Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Следующий день ощущается будто параллельной вселенной. — А какая она, игра в экси? Жестокая, да? — спрашивает Пейдж через три секунды, как замечает Нила и Эндрю, спускающихся по лестнице. У нее еще не до конца проснувшиеся глаза и распушился хвостик, но она кажется почти-почти расслабленной. Как будто, может, даже поспала. — Зависит от того, против кого играешь, — отвечает Нил, изо всех сил стараясь вести себя так, словно это все тот же самый ребенок, которого он забрал в аэропорту пару дней назад. — Какие-то команды жестче остальных. Хотя синяки остаются почти всегда. — А на каких позициях вы играете? Нил с Эндрю переглядываются. Девочки до сих пор их не прогуглили. Ну, может, они просто не понимают, как много там можно нарыть. — Я нападающий. Эндрю — вратарь. — Нападающих от души дубасят, да? — Да, — отвечает Эндрю. — А Нилу нравится быть в гуще толкучки. — Ну не прям, — протестует Нил. — Я стараюсь тебя не донимать. — Ты всегда меня донимаешь. — Я держусь подальше от драк, — заверяет Нил Пейдж. — Но иногда драки сами меня находят, или мой опекающий применяет силовой прием и швыряет меня, или… — Или, — перебивает Эндрю, — ты орешь типу́, что он лошара, у которого нет друзей, а потом он пытается сломать тебе нос. — Ну, или так, — признается Нил. — Ты чувствуешь себя лучше, Эндрю? — спрашивает Пейдж. — Лучше, — отвечает он. — Что с тобой было? Я слышала, как Нил говорил, что он наплел вашей команде, типа тебе нездоровится. — Ты слышала. Из постирочной. — Ну, не-а, прямо из-за двери. Эндрю смотрит на нее, но она выглядит удивительно нераскаивающейся. Натали выглядит так, словно находится в тридцати секундах от тотального нервного срыва. — Подслушивать — дурной тон, — журит Эндрю. Пейдж пожимает плечами. Она, кажется, всем сердцем поверила в обещание безопасности. Натали, видимо, не поверила от слова совсем. — Как говорила моя терапевтка, — вздыхает Эндрю, — когда переживаешь травму, твой мозг делает то, что ему нужно, чтобы помочь пережить и подавить ее. Мозг не осмысливает произошедшее, потому как попытка осознать травмирующее событие мешает спрятаться в безопасное место. А потом, бывает, спустя годы после всего, когда ты попадаешь в безопасную среду, мозг вдруг понимает, типа, ого, то травмирующее событие реально было стремным. А потом раз — и до тебя доходит. И это именно то, чем занимается мой мозг последние пару лет. Осознание, что те события были ужасными, и их обработка, а потом вот, я валяюсь в постели, и иногда не по одному дню. — У меня тоже так будет? — спрашивает Пейдж. — И у Натали? Нил отчаянно, так безнадежно желает запереть все двери и спрятать Пейдж с Натали в защищенной комнате. — Я могу познакомить вас со своей психотерапевткой, если хотите, — предлагает Эндрю. — Это не ответ, — возражает Натали. — Нет. Не ответ. — Почему ты не отвечаешь на вопрос? — Я не психолог. Я не знаю. — Если вот так работает травма, то все так и случится. Эндрю кивает на Нила. — А почему у тебя не бывает нервных срывов? Нил пожимает плечами: — По поводу? Эндрю тянет руку и проводит пальцем по гладкому ожогу на его щеке. И попадает ровно в обожженную кожу, несмотря даже на нанесенный, чтобы скрыть шрам, макияж. — Нет, ну, конечно, но у меня уже случился срыв из-за всего того, — резонно заверяет Нил. Эндрю машет рукой, как бы говоря: вот видишь? — А у тебя есть психотерапевт? — Пейдж спрашивает Нила. — Нет. — Почему нет? Нил пожимает плечами: — Когда-то отказывался чисто из принципа, а теперь уже по привычке. Я не общаюсь с психотерапевтами. — Почему