Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Когда Нил открывает глаза, мышцы у него ноют, а свет за окном еще слабый. Вот и все, что он понимает, просыпаясь в понедельник утром. Следующее, что он осознает: Эндрю лежит не совсем на нем — в этой позе удобно быть не может, но кто он, Нил, такой, чтобы сомневаться? Он гладит Эндрю по волосам, пока тот не вздрагивает. — Я на пробежку, — шепчет Нил, и Эндрю тихонько бурчит, пока Нил выбирается из-под него, а затем берет подушку и подкладывает ему под голову, чтобы заменить свое плечо. Он переодевается, подхватывает телефон с наушниками и сбегает вниз по лестнице. Пару раз потягивается в коридоре. Нужно будет вернуться к йоге — выполнять собаку мордой вниз, планку и все такое, чтобы поддерживать руки в тонусе. Он выходит на улицу. Кругом тишина. Конечно же — еще рано, никто еще даже не проснулся в школу. Он сует наушники в карман. Они ему пока не нужны. Он пробегает шесть миль. Пересекается с парочкой других бегунов — одного видит каждый раз, выходя на утреннюю пробежку, другого до этого тоже замечал в их райончике. Три мили спустя проходит уже достаточно времени, чтобы люди начали выходить на прогулки с собаками. За занавесками в домах суета, а на улице витает аромат кофе. Нил чувствует, как легкие наполняются воздухом, как напрягаются мышцы ног, и это приятно. Да. Это именно то, чего ему не хватало последние пару месяцев. И зачем ему только какая-то там терапия, нужно просто чаще бегать по утрам. Ближе к концу пробежки мир становится громче; Нил отчетливо слышит, как кто-то кричит: — Вставай давай, а то автобус прозеваешь. А из открытого окна доносится чья-то громкая-громкая музыка. Нил не надевает наушники. Они ему пока не нужны. Почти дойдя до дома, он переходит на шаг, затем быстро обходит сам дом, чтобы остыть, и заходит внутрь. Натали с Пейдж подпрыгивают, когда он входит; Пейдж чуть не падает с лестницы. — Ой, бляха, — говорит Натали. — Я не… окей. Окей. — Извините, — отвечает Нил. — Я начну писать вам, когда иду на пробежку. Я иногда пишу же. — Я слишком стара для этого, — бурчит Натали, направляясь на кухню. — Агап, ты старая, — соглашается Нил. — Ты меня так до инфаркта доведешь. Ты этого хочешь, па? Чтоб у меня остановилось сердце? В моем-то нежном возрасте четырнадцати лет? — Нежном? А я думал, ты старая. — Я нежная, потому что хорошенько промариновалась, это не делает меня молодой. — Это была кулинарная шутка продвинутого уровня. — Да. Потому что я старая. Старая и скоро умру от инфаркта. Из-за того, что ты вошел в дверь без предупреждения. — Может, мне в следующий раз постучать? — Аха. — А вдруг вы еще не будете на первом этаже? — Да пофиг, тогда мы тебя не впустим. Будешь просто тусить снаружи. — О, так даже лучше. Я просто буду стоять и лыбиться, когда вы откроете дверь. Пейдж вздрагивает: — Эй, это реально куда страшнее. — О, кстати, — говорит Нил, передавая Пейдж и Натали хлопья, — Эндрю согласился, что вам необязательно присутствовать на его Дне рождения. Мы, наверное, поужинаем дома, а потом вы двое сможете поехать в гости к Сэнди или еще кому-нибудь. — Ой, гадость, — отвечает Натали. — Что такое? — спрашивает Нил. Что он такого сказал? Что сделал? — Вы хотите заняться деньрожденным сексом. Нил тратит секунду, чтобы удивиться, как это он еще не провалился сквозь землю. — Извини? — Извинения приняты, нам такое знать необязательно! — Я вообще ничего не сказал! Натали тычет на него пальцем: — А тебе и не нужно ничего говорить. Мы поедем к Сэнди. Вы вообще хотите, чтоб мы пришли на ужин, или вам надо, типа, часов эдак тридцать шесть друг с дружкой? — Я… мы не… я же не об этом… что? — Па, ну лжец из тебя никакущий. Нил обалдевает. — Окей. Во-первых, вы хотели повидаться с Сэнди, и я ответил вам, что не уверен, захочет ли Эндрю, чтобы вы были дома весь день, а теперь я продолжаю тот разговор, чтобы сообщить вам, что вам необязательно быть дома целый день, но Эндрю был бы рад вашей компании на ужине. А после него можете заниматься чем душе угодно. Позже вечером мы собираемся на пляж, и я правда хочу и планировал, чтобы там мы были только вдвоем, так что, если вы не хотите оставаться дома одни, мы можем позвать кого-нибудь, чтобы с вами потусовались, или вы можете привести подругу, или можете вообще пойти погулять. Я сообщаю вам о наших планах. Вы не обязаны в ответ обсуждать нашу с Эндрю сексуальную жизнь, да еще и раньше восьми утра. — Фу, ты снова это сказа-а-ал, — отвечает Пейдж, безуспешно пытаясь сдержать улыбку. Она смеется над ним. — Да, сказал, — поддерживает Натали. — Вы наши родители, нам не нужно об этом знать. — Ешьте свой завтрак, — велит Нил. — Избегание, — заявляет Пейдж. — Это называется избеганием. — Ты упускаешь возможность поесть? — спрашивает Нил. — Только потому, что хочешь раззадорить Натали? Пейдж пожимает плечами: — Да еда никуда не денется. Я… Нил ждет, но никаких слов дальше не следует. Пейдж только что сказала нечто настолько шокирующее, что сама себя потрясла. Они с Натали молча доедают хлопья, и Нил старается не расплакаться в стакан с водой. Он ничего не скажет об этом. Он не будет думать о Натали, ворующей «Сникерсы», чтобы ей было что покушать. Не станет думать о людях, отказывавшихся кормить его детей. Он пододвигает коробку с хлопьями поближе к ним на случай, если они захотят по второй порции, и не смотрит на них. Он не хочет, чтобы они думали, словно он за ними наблюдает. Миссия всей его жизни — привести их к моменту, где им не придется даже задумываться о еде. Господи, он становится таким мягким. Он уже почти как пуховое одеяло. Но разве хотеть, чтобы дети ели — это проявление мягкости? Нет. Нет, решает Нил, это просто вопрос морали. У него может быть чуть больше какой-то морали, но это не мягкость. Быть мягким можно по куче других причин, но не по этой. Они заканчивают завтракать, загружают тарелки в посудомоечную машину, и Натали похлопывает Нила по голове. — Тычу тебя в глаза, — говорит она. — А на мне защитные очки. — Эй. Па. Нил поворачивается, чтобы посмотреть на нее. Она показывает двумя пальцами на свои глаза, а затем четырьмя на него: — Я слежу за тобой. — Я слежу за тобой в два раза пристальнее. — Нет, нас двое, — говорит Пейдж, повторяя жест. — Так что мы пристальнее. — Значит, четверо против четырех, мы квиты. — Чудно́й ты, — говорит Натали. — А вы на автобус опоздаете. — Если тебе нечего ответить, так и скажи, — тараторит Натали на предельной скорости, а затем захлопывает за собой дверь, пресекая любые попытки Нила что-то возразить. Ну, это не конец света. Он ждет несколько минут, пока не получает сообщение от Натали, в котором она сообщает, что они сели в автобус, но она все еще за ним следит, и затем он надевает наушники и звонит Ваймаку. — Тебе повезло, что я уже спустился, — говорит Ваймак вместо приветствия. — Я знаю, что в это время ты уже не спишь. — Иногда — ты будешь в шоке — я не сижу все утро за бумажками. И если звонок разбудит Эбби, она мне телефон в глотку затолкает. Наверное, именно поэтому у Бетси такой громкий будильник. Она считает, что это охуеть как весело. — Так это реально весело. Я доверяю Би. Да и вообще, ты валяешься в кровати допоздна только летом, а летом я тебе все равно не звоню. Ваймак смеется: — Чистая правда. Ты уже был на пробежке? — Побегал, увиделся с детьми, получил сообщение, что они в автобусе. Готовлю кофе с панкейками. Как дела у новых Лисов? — Рад, что дети в безопасности. Лисы… втягиваются потихоньку. Новенькие реально делают успехи — пытаются сплотиться и все такое… пятикурсникам бы тоже не помешало, но, по-моему, я их еще на первом курсе разбаловал. Нил угукает в ответ. Чтобы поднимать этот вопрос, Ваймак настаивает, что разбаловал всех младшекурсников за последние шесть лет — с тех пор, как он — Нил — ушел из команды. Нил даже не уверен, как выглядит это «разбаловал» — у них что, просто меньше занятий в зале? — Знаешь, если бы у тебя был помощник, он, наверное, мог бы мешать тебе разбаловывать команду. — Ты кто, менеджер Дэн, что ли? — Не, она мне