***
Визерья Таргариен никогда не знала, где ее место, не знала, любима ли она хоть кем-то. Липкое, как летняя смола, ощущение всегда было при ней, проводила ли она время с отцом или старшей сестрой, или уж тем более с мачехой. Визерис, король и отец ее, всегда был занят королевскими делами, важными и необходимыми, Рейнира готовилась стать будущей королевой, а мачеха плела интриги ради того, чтобы выдвинуть своего старшего сына — Эйгона — на кандидатуру главного престолонаследника. Никому не было дела до принцессы Визерьи, растущей под присмотром няни и ни в чем не нуждающейся. Иногда она чувствовала себя гобеленом на холодных стенах замка: она есть, но ее будто нет, и если она исчезнет, то всем будет всё равно, не составит труда заменить ее. Какая-то вещица. Няни рассказывали ей песнь о кошке, которая живёт сама по себе. Поэтому Визерья начала жить сама по себе. У нее был выбор стать слабой раненой пташкой, не имевшей сил и ума, но вместо этого она выбрала другой путь. И сейчас, стоя перед троном отца и выслушивая упреки мейстера, она думала, что наверное было бы лучше, если она осталась бы тихим ребенком без собственного ума. — Мой король, я всегда знал, что это добром не кончится, что принцесса выбьется из-под рук и начнет своевольничать. Она снова убежала в конюшню во время урока септы Орнеллы, — Мейстер Донал громко откашлялся в свой серенький платок, извинился перед королем и снова продолжил, хотя Визерья бы предпочла, чтобы он задохнулся из-за собственной слюны. — Никакого послушания. Принцесса бескорыстно спорит с учителями и воспитанницами, а ведь ей уже пятнадцать! Тот самый возраст, когда леди должна быть сорвана как расцветший бутон… — Какая чушь, — Визерья осмелилась подать голос, ядовито глядя на мейстера, но тут же была заткнута строгим и даже злым взором отца. — Что вы скажете в итоге? — устало махнул рукой Визерис, которому поднадоело слушать монотонный голос Донала. — Что я скажу? Я скажу, что юные принцы показывают отличные результаты по знаниям и физической подготовке. Ну, принцу Эйгону, конечно, надо немного подтянуться, — тихо пробормотал мейстер, — но спешу обрадовать и успокоить души короля и королевы, что в этом вопросе всё в полном порядке. — А Визерья? — Тяжелый случай, хотя если принцесса снова начнет уроки подобающего поведения… Визерья слышала, как рядом хихикнул Эйгон, и видела, как его лицо зарумянилось от удовольствия и подтверждения собственного превосходства. Редко он мог слышать похвалу от мейстеров, особенно теперь, когда довольно часто находился в опьянении, витающим в собственных дремах и мыслях. Алисента, сидевшая в напряжении, теперь выдохнула полной грудью и, так же как и Эйгон, довольно улыбнулась, радуясь за сыновей. Однако нельзя было заметить в Визерисе подобного восторога. Когда мейстер удалился, он даже не удостоился похвалить сыновей, что было обидно для всех троих «зеленых» в тронной зале, и сразу же напал на непутевую дочь. — Ты выросла слишком избалованной. Долгое время я слушался каждого твоего слова, исполнял любой твой каприз, а вместо благодарности, получаю упреки из-за твоего эгоизма. От кого твои братья должны брать пример? От тебя. Опустив голову и чувствуя щекочущие пряди на лице, Визерья считала количество узоров на собственной обуви. Важно притвориться человеком, который признает вину и жалеет об этом. Но Визерис был не глуп. Догадавшись о том, что она едва ли его слушает, он рассердился пуще прежнего. — Визерья! Доброго и великодушного короля было нелегко вывести из себя и услышать его гнев. Визерья не считала, что заслужила это. Поэтому хотела наконец выйти из тени, вступиться за себя и, может, даже в итоге выслушать ещё больше ругани. Но неожиданно тишину зала нарушил скрип открывшейся двери, и все уставились на виновника, посмевшего прервать «воспитательную» беседу короля со своим чадом. Визерья облегченно вздохнула, когда увидела одного из советников. Но тут же снова напряглась после того, как тот со встревоженным лицом поклонился, подошел к королю и прошептал ему что-то в ухо. Злость Визериса уступила место недоумению и растерянности. — Собирайтесь, — Визерис поднялся, отослав советника и позабыв о Визерье, — наш родственник, Лейнор Веларион, скончался.***