нет? — Ага, Нил, — поддакивает Эндрю. — Почему же нет? — Я просто… не хочу. Что она поделает? Скажет мне, что у меня проблемы? Я и так знаю. Скажет, какие они, эти проблемы? Я знаю, какие они. Скажет, как их исправить? Для этого мне нужны другие родители. — Терапия работает не так, — возражает Эндрю. Это давний спор. За последние несколько лет такой диалог происходил уже пару раз. — Терапия — это когда ты не знаешь, почему у тебя была паническая атака двумя днями ранее из-за чего-то, что произошло пятнадцать лет назад, а потом ты идешь и рассказываешь Би, а она объясняет тебе причину, и затем помогает понять, как с ней справиться. — У меня нет паничек. Не так много. Эндрю просто смотрит на него. — Теперь уже не так много. Эндрю продолжает смотреть. — Мы уже говорили о гляделках. — Вы познакомились благодаря экси? — спрашивает Пейдж. — Ага… были в одной команде в колледже. — Это была любовь с первого взгляда? — Он мне буквально весь воздух из легких выбил. Если не покушаете, опоздаете на автобус. Слова действуют; Пейдж глотает, почти не жуя, и подталкивает Натали — сначала к раковине, а потом и за дверь. — А я-то думал, ты хотел, чтобы они больше разговаривали, — хмыкает Эндрю. — Самодовольство тебе не к лицу. — Извини, я все еще чувствую самодовольство после слов, что тебе от меня дыхание перехватило. Да или нет? — Да. Целовать Эндрю впервые за несколько дней — все равно что выпить кофе впервые за четыре недели, — Нил уже почти позабыл, как это заставляет сердце заходиться в бешеном ритме. Эндрю отстраняется. — Готов? Нил идет за ним в машину. Тренировка проходит быстро — быстрее, чем обычно; все так радуются, что Эндрю не помер, что превращают тренировку в баловство, — а затем они уже сворачивают на подъездную дорожку. Нил звонит Пейдж. — Алло? — Не хотите прошвырнуться, девчат? Нам нужно исправить замочную ситуёвину, а там и вы решите, какой замок хотите себе на дверь. — Ой, а нам можно выбрать? — Не вижу причин, почему нет. — Мы будем через минутку. Она вешает трубку, и через две минуты Пейдж с Натали выходят через парадную. Пейдж ждет; Натали запирает за ней дверь. — Так странно, — бурчит Эндрю. — Обычно у родителей есть четырнадцать лет, чтобы свыкнуться, что у них есть две четырнадцатилетние дочери-двойняшки. — Чисто формально дочерей у нас нет, — напоминает ему Нил, когда Пейдж и Натали спускаются по дорожке. — Мы взяли их на воспитание. Эндрю наклоняет голову, чтобы посмотреть на Нила, когда Пейдж открывает дверь, а Натали обходит машину, забираясь с другой стороны. — Но я понял, о чем ты, — договаривает Нил. — О чем? — интересуется Пейдж. — Не забивай голову. Как в школе? — Да по-школьному. На каком языке вы разговаривали в тот день, когда забрали нас? И почему с тех пор на нем не говорили? — На русском, — отвечает Нил. — Когда проходили сертификацию для приемных семей, мы решили, что лучше не общаться перед вами на языке, который вы не понимаете. Это как-то грубовато. Но в первый день то, что я при вас говорил, казалось еще грубее, поэтому я и использовал русский. — И о чем же вы говорили? — Он сказал: «я не знаю, как помочь им почувствовать себя в безопасности», — вспоминает Эндрю. — А потом, когда ставил ваши чемоданы в машину, он напомнил мне, как я впервые забирал его из аэропорта, когда он только-только приехал в колледж. Тогда я тоже сказал ему кинуть свою сумку в багажник. В те времена он еще прикидывался неприметным тихоней и не возникал, но ему идея с сумкой в багажнике ой как не понравилась. Он не хотел, чтобы вы пережили то же самое. — У тебя отменная память, — говорит Натали. — О. Кстати, вот… Как ты