***
— Точно нет, — отрезает Дима сразу же после громких и ярких рассказов о праздниках. Перебитая на полуслове Лина недовольно пыхтит. — И почему? — Потому что... Лин, — Дима отворачивается, отходит к окну, прячась от её пытливого взгляда. Ему слишком страшно. Страшно позволять себе радоваться, когда вокруг всё катится к чертям, страшно вспоминать больницу и бабушку без сознания. Дима так не может, плевать на всё, ему нужно решить проблемы. Пойти на каток очень хочется, Матвеев это даже не отрицает. Но сейчас будто бы не та ситуация, чтобы можно было отдохнуть и расслабиться. Лина когда-то давно шутила про тараканов в его голове — сейчас Дима с ней полностью согласен. Он думает, что скоро сдастся её идее полностью, вместе со всеми тараканами, но пойдёт на каток с диким чувством вины, прожигающим грудь. — Мне нужно подумать где брать деньги, я не знаю, что с родителями, ещё экзамены эти... — сбивчиво перечисляет Матвеев, вздыхает, чуть опуская голову и переводя дух. — Лин, я не могу так. Сейчас не время праздновать. Становится тихо, и Дима слышит, как стучит сердце где-то в горле. Успокоиться у него точно не выйдет. С каким-то укором на него смотрит плюшевый динозаврик с кровати, мол, разве можно так с собой? — Дим, ты вообще-то праздника лишатся не обязан, только потому что в жизни не всё так, — осторожно начинает Лина. Матвеев наконец поворачивается. — я на каток тебя взять хотела, у нас каток знаешь какой! Чего ты тут один как старый вредный дед сидеть будешь? — валит последним аргументом Джебисашвили, и Дима... сдаётся. Даже быстро. У Лины слишком уж глаза горят, когда она рассказывает. Про каток, про новый год, про то, как важно себя в волшебный канун порадовать. С другой стороны — а что мешает? Что мешает Матвееву выбраться из дома, хоть на немного отвлечься, провести новый год с тем, кто действительно стал близким? Мешает только собственное чувство вины. И тараканы всё те же, наверное.***
Лина заходит за ним ровно в одиннадцать часов вечера, тридцать первого декабря. К её приходу и дальнейшей встречи нового года Дима подготовился основательно. Собрал небольшой рюкзак, закинув туда всё, на случай если придётся выживать самостоятельно. Там в кармане наушники и зарядка, чтобы можно было послушать музыку и отвлечься, в другом кармане запрятанный телефон, прямо рядом с тёплыми варежками, в третьем кармане пачка сигарет соседствует с перцовкой. А в основном отделе — большие чёрные коньки. Матвеев однажды нашёл их в шкафу, когда разбирал свои бесконечные коробки и куртки, и с тех пор они ждали своего часа на самой верхней полке. Канун нового года выдался не слишком морозным, даром что самый пик зимы. Дима застегнул куртку, замотал на шее любимый полосатый шарф, натянул капюшон от толстовки, напоследок осмотрел с порога квартиру, чуть приподнявшись на цыпочках, схватил с полки ключи и вышел. Колебаться долго не пришлось, и Дима твёрдо решил идти, пока есть возможность. Рюкзак неприятно оттягивал плечо, давя тяжестью коньков. Пришлось задержаться и надеть его поудобнее, прежде чем спуститься к подъезду, где уже стояла Лина. Снег оседал на её плечах и макушке. Матвеев, забив на собственное беспокойство, ускорился — значит, долго уже стоит. — С наступающим! — вместо приветствия налетела с объятиями она, стоило Диме чуть приблизиться. — Возможно, ты меня сейчас убьёшь. — Что уже произошло? — испугался Матвеев, когда Лина отстранилась и с улыбкой спрятала руки за спиной, разворачиваясь. Дима зашагал следом. — С нами идёт Шепс. Молчание. Снег ещё громче захрустел под ногами, отдаваясь шумом шагов. Лина зажмурилась, досадливо зашипев. Матвеев шумно выдохнул пар изо рта, сдерживаясь, чтобы не заматериться вслух. — А раньше сказать, не? Я б хоть