Цепкие пальцы крепко держали фальшборт корабля, который будто и не двигался с места, хотя отчаянно скрипел досками, предаваясь морскому путешествию. Визерье казалось, что вот-вот сейчас корабль испустит последний вздох и будет затоплен черными волнами. Несмотря на всю любовь к морю, страх преобладал в ее душе и разуме, поэтому она предпочитала оставаться на соленом скалистом берегу, среди песка да крикливых чаек. Когда корабль чуть накренился под натиском сильного ветра и яростных волн, Визерья, представившая, что падает в объятия бесконечной бездны, испуганно вцепилась в перила и ощутила под пальцами чужую руку. Увидев рядом Эймонда, она тут же убрала свою руку, напяливая маску безразличия и пытаясь скрыть страх. Визерья не считала его врагом, от которого стоит прятать слабости под толстым слоем льда, но и не доверяла ему себя настоящую. Сколько же ей было лет тогда, когда она впервые решилась притворяться для всех тем, кем не являлась, но играла роли как королевский шут самым качественным образом? Всегда хранивший для нее на лице безразличие Эймонд и в этот раз не изменил себе. Если с другими он жил своей натурой, то Визерье он показывал лишь холод, как она это делала для всех. Возможно, он презирал ее, но было ясно, что теплых чувств друг к другу оба не питали. Не могло быть иначе. — Лихо же ты выслушала от отца! — довольный Эйгон появился тут же, нарушая молчаливый обмен презренных взглядов сестры и брата. Он не заметил этого и принялся подтрунивать над Визерьей, напоминая о ее сплошных неудачах. — Даже я не могу вывести его так сильно, как сделала это сестрица сегодня. Что ж, похвально. — Мейстеру не хватило смелости рассказать о том, что ты творишь по ночам, Эйгон. Отец лишил бы его языка, приняв это за непростительную дерзость и ложь, — Визерья снова принялась разглядывать морские виды и серые тучи на небе и неслышно прошептала: — И он не посмеет поверить мне. Поправляя длинные развевающиеся на ветру волосы, Эйгон улыбался чисто, по-настоящему. — И ему не будет дела в особенности тогда, когда мы прибудем на Дрифтмарк, хоронить мужа Рейниры. — Ты как всегда пытаешься не упустить нужного момента. — У кого-то в нашей семье, — Эйгон презрительно подчеркнул слово «семья», — должны иметься яйца. Визерья знала, что сейчас эти слова Эйгона не касались больного короля, опустошавшего содержимое слабого желудка в ведра, или Рейниру, не убравшую свой взор с престола после рождения сыновей Алисенты. Она отчётливо помнила, как ещё недавно он и дети сестры измывались над Эймондом из-за отсутствия собственного дракона, преписывая эту потерю на трусость и безволие принца. — Снова пускаешь сомнения насчёт меня, Эйгон? — подал голос Эймонд, до этого молчавший и глядевший вперёд. — В этот раз я заставлю всех пожалеть о своих мыслях про мою неспособность к владению драконом. Как же можно забыть прошлые похороны на Дрифтмарке, когда в волосы Алисенты чуть не прокралась седина? Зайдя дальше брата в безумной выходке, Эймонд чуть не погубил себя и, не жалея об этом, теперь снова пытался сотворить содеянное. Ох, как же зла будет Алисента! Но Визерья видела настойчивость в наполненных злостью глазах Эймонда, и понимала, что в этот раз всё будет хуже, понимала, что последствия не закончатся приятностями ни для кого. Видя в этом деле серьезность, Визерья чувствовала масштабные изменения. Складный, расчётливый разум ее составлял целую картину, которая возможно могла воссоздаться от ее слов. — Я скорее поверю в то, что Эйгон встанет на праведный путь и возьмётся за ум. — Визерья, посеяв семя злости в чувственности и мыслях Эймонда, сжала плечи и направилась в свою каюту. Зная о том, как Эймонд гоняется за собственным признанием и сделает всё, чтобы обидчики его поплатились за причиненные страдания, она была уверена, что он докажет обратное.***