узнал, когда я украла нож? Странная ассоциация, думает Нил, но он не собирается это озвучивать, и Эндрю, видимо, тоже, поэтому он произносит только: — Нил мне сказал. — Ты знал? — спрашивает она, поворачиваясь к Нилу. — Он должен был быть в посудомоечной машине. В посудомоечной машине его не оказалось. В блоке для ножей тоже. Никто из нас не убирал его в ящичек для посуды, но я все равно туда заглянул, и его там не было. И я уже рассказал вам, как легко что-то стащить. Тут скорее лучше спрашивать, почему ты взяла нож, которого мы явно хватимся; надо было брать обычный столовый, их-то дома предостаточно. — Почему ты не разозлился? Почему не сказал вернуть? Нил пожимает плечами: — Если бы я спросил, ты бы просто ответила, что у тебя его нет. Я не собираюсь шариться у вас по карманам. В таком случае мы бы просто вернулись к тому, с чего начали, только вы бы еще сильнее разнервничались. — И все-таки, — говорит Натали, — типа… как ты узнал, что я взяла его именно в тот вечер? — Когда бы еще ты успела? Натали молчит, недовольная, — Нилу хватает одного взгляда в зеркало заднего вида, чтобы заметить: она все еще расстроена. Нил ее прекрасно понимает. Это херово — чувствовать, что она не может спрятаться, чувствовать, что у нее нет секретов. Нил мог бы попросить за это прощение, но в таком случае это бы лишь оголило ее чувства, а Нил так с ней не поступит. Так что они заканчивают поездку в молчании, Эндрю на всякий случай ставит Мазерати в самом конце парковки. Нил выходит и соединяет их с Эндрю мизинцы. Девочки тоже выходят; Эндрю запирает машину, и они направляются в магазин. — Нам нужно что-то еще? — уточняет Нил. — Пока мы тут? Девчат, вам нужен сейф? Мы можем купить. — Сейф? — переспрашивает Натали. — Ага. Чтобы убирать штуки, которые вы не хотите, чтобы мы видели. Или убирать деньги. — У нас нет денег. И если даже у нас есть вещи, которые мы вам показывать не хотим, мы о них вам не расскажем. — Тогда два сейфа, — решает Нил, хватая тележку. — И карманные. Сколько обычно дают детям на карманные расходы? — Карманные расходы? — уточняет Пейдж. — Должны же у вас быть хоть какие-то деньги. Ну, не прям должны, но я взрослый человек, замужем за другим взрослым человеком, и у нас с ним явно немало денег, так что мы можем позволить себе давать вам на карманные расходы. Чтобы научить обращаться с деньгами и все такое. Меня скорее волнует вот что: завести ли вам по кредитке? Если честно, не думаю, что четырнадцатилетним детям можно выдавать кредитки. — У тебя была карта? — спрашивает Натали. — Нет, но я и жил в других условиях. — Они не смогут получить кредитки, — вздыхает Эндрю. — Мы заведем дебетовые карты. Нужно будет открыть им банковские счета. Нил ухмыляется ему. — Ничего о банковских счетах не знаю. Существует какая-то минимальная сумма, которую нужно иметь? Эндрю выгибает бровь: — Ты спрашиваешь не того человека. — А у тебя была дебетовая карта? — Натали переводит внимание на Эндрю. — Ну, когда ты еще был в нашем возрасте. Эндрю фыркает: — В колонии для несовершеннолетних тебе такого удовольствия не предоставят. — Почему ты попал в колонию? Эндрю машет рукой. — Ой, Эндрю, в воскресенье устроить ножевые штучки не получится, — хмурится Нил, мысленно улавливая связь, которую упустил прежде. — Приезжают Кейтлин с Аароном. — Ну и? — уточняет Эндрю, разглядывая дверные ручки. Нил ждет. Эндрю сдается и оборачивается. Нил бросает на него тот самый взгляд. — И? — повторяет Эндрю. — Если Кейтлин выйдет из машины со своим малюсеньким ребенком на руках и увидит группку людей, швыряющихся ножами, она в эту самую машину вернется