подготовился морально к его присутствию... Ну что? — Дима заслышал, как Джебисашвили зафыркала впереди. — Швиль, ты может забыла, но мы с ним немножко друг друга поубиваем там. — Никто никого нигде не поубивает. — распорядилась Лина. — Ещё один... Пусть только попробует. И ты тоже! Хотя ты первый к нему на льду не полезешь, ты хотя бы кататься не умеешь нормально... — Лина! — Что? Научим мы тебя, не паникуй уже. И не таких обучали. — Я представляю, как Олег меня будет на коньках кататься учить, — задумчиво произнёс Матвеев. — Как детей учат плавать. Затащит меня на середину катка, а я должен буду не убиться, ничего себе не сломать и как-то обратно доползти. Ну а, чего, не так что ли будет? — снова заслышав смех впереди, спросил Дима. — Вообще он катается лучше нас с тобой вместе взятых. Что он, совсем скот что ли, так себя вести с новичками, — рассудила Джебисашвили. Дима закатывает глаза — вальс танцевать умеет, на коньках катается, может ещё и крестиком вышивать может? — Да и я взяла его с собой только при условии, что всё пройдёт в нормальной обстановке для всех нас. Так что всё нормально будет, не волнуйся даже, — Лина развернулась и задорно подмигнула. Матвеев засмеялся. — Если что, закинем его в сугроб. Дима почти что успокоился. В самом деле, не будет же Олег пакостить ему при Лине? Её любой человек с инстинктом самосохранения будет уважительно побаиваться. Да и остыл он уже вроде как, успокоился, вырос может из глупых обидок и доставаний. А может просто вырос, Матвеев не знал. Но почему-то был уверен — эта полная волшебства новогодняя ночь запомнится ему на долго. И Шепс её не посмеет испортить. Очертания крупной деревянной «коробки» катка посреди улицы уже виднелись сквозь плотно падающий снег. Лина ускорилась, Дима ускорился следом за ней. За сеточкой было видно кудрявую тёмную макушку, также припорошённую снегом. Матвеев остановился на секунду, буквально в нескольких шагах от катка. По льду уже вовсю нарезали круги пожилая пара, ребёнок лет девяти и невысокая темноволосая девушка с косичками, кружившая на льду, как хрупкая снежинка. А ему до неё далеко. На несколько секунд Дима залюбовался девушкой, а затем, глубоко вдохнув и выдохнув, шагнул ботинками на лёд. Олег уже надел коньки, и теперь стоял, облокотившись на шаткий бортик. На Диму он украдкой взглянул, словно оценивая. Лина завязывала шнурки, всё время о чём-то болтая, и Матвеев нерешительно шагнул к ним, шатко скользя. Неудобно и ненадёжно выглядел хрупкий лёд, опасно. Кое-как дошагав до лавочки, Дима приземлился на неё и принялся тоже надевать коньки. На похожем катке, только в деревне, на замёрзшей речке он был лишь дважды, с мамой и младшим братиком. Тогда лёд не казался ему таким страшным, а катание на коньках с мамой за руку приносило только удовольствие. Матвеев поднялся. Коньки разъезжались, грозя уронить хозяина в самый неподходящий момент носом в лёд, и Дима в сотый раз пожалел, что не умеет кататься. Бросив случайный взгляд на Шепса сквозь упавшую чёлку, он вдруг поражённо вдохнул. Олег, абсолютно спокойно, без капли страха или сомнения рассекал по льду не хуже фигуриста. Вперёд и назад, повернувшись спиной, он катился свободно и храбро, с улыбкой, разгоняя из-под лезвий редкий снежок при торможении. Матвеев ему даже позавидовал — с такой-то лёгкостью по такому-то ненадёжному покрытию. Лина тоже старалась катиться, но делала это без такой сноровки, хоть и без единого падения. Но Диме даже до такого уровня было ещё очень-очень далеко. Тяжело вздохнув и вслух прокляв день, когда он решил идти позориться на каток, Матвеев несмело оттолкнулся носком конька и поехал. Тормозить и поворачивать он, к слову, не умел. А потому, с размаху впечатавшись всем телом в бортик