Welcome home where you are welcome

Проснулась Кассиопея от резкого грохота. Чувство паники захватило тело девушки и она быстро сжалась в комок, закрывая голову руками. Перед глазами плыли воспоминания из детства, когда в стенах собора утром поднимался такой же шум: это значило, что пришел день молений. Стены в тот момент наполнялись детскими криками и молитвами служителей, воспевание покровителя разносилось по всему зданию, просачиваясь в каждую щель и трещинку. Из темной пучины воспоминаний и хтонического ужаса девушку вытянула теплая рука, которая легла на ее плечо. Она резко дернулась, ещё не успев отойти ото сна и решив, что настал тот день, когда пришли за ней. Вместо этого перед её глазами был всего лишь безобидный Уолли, пытающийся успокоить соседку. Уолли: — Кассиопея, всё хорошо? Дом, перестань буянить! Девушка покачала головой, продолжая зажимать ту руками, вязкие когти кошмара всё ещё продолжали царапать белую от ужаса кожу. Уолли: — Ты опять вся холодная… К: — Мне просто приснился кошмар, ничего страшного, правда, — девушка обняла себя руками, неловко натянув улыбку. Уолли: — Что именно снилось? К: — Один из дней моей жизни в приюте, ничего особенного. Уолли: — Расскажешь? Та слегка помялась и отвела взгляд в сторону, было тяжело даже думать о таком, не говоря о том, что поделиться. Собравшись с мыслями, она наконец смогла выдавить из себя несколько слов: — Наш приют был очень… религиозным. И покровительствовал нашей вере Уриил — серафим. И когда нас будил гонг, это означало одно: время жатвы*. Пять чистейших душ должны были отправиться в армию ангела, чтобы однажды снизойти на землю вместе с крылатым войском и устроить апокалипсис. В тот день выбрали и меня. Помню, как мои рваные лохмотья, служившие одеждой, сменили на белоснежную рясу*, на голову надели терновый венок. Я зашла в просторный зал в пятью такими же «счастливчиками». Сначала нас заставили омыться детской кровью, чтобы доказать ангелу, что мы занесем меч над кем угодно, когда он этого потребует. А после у нас был шикарный обед, стол ломился от разнообразия, там были такие блюда, о которых я даже не слышала и не читала ни в одной книге. Ритуальные танцы и песни звучали до вечера, заглушая стоны обескровленных детей, в ту секунду боровшихся за жизнь. Наконец, стоило солнцу зависнуть над горизонтом и коснуться его, всё стихло в ту же секунду. Мы шли по темному коридору, обвешенному гобеленами с изображением святых, в конце него была большая дубовая дверь. И за ней то, о чем мы так много слышали: наш путь в новое крыло — новое начало, ведущее нас в один конец. Жертвенный огонь в самом центре комнаты и пять печатей. С нас быстро содрали все одежды и посадили в огромную ванну с ледяной водой, кажется, её считали святой. Спустя час таких процедур нас быстро пересадили на мягкие красивые кресла и пристегнули ремнями: двигаться было нельзя. Раскаленный до красна металл с символом выжигал на коже метку, наконец, очередь дошла и до меня. Мне досталась круглая печать, внутри которой по контуру шло имя «Уриэль», а в самом центре изображения треугольников, крестов, одна пятиконечная звезда, смотрящая вверх, и непонятные руны, — секунду подумав, девушка задрала верх пижамы, вероятно забыв, что под низом не было лифчика, на левой груди находился символ, — трое тогда погибли в течение месяца: у них началось заражение крови. Меня и ещё одного мальчика пронесло, но он вроде как не дожил и до пятнадцати: — на уроке нарисовал пентаграмму концом вниз, а не вверх… Это уже был символ Люцифера, за который его и сгноили