и смотается. Эндрю пожимает плечами. — Кто это? — спрашивает Пейдж. — Аарон — брат Эндрю, а Кейтлин — его жена. В первое воскресенье каждого месяца мы собираемся все вместе на ужин. — Зачем? Нил вскидывает руки и пожимает плечами: — Эндрю и Аарон так забились. — Если так делать, то нам не приходится видеться ни в какие другие выходные, кроме дней Супербоула, а это дает нам повод не ходить ни на какие вечеринки в честь Супербоула, — дополняет Эндрю. Нил фыркает. — Почему мы не можем поучиться просто средь недели? — Рене живет в Нью-Йорке, она не сможет отпроситься с вечерней смены. — А ты сам не можешь научить нас? — Я не учитель. — Кто научил Рене? — Это уже ее история. — Как давно вы с ней знакомы? — Со времен колледжа. Нил усмехается и отводит взгляд. Они здесь для того, чтобы купить нужное. Дверную ручку. Он рассматривает возможные варианты. — Мне нравится вот эта, — говорит Пейдж, тыча на замысловатую позолоченную ручку. Эндрю смотрит на Натали. Натали пожимает плечами. — Вы обе должны быть согласны с выбором, — говорит Эндрю. Пейдж смотрит на Натали. — А мне больше нравится серебряная, — хмыкает Натали. Эндрю переводит взгляд на Пейдж. — Тогда пусть будет серебряная, но только с учетом, что какая-нибудь клевая, — соглашается Пейдж. Натали протягивает ладонь, они жмут руки и двигаются по проходу. — Что? — спрашивает Эндрю. Нил отмахивается: — Ничего. — Не смотри на меня так, — произносит Эндрю, тыкая пальцем Нилу в щеку и отталкивая его лицо; видимо, все еще не до конца оклемался. — Эндрю Джозеф Миньярд, ты — свет и любовь всей моей жизни, и однажды ты с этим свыкнешься, — Нил снова глядит на него. — И мне нравится на тебя смотреть. — Да или нет? — Да, — улыбается Нил, наклоняясь и обхватывая рукой лицо Эндрю. — Буэ-э, — кривится Натали с другого конца прохода. — Гадость какая. Вы в курсе, что только подросткам можно сосаться на публике? Нил фыркает. Убирает ладонь с лица Эндрю, и Эндрю соединяет их мизинцы. — Не думаю, что это считалось сосанием. Выбрали что-нибудь конкретное, девчонки? Они указывают. Замок — «клевый» и серебряный. Эндрю кладет две штуки в тележку. — Для второй комнаты, — объясняет он. — Чтобы можно было… запирать дверь, пока делают домашку? Эндрю пожимает плечами: — Именно так. А еще на случай, если они когда-нибудь решат, что им нужны собственные комнаты. Нил пожимает плечами: — Тогда за сейфами. Они берут два сейфа. Это уже куда проще, чем выбирать дверные ручки. По дороге домой заезжают в банк и открывают два счета. Натали и Пейдж держат дебетовые карточки так, будто они не пластиковые, а золотые, в самом деле. — А у нас кошельков нет, — сообщает Пейдж, когда они выходят за дверь. Так что следом они едут в универмаг Барлингтон и покупают бумажники и ранец — для Пейдж. Барлингтон стоит прямо рядом с фермерским рынком; там они останавливаются за апельсинами. А потом возвращаются домой; новую форму для Пейдж уже как раз доставили. Пейдж бросается в ванную, чтобы переодеться, и вылетает оттуда в полнейшем восторге — одежда сидит идеально. Она тискает Натали, поворачивается в сторону ванной, а затем обратно. — Можно обнять тебя? — спрашивает она Нила. — Конечно, — он кивает, неуверенно протягивая руки, и она запрыгивает на него, крепко прижимаясь на цéлую минуту — такое странное чувство, — а потом отлипает и смотрит на Эндрю. — А тебя можно обнять? — спрашивает она. Эндрю клонит голову, глядя на нее, а затем, поражая Нила до глубины души, кивает. Пейдж бросается и на него — обвивает руками шею на секунду, а потом скачет обратно в ванную переодеваться. — Одежда — настолько громадное