не платит. Я просто всеми силами за нее топлю. Ваймак вздыхает: — Наверное, мне стоит дать дочке повод вернуться домой, а? — Агап. — Ну, в этом году уже слишком поздно, она не захочет увольняться с работы в октябре, жестоко будет так поступать с детьми. Я подумаю снова через пару месяцев. — Если снова возьмешь Дэн, она уж точно сможет сплотить команду. — Ты спросил о Лисах только потому, что хотел посоветовать мне назначить Дэн помощницей? — Нет, но это такая же хорошая возможность, как и любая другая. То есть, Кевин — мой лучший друг, что, по сути, делает его моим братом, а Дэн — моей сестрой, так что… — Да-да, я понял. Эй, как там твоему агенту твое вчерашнее интервью? Нилу сводит желудок. Он напрочь забыл об Элиане. Он переворачивает панкейк. — Она еще не связывалась со мной. — В общем, выходит, она посмотрела его, а потом решила отложить на рабочий день. — Агап. — Если тебе от этого станет легче, то, по-моему, все прошло замечательно. — Спасибо. Мне тоже кажется, что все было окей. — Как дела у детей? Вне камеры. — У них все хорошо. Я их утром просто до усрачки напугал — зашел в дом, когда они спускались по лестнице. Забыл сказать им, что уходил. — Знакомое чувство. — Чувство, когда тебя ругают за то, что ты ушел и не предупредил домашних? Или чувство, когда тебя до усера пугают в семь утра? — И то, и другое. Ваймак продолжает рассказ о новеньких Лисах и пятикурсниках: трое хотят идти в магистратуру, один в юридическую школу, один в медицинскую, — а затем Нил обещает позвонить Эбби, обещает больше не звонить Ваймаку, если Эндрю еще будет спать и не сможет тоже с ними поболтать, и обещает прийти к Лисам на матч, а потом, едва попрощавшись, они вешают трубки. Чувствуя себя хорошим сыном и еще лучшим мужем, Нил забирается на стул, чтобы достать поднос с верхней полки. Они им вообще почти никогда не пользуются. Эбби купила им этот поднос, когда они съехались. Поднос — это просто еще одна приятная штучка в их доме, появившаяся только потому, что кто-то другой додумался подарить им. Он раскладывает панкейки по двум тарелкам, кофе разливает по двум чашкам, а затем, после пары секунд раздумий, берет еще взбитые сливки, посыпку, Нутеллу и клубнику. Аккуратно расставляет их на подносе, вспоминая об Эндруниоре, и притворяется, что в нем хоть чуть-чуть есть творческое начало. Арахисовую пасту он прячет под мышкой. Пока что это маленький секретик, который он сохранит при себе. Он никогда в жизни не поднимался по лестнице с такой осторожностью. Нил уверенно балансирует, когда открывает дверь. Но не особо этим гордится. Потому что гораздо больше увлечен тем, что произойдет дальше. Он слышит, как Эндрю делает глубокий вдох, когда аромат кофе и панкейков достигает его носа с гораздо меньшего расстояния, чем он мог ожидать. Он поднимает голову, Нил замечает его мимолетный взгляд, а затем Эндрю садится, полностью проснувшийся и сосредоточенный. — Я что, проспал целую неделю? — спрашивает Эндрю чуть хриплым ото сна и долгого молчания голосом. — Сегодня уже мой День рождения? — Нет, спящая красавица, это обычный не-день-рожденный день, — Нил передает ему поднос, осторожно держа арахисовую пасту подмышкой. — Просто обычный день, — повторяет Эндрю. Нил целует его в щеку. Эндрю скользит по нему взглядом. Нил беззастенчиво пожимает плечами: — У тебя милый голос по утрам. Эндрю смотрит на него. Нил не знает, что сделал, чтобы заслужить такую любовь, но он счастлив ее принимать. Эндрю тянется за взбитыми сливками, а затем замирает. — А как же твоя арахисовая паста. — О, она у меня, просто не хотел портить вид. — А. Хорошо. — Вот думаю макать панкейки прямо в банку, мысли? — Трудно будет приготовить так панкейковый сэндвич, но ты единственный, кто такое съест. Но есть одно «но» — крошки. Нил хмыкает. Это правда. Ничто так не испортит банку арахисовой пасты, как крошки от панкейков. Он берет запасной нож и начинает складывать панкейки, делая из них панкейкосэндвичи, пока Эндрю ваяет себе настоящее чудовище — соединяет панкейки между собой нутеллой, сверху льет взбитые сливки, кладет клубнику, и при этом слой взбитых сливок достигает трех дюймов в высоту. — Ни один из нас не может есть панкейки, как все нормальные люди, — говорит Эндрю, глядя на стопку панкейкосэндвичей Нила, которые он аккуратно украшает кусочками клубники. — Нормальные люди могут прокатиться на хуе. — Грубоватое замечание для такого прекрасного утра. Нил улыбается ему: — Хорошо, мистер Солнышко. — Пожалуйста, зови меня просто Ярко, а то мистером Солнышко был мой отец. — Родители назвали тебя Ярко Солнышко? Немудрено, что ты убил свою мать. — Вообще-то, мне всегда нравилось само имя, проблема скорее была в том, что она прозвала меня Бриг. — Бригадун. — Ну и бред. Все, что ты сказал. Одни глупости несешь. — И это мне говорит мой же муж. Ой, возьми-ка кофе… Они оба поднимают кружки, когда Сэр запрыгивает на кровать и пробегает по ногам Эндрю, сотрясая поднос. Король бежит прямо за ней. — Нам скоро придется вставать, — говорит Эндрю. — Чтобы их покормить. Нил кивает. Раздается шипение. Эндрю передает Нилу свою кружку, и когда Сэр с Королем снова наматывают круг по кровати, и Эндрю вылавливает Короля, возмущенно мяукающего — показывающего, как ему вся эта ситуация противна; он цепляется за лицо Эндрю и верещит. Эндрю сильно прижимает его к груди. Нил ждет минуту. Король начинает мурлыкать. Сэр — тихая и проворная — подпрыгивает и усаживается рядом с Нилом. Нил возвращает Эндрю кофе. Они продолжают завтракать. Сэр мнет лапками одеяло. Эндрю абсолютно безупречно нарезает панкейкобашню на идеально ровные кусочки. Наблюдает, как Нил ест свои панкейки — едва заметно, краем глаза. Нил улавливает это только потому, что сам тоже наблюдает, как Эндрю ест. Это просто… Эндрю просто наслаждается этим. Ему нравится, и Нилу нравится, что ему нравится. Телефон Нила начинает звонить — это Элиана. Нил поднимает его и показывает Эндрю экран. Эндрю машет рукой — мол, можно ответить, завтраку не помешаешь. — Привет, — говорит Нил. — Доброе утро, Нил, надеюсь, я тебя не разбудила. — Не, я уже как пару часов не сплю. — Хорошо, хорошо. Так, про то интервью… Нил, про то интервью. Это моя область знаний, а я до сих пор не уверена, как все прошло — хорошо или плохо. — Как там дела с моей репутацией? — Обоснованно запутано. — Ну, пока обоснованно запутанно. — Есть люди, которые тебя поддерживают. Есть те, кто думают, что весь стрим был изначально полностью спланирован. Есть такие, кто считают, что ты изменяешь Эндрю — из-за того момента с телефоном, — а еще есть люди, которые призывают подождать, потому что предполагают, что после Дня рождения Эндрю они узнают, был ли подарок и впрямь таким крутым, и лучше бы тебе реально что-нибудь купить, Нил. То, что дети общаются с бабушкой и дедушкой, это плюсик в вашу сторону. Люди не знают, как реагировать на факт, что дети считают, словно сбежать было бы действительно просто — с одной стороны, это оборачивается в твою пользу, но некоторые люди решили, что это крик о помощи. Полная запись помогла, но люди по-прежнему считают Эндрю пугающим. Нил, если честно, не знаю, что бы ты мог сказать или сделать сейчас, чтобы как-то полностью изменить общественное мнение о себе. Тут тебе вроде и извиняться не за что, да и не думаю, что какое-нибудь большое пожертвование… не знаю… ну, в «Национальную Горячую Линию по борьбе с домашнем насилием» сильно бы помогло. Обычно тактика такая: мы признаем проступок, потом извиняемся и предпринимаем шаги, чтобы все исправить, а затем можно шлифануть все какой-нибудь реально хорошей темкой, а потом остается только молить бога, чтобы клиент делал все по плану. Тут проблема в том, что ты, по сути-то, никому и не навредил — ты настаиваешь, что Эндрю никогда не делал тебе больно, дети настаивают, что никто из вас никогда их не трогал, так что кто перед кем тут будет извиняться? Да и потом, что делать тебе, чтобы все исправить? Нил потирает переносицу: — Так какой у нас план? И в чем смысл этого звонка? — План в том, чтобы сделать