заживо. Вот это всё мне и приснилось, ха-ха… — опомнившись, девушка опустила верх и виновато почесала голову. Уолли: — Но это всё сейчас ведь позади… и сейчас ты в безопасности. К: — Я хочу в это верить… Не хочу открыть глаза ранним утром и увидеть на поясе горящий меч и крылья за спиной. До того, как я сюда приехала, я ждала этого дня, чтобы уничтожить всех и вся. Отомстить за всё пытки и унижения, но теперь… мне страшно. Уолли: — Это всего лишь бред религиозных фанатиков, если что-то выше и существует, оно давно отвернулось от людей, так что, думаю, в ангельскую армию тебя не утащат. К: — Хе-хе, надеюсь, — девушку наконец отпустила дрожь, а кровь снова прилила к лицу и бледной коже, — погоди-ка. Уолли: — М? К: — Я же белье вчера сняла и положила в сумку… Уолли: — И? К: — И показала тебе печать… на груди… Уолли: — И-и-и? К: — В смысле и? Уолли: — Тебе опять рассказать про ту игру? Я же говорил, что ты разрешила снять с тебя верх, так что для меня это уже не в новинку. К: — Какой ужа-ас, — девушка дала парню в лоб, тот откинулся на подушку, блаженно вздохнув. Уолли: — Вечно бы смотрел на эту красоту, — прошептал он, после чего получил от девушки ещё раз и был скинут с кровати на пол, — ты в моей спальне ещё и меня выкидываешь? Кассиопея задиристо показала язык: — Ещё что-то такое выкинешь и я пущу тебя в суп. Уолли: — Ваще не страшно, — в голосе прозвучала ухмылка, художник закинул руки за голову и уставился в смущенное лицо девушки, которая была готова прибить его на месте. К: — Ну всё, конец всем твоим шампуням-хуюням, масочкам-хуясочкам, ах да, и лаку тоже. Уолли: — Понял, молчу. И раз тебя это так смущает, то я тоже могу раздеться, а то что всё ты? — самодовольная улыбка на лице явно указывала на то, что он просто продолжает стебать девушка. Она молниеносно подскочила и вновь влепила парню по лбу ещё раз, от чего тот сразу сделал трагичное выражение лица — в его духе, как уже отметила Касси. Уолли: — Мать, да у меня такими темпами скоро не только голова синей будет. К: — Ниче-ниче, тебе полезно будет, может хоть совесть проснется. Уолли: — Совесть… это что, блюдо такое? К: — Беги, сука. Рассмеявшись, художник быстро убежал вниз, не хотелось испытывать судьбу ещё раз, в какой-нибудь момент Кассиопея бы точно накинулась и выщипала ему все волосы. Перед побегом он, естественно, успел кинуть в ту подушкой, чтобы ей пришлось дольше выбираться из кровати. Когда Касси наконец выбралась и спустилась, в комнате было пусто: — Неужели ты думаешь, что я не найду тебя и ты сможешь спастись от моего гнева? Уолли: — Именно. Девушка в ту же секунду обернулась в сторону шкафа, оттуда шел голос. Решительно подойдя, она распахнула дверцу, но кроме вещей и обуви там ничего не было. Подумав несколько секунд, она посмотрела сбоку — ничего. К: — Хм-м, я точно слышала тебя где-то тут… Девушка развернулась и пошла обратно к дивану, но сзади послышался смешок. К: — Ты то-очно где-то зде-е-есь… Осмотрев поле деятельности ещё раз, она так ничего и не обнаружила: — во черт, куда делся, а? — Кассиопея отошла чуть дальше и могла рассмотреть верхушку шкафа. В углу был забит Уолли, который, кажется, готов был умереть от смеха. К: — Слышьте, мистер яблоко, вы каким чудом туда залезли и как собираетесь слезать? Ответ соседка услышала только через пару минут, когда художник смог отдышаться и наконец говорить: — Лови меня, емае, а то умру и всё, — с этими словами он скакнул в сторону девушки. От неожиданности та выставила руки и помогла устоять парню, когда тот приземлился и упал на грудь Касси. Её