ID работы: 13530539

Добрый дух «Kaonashi»

Слэш
NC-17
В процессе
352
Размер:
планируется Макси, написано 210 страниц, 21 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
352 Нравится 193 Отзывы 81 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Небо на улице серое-серое — под стать паршивому состоянию. Холодно как-то, неуютно. Дима сильнее кутается в кусачее одеяло. Жмурится, накрывается с головой, зарывается под подушку. Теплее почему-то не становится. Матвеев натягивает одеяло на голову как капюшон, крепко держит его за края и рывком встаёт с дивана. Осматривается: на улице туман, из приоткрытого окна пахнет дождём и сыростью. Дима кладёт руки на ледяные батареи, опирается на них, выглядывая на улицу. Внизу ветер гоняет пожелтевшие листья по двору, на грязных лужах прыгает большая собака. Одна-единственная, и больше ни одного живого существа на улице. Как будто бы только для неё дует сейчас этот холодный мокрый сквозняк, только для неё сияют мутные лужицы... Матвеев склоняет голову набок, с интересом поглядывая на пса. Он летит вперёд пулей, клацает зубами, стараясь ухватить хоть один листик, капельку, самую маленькую частичку золотой осени. Дима щурится: а собака и вправду красивая. На добермана похожа очень. Неужто кому-то совести хватило породистую выбросить? Или сейчас способ выгула такой? Матвеев чувствует, как гулко начинает колотиться сердце где-то в горле, когда пёс добегает до проезжей части. Ветер гонит листья дальше, через дорогу, туда, в большой и красивый парк. Машины пролетают молниеносно, огромные и жуткие — монстры на колёсах. И пёс об этом даже не догадывается, когда вылетает на дорогу, прямо под фуру. Громкий собачий вой, разрывающий барабанные перепонки на части, подхватывает холодный ветер, разносит по дворам, улицам. Дима резко отлетает от окна, наглухо задёргивая шторы. В комнату мгновенно воцаряется абсолютная темнота. Эхом отзывается, раздаваясь уже над самым ухом, невыносимый отчаянный вой. Матвеев отползает от окна, трясёт горячей головой, забиваясь в самый угол и хватаясь за вмиг разболевшиеся виски. Впечатывается затылком в стену и неосознанно закусывает губу; кровь просачивается сквозь сухую кожу, стекает по подбородку, прямо туда, на холодный пол. Он зажмуривает глаза, сильно-сильно, быстро мотает головой из стороны в сторону. Руки начинают трястись, сердце стучит ещё быстрее, кажется, ещё секунда — выпрыгнет из грудной клетки. Вид крови, падающей на пол маленькими капельками, словно небольшими бусинками, действует на Диму отрезвляюще, и он открывает глаза. Старается дышать глубже, несмотря на пропитанный железным запахом, воздух. Первые пару секунд ничего не видно, очертания предметов в собственной комнате плывут перед глазами, некоторое время всё двоится, сдвигается, изгибается под каким-то неправильным углом. Матвеев медленно поднимается на ноги, опираясь рукой на изголовье кровати. Голова становится тяжелее, словно наливаясь горячим свинцом. Дима доползает до постели, нащупывает подушку и падает на кровать. Кровь по-прежнему течёт с губ, отпечатываясь на белом изголовье некрасивым красным пятном. Матвеев дышит тяжело, сжимая пальцами забрызганную кровью подушку, до болезненного хруста ткани, до въевшейся в полотно кровавого месива. Тошнотворный кровавый запах заставляет Диму приподняться на локтях, запрокинуть голову повыше и глубоко вдохнуть. Матвеев разворачивается, ложится на спину. Прячет лицо в ладонях, чувствуя, как новая волна паники подступает к горлу. Он подлетает на ноги, в глазах темнеет сразу же. Наощупь пытаясь отыскать нужный