именно то, что ты наобещал. Купить Эндрю подарок на День рождения — да такой, чтоб он стоил того момента, когда ты отошел для звонка на стриме… — Я в самом деле купил, Элиана, все так и было. — Тогда покажи его. Оберегай детей — знаю я, знаю, ты и так их оберегаешь, но старайся еще сильнее, удвой усилия, нельзя, чтобы с ними что-то случилось, пока ты за ними приглядываешь. В четверг устройте ту свою задуманную штуку, только не ругайтесь. Можете разговаривать — это все ок. Главное — не ссорьтесь. Завоюйте доверие и любовь публики и тогда измените все к лучшему, но, Нил, у тебя больше не получится сохранять приватность. Когда ты закрытый человек, а про тебя всплывает какое-то говно — потом даже прикрыться нечем будет. — Понял. — Отлично. Если в четверг что-то пойдет не так, я позвоню тебе в пятницу. Ты же ведь знаешь, что в четверг Хэллоуин, да? — В четверг Хэллоуин? — повторяет Нил, глядя на Эндрю, который перестает есть. — Ой. Блин. Мы просто… мы начнем стрим попозже, когда дети закончат. Обычно мы прекращаем раздавать сладости к семи, начнем тогда в восемь? Эндрю кивает. — Тогда я опубликую пресс-релиз, — оживленно говорит Элиана. — Отлично. Позвоню позже, Нил. — До скорого, — он вешает трубку, кладет голову Эндрю на плечо и вздыхает. Откусывает панкейкосэндвич. — Какие-то хорошие новости? — Люди пока не решили, любят они нас или ненавидят, и мы ничего не можем с этим поделать, но нам должно быть очень не плевать. — Прям долго? Я, наверное, смогу не забивать где-то пару часов, но, по-моему, потом мне опять станет все равно. — Пары часов хватит. Эндрю целует его в макушку. — Натали похлопала меня по голове и сказала, что ткнула меня в глаз. Эндрю фыркает: — И что ты ответил? — Сказал ей, что на мне защитные очки. — Очень-очень печально, что я не смеюсь, с учетом, что я член самой смешной семьи на планете. — Мы гении комедии, — соглашается Нил, поднимая голову и наклоняясь для поцелуя. Сэр спрыгивает с кровати. Эндрю целует Нила. Сэр начинает мяукать у двери. Нил запихивает в рот последний кусочек панкейка, пока Эндрю расправляется со своей башней. Король отскакивает от него, едва не опрокидывая поднос, и присоединяется к Сэр у двери. — Покормлю их? — предлагает Нил. — А потом пойду в душ. — Мне нужно почистить зубы, — говорит Эндрю, и Нил воспринимает это как согласие. Он относит поднос вниз. Кормит кошек. Кладет посуду в посудомоечную машину, начинки — в холодильник, и забирается на столешницу, чтобы убрать поднос, когда слышит, как включается душ. Эндрю там что, моется тайком? Нет, он, наверное, включил душ для него. Нил влюбляется в него до головокружения. Это нелепо. Включить душ, чтобы слить воду до горячей, — это не прям какое-то серьезное обязательство или проявление доброты. Но… Но он так охуенно сильно любит Эндрю. Что еще ему остается, не влюбиться в него снова за то, что он включил душ? Нил возвращается наверх, в ванную, где Эндрю полоскает рот. Целует его в основание шеи, а затем раздевается и встает под душ. Эндрю присоединяется к нему полминуты спустя. Нил оглядывается, но Эндрю просто берет инициативу, опускает его руки и втирает шампунь в кожу его головы. Нил позволяет ему, наклоняется под струю воды, когда его просят, закрывает глаза и позволяет Эндрю нанести кондиционер себе на волосы. Эндрю оставляет кондиционер на парочку минут, обнимает Нила за талию и прижимается губами к позвонку. Нил забывает — иногда — как же сильно ему повезло. «Самый обычный день», — сказал он ранее. Так и есть. Они нечасто заморачиваются с завтраком в постель — именно поэтому поднос убран так далеко и до него почти невозможно дотянуться, но в межсезонье и по понедельникам в экси-сезон они завтракают вместе, медленно и неторопливо — такая роскошь, которую Нил редко позволял себе до того, как стал взрослым. Совместное принятие душа — не что-то необычное; обнаженный Эндрю — явление редкое, но тоже не прямо-таки невозможное. И, в самом-то деле, что такого необычного в этом дне? У него назначен прием у психотерапевтки, что просто само по себе в высшей степени необычно, парочка необычных поручений, но… но в этом утре нет ничего шокирующего. В вечере, который они, скорее всего, проведут за чтением или просмотром фильма, или потратят три часа на разговоры на кухне, пока на стойке будут остывать остатки ужина. Каждая «необычность», о какой бы Нил ни подумал, оказывается чем-то хорошим — дети, например. Даже терапия, которая, хоть он и признает неохотно, может оказаться для него полезной. Кольца. Макияж. С каких пор обычное стало таким хорошим? Эндрю выпускает Нила из объятий, а затем Нил чувствует прикосновение мочалки к спине. Он стоит неподвижно, пока Эндрю не подходит к нему спереди, а потом притягивает Эндрю для поцелуя. Эндрю обхватывает его за бедра рукой, крепко удерживая, но всего на несколько минут. Всего на несколько минут, а затем отстраняется. Нил открывает глаза. Они с минуту смотрят друг на друга. А затем Эндрю наклоняет его голову к воде, чтобы смыть кондиционер. Нил улыбается ему: — Что? — Что «что»? — Это ты мне скажи, — отвечает Нил, наливая необходимое количество шампуня Эндрю на ладонь. — А еще, теперь твоя очередь. Эндрю поворачивается к нему спиной. Здорово иметь предлог пропустить волосы Эндрю сквозь пальцы. Не то чтобы ему в самом деле нужен предлог для этого, но… но все равно. Нил смывает шампунь и выжимает кондиционер из бутылька. — Иногда мне снится, как ты трахаешь меня, — говорит Эндрю. — Мы занимаемся сексом в реальной жизни, — отвечает Нил. — Но ты не поэтому толкнул меня под воду. — Позволь уточнить: иногда мне снится твой член в моей заднице, и это не кошмар. Его руки сейчас у Эндрю в волосах. Он не может отреагировать на эти слова. — Оу, — а что еще ему сказать? — Ты хотел поговорить об этом? Эндрю пожимает плечами: — Это не те карты, которые ты выложил на стол. — Ну, ты ведь тоже можешь выкладывать штуки на стол для разговора. — Я не знаю, хочу ли выкладывать именно эти. — Что ж, если придешь к какому-то решению, я готов увидеть эти карты на столе. — Просто я понятия не имею, как это будет происходить. Не знаю, приведет ли меня когда-нибудь терапия к такому моменту, когда мы сможем заняться этим, а я не пырну тебя ножом. — Если ты не хочешь — мы не будем. А если волнуешься, что ранишь меня — не переживай, не ранишь. — Нет, я оставлю повязки с ножами. Я могу тебя ранить. Нил споласкивает руки, оставляя кондиционер на волосах Эндрю, и берет его за ладонь. — А я думал, ты будешь очень заинтересован этой темой. — Я мог бы, но я нихуя не стану делать, пока ты сам этого не захочешь. — Я даже не знаю, стоит ли ради этого заморачиваться. — Мне кажется, что стоит, лично для тебя. — Слышать это от Мистера Никакой Терапии не особо убедительно. — Стараюсь как могу. Эндрю смолкает и через минуту-другую тоже наклоняет голову под струи воды. Нил понимает намек и помогает смыть кондиционер, а затем тщательно намыливает его тело, внимательно следя за его глазами, ждет, не появится ли напряжения во взгляде, но его нет. Для Эндрю все происходящее совершенно нормально. Он расслаблен. Он поднимает лицо, и Нил услужливо дарит ему поцелуй. Он абсолютно не думает о том, что Эндрю только что сказал. Просто ему кажется, что это не его дело. Эндрю должен сначала вынести тему на обсуждение, и только потом он об этом поразмыслит. Остаток утра они проводят на диване, переплетя ноги, читая каждый свою книгу, а затем Нил съедает мюсли и едет в офис психотерапевтки — Дженис. Делает три глубоких вдоха, считает до десяти, а потом заходит в кабинет.