возмущению не было явного предела, но спорить она уже не собиралась: бесполезно. К: — Во дурак. Уолли: — Да-да-да, слышал-слышал, и что, а? Схватив Уолли за щеку, девушка заставила того наклониться и потащила за собой на кухню, игнорируя писк и просьбы отпустить. После хорошего завтрака девушка практически перестала вредничать и подначивать Уолли, тот тоже успокоился и не пытался ущипнуть ту где-нибудь. В дверь постучали, Дом недовольно заскрипел. К: — Кто там? — шепот пронесся по комнате. Уолли: — Не знаю, я никого не звал, может, кому что надо просто? Девушка пожала плечами: — Ты не против, если я подожду в спальне? Не хочу, чтобы кто-то ещё видел меня в таком виде. Волосы на голове были растрепаны и напоминали птичье гнездо, пижама помята, а лицо всё ещё заспанное, будто она встала только что. Уолли: — Хорошо, я поднимусь, как никого не будет. Кассиопея кивнула и быстро убежала наверх, парень подошел к двери и улыбчиво открыл ту. На пороге стоял радостный Бигль. Барнаби: — Приве-е-ет, дружище, давно не виделись! — он заключил друга в свои объятия. Уолли: — Привет, дорогой сосед! Какими судьбами? Ты обычно так рано не заглядываешь, у тебя всё хорошо? Барнаби: — Всё прекрасно, я заскочил узнать, что у тебя там с новой соседкой, — пес по-хозяйски прошел в дом и уселся на диван, стащив несколько печенек со стола. Уолли: — О чем ты? Барнаби: — Салли мне всё-ё рассказала. Ты наконец-то стал мужчиной, да-а? — бигль довольно похлопал по плечу художника. Уолли: — Я не совсем понял, о чем ты… Барнаби: — Да ладно, не скромничай, Салли мне рассказала, как вы вышли тогда все в краске, а на шее соседки ещё и засосы были, ну не она же сама себе их поставила, м-м? Уолли закашлялся, соображая, что вообще такого можно на это ответить: — Ничего не было, я просто сделал задание, которая она загадала. Барнаби: — И всё? — в голове слышались грустные нотки. Уолли: — Да, к сожалению, — последнее прозвучало совсем тихо и пушистый сосед не услышал. Барнаби: — Но всё равно… вы теперь вместе? Уолли: — Мы? Вместе? Я знаю нашу соседку только неделю. Пес совсем поник, как и Кассиопея, сидевшая на ступеньках и слушавшая разговор: — Значит, это для тебя ничего не значит? Ты же сам сказал, что теперь мы пара — она шептала себе под нос вчерашний разговор, не заметив, как предательские струйки потекли из глаз. Обнаружила их девушка лишь в тот момент, когда капля упала на колено. Барнаби: — Кстати, помнишь, я давал тебе свой платок, он тебе ещё нужен? Уолли: — Платок? Барнаби: — Ты вроде что-то рисовал, тебе нужен был фон. Уолли: — А, точно, он на верху, сейчас принесу. Барнаби: — Покажешь заодно картину? Интересно, что вышло на этот раз. Уолли: — Хорошо, пошли. По телу художника прошла легкая дрожь и он нарочно громко топал, пока поднимался, чтобы Кассиопея успела спрятаться. К счастью, девушка уже давно лежала под кроватью, на которой провела ночь. Перед её глазами сидел длинноногий паук коричневого цвета, она чуть не заорала, когда его увидела, но прятаться в другое место было уже поздно. Дом скрипел, словно показывая дорогу в мастерскую, на секунду у соседки возникла мысль, что он хочет помочь ей. Наконец, разговоры угасли, когда дверь закрылась. Теперь Кассиопея лежала в полном одиночестве и тихо всхлипывала: — Дура, на что надеялась, да кому ты вообще нужна? Как была бесполезной куклой, так и осталась… Зачем я вообще выиграла эту чертову поездку, почему, Уриил или как там тебя? Ты мог оставить меня жить под моим мостом, через неделю бы у меня кончились последние деньги… не найдя работу, я бы