ящик, Дима наводит хаос. На пол летят синие и чёрные ручки, разноцветные карандаши вылетают из ящиков, какие-то бумажки, исписанные огромными текстами, рвутся с неприятным звуком. Несколько пачек с таблетками скатываются со стола, прежде чем Матвеев находит нужные. Заталкивает в рот сразу несколько, чтоб уж наверняка, летит на кухню, хватает с плиты маленький чайник и хлещет воду прямо из горлышка. Благо, бабушка Маня ещё с утра на подработку ушла, а то бы снова скандал закатила, мол, нельзя отраву эту пить, подохнешь ведь, Митенька, раньше времени, и никакие таблетки тебе уже не помогут. А вот как объяснить бабушке, что таблетки эти прописал психиатр? Да, школьный, да, туповатый и с косыми глазами, да, в вечно мятом пиджаке ещё более мятых штанах, но препараты помогали, а это главное. И хотя они всего лишь давали организму возможность расслабиться и почувствовать себя чуть лучше, только благодаря содержащимся там определённо нехорошим веществам, на некоторое время становилось чуть легче. Дима вздохнул и зарылся пальцами в волосы. Тяжело. Вроде как раньше всё проще было, понятнее, легче было разобраться. Раньше и мама с папой рядом были, и брат младший подрастал. Матвеев смутно помнит всё, что было; это, наверное, защитная реакция психики у него такая — забывать. Все воспоминания напоминают сон, всё словно в какой-то дымке. Вот он, Дима, маленький и довольный: лопает мороженое в парке и катит небольшую коляску. Родители идут где-то сзади, смеются и кричат: «Митенька, подожди!» Дима тоже смеётся, стирает рукавом мороженое с лица и улыбается. Как же хорошо! Снова он, Матвеев, только постарше. Во втором классе, как никак, взрослый уже. Мама держит его за руку на линейке, а затем отпускает в класс. У Димы глупо торчат набрызганные лаком волосы и рубашка выбилась из брюк. Но всё это не важно, когда Матвеев забегает в класс, высовывается из окна и машет маме тоненькой ручкой. Мама машет в ответ: она такая маленькая, там, внизу. И машет такой маленькой рукой. Дима щурится, улыбается широко-широко, тогда ещё в полной уверенности, что в новой школе будет очень хорошо. Но уже тогда всё катилось под откос. В первый учебный день Матвеев оказывается под лестницей, с разбитыми вусмерть руками и носом. Во рту чувствуется солёный вкус, нос печёт очень. Дима приподнимается на ноги, держит себя поперёк живота, облокачивается на стену. Больно. Даже дышать. В пятом классе Дима впервые теряет сознание. Резкий толчок — Матвеев отлетает в стену, ударяется головой об косяк. В глазах мгновенно темнеет, чужой голос раздаётся где-то далеко, словно во сне каком-то, как эхо. Его трясут за плечи, когда голова безвольно откидывается назад. А затем Диму бросают на холодную плитку. Тело несколько раз ударяется об пол, подлетая и приземляясь вновь, прежде чем упасть и затихнуть окончательно. И снова во рту чувствуется сладко-солёный вкус, снова больно, снова печёт переносицу. Только в этот раз добавилось новое чувство — всё тело катастрофически болит, словно каждая косточка переломана, каждый сустав вывихнут. Последнее, что помнит Матвеев перед отключкой — хочется плакать. Плакать от боли, унижения, обиды... От всего, что внезапно свалилось на худенькие плечи, что гнёт к земле, неподъёмной тяжестью наливаясь в груди. Дима падает, лопатками чувствуя холод плиток. Затылок горячий, болит очень сильно. Наверняка, синяк останется. Больно. Его бросают, как ненужную вещь, как рваную тряпичную куклу — оставляют совсем одного, бледного и холодного, с запёкшейся на затылке кровью. Мерзко. Лучше бы добили, чем очнуться тут снова.