***

Еще один прием позади, еще одна терапевтка вычеркнута из списка, и эта почему-то оказалась еще хуже предыдущей. Направляясь в ювелирный магазин, Нил чувствует себя почти бодрячком. Возможно, он так и не найдет хорошую психотерапевтку. Зато сможет посмотреть Эндрю в глаза и сказать, что попытался, а потом, возможно, попробует медитацию. Будет больше бегать. В самом деле, что вообще за срыв у него там был? С последнего раза их больше не случалось — скорее всего, это был просто единичный случай, вызванный стрессом. Что он, должен переться к психотерапевту всякий раз, когда чувствует себя малость нервно? И если уж никто не может ему помочь, точно ли что-то не так именно с ним? Может, причина, по которой он ни с кем не сработался, в том, что ему никто и не нужен. Он заезжает на парковку и делает глубокий вдох. Еще не все. Он не посетил и половины назначенных консультаций, не говоря уже о том, чтобы просмотреть весь список терапевток, которых отобрал. И — нравится ему это или нет — он пообещал Эндрю, что сделает это, и пообещал, что отнесется к делу серьезно. И он не станет сдаваться раньше времени. Или он уже сдался? Возможно, причина, по которой у него не ладятся отношения с этими терапевтками, в том, что он отказывается даже пытаться. Возможно, ему мешает собственный дискомфорт — он сдался, даже не дав им шанса. Смог бы он сработаться с Маурой или Дженис? Если бы по-настоящему был готов посвятить себя терапии, смог бы он сидеть в кабинете каждую неделю и говорить с кем-то из них о чем угодно, кроме экси? Это все равно что разговаривать со стеной. Именно так он себя и чувствовал. А в случае с Дженис вообще разбег головой вперед в эту самую стену. Но, может, все дело чисто в том, что это только первая сессия, даже не настоящий прием, просто пробная консультация. Не может же терапевтка сразу приступить к терапии или… ну, как там… оказанию помощи? — на первой же встрече с ним. Может, он ожидает от них слишком многого. Может, не дает им ни малейшего шанса. Может, просто заранее списывает их со счетов. Он берет телефон, вертит в руках… ему нужно позвонить Эндрю. Сознаться. В том, что он не выполняет свою часть сделки, не придерживается того, о чем они договорились… Нил ловит эту мысль. Сознаться? Почему у него вообще возникло чувство, что он лжет? Он не согрешил. Он кладет голову на руль. Вот сейчас — это нервный срыв? Он никогда особо не парился со своим авто. Никогда не проводил внутри слишком много времени. Поначалу было странно иметь такую машину — такую, которую он не бросит при первых признаках неприятностей, которая зарегистрирована и застрахована на его имя, — но когда они с Эндрю стали жить вместе, он с удовольствием скинул обязанности водителя Эндрю. В конце концов, Эндрю нравится водить, а ему, так или иначе, плевать, за рулем он или на пассажирском, но как ему нужно было поступить тут, что, просить катать его туда-сюда? Однако в последнее время он все чаще находит себя, привалившегося лбом к рулю. Он начинает привязываться к машине. Начинает чувствовать, что, ну, быть может, ему все-таки нравится его тачка. Может, ему даже стоит дать ей имечко. Люди же так делают, нет? Эндрю как-то назвал Мазерати? Нил никогда не слышал, чтобы он называл ее как-то еще, кроме «Мазерати». Или «Маз», когда он над ним подшучивает. Может, ему самому придумать имя для Мазерати? Да Эндрю бы с такого ебнулся. Как бы он ее назвал? Энтони, конечно же, Энтони Миньярд. Энтони Минерати. Нил аж видит, как Эндрю закатывает глаза. Он делает глубокий вдох. Вдох и выдох, вдох и выдох, вдох и выдох. Он разваливается на части и видит, видит прямо сейчас, как идет трещинами. Это как лежать на улице в пасмурный день: можно твердить, что мир — это тучи и только тучи, пока они не рассеются, чтобы показать за собой голубое небо. Легко отрицать, что небо есть, пока его не видно — и даже так, ну, неба-то, по сути, даже не существует, цвет — чистая субъективщина, так что, как ему постоянно напоминать себе об этом? Как не забывать смотреть на облака и помнить, что небо реально? Когда он чувствует себя хорошо, когда он счастлив, как ему помнить, что иногда в голову приходят не имеющие никакого смысла мысли, как не забывать, что от радости до паники он может скатиться за время, которое потребовалось бы, чтобы скатиться с полуметровой горочки? Почему он должен заниматься этим, сейчас-то, спустя годы? Он был в порядке, когда все кругом шло ужасно, а теперь, когда все просто замечательно — а ведь всего несколько часов назад он задавался вопросом, когда нормальное стало хорошим, — он ломается. А как он раньше не ломался, под давлением? Если давить колесом на кружку десять лет — она потерпит-потерпит, а потом разобьется вдребезги. Оу. Оу, стоп, так он разъебанный, он охуеть в какой жопе. Именно об этом Би и Эндрю твердили годами — именно это Би сказала ему через несколько месяцев, когда они с Эндрю съехались, когда Эндрю вернулся к терапии и начал разваливаться. Что мозг Эндрю осознал, что находится в безопасном месте, и наконец-то позволил себе осмыслить происходящее. И именно это сказал ему Эндрю пару недель назад — что терапия заключается не только в признании факта, что все плохо, но и в том, чтобы кто-то объяснил, почему у него случилась паническая атака из-за чего-то, что произошло много лет назад, и помог ему справиться с этим. О, боже, он в таком пиздеце. Но опять же, почему сейчас? Почему это так сильно связано с уровнем его стресса? Разве он не понял, что находится в безопасности еще в прошлом году, еще до появления детей, до того, как в разговоре у них всплыло само это понятие — «дети»? Сейчас он не чувствует себя в безопасности, и в этом половина проблемы; паранойя сжирает его заживо полжизни. Так не должен ли его мозг запереть все это? Отложить все на потом, когда у него будет больше времени подумать об этом? Да и это «потом» вообще может никогда не наступить, учитывая, что мафия, видимо, никуда деваться не собирается, но разве его мозг не должен постоянно чувствовать себя в опасности? Или просто… он больше не в состоянии сдерживать все, и это — просто медленное проявление травмы, а Натали была права, сказав, что он еще не достиг дна? И вообще, почему он продолжает обсуждать это сам с собой? Нил откладывает ассоциации в памяти. Мозг = плохо. Паника? Растерянность? Неуверенность в себе? Несомненно. Чисто комбо. Все действительно так плохо, как он думает? О-о, это уже совсем другая проблема, для решения которой ему как раз и нужна терапия. Он не нарушит своего обещания, данного Эндрю, потому что ему действительно нужна терапия, и он это осознает. Он не хочет узнать, как выглядит самое дно. Нил понятия не имеет, что делает. Сидит в машине. Копается у себя в мозгу. Тыкает, а потом смотрит, что выползет наружу. Эй, так это ж и есть терапия в чистом виде. Он выходит из машины. Ему нужно выполнить дельце. Он направляется прямиком к стойке. Обменивается приветствиями с кассиршей. Объясняет цель, с которой пришел. Он взрослый, занимающийся взрослыми делами, не оболочка, не пустышка, он — человек. Кассирша что-то говорит по уоки-токи, а потом из-за поворота магазина вылетает Лили. — Нил, рада снова вас видеть! — она сияет, и Нилу в лицо бьет ее вайб человека, которому лишь бы что-то втюхать. — Взаимно, — отвечает Нил, улыбаясь в ответ. — Дайте мне минутку, я сбегаю за кольцами. — Хорошо, — соглашается Нил, а затем стоит там ну просто до неприличного долго. Не может же так много времени занять поход туда-сюда за парой колец. Нил разглядывает бриллианты и сапфиры. Высматривает аварийные выходы, укрытия, чтобы спрятаться, отмечает, кто где находится. Вдруг с кольцами что-то не так? Звонящий сказал ему по телефону вчера, что их уже можно забирать, и назвал цену. Могло ли что-то случиться за время в промежутке между звонком и нынешним моментом? Кольца сломались? Их потеряли? Кто-то их украл? Где… Лили выходит к нему с Летицией, которая выглядит ужасно довольной собой, и Нил успокаивается до состояния, в котором не был с момента, как вышел из дома. Летиция кладет на прилавок две коробочки с кольцами. — Разницу в размерах камней почти не будет видно, — говорит она, открывая коробочки. — Вам лучше носить их под свадебными кольцами, чтобы защитить лишний раз, хотя, в общем-то, ваши кольца просто золотые… Она замолкает, и это хорошо, потому что у Нила сейчас вообще не работает мозг, чтобы ее слушать. Лазурь получилась идеальной — Нил узнает ее сразу, потому как две трети жизни боялся ее. Но… Но коричневый тоже идеален. Нил хочет