событие? — спрашивает Нил Натали. — Походу, у тебя в жизни не было неподходящих по размеру шмоток, — отвечает Натали, оглядывая его. Эндрю фыркает: — Ему одежда подходит лишь потому, что я ему покупаю. Когда я его только встретил, каждая тряпка на нем была на два размера больше. У него ужасное чувство стиля. Нил отмахивается. — У меня было отличное чувство стиля — именно такое, какое и нужно было. — А какое тебе было нужно? — переспрашивает Натали. — Такое, чтобы прятаться. — От кого? Нил открывает рот и снова захлопывает. Было бы ошибочно сказать: «от отца»; мешковатая одежда там роли так-то и не играла. Точнее было бы ответить, что скрывал он шрамы; шрамы были заметны, шрамы вызывали вопросы. Так что ответ, конечно же: — Ото всех. — Драматично, — Натали закатывает глаза. Пейдж выходит из ванной. — Хотите помочь с обедом? — спрашивает Нил. — Нам надо доделать домашку, — возражает Пейдж, и Нил не может поспорить. Они идут наверх; Нил берет ящик с инструментами и новые дверные ручки и поднимается следом, оставляя Эндрю внизу — готовить. Натали с Пейдж помогают Нилу перетащить стол из гостевой в новую «комнату для домашки», а затем перенести (пустой) комод Натали в спальню. Девочки удобно устраиваются каждая за своим столом, пока Нил вставляет ящички в комод. Он чувствует себя безмерно польщенным подобным доверием; сам бы он в жизни не позволил кому-то прикасаться к его вещам. Он даже матери-то едва был готов разрешить. У девочек своего не так много: шкафчик Натали наполовину пуст, но Нил по опыту знает — чем вещей меньше, тем они ценнее. Он меняет дверные ручки, кладет ключи на подушки и уходит вниз, чтобы перекрутить ручку и в гараже. А потом несет сейфы наверх, оставляя их в спальне девочек открытыми с инструкциями внутри. Нил чувствует себя самодовольно — вот, какой он продуктивный, когда возвращается на кухню, где Эндрю тушит курицу на сковороде. — Как ты? — спрашивает Нил. — Я тут, — Эндрю тянет руку, чтобы дотронуться до щеки Нила, посылая мурашки в местечке, где касается пальцами. Эндрю смотрит на него потемневшими глазами; взгляд ощущается тяжестью на коже. — Оу, — отвечает Нил. — Да или нет? — Да, — отвечает Эндрю, уже поворачиваясь к нему, одной рукой обхватывая за шею сзади, чтобы притянуть пониже, а другой задирая футболку, до боли знакомо собирая старые шрамы в узоры. Нил вплетает пальцы в его волосы, запоминая Эндрю на вкус, запоминая, как он чувствуется, откидывает прядки и запоминает скольжение языка по его собственному, то, как ладонью Эндрю скользит по его бедру, обхватывая и притягивая ближе, и аромат подгоревшей курицы… Они отскакивают друг от друга, и Эндрю хватает лопатку. Нил чуток отходит, засовывая руки в карманы. Наверное, можно заняться чем-нибудь получше. Чем-нибудь полезным. Он принимается чистить апельсины. Спустя пять минут на столе уже стоит курица, зажаренная с помидорами в соусе, и лежат парочка апельсинов. — Натали! Пейдж! — зовет Нил. — Обед! Они бесшумно сбегают по лестнице. Пол даже не скрипит, — они минуют скрипучую доску на четвертой ступеньке. Нил вдруг думает: когда они осознали необходимость быть тихими? Натали морщит нос. — Что-то подгорело? — Курица немного, — отвечает Эндрю. Натали корчится, но это не мешает ей начать есть. Нил думает: как же часто ей приходилось пихать в себя пищу, которую она терпеть не может, потому что либо ешь — либо голодаешь? — Какая вам нравится еда? — спрашивает Нил. Натали пожимает плечами. Пейдж пожимает плечами. — А какая не нравится? Двойняшки пожимают плечами. — Если бы мне сказали выбрать что-то одно, чем пришлось бы питаться до конца