожно поглядывая на собранного Дагура. Да, он выглядел опасным, но опасно привлекательным в столь привычной обстановке, почти домашней для воина. Берсерк шёл тяжело, чуть склонив голову, но уверенно, напоминая властное Ужасное Чудовище, рыскавшее свой пока ещё живой обед. И, если бы они сейчас не охотились на дракона её дорогих друзей, Эйра бы насладилась совместным времяпровождением. Но встревоженный рёв Престиголова сбил ход нечестивых мыслей. Дагур хмыкнул и махнул рукой своим людям в поразительно точном направлении. Ведомый желанием убивать, берсерк приближался к пойманному зверю. Он облизнулся, испытывая сухость губ и горла, желая утолить жажду крови. Дагур сглотнул и достал меч. Опавшие сосновые ветки мрачно трещали под грузными шагами. Пойманные Барс и Вепрь дёргались, пугливо оттягивали головы, но режущие верёвки крепко сжимали их тонкие шеи. Эйра металась глазами, жалобно высматривая реакцию отца. Тот похлопал её по плечу, вынимая сталь из ножен. Берсерк тоже поднял меч, замахиваясь с гортанным рычанием, но был прерван Стоиком, отразившим удар. — Ты что творишь? — Дагуру это явно не понравилось. — Это ты что творишь? Мы договаривались убить дракона вместе, — Стоик запнулся, но продолжил, — на арене, где мы испокон веков убиваем драконов. Дагур недоверчиво приподнял бровь, но всё же обдумал слова Стоика и кивнул берсеркам. — На арену, — разозлённый берсерк вернулся к Эйре, хмуро прижав её к себе. — У меня уже руки чешутся прибить кого-нибудь. Эйра не ответила, утыкаясь щекой в металлический четырёхслойный наплечник, почти такой же, как и у неё самой, но состоящий лишь из двух пластин. И конечно же, это был подарок жениха. Единственная сталь, которую Эйра носила, потому как железные доспехи ей никогда не нравились: тяжёлые и неудобные. Но правый наплечник, подаренный три года назад, на удивление, оказался лёгким и очень даже удобным, натолкнув на мысль, что Дагур изготовил его специально для своей избранницы, учитывая предпочтения и особенности её телосложения. Помимо наплечника Эйра носила ещё несколько даров, таких как кулон с фиолетовым камнем, расписной пояс глубокого тёмно-травянистого цвета. Руны, обрамляющие пояс алыми нитками, означали любовь, удачу, искренность чувств, семью, привязанность и мужество. На той же руке, где был наплечник, запястье украшал браслет из тёмного янтаря, подходящий под цвет каштановых волос, и повязка на предплечье. Бордовая, со знаменем Скрилла. Левую сторону ничего не украшало, помимо серых лент, обвивающих руку от самого плеча до запястья, где ленты потоньше проходили по тыльной стороне ладони. Дальше пролегали меж указательного и среднего пальцев, возвращаясь к широким серым лентам с внутренней стороны. Обычная зелёная туника как у брата, отличающаяся лишь шнуровкой спереди, позволяющей контролировать ширину в области грудной клетки, которую поддерживала тряпочная повязка под цвет сепиевых штанов. Над штанами была юбка из матерчатых полос, очень похожая на юбку Астрид. Погружённая в мысли, Эйра шла до «арены», которая сейчас служила школе драконов, и слушала бормотание Дагура вперемешку с безумными идеями. — Может быть, в этом году ты вернёшься со мной на остров берсерков, м? — чарующим голосом спросил Дагур, легонько барабаня пальцами по её талии. — Дагур, мы с твоим отцом договаривались, что вы обручитесь после её шестнадцатилетия, — удача покинула её в этот день окончательно. Стоику повезло услышать, ответить и отреагировать с абсолютно отличной реакцией от той, которая не взбесила бы Дагура. Он напрягся. Эйра могла поклясться, что слышала, как скрипят его зубы. С горящими глазами Дагур обернулся, выплёвывая своё недовольство в лицо вождя: — Кажется, я уже говорил, что я не мой отец, — берсерк рявкнул, руки его тянулись к стали, поэтому Эйра быстро перехватила их, сжимая грубые ладони в своих. — Дагур, я думаю, что мы можем