***

Матвееву всегда казалось, что жизнь состоит из одного только сплошного ожидания: сегодня ждёшь завтра, завтра будешь ждать послезавтра, а там уже понедельник. У какого-нибудь знакомого освободится хата и можно будет потусить. Хотя тут Дима погорячился — таких знакомых практически нет. Иногда ожидание может наскучить, и тогда Матвеев делает иначе. Скрашивает свою жизнь определённо нехорошими и невероятно скверными вещами, а именно: кровавые драки и очень горькое курево. И всё это чередовалось — так по-дебильному, но так противно точно: драки-курево, драки-курево. Примерно, раз в несколько дней Дима умудрялся дать кому-то отпор, и, в свою очередь, был избит сам. Не так, конечно, сильно, всё же как-никак с каждой новой кровавой бойней приходил и опыт, а если точнее, умение вовремя увернуться от летящего в висок кулака, да и к тому же чаще это было чем-то вроде самозащиты и желанием не быть убитым где-то в чужих дворах, но всё же. Всё же что-то было, что-то происходило, и с каждым новым событием жизнь омрачалась ещё сильнее. И Матвеев тихонько подгнивал. Подгнивал медленно, как напичканные антибиотиками синюшные куры или залакированные яблоки без запаха и вкуса. Чего Дима вообще хотел? Стать паршивой жертвой жизненных обстоятельств, существовать под определённого вида гнётом, или с горя спиться и стабильно каждые пару недель попадать в больницу с передозом, а потом подохнуть где-то возле подъезда от того же передоза? Нет, этого Матвеев определено не хотел. А чего хотел? Сам Дима точно не знал. Жизнь катилась по инерции, он не контролировал события, да и если честно, не очень-то хотел контролировать. Просто ложился под происходящее, подстраивался как-то, ненавидел себя за бездействие и за то, что не в состоянии ничего сделать, но продолжал. Продолжал тупо плыть по течению, чувствуя, что рано или поздно течение принесёт тебя к обрыву, с которого ты упадёшь на землю, разобьёшься в мясо, а потом встанешь и пойдёшь. Жить дальше. Существовать. И какое же страшное на самом деле это слово — развод. Когда мама и папа часами сидят на кухне, разговаривают о чём-то сначала спокойно, подпирая щёки руками и изредка вздыхая тяжело, пока Дима гладит младшего брата по голове и зажимает руками его уши, когда отец начинает громко кричать, мать плакать, а бабушка, приехавшая посидеть с детьми, орать на них обоих. Ресницы слипаются от слёз, а сердце впервые начинает очень сильно болеть. Словно кольнули тоненькой иголочкой, да так и её оставили там. Матвеев вцепляется зубами в уголок подушки и тихо скулит, ведь громко плакать нельзя. Иначе брат проснётся. А утром снова нужно в школу. Потому что школу никто не отменял — а иногда так хочется, чтобы хоть один день был проведён спокойно, чтобы на теле не появилась ни одна новая ранка, чтобы потом не скулить от боли, сидя на полу и прижимаясь к холодной стенке, не смывать кровь под напором ледяной воды, тихо проклиная одну и ту же фамилию. А виновником всех бед являлся он; тот, из-за кого и началось всё это безобразие ещё с начальной школы. Он, на чью фамилию наведено уже около сотни всевозможных порч и проклятий. И имя ему — Олег Шепс. Дима не лез первым, правда. Дима пытался защитить себя, Дима очень-очень старается не попадать в передряги, честное слово. Против Шепса не пойдёшь, он выше и сильнее, да и к тому же все больные на голову люди помимо «сила есть, ума не надо», обладают самым опасным оружием в мире, а именно — неумением остановиться в нужный момент. Все драки, в коеи вступал Матвеев, все противники, умеющие по-настоящему вломить, являлись буквально ничем по сравнению с Олегом. Может быть, причиной этому служила неприязнь с детства, когда младший Шепс бил наотмашь, когда Дима терял сознание, ударяясь головой о косяки, когда учителя качали головами и в очередной раз направляли маленького Матвеева к школьному психологу, (а позже в школе даже на время появился сомнительный психиатр. Он раз в неделю проводил различные психологические тесты для школьников, и больше всего на свете Дима ненавидел этот день) но вскоре занятия психологией пришлось отменить. Демьян Борисович застрелился из самодельного приклада.

