***
Дима прикрыл глаза, шумно вздыхая. На балконе было неуютно, пальцы сводило от холода, а костяшки покраснели и, кажется, заледенели окончательно. Завтра потрескаются. Матвеев затянулся, чуть задержал табак в лёгких, а затем поднёс руку к губам и медленно выдохнул, опаляя замёрзшие пальцы горячим дыханием. Дым рассеивался медленно, долго нависая в воздухе горьковатым туманом. Дима потёр пальцы, чувствуя, как холод пробирается под кожу, клеточка за клеточкой. Он приоткрывает форточку. Сигаретный смрад вылетает в окно, попутно унося с собой тихое спокойствие ночи. Звёзды теряются за дымовой завесой, размываясь и превращаясь в расплывчатые белые пятна. Становится так спокойно, так хорошо, и немного хочется спать. Матвеев приподнимается на цыпочки, тихо-тихо, чтобы не разбудить мирно спящую бабушку, опирается на холодные батареи, крепко сжимает неровные трубы и бесшумно запрыгивает на подоконник. Руки нащупывают твёрдое стекло и Дима, негромко чертыхаясь и шипя, забирается выше и усаживается поудобнее, с ногами. Становится чуть теплее, особенно когда покрасневший от холода нос оказывается объятым сигаретным дымом. Матвеев жмурится, собираясь чихнуть и зажимая кулаком рот. Тишина, до этого нарушаемая лишь тиканьем часов на кухне, сейчас с треском рвётся на части. Дима сидит, по-прежнему прижимая ладонь к лицу и удивлённо округляя глаза. Чихнуть он не успел. Тишину прорезал громкий звук, оповещающий о новом сообщении. Дрожащей рукой Матвеев взял телефон в руки. На дисплее зияло уведомление. Дима удивился. Кто мог написать ему? С родителями он не общается уже около полугода, друзей практически нет, а больше никто не мог писать, тем более во ВКонтакте. На всякий случай, Матвеев перечитал сообщение ещё несколько раз и протёр глаза, пытаясь понять, не причудилось ли ему это. Убедившись, что уведомление никуда не пропало, Дима удивился ещё сильнее. Осознать, что шарики за ролики официально уже заехали, было бы логичнее в данной ситуации, чем понять, что кому-то приспичило писать ему, Дмитрию Матвееву. «Привет)». Банально, однако. Мог бы хотя бы написать, что знает, где Дима живёт, и то оригинальнее. Ещё и скобочку приписал, улыбашка. Матвеев поднёс сигарету к губам, задумался на секунду, а затем, быстро затянувшись, зажал её зубами и бесшумно спрыгнул с окна. Неизвестный пранкер с ником «Kaonashi». Интересно. Тихо ретировавшись в свою комнату и упав в уютную кровать, Дима улёгся на живот, подминая под себя подушку. Задумался. Интересно, кто мог написать ему? Зная своих знакомых, (если людей, знающих исключительно твоё имя, можно назвать знакомыми) Матвеев мог смело предположить, что он для них — лишь бледная тень, и вряд ли кому-то нужно будет так тупо шутить. Дима вдруг улыбнулся. Озорное любопытство заставляло буквально просиять от восторга и, схватив в руки телефон, быстро напечатать: Kaonashi 23:18 Привет)Dima_Mat 23:21 привет
Написал и отложил телефон. Руки сами собой потянулись к ящику, выуживая оттуда пачку таблеток. Лекарство начинало действовать лишь спустя несколько минут, а сегодня нужно нормально выспаться. Без кошмаров. Матвеев тихо щёлкнул маленькой блистерной упаковкой и аккуратно вытащил одну таблетку. Повертел её в руках, оглядел со всех сторон, и уже собрался положить в рот, как телефон вновь громко пискнул. Дима тут же отложил лекарство в сторону. Спать мгновенно расхотелось. Kaonashi 23:22 Дима, да?Dima_Mat 23:22 я-то дима, а вот ты кто?