жизни, — начинает Нил, жуя, — это, наверное, была бы… паста. Даже обычная паста без ничего вполне себе вкусная, — он смотрит на Эндрю. — Мороженое, — без колебаний отвечает Эндрю. И смотрит на Натали. Через минуту она поднимает взгляд. — А? — Одно блюдо, — объясняет он. — Ты не слушала? — Ой. А должна? — она отправляет в рот кусочек слегка подгоревшей курицы. — Моцарелла. Она смотрит на Пейдж. — Яблоки. Ханикрисп. Нил кивает: — Никаких говнистых Рэд Делишес. Пейдж изображает рвотные позывы: — Гадость какая. — С другой стороны, — продолжает Нил, — если бы был один продукт, от которого пришлось отказаться навсегда… Брюссельская капуста. — Артишоки, — кивает Эндрю. Он смотрит на Натали. — Это вот об этом вы общаетесь, когда нас нет? — спрашивает она. — Нет, — отвечает Эндрю. — Мы не малышня. С нами в эти тупые игры играть не надо. — Славно, — говорит Нил. — Тогда какая еда вам нравится, а какая — нет? — Да кого это волнует? — цокает Натали, щелкая пальцем. — Меня. Мы можем продолжить играть в тупые игры, или ты можешь просто мне ответить. — А что, тебе нужен список размером букв «двенадцать», с двойным интервалом и шрифтом Таймс Нью Роман, распечатанный на листе? Нил пожимает плечами: — Можно и так. Краткое устное изложение тоже неплохо, но я приму в любом виде. — Почему? — спрашивает Пейдж. Нил кладет в рот еду, чтобы избежать ответа. Пейдж доедает последние кусочки, а потом сидит, скрестив руки на груди, и ждет. Нил жует дольше нее. Впрочем, а чего волноваться? — Вы двое едите так, словно за окном конец света. Курица подгорела, а вы проглотили ее, словно деликатес. Готов поспорить: мы бы однажды накормили вас чем-то, на что у вас аллергия, а вы бы нам и слова не сказали. Да и тем более, я бы вряд ли купил моцареллу или яблоки Ханикрисп, когда в следующий раз пошел в магазин, а вы, полагаю, со мной бы так и не поделились, что вам эта еда по вкусу. — И че? — спрашивает Натали. Нил откидывается на спинку стула. — Я не хочу заставлять вас, девочки, питаться продуктами, которые вы не любите, и хочу убедиться, что вы едите то, что вам нравится. — Зачем? — переспрашивает Пейдж. — Мы что угодно съедим. Вам не надо велосипед ради нас изобретать. — Конечно, — вмешивается Эндрю, — но выбор конкретных продуктов в магазине — это не изобретать велосипед. Вы будете есть трижды в день все то время, что находитесь под этой крышей, и вам еда должна нравиться, а не поперек горла вставать. — Это все неважно, — выпаливает Натали и вскакивает, с грохотом отпихивая стул. Они с Пейдж обе вмиг белеют и замирают абсолютно неподвижно. Нил оглядывается через плечо — что же они увидели? Там ничего нет. А потом он переводит взгляд на Эндрю и понимает, что Эндрю знает, и это знание сообщает Нилу все, что нужно. Двойняшки смотрят на них. Ждут, что их побьют, потому что Натали вышла из себя. О, боже. Нил даже не знает, что сейчас делать. Говорить? Они стоят очень, очень неподвижно. Сейчас, сомнений нет, лучше не подниматься. Он никогда такого не планировал. Он всегда был обиженным ребенком, но никогда не обидчиком. Сам всегда мысленно мерил длину людских рук — прикидывал, не дотянутся ли, но никогда не был тем, чьи руки пришлось бы измерять. — Все хорошо, Натали, — произносит Эндрю; голос у него остается ровным и безразличным. Он возводит стены. Злится. Но не на них. — Ты не сделала ничего плохого. Натали делает шаг назад — движение, вызванное вырвавшимся ужасом. — Ты злишься, — сипит она обвиняюще и перепуганно. — Да, — отвечает Эндрю. — Но не на тебя. Я сейчас поднимусь, возьму вашу посуду и поставлю ее в раковину. Я вас не трону. Да