ещё немного подождать, верно? — мягко спросила девушка, поглаживая израненные пальцы. — Ты ведь ещё подождёшь? Взгляд его смягчился, наполнился пеленой ласки, застилающей раскалившийся разум. Словно охмелевший, Дагур кивнул и отвернулся от Стоика, переплетая руки с Эйрой. Слепая вера его чувств заставила грудь сжаться. Ей так хотелось поделиться с ним, рассказать о приручении драконов. Если бы только он не отреагировал так остро, угрожая напасть на Олух с армадой из пятидесяти тысяч берсерков. Вина снова расцвела, встав поперёк горла. — Я жду уже десять лет, — он ностальгически улыбнулся, вспомнив первую встречу. — Могу и ещё столько же, — со смешком он остановился, испугавшись, что мог «накаркать», вскинул руки, активно ими замахав, и встревоженно зашелестел. — Но я бы предпочёл пораньше, без лишних десяти лет, ладно? Берсерк сглотнул, заставив избранницу рассмеяться. С недоумением он приподнял бровь, выжидающе глядя на Эйру. Невинный образ никак не сочетался с обычным убийственным настроением. Немного растерянный, по-особенному милый. Она поправила чёлку и вернула обе косы за спину, хитро улыбаясь. — Ты просто милый, когда так волнуешься за наше будущее, — Эйра сжала руку, переплетаясь с большей рукой Дагура крепче. — Милый? Ты назвала вождя берсерков милым? — Дагур громко загоготал, хотя лицо его покрылось розовой пылью. — Это забавно. Очень забавно, я бы сказал, — стараясь скрыть смущение, Дагур увёл взгляд, приподняв брови и нервно рассмеявшись. Смущённый, совсем как подросток, берсерк, десять минут назад желавший лишить Барса и Вепря обеих голов. Поразительная разница и перемена настроения, характерная только Дагуру. Однако, стоило признать, отвлечение сработало. Теперь судьба их острова лежала целиком в руках брата. Забавно, как маленькие двойняшки защищали родной дом. Пусть и по-разному, но с одинаковой самоотверженностью. Стоик хотел прослезиться, с гордостью прижимая руку к сердцу. Размышляя об Иккинге, отчаянно придумывающем план спасения Престиголова, вождь обернулся, среди густых лесов рассмотрев наездников. Лишь бы успели. Тихое шипение от соседнего камня успокоило Стоика. Он протянул руку, и появляющийся из ниоткуда багровый нос Разнокрыла ткнулся в его большую ладонь, нежно фыркнув. — Да, мальчик, я понимаю. Он мне тоже не нравится, — Лимонник проявился уже наполовину, по-змеиному насторожившись. — Верь в моих детей, они обещали нам, что справятся, помнишь? Рептилия тихо заурчала, сливаясь с гладким камнем. Быстрыми шагами, почти не касаясь лапами земли, Лимонник проскользил ближе к хозяйке. Стоик сжал кулак, приближаясь к арене. Его дочь, едва живая от страха, вопрошающе подняла прямую ладонь. Но отец раздосадованно махнул рукой, не имея возможности ответить. Иккинг задерживался, а их переживания только росли. Прервав Плеваку, пытающегося выиграть время, берсерк направился к испуганному ящеру. — Скучно. Я хочу правую голову, — Дагур облизнулся, вынимая меч. — Я положу этому конец, — Эйру напугал голос отца. — Если это означает войну, значит, быть войне. Нет. Этого не происходило по-настоящему. Это сон, просто ночной кошмар, и сейчас она проснётся с мурашками, в холодном поту и слезах, но никак не здесь. Это выбор? Выбор между домом и человеком, к которому она испытывала... неопределённые, но всё же чувства. С какой-то стороны нездоровые, определённо не обычные, как у других пар, которых она встречала на Олухе. Но искренние, настоящие. Кого нужно было просить остановиться? Дагура или отца? Не дав сестре решить, Иккинг вбежал на арену с криками о нападении драконов, а за ним и остальные наездники. О Тор, она никогда не была так рада видеть брата. — Атака драконов! Драконы атакуют! — человеческие крики прервало громкое рычание Криворылыка, сползающего по цепям. Сморкала сжал обе руки в молотоподобной хватке, а затем резко разжал, широко раскинув