Матвеев допечатал и снова улыбнулся. Допустим, его имя незнакомец по нику вычислил. А вот с ним непонятно. Каонаси. Матвеев сощурился, вглядываясь в экран, а затем медленно произнёс по буквам: ка-о-на-си. Звучит странно. Да ещё и на аватарке кто-то странный стоит... Только сейчас Дима обратил внимание на фотографию в профиле; непонятная тёмная фигура, вытянутая чёрная тень, а поверх белая маска. Забавно. Похож на Джеффа убийцу чем-то. А в новом сообщении, прилетевшем спустя несколько минут, значилось всего несколько слов. Матвеев нахмурился. Убрал спадающие на лицо пряди волос и чуть коснулся пальцами экрана. Kaonashi 23:25 А я Безликий ;) Смешно. Разговор быстро зашёл в тупик. Дима негромко фыркнул. Безликий, значит. Выходит, Каонаси — это безликий. Прикольно.Dima_Mat 23:26 улыбашка. откуда ты только мой номер взял? и почему именно мне решил написать?
Ответ незнакомца не заставил себя ждать. Через минуту прилетело новое сообщение. У Матвеева, успевшего окончательно войти во вкус и до жути заинтересоваться незнакомцем, каждое сообщение теперь вызывало самый настоящий восторг. Kaonashi 23:27 Ты мне просто нравишься. Можешь считать, что я нашёл тебя, чтобы познакомиться и поговорить. Тебя устроит такой ответ? Щёки у Димы мгновенно запылали, а губы расплылись в глупой улыбке. Теперь сомнений не осталось — либо маньяк, либо же педофил. Но кого это сейчас остановит, правда? И пока Матвеев улыбался на том конце провода, Олегом движило совсем иное чувство, а именно — огромное желание поскорее закончить этот цирк, тем самым добив Диму окончательно. Он глубоко вздохнул и опустился на сложенные руки. Через несколько минут Шепс тихо засопел. Дисплей телефона включился лишь один раз, а затем стих. Насовсем.***
Самое печальное, что может быть в жизни, это когда утро начинается не с бодрящего кофе, шипящей яичницы на сковородке и запаха блинчиков с кухни, а с истерических криков из коридора, хлопанья дверей и жалостливого голоса матери, раздающегося, кажется, совсем рядом. Олег просыпается, тут же подлетает с кровати и летит в холл. Там, на пороге уже стоит пьяный отец, блуждающим взглядом окидывая сына. Мать, прижимая руку к горящей скуле, опирается на стену. Младший Шепс подходит к ней, бережно обнимает за сгорбленные плечи и уводит на кухню. Там уже стоит чашка зелёного чая, заваренная для сына. Мать обнимает его трясущимися руками, когда Олег протягивает чашку ей. Становится так обидно, так больно, что хочется заплакать прямо здесь. Хочется прижаться к маминому плечу, уткнуться в неё носом и громко-громко рыдать. От ужаса, от безвыходности, от всего, что происходит вокруг. Но нельзя: он должен быть сильным. Младший Шепс должен быть сильнее чем отец, младший Шепс должен быть опорой своей матери. И поэтому Олег напоследок обнимает маму и вновь пулей вылетает в коридор, к отцу. Руки трясутся, хочется вмазать ему прямо сейчас, плюнуть на всё и вмазать: это происходит почти постоянно, а особенно часто на выходных. Шепс не любит выходные. Олег подавляет в себе желание столкнуть отца с лестницы, и проходит в коридор. Брови младшего опущены, а руки скрещены на груди. Злится. — Сын, вот не надо мне тут... Не надо..! — язык отца начинает заплетаться, и фраза обрывается на полуслове, когда он пытается развязать шнурки ботинок и тихо ругается матом сквозь зубы. — Вот вырастешь... — Поймёшь. Олег устал это слышать. Тяжело вздохнув, он возвращается на кухню к матери. Пока она здесь, сын отца не ударит. Потому что она попросила. Потому что он обещал. Больно становится и от мысли, что у остальных нет такого. Глупо звучит это, сразу же одёргивает себя Шепс, не может быть у всех всё хорошо. Но тут Олег невольно вспоминает рассказы одноклассников о семье, о доме, о родных, и слёзы сами собой наворачиваются на глаза. Хорошо там, где нас нет... Олег тут же кусает себя за костяшки, и на время жар в глазах и жуткая боль затихает, сменяясь неприятным покалыванием в