***

Время поджимает, а значит нужно собираться в школу. До начала урока ровно двенадцать минут. Школу видно из окна маленькой пятиэтажки, откуда сейчас выходит Матвеев. Он мельком оглядывает школьный двор, уже по привычке осматривается, подходя к двери, а затем быстро забегает вперёд. Осень ещё не до конца вступила в свои права, поэтому на улице уже который день стоит тёплая погода. Туман, висящий над городом с утра, сейчас рассеивается быстро-быстро, и Дима пролетает мимо раздевалки, сразу забегая в класс. Последняя парта третьего ряда — самая близкая к выходу, самая родная, Матвеевская. Он скидывает рюкзак на неё, паралельно оглядывая класс. Практически все на месте — но кого-то всё же не хватает. Дима приподнимается из-за парты и окидывает внимательным взглядом каждого, размышляя, у кого бы спросить. Глупо это наверное всё-таки. Отсутствие Олега обеспечивало спокойствие, но лишь до тех пор, пока его не хватятся остальные. Хотя, Шепсовские шестёрки к Матвееву не полезут, это точно. Да и с ними Дима справится. Даже если они нападут хором. Даже если их будет много. Даже если каждый из них будет размером с торчащий из кабинета анатомии огромный скелет. Лишь бы не Олег. Первый урок география, а это значит, что можно было и не торопиться никуда. Географом в школе работал один очень забавный и по-своему интересный мужик. Он заходил в класс в самом начале урока, лишь для того чтобы предупредить ребят, мол, урока не будет, я сейчас побегу в магазин около школы за едой, а потом пойду в столовую эту еду есть. Череватый с первой парты как обычно крикнет географу, чтобы тот ему чипсиков захватил, географ откажет и свалит. Весь класс будет угарать ровно тридцать семь минут, а потом прозвенит звонок. Все как один выбегут из класса, и маленький кабинет опустеет вмиг. Если не заглядывать внутрь, можно даже подумать, что он совсем пуст. Вот только это не так. В самом дальнем углу самого дальнего ряда будет сидеть Дима. И если не посчастливится, Олег. И Шепс действительно приходит. Спустя ровно половину урока заваливается в класс, скидывает рюкзак на свободный стул рядом с Череватым, падает за учительский стол, под восторженные крики одноклассников достаёт из кармана пачку сигарет и закуривает. Матвеев морщится, с неприязнью поглядывая на Олега, громко смеющегося над очередной шуткой кого-то из одноклассников, вздыхает глубоко и натягивает на голову капюшон. Серая масса напоминает Диме тучу, нависшую над головой, словно тяжёлый свинцовый шар. Матвеев кладёт скрещенные руки на парту, опускает на них голову и забывается — всего на пару минут, но этого хватает, чтобы немного взбодриться и прийти в себя. Внезапно гул в классе затих, сменяясь давящей тишиной. Дима молниеносно вскинул голову, удивлённо оглядываясь. За учительским столом по-прежнему сидел Шепс, непривычно серьёзный и спокойный. Он вертел в зубах сигарету, глядя в телефон и изредка тыкая пальцем в экран. Через секунду Олег кивнул Череватому, и тот подошёл. А ещё через две громкий возглас Влада заставил ребят завизжать от ужаса. — Народ, нам замену поставили, у нас вторым химия! Всеобщее негодование волной прокатилось по классу. Матвеев тут же зажал уши, болезненно морщась. Крики не затихали. Каждый поспешил скорее выразить недовольство, прежде чем Олег поднялся с кресла и вскинул вверх обе руки, призывая одноклассников затихнуть. Громкость словно мгновенно снизили до нуля. Дима молча лёг обратно. — На химии у нас будет проверочная, мы все умрём по одному, — звонко продекламировал Шепс, когда Череватый высунулся из-за его плеча и что-то нашептал ему на ухо. — ага. И я предлагаю нам всем свалить. — Куда? Химичка тебя по отпечаткам пальцев вычислит. — фыркнула со второй парты Марьяна Романова, (в простонародье легко и цепляюще: «кочерга») чей до ужаса пессимистичный настрой всегда портил атмосферу, стоило девятому «Б» задумать хоть что-то, противоречащее школьным правилам. На секунду Олег даже растерялся, но тут же его лицо снова приняло довольное выражение и он, заговорщецки улыбнувшись, подмигнул сидящей неподалёку Лине. — Как вам наш подвал возле запасного выхода? Подвал, как место проведения там сорока минут безделья, пришёлся по душе всем и