Запахи морского ветра и пепла смешались в воздухе, отчего во рту отдавал горький привкус. Визерья с некоторой завистью поглядывала на Эйгона. В отличие от остальных, только Эйгон не скрывал свою личину под этой выраженной фальшью и попивал вина из позолоченного кубка. Никто не смел упрекнуть его в этом, считая подобное поведение за скорбь. Похороны Веларионов отличались от таргариенских своею простотою и сухостью. Однако можно ли было оценивать похороны таким образом? Странные и неприличные мысли засели в голове Визерьи, когда она терпеливо стояла рядом с мачехой и ее детьми, наблюдая за тем, как тело Лейнора Велариона погружают в воду. Что же он теперь будет чувствовать? Превратится ли в рыбу морскую или обернется пеной? А еще эти похороны отличались тем, что всё это было притворство. На верхушке этого притворства находилась Рейнира. Визерья не видела сестру с тех пор, как та разродилась Джоффри и затем скрылась на Дрифтмарке. Теперь Рейнира выглядела слабой и чахлой, хотя даже болезненный вид не смог отнять ее уверенности. Не успел ещё труп Лейнора Велариона остыть, как коршуны, вместо того, чтобы уважить и почтить память славного сына, мужа, отца, наглядным образом лицезрели на Рейниру, без щепотки совести разглядывая ее детей. Несмотря на это, Визерья без труда могла прочитать в ее глазах странное выражение опустошенности, а не печали. И Визерья не была единственной, кто сейчас наблюдал за «горюющей» вдовой. Единственный человек во всем Вестеросе, пробуждающий в ней чувство страха и настороженность, — Деймон Таргариен — не смел притворяться и с ухмылкой посматривал на старшую племянницу, становясь центром неприличия. Алисента, будто хищная кошка, злобно посматривала то на Рейниру, то на Деймона, так и не решаясь, на ком из них остановиться. Всё это забавляло Визерью, но она умела скрывать свои эмоции за холодным, несколько гордым, но в то же время отстраненным лицом. Не чувствовалось того горя, искреннего и удушающего. Было что-то другое, от которого могли оскорбиться лорд Корлис с женою. Люди хранили молчание, хотя взгляды их говорили так громко, что Визерья, казалось, могла слышать все их гадкие мысли. Рухнула опора. Развалилась стена, защищавшая Рейниру и ее детей, скрывавшая от натиска и злых языков. После того как тело Лейнора отправили в воду, гости некоторое время расхаживали на открытом воздухе и лишь после наступления темноты отправились внутрь замка. Они не успели перемолвиться и словом. Сколько бы Визерья не уверяла себя во лжи, что ныне не нуждается ни в ком, ее сердце желало почувствовать родное тепло сестры, ее поверхностную заботу, которого ей всегда не хватало, и то ли пристальный, то ли легкий взор ее глаз. Ей стало горько и грустно, но гордость вперемешку с детской незабытой обидой, ударила по сердцу. Поэтому после небольшого «семейного» ужина в большой зале замка сопровождаемая своей служанкой Визерья отправилась в свою новую, временную комнату. Служанка распутала косу длинных платиновых волос, расчесала и, подав своей госпоже ночную сорочку, молча удалилась. В отличие от веселой и дружелюбной Хелейны, Визерья не заводила приятельских отношений с прислугой. Недоверие ко всему, что движется, пропитало Визерью больше, чем она могла себе представлять. К тому же она знала, как болтливы придворные и распространяют слухи быстрее взмаха крыльев дракона. Возможно, именно поэтому многие во дворце недолюбливали Визерью за излишнюю холодность, называя ее высокомерной таргариенской принцессой. Ей и не нужна была их любовь. Комнаты здесь, на Дрифтмарке, пропитаны холодом, в отличие от Королевской Гавани, где круглый год тепло. Постоянно открытые окна впускали ночной ветер, грозивший забраться под одеяло, пропитав его собственной прохладой. Было в этой картине что-то привлекательное и успокаивающее. Больше всего по прибытии на этот остров Визерья любила слушать беспокойный говор моря и удары волн о скалы. Почти час она лежала на кровати не смыкая глаз, пока сон все же не взял свое. Ей почти никогда не снились сны. Перед глазами всегда стояла пустота, поэтому Визерья с интересом слушала рассказы