пальце. Шепс отнимает руку от лица и с удовольствием рассматривает появившийся тонкий шрам, с запёкшейся кровью на следе от зубов. Таких у Олега уже три. Вчерашний диалог с Матвеевым оборвался слишком резко — Шепс даже не успел как следует попрощаться с ним. Хотя, Олег вроде как и не собирался слишком сближаться с Димой. Наоборот даже — всё это было нацелено лишь на глупую шутку. А Матвеев вроде как не просёк даже. Ожидаемо глупый. Позавтракать не удаётся. Времени остаётся слишком мало, нужно успеть хотя бы ко второму уроку. Да ещё и отец кричит что-то из другой комнаты. Мать тихо ахает, подлетает со стула и летит к нему, громко хлопнув дверью, за которой несколько минут назад скрылся пьяный глава семьи. Шепс кусает губы, провожая взглядом мать. Не хочется оставлять её здесь, наедине с этим чудовищем. Но мать машет рукой от себя, кивая на валяющийся в пороге рюкзак. Нужно идти. Олег подхватывает портфель с пола и пулей вылетает в подъезд. Там, на лестнице, он достаёт сигарету из кармана, нервно подпаливает конец зажигалкой и курит. Больно, уголки глаз печёт, хочется заорать на весь подъезд. Ужасно. Олег пулей вылетает из дома. На улице подозрительно свежо, словно недавно прошёл дождь. Небо над головой тёмное, тучное, тяжёлое. Кажется, ещё секунда — и разразится самая настоящая гроза. Шепс поправляет лямку на плече и ускоряет шаг. Только бы под дождь не попасть. В классе становится ожидаемо холодно, когда Олег заходит. Народу немного, все разбрелись по дальним партам, расселись парочками. Шепс осмотрелся: только Влад за третьей партой, да Дима за последней сидят по одиночке. Олег хмыкнул и быстро подошёл к Череватому, бесцеремонно сдвигая его вещи и плюхаясь рядом. Влад отрывается от телефона и тянет руку, которую Шепс тут же пожимает, не глядя. Что делать если не умеешь правильно выражать эмоции? — Я думал, ты не придёшь сегодня, — вдруг говорит Череватый, поворачиваясь к Олегу лицом. — написал шо ли своему мелкому? — Он старше меня. — отозвался Шепс, доставая телефон из кармана. — По росту просто я выше. Так что мелкий тут я. Смотри, — и Олег нажал на иконку ВК, открывая диалог с Матвеевым. — он ничего не понял. И пока что не сильно разговорчивый. — Тут я бы поспорил. — улыбнулся Влад. Шепс тут же глянул в переписку и натурально обалдел: засыпать вчера было ошибкой. — Смотри-ка. «Вполне устроит. Как тебя зовут?» — звонко продекламировал Череватый. Олег негромко шикнул на него, нервно оглядываясь, но к счастью, каждый был занят своим делом, и тихий гул в классе, напоминающий жужжание пчелиного улея, перекрыл все остальные голоса. — Громче ещё ори, придурок. — цедит сквозь зубы Шепс, вырывая телефон из чужих рук. Влад удивляется такой грубости, смотрит с непониманием, а затем отворачивается к окну. Олег мгновенно чувствует себя виноватым. — Извини. Череватый чуть поджимает губы и дёргает головой. Нормально, мол, всё, хотя на самом деле нифига, конечно, не нормально. Шепс вздыхает, открывая тетрадь. Дверь со скрипом открывается, в класс вваливается тучная фигура учительницы, и начинается урок, в ходе которого Олег понимает — если так и будет срываться на знакомых, в скором времени всех потеряет. Это как химическая реакция — если вовремя не остановить процесс, можно такого натворить... Необратимые последствия, нужно спасать родных от самого себя. И своей реакции. Вопреки всем внутренним переживаниям урок продолжается. Шепс подавляет желание швырнуть учебник по химии в стену, и выходит из класса, стоит только охраннику дать звонок. Следом за ним семенит Влад. Олег всегда ходит слишком быстро, а Череватый пытается догнать. Олег молча заворачивает за угол. Влад идёт следом. — Шепс, пойдём покурим?***