каждому. Дима негромко хмыкнул, вспоминая, как в прошлом году Шепс нашёл там маленький тайник. Он представлял собой небольшую картонную коробку, непримечательную с виду, но зато полную маленьких сигаретных коробочек. Матвеев помнил, как сигареты гуляли по классу, передавались из рук в руки. Кажется, абсолютно каждый в тот день решился перейти запретную черту и наконец закурить. Дима же в тот день умудрился попасть к директору два раза, и оба раза причина была одна — избиение. Вот только смысл был совершенно разный. В первый раз Матвеев оказался зажатым между дверью и шкафом, когда Олегу в один момент резко стало скучно, и он решил в очередной раз доказать что-то Диме разбитым носом и вывихнутой челюстью. Но в тот момент фантазия Шепса как никогда возросла до максимума, и кончик его сигареты навсегда отпечатался на красивой чёрной рубашке Димы. Эту рубашку Матвеев считал чем-то вроде символа разлуки, прощальным подарком от матери, прежде чем она навсегда исчезла из его жизни, уехав на другой конец города и оставив сына на попечение бабушки. А рубашка была и в самом деле красивой: с черными блестящими пуговицами, небольшим, но очень вместительным карманом слева на груди, в который идеально помещалась пачка «чапмана», и выбитым узором чуть пониже плеч. Диме нравилось в этой рубашке всё. Даже то, что она свисала ниже бёдер, словно растянувшись донельзя. Даже то, что на рукавах торчали чёрные ниточки, проявившиеся в ходе цепляния за ручки дверей. Нравилось абсолютно всё, включая то, как Матвеев в этой рубашке выглядел. Всегда аккуратная и наглаженная, она сидела идеально, подчёркивала стройную фигуру, вписывалась в любой образ. Всё было прекрасно, пока её не испортил Олег. Белое пятно чуть ниже воротника намертво впечатлилось в ткань, когда Шепс решил прижечь Димины ключицы. Промахнулся. На коже, кстати, красное пятно проступило в том же месте, но со временем сошло на нет, в отличие от пятна на рубашке. Вещь была безнадёжно испорчена, и Матвеев пришёл в ярость. Пока одноклассники бегали за учителем, Дима успел выдрать Олегу небольшой клок волос, немного вдарить по смазливому лицу и задеть рукой стоящий на полке сосуд, который тотчас вдребезги разлетелся на миллион осколков. На шум вместо учителя пришёл директор. Оба драчуна тут же пошли в учительскую, по дороге успев ещё немного попихаться и едва ли не столкнуть друг друга с лестницы. После тридцатиминутного чтения лекций, Шепс и Матвеев наконец оказались на свободе. Но как только дверь учительской с тихим скрипом затворилась, Дима понял, что теперь эта прекрасная чёрная рубашка будет висеть где-то в шкафу до конца дней. Ведь надеть её, значило показать свою принадлежность к Олегову обществу, значит продемонстрировать всем это чёртово клеймо. Значит проиграть. Олегу Дима ни за что не проиграет. И через секунду Шепс уже лежал на полу, прижатый головой к батарее. А возле него стоял Матвеев, успевший ещё пару раз ударить Олега ботинком по лицу, прежде чем директор вылетел из учительской, раздавая парням подзатыльники и крича, что вызовет родителей. И если Шепса это хоть немного напугало и он тут же скис, то на Диму это должного эффекта не произвело — бабушка в школу точно не пойдёт. Директор побесился ещё несколько минут, прежде чем в кабинет залетел разгневанный классный руководитель. В общем, Матвеев не любил этот подвал. И поэтому, рискуя собственной оценкой в аттестат, Дима остался на химии, в то время как добрая половина класса, со смехом и весёлым гомоном покинула стенки ненавистного кабинета химии. Если б с этим предметом всё было совсем критично, то Матвеев скорее бы накинул на плечи куртку и удрал через запасной выход, чем пошёл бы с Олегом и остальными в подвал. Благодаря Шепсу, отношения с классом у Димы не сложились с самого начала. На крайняк Матвеев мог спросить домашку или точное время у кого-нибудь из одноклассников, но близко общаться ни с кем не хотелось. Может, в этом и нету такой уж вины Олега, по правде говоря, Диме и самому не нравилось это общество. Совсем-совсем. Поэтому, облегчённо вздохнув и проводив взглядом кучку одноклассников, он достал тетрадку и кинул взгляд на оставшихся в классе ребят. Как говорится, два с половиной человека.