носить это кольцо всю оставшуюся жизнь. Он достает его из коробочки, вертит в пальцах, наблюдая, как на топазах и бриллиантах играют блики. Он на людях. Он поднимает взгляд на Летицию, выглядящую очень и очень самодовольной. — Они великолепны, — искренне говорит он. — Идеальные. Они лучше всего, что я только мог представить, честно. — Я рада, что вам нравится, — отвечает Летиция. — Обращайтесь с кольцами осторожно — они выдержат воздействие воды и ежедневное использование, но при уборке, наверное, лучше все-таки снимайте, а то я не уверена, как на топаз подействует всякая химия; а если вы занимаетесь физической работой или спортом, тоже обязательно снимайте. Они хоть и не стеклянные, но и не бриллиантовые. — Понял, — говорит Нил. — Хотите примерить? — спрашивает Лили. Нил хочет. Он ужасно сильно хочет надеть это кольцо на палец и никогда не снимать. — Нет, — он отвечает, убирая его обратно в коробочку. — Пока нет. — Хорошо. — Вот, возьмите мою визитку, — говорит Лили, беря одну из стопочки на прилавке. — На случай, если вам или кому-то из ваших знакомых понадобится ювелирная работа. — Спасибо, — говорит Нил, забирая ее. — И вам спасибо, — он говорит Летиции. — Конечно, — отвечает она. А затем он направляется к двери, садится в машину и снова открывает футляры. По кольцам настолько сильно заметно, что они парные, что Нилу даже не хочется их разделять. Он достает их из коробочек, укладывает друг на друга, и они идеальны — камешки одинакового размера и инкрустированы на одинаковом расстоянии от соседних камней. На кольце Эндрю еще два драгоценных камешка — потому что размер самого кольца больше — но они все равно идеальные и внушают благоговейный трепет. Он слишком мало за них заплатил, такие точно должны были стоить куда дороже. Нужно подождать. Ему нужно подождать, прежде чем надеть свое. Он должен подождать и позволить Эндрю надеть себе на палец. Он снимает свадебное кольцо. И что, сейчас наденет новое? Такое чувство, что он совершает что-то непозволительное… будто слишком рано открывает подарок. Он достает из коробочки свое помолвочное кольцо. Снова кладет голову на руль. Эй. У него есть помолвочное кольцо. И обручальное. Эй, ну что за херня? Он купил себе помолвочное кольцо, оно не должно ощущаться настолько значимым, настолько… кое-чем. Но это помолвочное кольцо, которым делают… он вообще об этом когда-то волновался? Если бы Эндрю не сделал предложение, стал бы он сам когда-то беспокоиться об этом? С тех пор он больше не попадал в больницу, так что у них не возникло бы реальной причины заключить брак. Он бы когда-то начал из-за этого переживать? Нил хочет сказать «нет». Он не питает иллюзий, словно брак делает отношения идеальными; в конце концов, его родители были женаты, и притом в церкви, и брак не сделал их отношения ни хорошими, ни священными. Муж Райли был уебком. Нил знает. И знает, что у них с Эндрю были прекрасные отношения задолго до брака, и тот факт, что они его заключили, не повел бы их по какому-то иному пути. Он это знает. Они с Эндрю были бы так же верны и преданы друг другу, не будучи обрученными. Это он тоже знает. Так какая разница? И, блять, сама идея помолвки не должна ничего значить. Они уже и так в браке. Может, это просто… вселяет надежду. Надежду, что все будет хорошо очень-очень долго. На самом деле, брак имеет больше смысла как чисто коммерческая штука. Он дружит с остальными Лисами дольше, чем состоит в браке с Эндрю, но у него никогда не возникало желания жениться или выйти за кого-то из них. Брак имеет смысл только в контексте налогообложения. Но, что ж, вот он, держит помолвочное кольцо, и даже если бы его в конце концов изготовили ужасно, он бы все равно сидел и сходил из-за него с ума, потому что оно помолвочное. Ну и если это не имеет значения, то так же и не будет иметь значения, если он его примерит. Он надевает помолвочное кольцо, следом обручальное, смотрит на него полсекунды, а затем снова опускает голову на руль. Нет худа без добра: если уж он реагирует подобным образом — а у него вообще нет элемента неожиданности, от Эндрю он точно ждет тотального нервного срыва. Он хочет слез. Он хочет признаний в любви. Хочет философских дискуссий о природе бракосочетания. Хочет развестись только чтобы иметь возможность снова обручиться и заключить брак. Он хочет, чтобы Эндрю смотрел на него вечно и отвечал «что угодно», когда он просит его об одолжении, хочет, чтобы Эндрю клал ноги ему на колени, когда они вместе смотрят телевизор, хочет, чтобы Эндрю доверял ему, доверял и верил, и неужели он так много просит? И, конечно, у него уже есть все это, но он хочет этого снова, хочет больше, хочет, чтобы два кольца напоминали ему, что у него это есть. Он снова смотрит на кольца. Снова кладет голову на руль. Чувствует оба кольца. Он помнит это ощущение с тех пор, как начал носить обручальное — оно всегда ощущалось чуть странно, когда он надевал его на ночь просто потому, что носил он его очень редко. Он привыкал к нему, а потом снимал, и какое-то время ходить без кольца казалось странным. А потом, когда он начал носить его постоянно, не надевать его ощущалось чем-то неправильным, а надевать снова, наоборот, правильным. Он уже привык к маленькой полосочке на пальце. А это кольцо… оно не идеально гладкое. Летиция выполнила работу просто отлично — ни один из камней не острый и не причиняет боли, — но он двигает мизинцем вверх-вниз и чувствует, как кожа задевает камешки. Они на самом деле не особо выступают — ровно настолько, чтобы их можно было просто почувствовать. Он будет носить это кольцо всегда. Но нужно подождать еще неделю, прежде чем надеть его навсегда. Может, все-таки стоит подарить Эндрю кольцо за завтраком? Просто принести прямо на подносе со стопкой вафель. Блин, даже завтрак — это слишком поздно, нужно поставить будильник на 00:01, разбудить Эндрю и отдать ему кольцо прямо на месте. Надеть и снова лечь спать. Ну ладно, этого не произойдет, потому что он потом не сможет заснуть, да и Эндрю, скорее всего, тоже. У него взрывается мозг. Он не беспокоится. Тут не о чем беспокоиться. Все это не имеет значения, вообще ничего не имеет значения, ему все равно, ему реально все равно. У него есть Эндрю, а в браке они или нет — не имеет значения, и поскольку они уже и так в браке, кого вообще волнует помолвочное кольцо? Он снимает оба кольца, надевает обручальное и кладет помолвочное обратно в коробочку. Закрывает оба футляра. Все готово. Он достаточно думал об этом. Достаточно долго обдумывал. Теперь нужно ехать учиться делать мейк, и он опаздывает, потому что потратил пятнадцать минут на борьбу с двумя разными внутренними войнами. Он кладет руки на руль, отказывается думать о том месте на пальце, где должно быть кольцо, и едет к Райли домой. Парковка пуста — сейчас рабочее время понедельника. Он выбрал удачный момент. Следовало бы оставить кольца в машине. О, ему реально следует оставить кольца в машине. Необязательно нести их внутрь. Для этого нет причин. Но вдруг их украдут? Он сует коробочки в карман толстовки, убеждается, что их не сильно видно, и поднимается к двери Райли. Стучит. Он никому не расскажет о кольцах. Никто не узнает даже о том, что они просто существуют, не говоря уже о том, что они при нем. Дверь распахивается. — Так ты уже выполнил то свое поручение? — требует Райли. — Я… чего? — Я смотрела вчерашнее интервью, — говорит она. — Ты уже забрал подарок Эндрю на День рождения? — У тебя с собой подарок для Эндрю? — спрашивает Мария, тут же заинтересовавшись разговором. — Забрал, — отвечает Нил. — Заходи давай, расскажи мне что это, расскажи-расскажи-расскажи, — тараторит Райли, закрывая за ним дверь. — Думаю, Эндрю должен увидеть подарок первым, — дипломатично отвечает Нил. — И это секрет. Ну правда, он должен узнать первым. Кольца прожигают дыру в кармане. Нил хочет надеть свое. Может, стоит сделать предложение сразу, когда вернется домой. — Да это не так важно, — усмехается Мария. Нил пожимает плечами. Нет, он не может сделать предложение, когда вернется домой, он возьмет