Давит. Давит на лоб, на затылок, на всю голову, но в особенности — на виски. Матвеев морщится от боли. Голова становится слишком тяжёлой, кажется, ещё секунда — и вовсе взорвётся. Дима подходит к окну в коридоре и открывает его. Свежий морозный воздух проникает в помещение. «Сейчас прямо тут упаду и сдохну.» Мигрени начались совсем недавно, и Матвеев совершенно не был к ним готов. Таблетки не взял, рекомендациям врачей не последовал... Наверное, поэтому теперь голова кружится и в глазах темнеет. Дима выглянул в окно. Из этой части школы хорошо было видно кусочек школьного двора и шоссе. Вдалеке маячила железная дорога и пара старых деревянных домиков. Во дворике несколько детей из младших классов затеяли только им понятную игру. Тут и там мелькали разноцветные курточки и шапочки с помпонами. Матвеев чувствует подступающую к горлу горечь, непроизвольно морщится, облокачиваясь на подоконник. Воздух из приоткрытого окна забивается в лёгкие, оседая неприятной дождливой влагой. Взгляд Димы плывёт, а в глазах начинает двоиться. Вот уже ярко-розовых пятен на площадке два, один турник смещается на другой. Ужасную картину довершает маленький штришок в виде кривой чёрной тени, нависающей над одним ребёнком. Начались галлюцинации. Самое страшное — это смотреть на предмет и сомневаться, существует ли он на самом деле, или это глюк, часть воображения? Предмет растворяется медленно, словно распадаясь на сотни всевозможных частичек. Жутко. Матвеев крупно дрожит всем телом, когда особо сильный порыв ветра толкает его обратно в помещение. Весь окружающий мир расплывется перед глазами. Чей-то голос раздаётся слабо, словно секунда ещё — и замолчит навсегда, и затихнут все звуки вокруг, и замолчит навсегда сам Матвеев. — Дима? Дима! Матвеев! — кто-то трясёт его за плечи, изредка хватая ледяными руками за щёки и касаясь горячего лба. — Ты живой? Ди-и-ма-а-а-а! — на этот раз Матвеев получает хороший удар по лицу и резко открывает глаза. Сквозь серую дымку, нависшую перед глазами, трудно что-то разглядеть, однако маячившая перед взором Лина, наконец хватает Диму за подбородок и разворачивает к себе. — О! А я думала ты помер. — К сожалению нет. — только и успевает пробурчать Матвеев, прежде чем дёрнуть головой и удариться об косяк. — Ай! Собака... — он тихо застонал от боли и схватился за затылок. — Ну ты давай мне тут, не убейся окончательно. Мне труп-то куда прятать? — зачем-то спрашивает Лина, протягивая Диме руку и помогая подняться. — В канализацию можно, — начал перечислять Матвеев, поднимаясь. — на железную дорогу сбросить, с моста в воду кинуть. Кремировать, в конце концов! — выкрикнул Дима; проходящая мимо учительница громко ахнула и поскорее ретировалась вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Джебисашвили выразительно глянула сначала на убегающую вниз педагога, потом на одну из ступеней, а затем на Матвеева. Тот неловко дёрнул плечом и убрал руки в карманы, отводя глаза. — В лесу закопай. Лина вздохнула, молча закинула Димину руку к себе на плечо и потащила куда-то вниз, приговаривая: «К врачу тебе надо, Матвеев, голову б проверить. А то бред какой-то несёшь, черепушкой, наверное, сильно ударился.» Дима негромко фыркнул, улыбаясь. Смотря к какому врачу, разумеется. Дорога до кабинета медсестры была преодолена под косые взгляды окружающих, тихие перешёптывания младшеклассников и громкие обсуждения насчёт собственной кончины из уст Матвеева, вперемешку с интересными повествованиями мира музыки и музыкальной школы из уст Джебисашвили, откуда та вернулась всего несколько минут назад. — Зима уже на улице, снег сегодня первый пошёл, а я пальто нацепила и радуюсь, — щебечет Лина, аккуратно приваливая Диму к лавке и облокачивая на стену. — Мне это кудрявое жирное месиво два поставило за игру. Сиди тут, я врача позову и она тебя осмотрит. Ты головой хорошо так об стену приложился, может, сотрясение уже. — Может. — беззаботно согласился Матвеев, когда одноклассница уже скрылась за белой дверью врачебного кабинета. Просто так сидеть было скучно, и поэтому, несмотря на звон в ушах и пульсирующую боль в области затылка, Дима вдруг решил — ему прямо сейчас необходимо залезть на