пальцы. Кривоклык воспламенился, прожигая для остальных драконов путь на арену. Знакомое шипение раздалось из-за каменной стойки, любимая морда Разнокрыла вынырнула, расплавив щит близстоящего берсерка. Эйра завела ладонь за спину, быстро растопырив пальцы по направлению к деревянным преградам. Умный ящер смекнул, плюнув зелёной кислотой рядом с берсерками, разъев сооружения из древесины. — Мы должны спасти почётных гостей, — вот от кого Эйра обучилась актёрскому искусству. — Спасайте себя сами, — Дагур оттолкнул Плеваку, защитно хватая Эйру за талию и направляя меч в сторону бойни. — Дагур Остервенелый бежать не привык, — он обернулся, уже собираясь обезглавить Вепря, как вдруг Эйра разглядела близнецов, обменивающихся жестами со своим драконом. Опытный, навидавшийся лиц и драконьих пастей в боях, берсерк заметил перемену в поведении двухглавой ящерицы, моментально оттолкнув свою невесту в сторону, однако сам увернуться не успел. Эйра рухнула на камень, боковым зрением во время полёта уловив отлетевшего к стене Дагура. Он смачно брякнулся головой и спиной, затем упал наземь, ещё раз ударившись. Мутным от приземления рассудком, она с трудом могла различить скривившееся лицо и болезненное кряхтение своего жениха. Громгильда по команде Астрид смахнула бедного берсерка шипастым хвостом, снова сбив того с ног. Дагур в очередной раз поднялся, чуть шатнувшись в сторону, и замахнулся копьём с острым наконечником куда-то за спину Эйры. С громким воем он метнул оружие, но через долю секунды мгновенно переменился в лице. Рык Беззубика позади дал понять, что кульминация близится к развязке. Сейчас нужно действовать аккуратно, но быстро и продуманно. Ночная Фурия выплюнула пожёванное копьё под изумлённый шёпот Дагура. Разнокрыл, углядевший шанс для «атаки», выпрыгнул из-за тренировочной стойки, театрально-угрожающе шипя. Иккинг оттеснил Дагура щитом, защищая берсерка от легендарнейшего дракона, прозванного порождением молнии и самой смерти. — Я не дам тебе обидеть моего друга Дагура! — преувеличенно воскликнул брат. Он случайно, а может и нарочно, в отместку за все прошлые издевательства, дёрнул щитом и ударил молодого вождя по подбородку. Берсерк протестующе оттолкнул его, уже успевшего дать сигнал Беззубику. Дракон выпустил залп в шокированного Дагура, спасённого толчком Иккинга. Брат гнал молодого вождя на выход, снова уронив его на землю из-за подбиваний щитом. Обычно он бы и не дрогнул, но немного шатающиеся от резкости происходящего, появления Ночной Фурии и тревоги за близкого, ноги подогнулись. Дагур почти в панике обернулся, ища глазами Эйру. — Нет, я не оставлю тебя! — он взволнованно завопил, готовый кинуться и отбить хоть сотню рептилий от неё. Она же играючи дралась с драконом, подобрав выплюнутое Беззубиком копье, а с самой Ночной Фурией сейчас сражались её отец и брат. Она заметила, что Дагур был близок к тому, чтобы снова броситься в битву, разорвав Разнокрыла на части. Нужно срочно что-то придумать. Эйра подала знак «умри» и с воинствующим криком воткнула копьё рядом с его грудной клеткой. Со стороны казалось, что она проткнула его насквозь, но копьё легло ровно между лапой и туловищем. Разнокрыл издал пронзительный, хрипящий вопль и откинулся назад, замерев. Он даже изменил цвет части своего брюха, близкого к копью, выделяя участок ярко-красным. Эйра поставила ногу на чешуйчатый живот, гордо возвышаясь над «побеждённым» ящером. Она бросила взгляд на застывшего с открытым ртом Дагура. — Ты нужен своим людям, уходи. Я смогу справиться, — её уверенность, подпитываемая ненастоящим трупом дракона под ногой, заморозила его на месте. Он стоял там, перед входом на арену, обожающе разглядывая свою милую невесту, только что сразившую отвратительную рептилию в пять раз больше неё самой. Проглотив ком в горле, едва не заикающимся голосом, Дагур надрывно закричал ей от всего