себя в руки и сдержится. — Боже мой, ты купил ему кольцо? — Райли ахает, прикладывая руку к груди. Сердце у Нила подпрыгивает так высоко в горле, что чуть не выскакивает изо рта. — Боже мой, ты купил кольцо, да, купил же? — Что? Я… — Не-не-не, у тебя снова это твой взгляд-оленя-в-свете-фар, я, блять, угадала с первого раза, иди-ка сюда… — Охренеть, ты как вообще догадалась? — требует Нил. Он не может больше скрывать подарок, только не теперь, когда она уже все поняла. — Сколько ты вообще думаешь о кольцах для… — на лице у Райли отражается чистейший ужас, и, о нет, о нет, — да, это кольцо, я купил нам двоим помолвочные кольца, а то у нас их никогда не было, понимаешь? Короче, если я покажу тебе, ты сможешь держать язык за зубами всю неделю? О боже, ему нужно чаще тусоваться с Райли и слышать от нее всю фигню раньше, чем он сам все выболтает… и вообще, она что, уже реально думает сделать предложение? Прошло сколько… четыре недели? Этого что, достаточно? Зачем он отвлекает Марию, демонстрируя кольца? Его второе имя — идиот. Раньше лгать у него получалось куда успешнее. И раньше он лучше справлялся с брошенной прямо в лицо правдой. И импровизировать на месте выходило лучше. Он стареет? В этом все дело? Он сейчас на уровне социализации собаки? Или просто давно не практиковался? — Да, я хочу поглядеть, боже ж ты мой, — говорит Мария, но по выражению ее лица Нил понимает, что она не пропустила ничего из всего, что только что произошло. Что ж, теперь не отвертишься. Он достает коробочки из кармана. Ему требуется секунда, чтобы взять себя в руки — он не может этого сделать, господибоже… — Два? — Райли вскрикивает. — Одно для меня — а то как так, у него кольцо будет, а у меня нет, хотя это вообще он делал предложение; вот, а это… это мое, — говорит он, глядя на кольцо. На секунду залипает — камень идеально ловит солнечные лучи, и он действительно один в один цвета глаз Эндрю, и почему бы просто не начать носить его прямо с этого момента… потом Нил вспоминает, чем занят, и открывает вторую коробочку. — А это для него. — Боже мой. Боже ты мой. Боженьки, да он с ума сойдет, — говорит Мария, уставившись на кольца. — Эндрю нахрен чокнется. — Я не… надеюсь да. Типа, я не то чтобы спрашивал его мнение, я просто… может, надо было спросить еще кого-то, не знаю. Какое кольцо бы ты хотела? У вас с ним схожие вкусы, ты правда думаешь, что ему понравится? — Еще как понравится, Нил, — твердо говорит Мария. — Ты ж знаешь своего панка, а Эндрю — очень мягенький панк. Ну, справедливости ради, я не такая и всю эту показушную сопливую хрень не люблю, но он — он любит, и он помрет. Это что… ты что, купил кольца с камнями цвета ваших глаз? Ебнуться не встать, Нил, в жизни бы не подумала, что ты такой романтик! — Это Эндрю такой романтик, и я хотел, чтобы кольца вышли хорошими. — У тебя получилось. Когда ты собираешься отдать ему кольцо? — В его День рождения, но не знаю когда именно, — отвечает Нил, но стоит только произнести это, как план сам собой приходит ему в голову. — Мы поедем на пляж, и, наверное… там есть такое местечко, где, знаешь, стоят такие лампы, которые освещают дорожки между дюнами? Там есть одно место, на самом вершине дюны, и оттуда виден весь пляж, и… наверное, именно там, потому что если мы будем стоять рядом с фонарем, Эндрю увидит кольцо, а я еще не разобрался как именно их нести… я не могу просто засунуть футляры в карманы брюк — не получится так, чтоб их не было заметно, а я не хочу делать предложение в толстовке. — Да если честно вряд ли он скажет «нет», — отмечает Райли. — Но все равно. — И вообще — делать предложение? — Ага, думаю, я просто сделаю ему предложение. Райли кладет ладони на голову — медленное движение, сообщающее Нилу, что она не уверена, куда деть руки. — Вы уже в браке… Нил, а как он сделал предложение? — Он настаивает, что это я сделал ему предложение, но он сел на мой стол и бросил кольцо мне на тетрадь. — На пляже… вечером… под грохот волн… Эндрю к хуям сойдет с ума, — говорит Мария, и в ее голосе слышится абсолютный восторг по этому поводу. — Это прям реально настоящее предложение руки и сердца. Он в обморок грохнется. Как ты спрячешь от него кольца? Куда их сунешь? — Я… ну, вы можете мне помочь. Он не должен знать, что я был здесь, а то он запутается во времени — подумает, что я был на двойном сеансе или второй раз поехал по магазинам, а не просто забрал что-то. Я не… наверное, когда вернусь домой, я позвоню ему и скажу, чтобы он посидел в ванной или еще где-то, чтобы я мог их спрятать? Он знает, что сегодня я привезу домой его подарок, этот факт мне не нужно скрывать, нужно просто… чуть-чуть его запутать. Заставьте его думать, что подарок по размеру больше, чем он есть на самом деле, или типа того. — Ты что, собираешься газлайтить своего мужа и убеждать, что купил ему… купил… — В точку, — торжествующе произносит Нил, указывая на Марию. — Купил что? Что вообще может быть большим, но таким, чтобы это было достаточно легко спрятать так, чтобы он никогда не нашел, и для чего требуются две отдельные длительные поездки, плюс ко всему телефонный звонок, и что делает меня таким счастливым? Что это по факту может быть? — Он что-нибудь придумает, — говорит Райли. — Он умный и шарит. — Че, типа как экстрасенс? — спрашивает Мария, ухмыляясь. — Нет, типа… ну, знаешь, ты человек, ты же забываешь всякую фигню? То есть ты не всегда находишь логическую связь, потому что какая-то хрень просто вылетает из памяти? Так вот это не про Эндрю. Если дать ему достойный стимул, он вытащит из головы такую херь, о которой никто даже не вспомнит. Он что-то придумает. Он такой, типа: «опа, учитывая точное время, на которое ты уезжал, ты купил мне то-то, то-то и вот то-то». — Ну, до тех пор, пока он не предположит, что это помолвочные кольца, мне все равно, что он там будет гадать, — отвечает Нил. — Да и вообще, это не газлайтинг, это просто… сбивание с толку, чтобы он не понял, какой именно его ждет сюрприз. Кстати, стоп, мне правда нужна помощь… эй, знаете, кому нужно позвонить? Эллисон. Я позвоню Эллисон. Все равно я должен ей позвонить. — О, охеренно, время подружиться с тиммейтами? — спрашивает Мария. — Позвони ей сейчас. — Сейчас? — Сейчас. Мы будем тиммейтками, так что можем начинать сближаться уже сейчас, — соглашается Райли. — Вы… точно уверены? То есть, Марии, теоретически, нужно будет минут двадцать, чтобы научить меня делать мейк, а потом я благополучно отчалю и не буду вам мешать. В ответ он получает только пожимание плечами. — Это самая волнующая штука, какая только могла случиться с нами сегодня, — говорит Райли. — Давай, набирай Эллисон. Нил набирает Эллисон. — Нил? Мой драгоценнейший Нил? Неужели уж? Меня удостоил звонком сам Нил Джостен, который скоро станет знаменитым ютубером, которого с руками и ногами хотят оторвать новостные каналы по всей стране, а он все равно весь такой скрытный и неуловимый… ну реально, я все жду, пока ты меня перебьешь, а то у меня заканчивается всякая фигня. Я правда рада, что ты позвонил. — Не радуйся так, я к тебе опять с просьбой. — Настанет день, когда ты позвонишь просто поболтать. — Настанет день, когда мне не придется звонить, чтобы болтать. Когда вы там уже переезжаете? — О, точно-точно, ты же поедешь со мной на поиски дома. Нил воздерживается от выражения удивления по этому поводу. Он собирался ездить с ней на поиски жилья, ну, он так по крайней мере думал, просто об этом еще не говорилось вслух. — Просто переезжайте в наш район, он как раз недалеко от главной достопримечательности. — От тебя? — От меня. Ну короче. Врубаю громкую связь, здесь Райли и Мария… — Будущие тиммейтки! — Приветик! — радостно говорит Райли. — Привет, — говорит Мария. — Привет! По какому поводу собрались? — Я пытаюсь сообразить, как лучше сделать предложение Эндрю. Эллисон визжит. Нил убавляет громкость. Минуту спустя он слышит, как она втягивает воздух, и снова прибавляет громкость. — Окей. Погоди. Рене уже пришла — услышала мой крик. Мы должны позвонить Дэн — и Мэтту, наверное… и Ники? Сколько