или нет? Натали кивает. Эндрю медленно встает и забирает тарелки. Несет к раковине. Начинает мыть. — Можно мы пойдем наверх? — спрашивает Пейдж, все еще приклеенная к стулу. — Да, — отвечает Нил, и они вдвоем безмолвно сбегают. Не встают на скрипучую лесенку. Он слышит, как на замок закрывается дверь их спальни. Нил встает и начинает вытирать тарелки. Тут ничего не поделаешь. Он не собирается идти и что-то им объяснять. Может, он и должен, может, именно так поступил бы хороший родитель, но они с Эндрю едва предоставили им безопасное место, а девочки приняли, и он не собирается нарушать договор. Можно отправить им сообщение, но это точно так же жестоко — напомнить, что ему необязательно выламывать дверь, чтобы добраться до них. Нил смотрит на Эндрю, Эндрю смотрит на него, и Нил вздыхает, а Эндрю пожимает плечами. Доверия за день не построить. Они будут продолжать работать над этим. А до тех пор нет смысла сидеть и бессмысленно переживать. Они несут оставшиеся апельсины в гостиную, включают телевизор и натыкаются на шоу «Братья по недвижимости». Нил отщипывает дольку апельсина и протягивает Эндрю, а следом отщипывает еще одну и съедает сам. Они начинают с плеча к плечу и двигаются по ходу серии: ноги Нила на диване, а спина прижата к плечу Эндрю, руки переплетаются, предплечья прижимаются друг к другу, губы Нила на шее Эндрю, Эндрю закрывает потемневшие глаза. — Как ты? — шепчет Нил. — Я здесь, — мурлычет Эндрю. — Прямо тут. С тобой. Нил отыскивает пульт и выключает телевизор. Тишина наступает внезапно; в ней раздается их тяжелое дыхание. Нил всего на миг успокаивает Эндрю поцелуем, а потом Эндрю встает, поднимает Нила, и, держась за руки, они обходят дом, проверяя замки и свет, а затем поднимаются по лестнице, наступая прямо на скрипучую ступеньку — дают детям понять, где они сейчас, чтобы девочки не перепугались, — и запирают за собой дверь спальни. Нил поворачивается, Эндрю стягивает с себя футболку, и Нилу отчаянно хочется коснуться его. Эндрю дотрагивается до его футболки. Нил снимает ее. Эндрю берет салфетки для снятия макияжа с комода и достает одну для Нила, — он стирает все с лица. Эндрю забирается в постель, таща Нила следом, тянет прямо на себя и влечет его лицо для жгучего-жгучего поцелуя с привкусом апельсина. Нил укладывает одну руку на подушку рядом с его головой, другую — на его грудь, приподнимаясь, — а потом Эндрю касается его ладонью через джинсы, и это все, о чем Нил может думать; его касаются со всех сторон — так мучительно; пылающая кожа Эндрю под ладонями, губы Эндрю на его губах, рука Эндрю, ласкающая его член сквозь ткань джинсов, так невыносимо много трения, жара и Эндрю. Нил ведет рукой по его горлу, прислушиваясь, как у него сбивается дыхание, и чувствуя, как на миг поцелуи прекращаются, как Эндрю замирает, отвлекаясь от очень, очень важной сейчас задачи; ладонь вздрагивает на его члене, и Нил припадает губами к шее Эндрю, желая продлить момент, желая, чтобы он вдохнул и продолжил двигаться. Эндрю дергает его за штаны, стаскивая, и Нил отбрасывает их ногой в сторону, а затем рука Эндрю оказывается прямо на его члене, без мешающей ткани, и Нил блаженно выдыхает ему прямо в губы. Эндрю толкается, извивается и внезапно оказывается сверху, — Нила это очень радует; это позволяет ему запустить обе ладони в волосы Эндрю — мягкие, шелковистые и достаточно длинные, чтобы можно было запутать в них пальцы. Эндрю отстраняется, вызывая у Нила тихий всхлип, но лишь чтобы расстегнуть собственные штаны, стягивая вниз по бедрам, а затем берет смазку и снова льнет к Нилу со вздохом, и вздох доказывает: Эндрю испытывает то же облегчение от физического контакта, что и Нил; этот звук заставляет бедра непроизвольно дернуться в отчаянных поисках чего-то, и это что-то Нил находит. Находит член Эндрю, руку Эндрю, прохладный лубрикант. Нил вздрагивает, выгибаясь в спине, когда плоть Эндрю скользит по его собственной; ладонь удерживает оба их члена вместе. — Ноги, — выдыхает Эндрю, и Нил обхватывает ногами его бедра с чем-то похожим на благодарность — еще, еще, еще; кожа пылает, умоляя о касаниях. Он чувствует все, но этого недостаточно, и Нил тянется до тех пор, пока Эндрю не находит его губы своими, но ненадолго — Нил отстраняется, чтобы проглотить стон, когда Эндрю толкается бедрами. Нил поднимает на него взгляд и видит: Эндрю смежил веки; видит и изучает, любуется его зардевшимися щеками и длинными ресницами, пока Эндрю не распахивает глаза, ища его, не пригвождает его к постели тяжестью взгляда — жадного, изголодавшегося, запоминающего. Порой Нил чувствует его взгляд как физическое прикосновение, — Эндрю запоминает его намеренно, не просто так, случайно, не просто как факт существования в видимом пространстве, а специально, глядя с откровенным намерением насладиться моментом и запомнить навсегда, и Нилу это нравится. Нравится знать, что его нельзя забыть. Что он не исчезнет бесследно. Что он здесь, в этом мире, в этом пространстве, в этом теле и под этим именем благодаря чему-то бо́льшему, чем всего лишь поддельные водительские права; неважно, что сейчас его удовлетворение реальное. Он смотрит в ответ, ловя взгляд Эндрю до тех пор, пока Эндрю не надоедает, что за ним так цепко наблюдают; он двигает большим пальцем, и Нил напрягается, почти непроизвольно жмурится, поджимая пальцы на ногах, и дыхание замирает — в ожидании, — и это все, в чем нуждается Эндрю, чтобы ускориться, наклониться и толкнуться языком в рот Нила, чтобы зацеловать так, что от Нила не остается ничего, кроме натянутых нервов, нужды и… И… Нил запрокидывает голову, а Эндрю лбом прижимается к его плечу, и Нил растворяется. Поворачивается, чтобы ткнуться носом в его волосы, вдыхая знакомый шампунь, и на миг чувствует губы Эндрю на коже, прежде чем он отстраняется. Нил смотрит, как он идет в ванную, и откидывается на подушки, ожидая своей очереди. — Поднимайся, — зовет Эндрю какое-то время спустя, и Нил распахивает глаза и встает. Зачем подниматься? А. Он голый и в беспорядке. Нил вытирается и возвращается в постель в пижамных штанах; Эндрю соединяет их мизинцы. — Мы должны посмотреть «Игру престолов», — говорит Эндрю. — Ага, — соглашается Нил. Другие Лисы сейчас смотрят этот сериал. Им было бы о чем поболтать всем вместе. Но, боже, там так много изнасилований. Эндрю продолжает упоминать, что надо бы глянуть. Нил продолжает соглашаться. Они так никогда и не включают. Вместо этого смотрят «Охотников за домами». — Может, и не должны, — говорит Эндрю. — Пожалуй, нет, — соглашается Нил. — Из-за детей. — Верно. Нил поворачивает голову вбок, чтобы окинуть его взглядом. — Я не особо хочу смотреть «Игру престолов», — произносит Эндрю. — Хорошо. — Я не хочу заставлять тебя оставаться вне общих обсуждений всего лишь потому, что я не буду смотреть этот ебучий сериал. — Я не особо-то и хочу участвовать в обсуждении этого ебучего сериала. Эндрю изучает его, ища хоть какой-то признак, что Нил на самом деле хочет посмотреть. Нил ждет. Эндрю ничего не находит. Его, кажется, это устраивает, — он укладывает руку Нилу на глаза, чувствуя, как ресницы щекочут ладонь, и у Нила слипаются веки. Эндрю зачесывает назад его волосы, убирает руку, и Нил проваливается в сон.