медленно скиталась по людным улицам, пока не забрела бы в какой-нибудь криминальный район, где мне в бок прилетело бы лезвие… или бы могла спрыгнуть с моста, а по пути у меня бы выросли крылья и я могла бы стать частью твоего войска, чтобы нести небесную волю в мир… А может, я бы предала тебя и присоединилась бы к падшим ангелам, которых так боялись все воспитатели, и лично бы сутками пытала их напролет за всё то, что они делали с нами? Зачем ты дал мне надежду на то, что даже у такой как я есть шанс найти свое пристанище? — девушка озлобленно шептала и давилась собственными слезами. Забывшись, она и не заметила, как провалилась в долгий сон без света и тьмы, кажется, она до сих пор слышала, как Дом скрипит и вторит ей, пытаясь то ли успокоить, то ли просто соглашаясь. «Мои веки. такие тяжелые, тело… не могу шевелиться, как давно я вообще пила свои таблетки?» — пронеслось в голове девушки прежде, чем она провалилась в черноту собственного сознания. Широко раскрытые глаза видели звезды… сотни, тысячи, миллионы окружали её, смотрели, хотели поглотить в себе. Они вытягивали свои яркие руки, от которых невозможно было открыть глаза. Веки не справлялась, было больно. Вселенская пустота холодила тело одинокой девушки, а небесные светила пытались его согреть, сжечь, уничтожить, поглотив всё до последней капли. Космос жаждал вернуть себе то, что погибшие много миллиардов лет назад звезды отдали миру*. Через секунду перед глазами был приют. Воспитатели всё так же унижали детей, пытаясь угодить богам, которых выдумали сами. В руках девушки пылал огненный меч, за спиной шелестели крылья неведомой красоты. Снежная белизна отливала тонкой ноткой сиреневого, который быстро терялся в плавных взмахах. Над головой был шипастый венок золотого цвета. Белые штаны, рубашка и плащ подчеркивали красоту создания. Не сразу Кассиопея смогла узнать себя. Опустившись во двор, она посмотрела на ворота, толпа людей уже бежала к ней. — Вы такие маленькие, уродливые, грязные и несчастные… вы молите о прощении, но сами давно потонули в грехах, каждый раз омываясь невинной детской кровью, — голос звучал в головах каждого, кто был здесь, глаза заполнялись слезами от вида ангельской красоты. Люди бросались в ноги, но подойти близко не могли: жар меча выжигал землю до черноты. — Вы недостойны нас, умрите. С этими словами Кассиопея занесла меч, через несколько минут уже весь приют был в огне. В дальних комнатах ещё слышались крики тех, кто сгорал заживо. Когда Кассиопея очнулась, странный и пугающий сон уже обрубал свои нити, заставляя забыть, что видела девушка. Длинная тень от настольной лампы саркастично замерла, казалось, даже она смеялась над девушкой. В доме была тишина. Едва отойдя ото сна, девушка вспомнила, что было до этого. На теле выступил холодный пот, теплые слезы сами побежали по щекам. Чтобы не завыть от переполняющих чувств, соседка со всей силы впилась зубами в руку. На коже выступили яркие кровавые полосы. Их становилось всё больше и больше, пока силы совсем не кончились. — За одну неделю, Дом, я получила то, о чем и не смела мечтать, а сейчас, кажется, опять всё потеряла. Я такая глупая, правда? — мягкий смех прокатился по полу. Дом заскрипел, стены затрещали. — Как быстро человек привыкает к хорошему и как долго — к плохому. Кроме меня и тебя тут никого нет? Прикрой окно, если я тут одна. В комнате стало темнее. — Спасибо. Я полежу тут ещё немного? Чувствую невозможную слабость, моя анемия всегда напоминает о себе в самые подходящие моменты, хе-хе. Непринужденно беседуя с Домом и