Хелейны о своих ярких и порой сказочных снах. И сейчас, когда вдруг раздался громогласный рев дракона, Визерья испуганно открыла глаза, подумав, что ей приснился кошмар. Но когда рев повторился, а в коридоре послышался топот бегущих ног, она сразу же поднялась с кровати и открыла дверь. Последнее, что она видела, были белые и черные макушки, исчезнувшие за коридором. Тревожное чувство обуяло всё тело, заставляя застыть на мгновение, озадаченно задумавшись. Стиснув челюсти, Визерья всё же двинулась за скользящими тенями. Когда она преодолела длинный коридор, ведущий наружу из замка в пещеристый задний выход, ей послышался истошный детский крик. Ноги сами пустились бежать к источнику звука, и, когда она наконец добралась до туда, взору ее открылась ужасающая картина жестокости. Визерья не успела двинуться с места, не успела предотвратить неизбежное. В последний момент Люк одним движением поставил точку, свою метку. Сквозь длинные детские пальцы текла кровь, окрашивая зеленый камзол и веснушчатое лицо в багрово-красный. Отчаянный и истошный крик врезался в разум острым дорнийским кинжалом, сжимая нервы в один несуразный комок. Визерья не видела никого кроме Эймонда, распластавшегося на пыльной земле и бившегося в мучительной агонии. Беспомощно упав на колени перед мальчиком, Визерья коснулась его рук, пытаясь взглянуть на рану. Рана, как такова, скорее являлась кровавой кашей вместо глаза. Никогда раньше Визерья не видела таких серьезных увечий, и еле сдержала рвоту, подступившую к глотке. — Что вы наделали?! — она посмотрела на племянников с яростью. И это был первый раз, когда Визерья раскрыла свету себя эмоциональную и слабую.***
Руки Визерьи больше не дрожали. Кровь на руках и платье засохла, а запах всё так же был свеж. Стоя рядом с Хелейной, она старалась не смотреть на то, как мейстер зашивал пустую глазницу Эймонда. Волнение Алисенты она чувствовала будто собственное, женщина допытывалась у мейстера, что теперь будет с сыном. Когда тот долгое время спустя ответил, что глаз не вернуть, Алисента судорожно выдохнула, болезненно вздрогнув. — Где Эйгон?! — глазами она начала искать старшего сына, которого не было в зале. — Как это произошло? Куда вы смотрели?! — король обращался и к лорд-командующему, и к сиру Кристону. В его голосе не прослеживалось боли, только интонация, словно едва заметный намек на обиду из-за какой-то незначительной потери. И Алисента, как мать, чувствовала всем телом каждую эмоцию мужа, понимая и разочаровываясь в отсутствии настоящего переживания. — Люк! — открывшиеся двери впустили Рейниру. Она, вся растрёпанная и в похоронной одежде, хотя все уже были в ночнушках, подбежала к сыновьям. Пальцы бережно коснулись опухшего лица Люка. — Кто это сделал? — Он напал на меня первым! — вдруг крикнул Эймонд, которому закончили перевязку. — Ты украл Вхагар! — Он ударил Бейлу! Звонкие голоса смешались в одну большую уродливую мелодию и, если бы не лишенный глаза Эймонд, Визерья предпочла бы тихо посмеяться над этой сценкой детских разборок. Но кто знал, что детские разборки пойдут так далеко. К тому же странное чувство заставляло ее внутренне сжиматься и хмуро наблюдать за яростью двух семей. — Прекратите! — король ударил тростью о холодный каменный пол, требуя тишины. Рейнира поднялась с колен и вскинула голову, будто готовясь к новой схватке. — Я не оставлю это так. Не позволю никому сомневаться в чистоте крови моих детей. Отец, — Рейнира посмотрела на короля со всей строгостью, какой он раньше смотрел на нее в детстве, — Эймонд назвал моих сыновей… — Как он их назвал? — Визерис впился пристальным взглядом. Кажется, весь зал замолчал, чтобы услышать это слово от самой Рейниры. — Он назвал их бастардами. Когда король медленно и томительно подошел к сыну, мысль, что он влепит пощечину Эймонду, мелькнула в голове Визерьи. Казалось, что Алисента подумала о том же и оказалась рядом с ними, держа головку стула, на котором сидел мальчик, будто это могло помочь ему. — Эймонд, отвечай мне. Это правда? Ты действительно так назвал их? Откуда ты это