сердца, пока в глазах его прыгали звёзды. — Я люблю тебя. Он впервые сказал эти слова. Именно эти. Конечно, он и раньше показывал это: подарками, прозвищами, прикосновениями и защитным поведением, — но никогда этими тремя словами. Никогда этой фразой. Внутри Эйры всё всколыхнулось, прошлось кипятком по всей душе. — Я... я тоже, — споткнувшись, она ответила, вскинув руку. — А теперь уходи, я выживу. Я обещаю. Он расплылся в волнистой улыбке, брови подлетели ко лбу, а глаза значительно потемнели — зрачки расширились до предела. Дагур краснел как никогда прежде. Влюблённый и изумлённый, он одарил её последним взглядом, а затем отступил со своей армадой. — Я вернусь за тобой, Эйра! — Дагур выбежал с арены, крикнув Плеваке, что договор подписан. Берсерки отбыли, но его слова всё ещё не давали покоя Эйре. Обещание берсерка, окутавшее её беспокойством, нельзя было нарушать. Конечно, он вернётся. И вернётся за ней. Он был безумно влюблён всегда, но после сегодняшнего дня это наверняка возросло, границы испарились. Теперь его одержимая любовь стала крепче, что конечно же, не сулило ничего хорошего в связи со сложившимися обстоятельствами. — Ой, Эйра, я тебя люблю, — дразнящий голос Астрид, пародирующий голос Дагура выбил её из мыслей. Эйра легла на травянистую подстилку рядом с выступом, устало вздохнув. Лимонник точно так же лёг рядом и вздохнул, подражая хозяйке. — Я тебя тоже люблю, Дагур! — Астрид продолжила, переплетая свои руки и смотря в небо широко раскрытыми глазами. — Я этого не говорила, Астрид! — Эйра смутилась, отвернувшись к заходящему за горизонт солнцу, подальше от поддразниваний подруги. Она не нашла в себе сил признаться перед ним по-настоящему, не сказала эту фразу. Просто неуверенно согласилась, почти отмахнувшись, но легко впечатляемый Дагур взял это. Недостаточно для Дагура, но чересчур много для окружающих. Всё равно потом он точно припомнит это, спросит причину заминки и такого подбора слов. Неуверенный викинг — тяжело. Неуверенный берсерк — вдвойне тяжелее. — Ты ведь сказала это, только чтобы он отступил, верно? — Иккинг присел рядом, кладя руку на плечо сестры. Она промолчала и кивнула, не доверяя словам. Это отчасти верно, но не до конца. Помимо этого, Эйра действительно разделяла его чувства, пусть и непонятные. Сложно сказать, была ли эта любовь или просто крепкая связь с будущим женихом. Ещё один повод чувствовать себя виноватой перед Дагуром. Просто замечательно. Ещё немного — и она рассыпется от внутренних волнений, пожирающих юную травницу по кусочку. Как же она ненавидела обманывать и лгать. С самого детства они делились самыми сокровенными тайнами, никогда ничего не скрывая друг от друга. Это непоколебимое доверие прервалось в этом году. Нет, далеко не в этом году. Оно прервалось ещё пять лет назад, когда среди них всплыла первая недосказанность. Нежелание убивать. И с тех пор росло как снежный ком, превратившийся из маленькой снежинки в ледяную лавину. — Эйра, ты в порядке? — будучи двойняшками, они всегда улавливали настроение и мысли друг друга. — Не думаю, — она честно созналась, положив голову на урчащего Лимонника. — Дагур думает, что я убила дракона, а ты боролся с Ночной Фурией, — она разочарованно замычала, треснув себя ладонью по лицу. — Не думаю, что мы скоро увидим его, — позитив Иккинга вселял надежду, но она знала Дагура, как никто другой. — Увидим. Он не отступит. Не после сегодняшнего, — она покачала головой, вызывая удивлённые бульканья у Лимонника. — Отец хочет поговорить с нами. Насчёт сегодняшнего и насчёт... — Помолвки? — она чувствовала, что этот вопрос невозможно оставить без обсуждения, но всё равно хотела оттянуть это как можно дольше. Возможен ли их брак теперь, когда одно из племён больше не убивает драконов? Когда Олух обманул их? Что будет, если они разорвут соглашение? Отчасти, она знала, что Дагур способен на всё ради