рассказывая ему что-то, Кассиопея и не заметила, как её дыхание совсем замедлилось, а веки крепко сомкнулись, девушка вновь заснула. В этот раз она видела себя в безграничном поле, заросшем цветами. Рядом с ней шел Уолли и что-то рассказывал, она не могла понять его слов. Ароматы царапали нос, дыхание сбивалось от такого обилия запахов. Добравшись до края цветочного моря, художник утянул девушку в траву. Когда та посмотрела на него, поняла, что лежит в зеленом шелке совершенно голая. Парень что-то шептал на ухо, хотелось смеяться от счастья в эти секунды, щеки горели. Рука нагло гуляла по телу, беззаботно добираясь до самого сокровенного, что осталось у Кассиопеи. В приюте она не имела власти над телом, то единственное, что ей не трогали, принадлежало небесам. Теперь она была готова отдать это Уолли, который за несколько дней смог подарить ей надежду и украсть ей сердце. Через секунду тело пробила легкая истома, когда пальцы добрались до запретного места. Последняя нить, связывающая Кассиопею с приютом, сейчас обрывалась с каждым движением и мягким поглаживанием. Наглые поцелуи трепетали между парой, как крылья бабочки на ветру. Хрупкие и готовые исчезнуть в любой момент, они боролись за свою жизнь. В этот момент девушка на секунду взглянула на себя со стороны: шрама больше не было. Только мир, наполненный тысячами ароматов, любимый из которых сейчас жадно целовал и ласкал её. Открыла глаза девушка от громкого вдоха и чувства того, что её кто-то тянет. Слипшиеся от глаз ресницы не хотели открываться, Кассиопея быстро оставила эти попытки, смотреть сейчас не хотелось: перед глазами всё ещё плыли образы из сна. Уолли: — Кассиопея, эй, милая, что случилось? Девушка молчала, не хотелось нарушать шум ветра, гуляющего по цветочному полю, которое сейчас было в ее сознании. Она чувствовала, как её голова легла на что-то мягкое, возможно, это была подушка или ноги Уолли. Ей всё-таки пришлось посмотреть на парня, когда тот начал осторожно похлопывать её по щекам, чтобы привести в сознание. Уолли: - Господи, как ты меня напугала, ты чего вообще тут лежишь? Барнаби давно ушел, - парень принялся нежно гладить лицо соседки, в эту секунду он заметил высохшую дорожку слез, а через секунду получил удар по руке. Кассиопея попыталась быстро встать, но в теле всё ещё была слабость, она слегка пошатывалась, пришлось опереться на стену: - Не трогай меня, мистер сосед, знакомый всего неделю. Уолли: - Чего? К: - Слышала я твой разговор с Барнаби, всё слышала, до последнего слога, - на лице блеснула ядовитая улыбка, - скажи мне, что не было слов о том, что у тебя со мной ничего. Художник сидел на полу, вытаращив глаза на девушку. К: - Сказать мне даже нечего, ха-ха... а я ведь тебе поверила, надеялась, что хотя бы тут найду для себя дом, и всё равно оказалась чужой, - за время сна организм успел восполнить всё то, что девушка выплакала днем, и сейчас слезы текли градом, а дыхание громко отражалось от разноцветных стен. Уолли: - Я не стал ничего рассказывать Барнаби, чтобы не смущать тебя... у него язык длинный, уже сейчас бы вокруг тебя вертелись наши соседи, в частности, Джули, Салли и Поппи, возможно, ещё Фрэнк и Эдди. К: - Врёшь! Уолли встал и осторожно подошел к девушке, прижав ту к себе. От этого она начала плакать только сильнее: - Не вру. К: - Твой голос был слишком холодным... это было слишком похоже на правду, ведь действительно, ты знаешь меня всего неделю, у тебя всегда есть всё, чего ты только пожелаешь, зачем тебе человек без ничего, да ещё и ноющий постоянно. Уолли: - Мне хватило