страничку интернет-незнакомца. Вдруг там есть что-то интересное, что-то такое, что Матвеев не заметил вчера, штудируя на первый взгляд абсолютно пустую страничку. А сегодня Безликий добавил новый пост. На нём был изображён, видимо, сам Каонаси, только в реальности: длинная шея, с явственно выраженным кадыком, объёмная чёрная толстовка с белыми узорами на рукавах, чуть ниже предплечий, лица не видно. И руки. Дима чуть наклонил голову набок, с интересом разглядывая кисть, торчащую из мягкого светлого рукава. В одной руке был зажат баллончик с краской, а другая была свободна раскинута по другую сторону. Фотография в моменте — вышло очень красиво. Как будто Безликий закружился по какой-то крыше, судя по кусочку пейзажу за его спиной. Тёмная-тёмная высь, с синими тучами и рассекающей небосвод молнией. Красиво. Как в Петербурге. В культурной столице России Матвеев был лишь однажды — и это было самое лучшее путешествие. Там жил его дедушка, ещё во времена советского союза переехавший в Питер, желая поднять свой культурный уровень, посещая различные музеи, гуляя по паркам и участвуя в мероприятиях. Сергею Ивановичу очень нравилось изучать историю своей страны, делиться своими знаниями с молодыми людьми, которые раз в неделю приходили к нему на лекции. Сергей Иванович был преподавателем в одном из Питерских медицинских университетов, где активно рассказывал студентам о великих мед. открытиях, важных датах и людях, вошедших в историю как величайшие доктора. И рассказывал всегда так увлекательно, что молодые люди с удовольствием заслушивались, мечтая походить на великих врачей и точно также творить историю. Свою историю. Было бы здорово, если б Каонаси оказался Петербуржцем. Тогда можно будет съездить к дедушке на каникулах, заодно и повидаться с новым знакомым. Дима заулыбался. Захотелось прыгнуть на поезд прямо сейчас, даром что учебный год только начался. Сесть бы в вагон, включить музыку в наушниках, да задремать. Под мерный стук колёс. Только сейчас Матвеев обратил внимание на песню под постом. Некий Тони Раут с песней «Карнавал». Стало интересно. Дима уже собрался нажать на иконку песни и послушать, чем же таким промышляет неизвестный Каонаси, как дверь медкабинета со скрипом отворилась, и на пороге появилась взволнованная Лина. А рядом с ней молодой сухонький врач, в мятом белом халате и свисающим с шеи фанендоскопом. Проницательные докторские глаза уткнулись в Матвеева. Дима выпрямился, чуть приподнял голову и, приосанившись, сложил руки на коленках. — Так, Матвеев, — он торопливо полистал стопку бумажек в руках и поднял на Диму глаза. — давно мигрени начались? — Три недели назад. — отозвался Матвеев. Интересно, что ему Лина наплела? — А обмороки как часто происходят? — продолжал тем временем допытываться врач. — Этот первый. — вздохнул Дима. — Пока что. — Ясно. В кабинет проходи. А вы, Лина, можете быть свободны. Благодарю вас за оказанную помощь. Джебисашвили кивнула и, ободряюще хлопнув Диму по плечу, быстро удалилась в противоположную сторону, оставив Матвеева один на один с врачом. Он дёрнул головой и молча шагнул в кабинет к врачу. Дверь затворилась с таким же неприятным скрипом. — Вы не пугайтесь, Дмитрий, я не кусаюсь. — улыбнулся доктор, натягивая на пальцы перчатки. — присаживайтесь на кресло. Сейчас я вас осмотрю, а затем вы пойдёте на урок. Или же домой. Смотря насколько всё плохо. Телефон в кармане Матвеева громко пискнул. Дима глубоко вздохнул и торопливо выудил его. Удивительно. Снова Безликий пишет что-то. — А можно предсмертную записку быстренько напишу? — спросил Матвеев, потряхивая телефоном перед лицом врача. — Можно. — улыбнулся доктор. — Только быстро. — Большое спасибо! — Дима отвесил шутливый поклон, а затем быстро присел на предложенное ранее кресло, торопливо строча что-то в телефоне. Врач усмехнулся и, скинув свои бумажки на стол, начал писать. Kaonashi 11:48 Давай пока без имён) так куда романтичнее, согласен?