сейчас времени в Германии? — Думаешь, Ники сможет сохранить секрет? — Если секрет важный? Тогда конечно. Сейчас у них где-то полдевятого… а Аарона будем звать? Кевина тоже надо втянуть, даже если его помощь бесполезна… — Я возьму ноут, — говорит Мария. — А то у нас уже на целый звонок по Скайпу людей набралось. — Да. Да. Я всех соберу. Увидимся через пять минут. Она вешает трубку. Нил смотрит на Марию. Мария пожимает плечами. Она планировала провести день не так, но Райли выглядит взволнованной — почти наверняка именно потому, что все это обещает стать хорошим способом отвлечь Марию от мыслей о том, что Райли уже сама задумывается о кольцах… но… что ж. Надо настоять и уйти. Он им мешает. Но Райли усаживает его в кресло, и в звонок в Скайпе заходят люди, а потом на него уже смотрит множество выжидающих лиц. — Окей. Эм. Сделайте потише, если не хотите оглохнуть. Я собираюсь делать Эндрю предложение, и мне нужна помощь… Даже с минимальной громкостью он все равно съеживается. — Объясни! — кричит Ники. — Объясняй! — Дай мне две секунды, тогда объясню, — отвечает Нил, а затем никто больше не кричит, и все смотрят на него в упор. — Так… мы с ним не знаем, кто сделал кому предложение по… ну, по кое-каким причинам, но Эндрю как будто реально беспокоило, что предложение сделал не я, так что я купил нам помолвочные кольца на его День рождения, и я сделаю ему предложение, но мне нужна помощь. — Я прилечу, — говорит Ники. — Все, я уже одной ногой в полете. Тебе нужен кто-то, кто будет держать вентилятор, чтобы у тебя миленько развевались волосы на ветру? Нужны танцоры на фоне? — Не давай ему перетягивать одеяло… о, это и будет нашей работой, — говорит Мэтт. — Мы приедем и не будем давать Ники тянуть на себя одеяло. — Без обид, но я-то тут зачем? — спрашивает Аарон. — Тебе нужно мое благословение или как? Нил пожимает плечами: — Ну, типа, ты здесь, потому что тебя пригласила Эллисон, но если хочешь дать свое благословение — я приму его. Полная тишина. — Ребят, вам нужно начать решать свою херь как-то между собой, — говорит Дэн. — Я даю тебе свое благословение. И останусь тут, пока эта хрень не кончится, — говорит Аарон, игнорируя явный шок Нила, — но только потому, что хочу увидеть, как ты признаешься, что тебе нужна помощь. — Если честно, сейчас больше всего я чувствую себя виноватым, — говорит Нил. — Потому что Эндрю узнает об этом всем последним. — В этом вся суть, — с улыбкой отвечает Рене. — И то правда. В общем, короче, я как бы хотел сделать предложение на пляже, но я не хочу быть в толстовке или спортивках, а спрятать две коробочки в кармане джинсов почти нереально… — Как они выглядят? — спрашивает Мэтт. — Мои джинсы? — Крутые, отвечаю, — встревает Мария. — Я самолично выбирала. — О, слава богу, — отвечает Эллисон, пока Ники громко радуется, а Мэтт с Кевином показывает в камеру большие пальцы вверх. — Но нет, — говорит Мэтт, — я имел в виду кольца, ты же их уже забрал? Кстати, ты купил кольцо и себе? Поэтому «кольца» во множественном числе? — Да и да, — отвечает Нил. — Нечестно же, если кольцо будет только у Эндрю, хотя предложение мне все-таки сделал он, — он достает кольца из коробочек и по одному показывает в камеру. — С коричневым камнем — мое, с голубым — его… — Цвета ваших глаз, — кричит Ники. — Нил, я даже не знал, что в тебе это есть. — Спасибо. Ну в общем… — Они и впрямь чудесные, Нил, — говорит Дэн. — Эндрю понравится. — Спасибо. Но… — Поверить не могу, что ты реально задумался и вложил какую-то идею, — говорит Кевин. — Я так горжусь тобой, Нил. — Ну вот скажи же? — говорит Аарон. — А то я всегда думал, что он безмозглый. — Я, вообще-то, задумываюсь о многом. Короче, — громко говорит Нил, — я хочу… — Не безмозглый, — говорит Ники. — Просто рассеянный. — Неромантичный, — добавляет Мэтт. — Я сейчас звонок завершу, — громко угрожает Нил. Все успокаиваются. — Спасибо. В общем, я хочу и хорошо выглядеть, и смочь спрятать два кольца. Мысли? — Кто-то здесь видит Нила в бушлате? — спрашивает Эллисон. Все качают головами. — Нил. Послушай меня. Подумай о том, что я спрошу, и подумай хорошенько, — говорит Эллисон. — Мне нужно, чтобы ты сказал мне, есть ли у тебя симпатичный пиджачок. Нил качает головой. — Ты даже не подумал, — обвиняет Дэн. — Ни секунды не потратил. — Да смысла не было, — отвечает Нил. — Сто процентов говорю, нет у меня симпатичного пиджака. — Может и есть, — задумчиво тянет Кевин. — Стой, а тот, который ты надевал на День рождения Рене в прошлом году? — О да, — говорит Эллисон. — Да, тот как раз подойдет. — Он считается? — с сомнением спрашивает Нил. — И, если честно, понятия не имею, куда его сунул. — Да, считается. Откопай его. — Не, стой, — говорит Кевин. — То была вечеринка в Нью-Йорке, в сентябре, и, если я правильно помню, было не по сезону холодно, так? Все неохотно кивают. — Вообще-то, Эндрю пришлось купить мне тот пиджак за день до, — вспоминает Нил. — Я прилетел без нужной для такой погоды одежды. — Это Южная Каролина, — говорит Кевин, игнорируя Нила. — В том пиджаке будет слишком жарко. — А кто сказал, что кольца должны быть обязательно в коробочках? — спрашивает Рене. — Никаких правил об этом нет. — Я тоже подумал, — говорит Нил. — Но я не хочу, чтобы они просто болтались у меня в кармане… типа, а вдруг я достану телефон, а вместе с ним выпадет и кольцо? А вдруг это произойдет прямо на пляже, и я потеряю кольца? Наступает задумчивое молчание. — Окей, послушайте меня, — говорит Ники, но его слова тут же заглушаются всеобщим «нет!». — Ребят, мне минут через пять надо бы вернуться к работе, — говорит Мэтт. — Ники, если у тебя что-то есть, выкладывай. — Спасибочки, Мэтт. Нил, ты ведь носил обручальное кольцо на цепочке, так? — Да. — Эта цепочка все еще у тебя? — Думаешь, Эндрю не помнит, как выглядит та цепочка? — протестует Дэн. — Это скорее символично, — говорит Ники, развивая мысль. — Но… то есть, конечно, будет теплее, но будет ли жарко? Нет. Можешь надеть рубашку и застегнуть на все пуговицы — все равно ты всегда именно так рубашки и носишь, и, получается, просто повесишь кольца на цепочку, засунешь под рубашку и — и это жизненно важно — будешь держать Эндрю подальше от своей шеи. Если нужно, хоть долбанный ошейник на целый день нацепи. Но зато потом сможешь снять цепочку и отдать ему кольца. Эту ответочку он запомнит, если ничего другого не придумаешь. — Если я надену рубашку, он увидит цепочку и поймет, что что-то происходит, — говорит Нил. — Нил, ну не отметай идею так сразу, просто… скажи ему, что это как какой-нибудь талисман на удачу или что угодно. Держи цепочку в кармане до тех пор, пока не поедете на пляж. — А ведь реально, если кольца будут на цепочке, то не придется беспокоиться, что они отлетят на другой конец пляжа, — говорит Райли. Нил обдумывает это. На самом деле цепочка все еще у него. И он знает, где она — в тумбочке у кровати, куда он положил ее, когда в последний раз снимал на ночь. На следующее утро он просто начал носить ее, куда бы ни пошел. Узнает ли Эндрю эту цепочку? Нил совершенно уверен, что в ней нет ничего особенного — она бы потерялась среди других цепочек с тем же типом звеньев, но если он не поймет, что это одна и та же цепочка, то Эндрю абсолютно точно узнает плетенье. Настоящая проблема в том, что ему делать с собственным кольцом. Эндрю носит свое в повязке, он же свои повязки носит не особо часто. Ему сделать точно так же? Или просто отдать Эндрю оба? Всегда есть вероятность, что он спрячет свое кольцо в повязку, отдаст Эндрю его кольцо, и в итоге рассказать ему о втором кольце так никогда возможности и не выпадет. Нил не может представить себе более неловкой ситуации, чем та, где… где Эндрю просто увидит второе кольцо день спустя. Мария щелкает пальцами перед глазами Нила, и он отскакивает назад. — Ты тут вообще? Господи, аж подпрыгнул. — Я тут, — говорит Нил. — Что такое? — У нас было целое обсуждение, как прицепить кольца к брюкам, а ты, типа, вообще абонент не абонент, — отвечает Райли. — Ой. Так вы что-то придумали? Прицепить кольца к самим