***

Из приоткрытой двери просачивается тоненькая полоска света, когда самый старший парень наконец разводит долгожданный костёр. Маленькая тёмная комнатка наполняется радостным визгом и смехом молодых ребят, огонь резко вспыхивает, разбрасывая жаркие отблески по стенам. Вообще, старый школьный подвал сложно назвать комнаткой. Это скорее напоминало простое нежилое помещение — очень старое, с обшарпанными кое-где стенками, заплесневелыми трубами и одной дохлой крысой в углу. Но компанию ребят это совсем не смущало. Всё ведь лучше, чем сидеть на уроке с химичкой. Вся компания рассеялась вокруг разведённого костра, прямо на грязный пол, прожжёный окурками в некоторых местах. На деревянном дощатом покрове валяются пустые пачки от «чапмана», стоят бутылки со слабыми коктейлями, передающимися по кругу стабильно раз в десять минут. Каждый произносит шутливый тост, прежде чем совершить глоток горькой жидкости и поморщиться. Все смеются, хлопают смельчака по спине, лопаткам, голове, изредка попадая по плечам. Затуманенный алкоголем разум не даёт сосредоточиться на движениях, отчего они выходят дёргаными и неестественными. На лицах ребят пляшут искры, глаза словно подсвеченные изнутри маленькими огоньками. Олег смеётся громче всех, кидая рваную тетрадь по химии в костёр. Через несколько секунд она вспыхивает, а затем превращается в жалкие обгорелые кусочки, на которых чуть виднеются кривые записи. Секунда — Шепс достаёт сигарету из кармана, склоняется над огнём, поджигая конец, а затем затягивается, довольно улыбаясь. Действие производит неизгладимый восторг на ребят, каждый спешит немедленно повторить «подвиг», даже самый младший из присутствующих — Владик, решается наконец закурить. Выхватывает сигарету из чьих-то рук, пытается поджечь, однако не удерживает и роняет в огонь. Сигарета вспыхивает и тут же исчезает, под новую волну смеха. Влад, оскорблённый такой реакцией компании, недовольно щурится и отходит назад. Олег запрокидывает голову, смеётся нарочито громко, отчего Влад киснет окончательно. Новеньким всегда сложнее влиться в коллектив, вот и Череватый чувствует себя лишним, а выделиться среди этой серой массы очень хочется, и он решает затеять игру. Хватает лежащую неподалёку бутылку из-под дешёвого пива и улыбается; нагло так, будто не сосуд держит обычный, а целый ящик Пандоры — секунда, и обрушится на мир лавина ужасов, а может и просто глупая игра станет точкой невозврата. — Эй, чуваки, го в правду или действие? — вопит Влад, потряхивая бутылкой над костром. По стеклянным бокам скачут блики, Череватый смотрит на ребят через стекло, смеётся истерически, глядя на искривлённые лица друзей. Его хватают за руки и оттаскивают от костра, когда на рукаве чёрной толстовки начинают плясать искорки. Лина испуганно трясёт светлыми волосами, ругаясь сквозь зубы и поливает его руку водой из пластикового стаканчика. — Чур, я первая кручу, — сразу же предупреждает любые комментарии Романова, неожиданно выхватывая бутылку из рук Влада под довольные возгласы друзей. Хитро оглядев ребят, она опускает бутыль на пол, резко крутанув её двумя пальцами. Бутылка завертелась по помещению, покрываясь маленькими трещинками и напарываясь на торчащие гвоздики. Под громкие визги ребят горлышко указало на Костю Гецати, чьё лицо не выражало никаких эмоций, пока бутылка не решилась так знатно пошутить. Шепс шутливо подмигнул Марьяне, нагло улыбаясь. — Костя, правда или действие? — Романова приподнимает брови. Гецати задумывается, но лишь на одну секунду. Затем, вкрай смущённый хитрым взглядом Марьяны, тихо отвечает: — Правда. — А я тебе и правда нравлюсь? — Романова продолжает строить глазки под одобрительные возгласы друзей. Будто бы только и ждала этого момента, чтобы спросить. Парни ободрительно хлопают Костю по спине, по плечам, по опущенной голове, когда тот вновь негромко произносит: — Правда. Олег вновь смеётся громче всех, вновь хлопает по спине Гецати сильнее