этого, чтобы полюбить тебя, зачем мне твои "всё", если мне не с кем это делить? К: - У тебя очень много замечательных друзей с длинным языком, да и за что меня любить, за вечное нытье? За такое мои знакомые умирали в стенах темниц, такое не нравится никому, - язвительно ответила Касси, обида на жизнь, копившаяся годами, сейчас просочилась сквозь открытую рану. Уолли: - Ты честная и не скрываешь то, что чувствуешь. Весь наш район - сплошное счастье и вечные улыбки, я ни разу не видел на чьем-то лице других эмоций. Скажи мне, может человек всё время быть счастлив? К: - Не думаю. Уолли: - Вот и я так же. Ты стала белым пятном в нашем цветном мире, а я, как художник, очень люблю этот цвет, ведь он способен давать новые начала и творить. Я надеюсь, ты понимаешь, о чем я? Кассиопея только закивала головой, продолжая плакать. Теперь у неё хотя бы появились силы на то, чтобы поднять руки и обнять Уолли. Уолли: - Мы вправду знакомы всего лишь неделю, но ты стала для меня не просто соседкой или другом. Из нас ты единственная, кому я могу иногда не улыбаться и всё будет хорошо. Я натягиваю её, потому что так принято, иногда у меня даже болят от этого щеки. К: - Зачем ты заставляешь себя улыбаться? Уолли: - Потому что иначе меня начнут избегать и я останусь совсем один, - он приблизился к уху девушки, - с Ним. В мыслях соседки всплыла ночевка с Салли, которая убежала сразу же, стоило счастью с лица Кассиопеи исчезнуть: - С Ним... о ком ты?.. - её грудь всё ещё вздымалась из-за хрипов, но стала уже легче, девушка говорила шепотом. Уолли: - Я не могу рассказать это здесь, давай когда я зайду к тебе, ты мне напомнишь, хорошо? К: - Ладно. После этих слов парень вытянул руки, придерживая Касси за плечи, и уставился на её зареванное лицо. Уолли: - Чем же ты эти стрелки-то рисуешь, емае, - он растер по щекам девушки слезы, - когда плачешь, размазывай их по лицу, кожа знаешь какая шелковая и мягкая потом? Красивая ты всё-таки, а, хоть и любишь себя накручивать, как я понял, запомню это на будущее. Девушка хихикнула, протерев лицо руками ещё раз. Уолли: - Как ты себя чувствуешь? К: - Лучше, но всё равно слабость. Уолли: - Так сильно перенервничала? - он быстро усадил возлюбленную в кресло, сев перед ней на пол и положив руки и голову на колени Кассиопеи. Она виновато закивала: - А ещё я просто забыла выпить свои таблетки, вот и всё... Уолли: - Они с собой у тебя? К: - Да, в сумке. Уолли: - Сейчас всё будет, - через пару минут он вернулся в комнату и протянул девушке лекарство и стакан воды, - явно пить хочешь после того, как столько плакала, да? К: - Спасибо ещё раз... и прости, что даже не подумала о том, что ты просто не хотел меня смущать, в следующий раз я обязательно сначала поговорю с тобой. Я и не думала, что Барнаби сможет разнести всем что-то такое... Уолли: - Все хорошо, милая. Девушка отдала кружку художнику обратно. Уолли: - И да, - в глазах промелькнул темный огонек, который через секунду бесследно исчез, - осторожнее с Барнаби и с другими, наш район не такой светлый, как ты думаешь. К: - Хм, тогда мне есть смысл бояться тебя? - девушка заигрывающе улыбнулась. Уолли: - Разве что ты боишься того, что я украду твоё сердце, а так нет. К: - Думаю, ты уже сделал это. Уолли: - Ну, тогда можешь не бояться, хм-м, только если... - художник закусил губу, уставившись на девушку. К: - Иди уже, а то опять в лоб получишь. Уолли: - Не-ет, не надо, - он поспешно удалился, оставив девушку наедине со своими мыслями на несколько минут. В животе приятно потягивало, хотелось снова петь и танцевать.