желаемого, особенно ради неё. Отцу приходилось решать: дочь или Олух. Позволить забрать единственную дочь ради сохранения мира психу, убивающему для удовольствия, или устроить кровопролитную войну? Стоик не мог допустить ещё одной потери своей семьи. Не после Валки... Но и для Эйры это был сложный выбор, сжимающий лёгкие от тревоги. Она потрепала кулон, неудобно сжимающий её шею, тянущий вниз с грузом ответственности и последствий своего вранья. Можно ли оправдать это ложью по благо? Вот только блага этого не видать. Как и не видать их спокойной жизни в ближайшее время. — Не сегодня, Иккинг, пожалуйста. Скажи отцу, что я не смогу сегодня, — Эйра никогда и ни с кем не обсуждала свои чувства к молодому берсерку. Иккинг и Астрид только догадывались, но точно сказать не могли. Да и Эйра не могла, окончательно запутавшись в чувстве долга и привязанности. Решив немного разобраться в себе, она провела большинство последующих дней у Готи, изучая редкие целебные травы и уход за ранеными. Готи часто представлялась посторонним отстранённой и сварливой, но к Эйре относилась с заботой. На острове не так уж и много людей, решающих обучиться лекарскому делу. Старая женщина заменила ей бабушку, помогла справиться с отсутствием матери в жизни. Девочке без женской фигуры в окружении мужчин рослось бы тяжело, а потому она невероятно благодарна Готи, обучившей её всему, что та теперь знала. Стоик нашёл нянек для Иккинга и Эйры в лице Плеваки и Готи. Отец догадывался, что не всегда в состоянии поддержать нужным советом детей в силу твёрдого характера, часто был занят работой вождя. Но это не отменяло его безграничной любви к ним. Готи научила Эйру читать даже старые руны, выписывать лекарства, зашивать резаные раны и выпрямлять вывихи. Пару раз ей даже удалось помочь людям с переломами и вполне удачно. Больше всего девушке нравились травы и цветы. Варить или смешивать пахучие ингредиенты, представляя себя ведьмой из глубокого леса над котлом. Только вместо метлы Разнокрыл, с чьей кислотой Эйра пробовала сотворять микстуры. Готи поддерживала травницу с экспериментами с высоты своего старческого опыта. Спустя неделю они обнаружили, что, растворяя кислоту Разнокрыла в воде, получается уксусно подобная жидкость. Вела она себя так же, как муравьиная или крапивная, иногда напоминая и лимонную. Зависело это от рациона питания ящерицы. Если он ел зелень или что-то овощное, то кислота оказывалась слабой. Но жареная и жирная пища, в особенности мясо с маслом яка, повышали кислотность Лимонника. Целительница отметила, что сладости, алкоголь и жареная еда часто вызывают у людей проблемы со здоровьем. Зная, что у людей есть желудочная кислота, они отметили ряд продуктов, повышающих кислотность, а также те, что наоборот, её понижали. Такое открытие помогло многим викингам исправить проблемы со здоровьем, к примеру, Сморкале и Рыбьеногу, как первым решившимся испробовать новую диету. А ещё улучшило и увеличило залпы Разнокрыла, которого наградили маслянистым жареным яком за его терпение в экспериментах. Довольный обновлённым рационом, Лимонник уже почти забыл о встрече с берсерками, как и все остальные. Но всё же, даже сквозь радость и улыбки, Эйра не смогла забыть их недавнюю встречу с Дагуром. Прошло уже две недели, но письма от берсерка всё не было. Это заставило насторожиться, но только травницу, ведь остальные лишь с облегчением отмахивались от внезапно пропавшего Дагура. Эйра же снова и снова перечитывала последнее письмо, как и остальные, сложенные в аккуратных стопках под её кроватью. Рядом с ними лежала книга, которую Эйра одолжила у Готи. Старушка печально, но понимающе передала ей рукописи, разрешив оставить у себя. Заметки о душевных болезнях. Неуравновешенное, нестабильное, быстро меняющееся настроение, не всегда или и вовсе никогда не поддающееся здравому смыслу. Ладно, первый пункт