остальных. Константин берёт бутылку в руки и смело раскручивает её, вновь под восторженные возгласы ребят. Покрасневшая Марьяна тут же прячет лицо в ладонях и отодвигается от огня. Верные подружки уже летят стайкой к Романовой, дабы выпытать у неё любые подробности. Марьяна, однако, не спешит делиться. Смущается, краснеет, мотает головой. Шепс открыто улыбается, нарочито заметно кивает Косте, и игра продолжается. Гецати хватает с пола потрескавшуюся бутылку и крутит. Сосуд красиво вращается аккурат вокруг огня, огибает маленький костёр. Горлышко указывает на Влада, прежде чем остановиться и затихнуть окончательно. Череватый смотрит удивлённо, приподнимает брови. И прежде чем Костя успевает сказать что-то, Влад поднимает руки вверх и громко объявляет: — Придержи оленей, Гецати, я правду выбираю. — под разочарованные вздохи Череватый садится к огоньку, поджимает под себя ноги и склоняет голову набок. Константин, размышляет долго, прежде чем выдать: — Влад, почему тебя из академии выперли? Череватый хмурится, но лишь на одну секунду, а затем его лицо вновь принимает безразличное выражение. Он аккуратно приподнимает с пола тоненькую веточку и помешивает угольки. Костёр шипит и отбрасывает искорки, языками пламени расползаясь по полу. — Меня там один тип задирал очень жёстко, — начал свой рассказ Влад, попутно помахивая перед своим лицом хворостинкой. Олег неожиданно поднял глаза, внимательно глядя на Череватого. Кажется, заинтересовался даже. — я его за школой избил, потому шо так надо было. После этого меня и исключили. Влад смолкает под пристальным взглядом компании, недовольно отводя глаза. Сам не знает, зачем рассказал, но сейчас соврать нельзя — в иных обстоятельствах отвертелся бы, точно отвертелся, а тут... Рассказ о драке, повлёкшей к отчислению из престижного учебного заведения, пусть даже и неподробный совсем рассказ — не самое лучшее, чем можно впечатлить новых знакомых. Но ребята смотрят одобрительно, улыбаются, искренней самой улыбкой, и Влад расслабляется наконец. Откидывается назад, тихо вздыхает и крутит бутылку. Сосуд летит вперёд, прямо на Шепса. Олег хватает бутылку обеими руками, когда горлышко, словно стрела, указало на него. Шепс вздыхает напоследок и переводит взгляд на Влада. Тот сидит расслабленный, со светящимися глазами и горящим в них азартом. Он по-прежнему хитро улыбается, слишком быстро входя во вкус. — Правда иль действие?! — Череватый подхватывает банку коктейля с пола и кидает Шепсу. Жестянка прилетает в голову Марьяны, Романова пищит на всё помещение, с ужасом разглядывая собственные волосы, слипшиеся от сладкого коктейля. Олег заливается, сгибается пополам от смеха. Влад раздасадованно шипит, зажимая кулаком рот. — Криворукий. Я выбираю действие. — Шепс наконец успокаивается и садится поудобнее, закинув ногу на ногу и упираясь руками в пол. Смотрит хитро, уже предвкушая веселье, которое придумывает Череватый. Влад задумался, но лишь на секунду, притворно закатил глаза, словно бы действительно не знал, что бы такого загадать. Олег выжидательно смотрит, когда Череватый наконец решается озвучить свою идею, коея так долго сидела в бедовой голове, ожидая своего часа. — Ну давай, Олеж. Ты у нас парень смелый, рисковый, так шо давай. — Влад поднимается, хлопает Шепса по плечу и под заинтересованые взгляды громко объявляет: — Олег Олегович Шепс! Все затихли. Олег глянул на Череватого снизу вверх, чуть вскидывая брови. Обращение вышло донельзя странным, однако Шепса это даже позабавило. Влад откашлялся и продолжил: — Олег Олегович Шепс практически бессмертен. В моей голове слишком долго сидел один интересный план, и наконец сейчас я могу воплотить его в жизнь. Олег, прошу. И Череватый сунул руку в карман, выуживая оттуда телефон. И как фокусник, ловко крутанул его — на секунду скрытый в ладони, он оказался между его пальцев. Шепс с недоверием взял телефон в руки. А через секунду Олег ахнул — и когда только Влад умудрился