услышал? От кого? Отвечай! — Ни от кого… — Не ври. — Я… — Все знают, — вдруг произнесла Визерья. — Что? Говори громче, — Визерис, как и все остальные, перевел взгляд на всё это время молчавшую дочь. — Все это знают, отец. У людей есть глаза, — тихий, но ясный голос прорезал тишину. Тот взгляд, которым наградила ее Рейнира, Визерья знала, что не забудет никогда. Племянники тоже. Она потеряла семью окончательно ради собственной цели. Пожертвовала остатками надежд, думая о скором будущем. И, возможно, будет жалеть об этом многие годы, потому как уже отчаянно чувствовала ту растерянность сестры. Они смотрели друг другу в глаза, и Визерья видела, как Рейнира молчаливо спрашивала: «Почему?» — Люди были правы, — Визерис отошел от нее в сторону, как делают это люди боящиеся чумы. — Ты бездушная и жестокая девочка, способная предать родную сестру. И семья для тебя не значит хоть что-то. Визерья до побеления волос испугалась, когда почувствовала, как в глазах накапливаются слезы. Если она сейчас заплачет, это будет самым огромным ее унижением. — Мы семья! Семья! А вы тут грызетесь словно собаки! Быстро попросите друг у друга прощения, и закончим с этим. — Прощения? — Алисента растерялась на секунду и затем вновь вернулась в свой облик яростной матери. — Твой сын, твоя кровь лишилась глаза, Визерис. Ты понимаешь это? — Чего ты хочешь от меня? Я не способен вернуть ему глаз. — Я знаю, — Алисента горько закивала темными локонами, поджав губы, — поэтому в ответ требую от Люцериса Велариона его глаз. И у него будет выбор в этом, в отличие от моего сына. — Что ты несёшь?! Алисента, я сказал, что вопрос закрыт. — Нет. Словно опасная птица, Алисента вытащила кинжал из-под пояса Визериса и кинулась в сторону Рейниры. Сердце бешено забилось, когда раздался громкий детский плач и женщины вцепились друг в друга. Визерья пыталась разглядеть сквозь собравшуюся в круг толпу, что там происходит, но из-за своего роста видела только макушки голов. — Алисента, отпусти ее! Вот теперь Визерья слышала в голосе короля тот дикий страх, который должен был иметься у него ещё в начале. И ей стало ясно всё. Она знала об этой идущей несправедливости с самых ранних лет, но этот день узаконил все ее мысли. Что-то треснуло в груди, и боль отзывалась эхом ещё долго. Толпа медленно расступилась. Лорд Корлис осматривал рану на руке Рейниры, причиненную королевой. Слишком много крови сегодня пролилось в его доме. Казалось, всё бы должно было решиться и закончиться, но Алисента так не думала, пока к ней не подошёл Эймонд. — Мама, не горюй за меня. Я лишился глаза, но обрел самого большого дракона в королевстве. Я считаю это справедливым. Лорд Корлис попросил гостей расступиться по комнатам и обсудить незаконченные вопросы утром, и зал медленно опустел, оставив в себе запах страха, крови и огня.***
Визерья сняла грязную сорочку, всю в пыли и крови Эймонда. Она стояла нагая и босая, когда дверь ее комнаты открылась. Думая, что это Шарлотта принесла ей чистые одеяния, она подняла глаза и увидела Эймонда. Тот посмотрел в сторону, разглядывая гобелен на стене. Прикрывшись грязным платьем, Визерья холодно произнесла: — Хочешь лишиться второго глаза, Эймонд? — Почему ты вступилась за меня? — без церемоний и любезностей начал он. Голос его, хриплый и тихий, заставил напрячься будто от опасности. — Не зазнавайся, мальчик. Разве можно это так назвать? Я сказала только правду, — Визерья со всей серьезностью смотрела на Эймонда, и он, посмотрев на нее, читал в ее выражении лица каждый намек на притворство. Сухо приняв, он разжевал это, поджал губы и впервые наградил Визерью презрительной и насмешливой улыбкой, какой на нее часто смотрел Эйгон. — Что бы там ни было, знай: когда-нибудь я отплачу свой долг, — Эймонд открыл дверь и, покидая ее, кинул: — И я уже давно не мальчик. Полная луна с упреком заглядывала в опочивальню принцессы, чей покой был нарушен после младшего брата. Она не смела сомкнуть веки и долго думала над его словами, гадая о том, за что именно Эймонд преисполнился перед ней чувством долга.