есть. Большой язык, часто встречающийся у больных с врождёнными расстройствами души, заставляет держать челюсть открытой, губы часто распахнуты. Возможны и другие крупные части тела, такие как череп, подбородок, руки и... Эйра решила пропустить эту часть, не решаясь узнать весь список увеличенных частей тела. Желание причинять боль и страдания другим. Защитный механизм в разумах этих людей заставляет получать удовольствие от боли, в следствие полученных страданий самим человком. Повышенная возбудимость, высокая скорость реакции и обострённые чувства восприятия. Берсерк мог учуять дичь за милю. Его интуиция на охоте — причина горы убитых животных и драконов. Её колыхающееся сердечко дрогнуло с глубоким сочувствием и сожалением. Одержимость идеей или человеком. В яблочко. Любой из этих признаков сам по себе плох, а их совокупность — комбинация худшего. Болезнь, как зёрнышко, появляется в раннем возрасте по тем или иным причинам: врождённая, наследственная, приобретенная из-за окружения или совмещение всех типов. Невозможно излечить больного полностью, лишь ослабить эту чернь, перенаправить в другое русло. Главным ключом в излечении всегда будет совместная работа как больного, так и окружающих. Если сам он не захочет вылечиться, то корни болезни никогда не отпустят его. Это и было проблемой, ведь по меркам берсерков Дагур был всего на пару градусов шизанутее нормы, а потому проблемы никто и не видел. Стоик и всадники считали новоиспеченного вождя досаждающей помехой и беспокойством, с чем можно было согласиться. Но лишь частично. Доброта, излучаемая Эйрой в его сторону, остужала тёмные мысли Дагура, хотя иногда и являлась их причиной. Его одержимость получила подпитку в лице Эйры, так удобно полюбившейся берсерку. Обоюдоострый меч, никак не решивший, выковали его во спасение или для погибели. Но ведь хорошее, как и во всех сказках, помогало излечиться? Однажды Эйра заметила плакавшего Сморкалу. Юный викинг вновь не угодил отцу, опозорившего сына на людях. И, как и всегда, Сморкала сперва выказал гнев и язвительность, но уговоры травницы помогли плотной оболочке треснуть и излить его душу. Викинга не изменило это за одно мгновение, но стало очевидно, что хоть чья-то поддержка повлияла на него. В лучшую сторону. Но Дагур был сложнее, ему удавалось испить сразу из двух рогов. Он мог становиться лучше и свирепее одновременно. Но лучше только к Эйре, естественно. Берсерк, сам того не понимая, ловко обходил все манёвры и уловки по улучшению отношений с другими, предпочитая переводить разговор на другую тему. Что-то ревностное бултыхалось в нём в такие моменты, поэтому травница не возражала. Помаленьку, с горем пополам, но она надеялась на лучшее. Пока всё не рухнуло. Ложь — один из самых ужасных, страшных злодеяний у викингов. И если бы она начала перечислять каждый свой обман и ложь, выставляя их в ряд, то этот ряд бы никогда не кончился. Так казалось Эйре, обдумывающей масштаб своих грехов. Их последний момент встречи подобен крепко настоявшейся медовухе: горький и терпкий алкогольный привкус, сладость, тепло и тягучесть мёда и опьянение с последующим похмельем, рвотой и головной болью. Но вызывающей зависимость, желание испить запретную сласть снова, точно так же, как услышать эти заветные слова... «Я люблю тебя», — эхом раздалось в голове. Так искренне и честно. Громадный контраст между ними выкопал бездонную пропасть, которую Дагур пока не разглядел. Что он сделает, осознав всё это? Невозможно будет всегда скрывать это — она не вынесет жизни во лжи и захлёбнется в ней. Каждую ночь ей оставалось лишь думать о том, что могло бы спасти всех. Даже рассмотрела вариант с тем, чтобы подстроить свою смерть перед Дагуром. Помолвка разбита, а Олух спасён и соглашение с берсерками в силе. Вот только это убило бы Дагура. Единственный его любимый человек, так рано покинувший этот мир, заставил