брюкам? Слушайте, ребят, это не очень хорошая идея. — А-а, так ты поэтому пошел на терапию? — говорит Аарон. Единственные, кто удивлены, — это Райли и Мария. Нил бросает взгляд на Кевина, который выглядит совершенно бессовестно. — Так, типа, — говорит Аарон. — Ты просто исчезаешь в Нилгороде? — Нилгороде? — переспрашивает Нил. — Нормально так. Мне нравится. — Окей, подожди, если ты не сердишься на нас за то, что мы в курсе, — говорит Дэн, — просто хочу сказать, что я поддерживаю все твои решения. — И прямо сейчас мы закроем эту тему, — говорит Рене. — И продолжим обсуждать концепцию брюк с пятнадцатью цепочками, на которых будут висеть разные кольца. — Нет, так не получится, — отвечает Нил. — Тогда брюки будут слишком тяжелыми и просто спадут с меня. — Ой, а это разве проблема? — спрашивает Ники. — Гадость, — говорит Аарон. — Не для меня, не для меня же! Для Эндрю. — Эндрю — мой брат, и не понимаю, с чего вы решили, что я хочу думать о чем-то таком. — Эй, у тебя есть ребенок, а это значит, что ты просто ходишь и буквально показываешь всем, что у тебя был гетеро-секс со своей женой, и, типа, тыкаешь этим нам в лицо. И ты приводишь его на семейные вечеринки, Аарон, и мы знаем, что там не было никакого ЭКО или чего-то еще. — Иногда я вспоминаю, как мы раньше думали, что Монстры все такие грубые и жестокие, — говорит Эллисон, — и, честно говоря, мне не верится, что мы когда-то вообще так считали, потому что, зная вас сейчас, я понимаю, что вы просто реально тупые. — Чья бы корова мычала, — фыркает Кевин. — Мы взрослые люди, — перебивает Дэн. — Завалите хлеборезки. — Да мы и в колледже были взрослыми, — хмыкает Аарон. — По-моему, ругань — это просто наше топливо. — Подпитывает наши семейные узы, — соглашается Кевин. — Я бы спросила, относишься ли ты так к своей настоящей семье, но я видела, как ты общаешься с Ваймаком, — говорит Эллисон. — Мне пора, — перебивает Мэтт. — Было весело… Нил, сделай что-нибудь умное, а заодно сходи к психотерапевту, но у меня встреча через двадцать секунд. Всем пока. Увидимся дома, детка. Все машут ему, а затем взгляды возвращаются к Нилу. — По-моему, мы все порешали, — объявляет Эллисон. — Реально. Просто повесь их на цепочку. Отдай эту цепочку ему. Мне кажется, было бы лучше надеть ее, но тогда придется как-то очень незаметно успеть ее нацепить, а это, Нил, лишняя морока. Или просто вынь ее прямо из кармана… блин, а если она запутается? Ладно, выходит, просто надень ее. Верно? Вот и решили. Так что тусовочка официально объявляется закрытой, потому что Дэн все равно скоро нужно идти учить деток играть в экси. — А мне нужно уложить Анджелу спать, — говорит Ники. — И это тоже. Хочу поклясться, что этот секрет мы унесем с собой в могилу. Ники, тебя особенно касается. Можно рассказать только Эрику, но остальным — ни-ни. Ники поднимает руку: — Клянусь честью, я постараюсь… — Все, круто. Нил, мы скоро поедем на поиски дома, я тебе маякну, — говорит Эллисон, и Дэн беззвучно стонет — Нил понимает, что она теряет друзей. Они буквально уезжают от нее. Ему надо будет постараться убедить Ваймака. Или, может, просто заставить Дэн и Мэтта переехать обратно, не то чтобы им прям обязательно нужно оставаться в Нью-Йорке. Они же не в ссылке. — Все остальные, увидимся в групповом чате. Все дружно отключаются от звонка. Нил делает глубокий вдох. Закрывает коробочки с кольцами и кладет их в карман. Целая неделя. Впереди еще целая неделя, прежде чем кольца снова увидят свет. Как ему вообще жить с этой мыслью? — Время мейкапа? — спрашивает Мария. Нил кивает. Мария тащит его в ванную, Райли плетется за ним. — Окей. Вот твои цвета, — говорит она, и Нил сосредотачивается так сильно, как никогда в жизни, пока она рассказывает ему, что какая штука значит и для чего нужна. А потом они делают макияж. Краситься самому трудно. Держать что-то рядом с глазами и не моргать. Эндрю очень понравится. Мария подсказывает и рассказываем ему все-все-все спокойным и нежным голосом. У Нила сносно получается только с третьей попытки, а потом он стирает все средства с кожи. — Давай себе достаточно времени, — бодро говорит Мария. — И практикуйся, как только его не будет рядом. Нил, он упадет в обморок, серьезно говорю, и я жду услышать рассказа о том, как твои новые нереальные навыки визажиста сыграли в его обмороке не последнюю роль, хорошо? — Да, — соглашается Нил, поворачиваясь, чтобы выйти из ванной. Райли выглядит слащаво. Она смотрит на Марию так, словно Мария — богиня. А. Окей, вот почему Мария так охотно вовлекла его в их с Райли день. Нил не особо понимает такое, но, с другой стороны, он и сам весь растаял, когда Эндрю открыл для него душ, так что уж точно не ему судить. Райли подталкивает его к дверям, хотя его даже не нужно особо подгонять — он и так уже достаточно долго им мешал. Он благодарит Марию, садится в машину и едет в крафт-магазин. Искусственные розы. Трудно будет тайком пронести настоящие к ним в комнату, чтобы разбросать лепестки по кровати, но искусственные? Вот так у него получится. А потом он едет домой. Сидит на подъездной дорожке и спорит сам с собой. Они живут здесь уже четыре года, и ни разу не было даже ограблений. С этого момента до момента, пока Эндрю не поедет на терапию, они будут находиться дома. А когда Эндрю уедет, у него будет куча времени, чтобы перенести все штуки из машины, спрятать их, а потом еще и попрактиковаться в макияже. Он засовывает все под пассажирское сиденье и в бардачок и заходит в дом. — Ну, как прошла терапия? — спрашивает Эндрю, как только Нил входит в дверь. Нил морщится: — Ни «привет»? Никакого мне, значит, «я люблю тебя»? Даже без «а какой у меня подарок»? Эндрю пожимает плечами: — Мы поздоровались по телефону, ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя, а я прекрасно знаю, что ты не скажешь мне, что у меня за подарок. Так что: как прошла терапия? Нил пожимает плечами. — О, какой хороший и полезный ответ. Я такой и ждал. Нил поднимает руки, пытаясь подобрать слова. — Хуже? В каком-то смысле этот сеанс прошел еще хуже. — В плане? — Ты всегда теперь будешь расспрашивать меня о терапии? — Нет, я перестану, когда она тебе больше не понадобится. — И откуда ты узнаешь, что мне нужно? — Ты даже не знаешь, как относишься к этим психотерапевткам, тут скорее вопрос, откуда ты знаешь, что тебе нужно. Нил заставляет себя выдохнуть раньше, чем воздух выходит словами. Он разговаривает с Эндрю. Это Эндрю. Нил смотрит на него, красивого, родного и спокойного, и считает до десяти. — Ты в самом деле не хочешь отвечать? — спрашивает Эндрю, когда Нил досчитывает до пяти. — Я могу остановиться. Нил поднимает палец и заканчивает считать до десяти. — Нет, мне кажется, я могу ответить. Просто… я чувствую… — он пытается определить это ощущение. Ах. Чувство вины. — Может, я недостаточно стараюсь, — говорит он. — Возможно, причина, по которой терапия не работает, в том, что я не хочу, чтобы она работала. Как саботаж. Я саботирую психотерапию. Эндрю пожимает плечами: — И? — И, возможно, проблема не в них, а во мне. — Так, а что тебе не понравилось в Дженис? — Знаешь, ничего, по сути; дело только во мне, наверное. — Один из простых способов разобраться — это определить, что на самом деле тебя беспокоило во взаимодействии, — терпеливо объясняет Эндрю. Нил берет его за руку. — Я не знаю. Эндрю пожимает плечами. — Не торопись. — Ребят, вы закончили быть странными? — зовет Натали из гостиной. — Мы хотим посмотреть «Дрянных девчонок». — Ага, а я хочу посмотреть «Принцессу-невесту», — говорит Нил. Он открывает рот, чтобы извиниться — он не уверен, откуда взялись эти слова, это было… грубовато, но он опоздал. — В другой раз посмотрим, — отвечает Натали. — А сейчас время «Дрянных девчонок». Нил соглашается. Ведет Эндрю в гостиную. Девочки оставляют им диван, и Эндрю поднимает Сэр, чтобы было куда сесть. Сэр запрыгивает Нилу на колени, Эндрю смеряет ее тем самым взглядом, а затем Натали нажимает кнопку воспроизведения, и теперь все, о чем Нил думает — это ладонь Эндрю в его и мурлыкающая Сэр.