стянуть его трубку? На всякий случай Шепс похлопал по карманам, а затем вновь перевёл взгляд на улыбающегося Влада. Ух! Хитрый, как чёрт. — И что ты задумал? — наконец решается озвучить вопрос Олег, когда Лина, сидящая рядом, заёрзала на месте от нетерпения. — Хочешь, чтобы я его выкинул откуда-нибудь? Или что ты ещё выдумал там? — Бери выше. — Череватый фыркает, чуть задрав голову. — Вы ж с Матвеевым не в ладах, так? Секундная тишина, изредка нарушаемая чьим-то негромким вздохом, сейчас рвётся, словно проткнувшись чем-то острым. Смех взрывается, волнами прокатывается по помещению, отдаваясь, кажется, под потолком. Шепс хмыкает, чуть приподнимается с пола и тянется к общей груде алкоголя. Выхватывает небольшую жестянку, уже собираясь как следует приложиться у ней, когда Влад неожиданно тормозит руку Олега, резко надавив носком ботинка на край банки. Воцарилась гробовая тишина, когда Шепс, бросив на Череватого злобный, почти что испепеляющий взгляд, медленно поднялся на ноги. Олег был значительно выше — это добавляло ситуации ещё больше комичности, а вместе с ней и всепоглощающий ужас заставил каждого буквально вздрогнуть. Вот и всё, недолго Владу удалось просуществовать в девятом «Б», сейчас он погибнет от руки Шепса, наверняка. Но молчание затягивается, будь на месте Череватого кто-то другой, сейчас бы тут наверняка преступление произошло. И какого чёрта Влад всё ещё стоит и между прочим дышит, для всех была настоящая загадка. А в следующее мгновение Олег сделал то, отчего Лина ахнула, Гецати выкатил глаза и удивлённо глянул куда-то вперёд, Марьяна громко пискнула, а сам Череватый непроизвольно сжался. Шепс вдруг задорно улыбнулся и легонько потрепал Влада по коротким волосам. Череватый сконфузился, словно от удара зажмурился весь. Острый ёжик волос шуршит под Олеговой ладонью. Влад шипит и сбрасывает чужую руку с головы, осмелев окончательно. Шепс принимает это как должное, и через секунду сам отдёргивает ладонь, чуть потирая запястье. — Да, мелкий. Ты прав, мы с Матвеевым на дух друг друга не переносим. Что ты там удумал, поведай. — Олег садится обратно, наконец достаёт алкоголь и спешно делает глоток. Затем снова поднимает заинтересованный взгляд на Влада. Череватый же садиться не собирался. Телефон в его руках завибрировал, и он тут же кивнул Шепсу, чуть склоняясь вперёд. На лице Олега тут же отразилось удивление, а следом за ним и самый настоящий восторг. Остальные одноклассники с интересом начали подглядывать в сторону сгрудившихся вокруг телефона Влада и Шепса, однако те, тихо шушукаясь и переругиваясь между собой, быстро встали и вышли из тёмного подвала. Разочарованно вздохнув, Гецати поднялся на ноги и, подняв с пола бутылку воды, неторопливо затушил костёр. Все как по команде начали собираться к выходу. До звонка оставалось буквально несколько минут, а химичка всегда уходила заранее. Значит, можно было уже потихоньку двигать к классу. Около выхода стояли Олег и Влад, причём Череватый что-то активно втирал своему должнику, параллельно тыкая пальцем в экран телефона. Шепс лишь изредка кивал, чуть склоняя кучерявую голову набок и иногда хитро улыбаясь. Константин приостановился возле них на долю секунды, а затем, дёрнув плечом, быстро скрылся за поворотом. Влад проводил его скептическим взглядом и вернулся к Олегу. В голове Череватого уже созрел хитрый план, как можно было насолить Матвееву ещё сильнее. Влад прекрасно помнил, как учился в академии и пытался дать сдачи одному хулигану. Как ещё с пятого класса Череватый отхватывал намного больше остальных — а всё из-за его характера. Резкий, грубый, неспокойный... Владу нравилось говорить всё в лицо, не думая о последствиях. А потому, чтобы не стать жертвой в новом коллективе, Череватый понял — необходимо стать авторитетом вместо Шепса. Тогда точно больше никто не посмеет навредить ему. И у него уже созрел хитрый план.
Примечания:
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.