бы умереть от горя и самого берсерка с огромным преданным сердцем. Таким же преданным, как у драконов. Но что будет, узнай он об обмане? Убьёт это его или... Или сломает так, что заставит корни тьмы распуститься ещё глубже и больнее? Выбор без верного варианта: везде осколки и боль. И только будущее покажет, какой из них оказался верным. Сейчас она решила положиться на брата и отца, пообещавших придумать решение. Увы, никто из них не мог знать истинных чувств Эйры, засыпавшей и встававшей с мыслями о пламенном воине — её берсерке. И это было взаимным. Дагур всё никак не мог улечься, постоянно подскакивая на качающемся корабле уже неделю. Воздух в каюте нагрелся вместе с берсерком, матерчатая одёжка прилипла к коже из-за пота. Он встал, скинув с себя наружную рубаху к лежащему на столе шлему и металлическим вставкам вместе с нагрудными ремнями. Затем расслабил пояс, откладывая и его в сторону, пока льняные штаны спали. Дагур вышагнул из них, оставшись лишь в тонких исподних, хотя жар не унимался, не собираясь сходить. Он думал об Эйре, убивающей Разнокрыла. Она была похожа на прекрасную Валькирию, спустившуюся с небес. Разум помутнился сильнее, когда Дагур закрыл глаза, вновь вспоминая их обмен признаниями. Горячее дыхание дрогнуло, а берсерк ударил древесину, прежде чем лечь на твёрдую постель. Его лоб вспыхнул жаром, словно его охватила лихорадка, как когда-то в далёком детстве. Он ворочался не в силах заснуть или перестать думать о любви всей своей жизни. Несмотря на своё нежелание убивать, она сделала это. Сделала ради него, защитила от чешуйчатой твари. Охваченный чувствами, Дагур часто начинал гореть, температура его повышалась, но никогда так сильно. Причин тому было много. Их приближающаяся свадьба, повзрослевшая Эйра и её внезапный буйный нрав. О Тор, как же он хотел вернуться, но она обещала быть в порядке. И Дагур верил ей, ведь его милая невеста никогда бы не обманула его. Зубы заскрипели, с болезненным стоном он вновь поднялся, неуклюже пытаясь нащупать лист бумаги в темноте. Он сел у стола и открыл деревянную затворку в карме корабля, впуская струящийся лунный свет в каюту. Свежий морской бриз ударил в его раскалённое лицо, приятно освежив голову. Чернила, купленные специально для писем с возлюбленной, грозили разлиться из-за морской качки и испачкать чистый лист. Фрейя серебра, я в сердце околдован. Безмятежно уповаю в чарах, заполонивших грёзы. И твоя душа бесконечных бурей океан, но я моряк, влюблённый в грозы. Окрылённый страстью, забывшийся в тебе, без отдыха и явств, но воспоминания — мёд. Моя любовь нежнейше рассыпалась в письме, Мгновение без тебя как мёртвый в горле лёд. Раскинувши одеждой, в муках средь ночи, горяч и распалён, чувства как во сне, туманны и прекрасны, ведь о тебе они, я воспылал сильнее, нужна так сильно ты. Мечтаю о касании, ласки нежной дисы, зовущей из-за гневных огнедышащих морей. И кожа к коже в объятиях кружащихся ирисов. Бой, любовь и танец у зверей. Его дыхание сбилось, так как Дагур почти не дышал во время написания, сейчас глупо уставившись на непривычно дрожащий почерк. Разум прояснился, и он хлопнул себя по лбу. Странная смесь смущения из-за извращённого сознания и гордости колыхнулись, стало ещё жарче, когда одна из мыслей обрела чёткие контуры. Стараясь выбить из головы ненужные образы, Дагур откинулся на стуле и упал на напольную древесину с безучастным выражением, игнорируя болезненный зуд в затылке. — Мне явно нужно проветриться, — слова, брошенные в пустоту, умолкли. И под «проветриться» Дагур подразумевал провести месяц-другой на острове, доверху кишащем дикими драконами в полнейшем одиночестве, не считая армады, бросившей якоря в полуторах милях от берега. Одиночество человека с больной душой не всегда идёт ему на пользу, особенно, если этот человек — берсерк. Глубоко влюблённый берсерк. И глубоко обманутый.