и тихо порадовавшись про себя, что не зашиб какого-нибудь ребёнка, Дима смог остановиться только так. Беспомощно перебирая руками доски бортика и проклиная всё на свете, он потащился мелкими шажками к выходу. Но чёрт знает откуда взявшаяся Лина резко материализовалась сзади и со смехом подтолкнула Матвеева в плечо. — Давай не спи, замёрзнешь! — Лина! Твою мать! — Дима завизжал, как-то странно по струнке выпрямляясь и едва не теряя равновесие. — Мне тут только навернуться не хватает! Лина продолжала безжалостно ржать за его спиной, пока Матвеев снова перевёл взгляд на Олега. Катался он бесподобно. Словно для него никогда и не существовало разницы между твёрдой землёй и таким опасным скользким льдом. Диме стало даже как-то стыдно перед Шепсом, что тот катается как Аполлон на льду, а он, Дима, бревно необучаемое, которого Лина сейчас одним касанием может свалить. — Всё нормально, ты ещё жив и ползёшь даже. Олег вон там накручивается... Ой, Гелька! Матвеев аж вздрогнул от такого резкого возгласа. Едва не подскакивая на месте от восторга, Джебисашвили взвизгнула, устремив своё внимание на девушку с косичками. Дима глянул сначала удивлённо на неё, а потом вопросительно — на Лину. — Это Гелька, подружка моя, мы с ней полгода не виделись. Дим, я прям на чуточку-чуточку к ней отъеду, можно? Пожа-а-алуйста! — Матвеев слабо улыбнулся, когда Лина сложила руки, упрашивая. Ещё раз перевёл взгляд на такого шикарного Олега, в свете вечерних фонарей наворачивающего безупречные круги, а затем коротко кивнул. — Иди конечно, я пока здесь неподалёку буду. С Олегом, — Дима снова вымученно улыбнулся. С Олегом, конечно, бомба будет, а не катание. Джебисашвили просияла, напоследок поцеловала его в щёку и со смехом подтолкнула на лёд, разворачиваясь и быстро доезжая до Гели, в свою очередь сшибая ещё и её. Матвеев этого уже практически не видит. Резко коньки погнали его на середину катка, перед глазами всё смешалось и замелькало. Дима зажмурился, с ужасом представляя, как сейчас сшибёт кого-то перед собой, может, пожилую пару, или всё того же маленького ребёнка... Но пролетает секунда — Матвеев чувствует, как мягко врезается во что-то тёплое, и это что-то останавливает его. Дима даже сквозь куртку ощущает горячее прикосновение чьих-то рук на поясе, а затем медленно открывает один глаз, потом второй. Шепс. Чёрт, Дима только что чуть его не свалил. — Дим, осторожно, — Матвеев слышит тихий голос над собой и чувствует, как эти самые руки перемещаются с пояса выше — Олег поправляет ему съехавшую на лоб шапку. Дима вздрагивает. — Тормозить не научили ещё? — Не научили, — испуганно отзывается Матвеев, вновь чувствуя, как разъезжаются на льду ноги. Дима думает, что унизительно сейчас вот так лезть, но всё равно бездумно хватается за Олега обеими руками, отчаянно вцепляясь в плечи и утыкаясь в грудь. Становится страшно. Упасть сейчас хотелось меньше всего. Матвеев не сразу начинает осознавать, что случилось, а когда осознаёт, смущение накрывает его с головой. Дима краснеет и, тихо извиняясь, старается отстраниться, но снова чувствует горячие руки на себе. Замирает. — Успокойся и не дёргайся, сейчас всему научим. Смотри, — Шепс мягко взял руки Димы в свои, чуть откатываясь спиной вперёд. — чтобы покатиться, оттолкнись немного, только не носком, как тогда, и подъедь ко мне. И не бойся уже, я тебя держу, — завидев, как дрожит Матвеев, добавил Олег. Дима закусил губу и нерешительно катнулся вперёд. Жар от рук Шепса расходился электрическим разрядом по пальцам и дальше по всему телу. Расстояние между ними быстро сокращалось, пока Матвеев снова не оказался в чужих объятиях, непозволительно близко. От Олега пахнет чем-то дурманяще сладким. Олег тёплый. В этом Дима убедился ещё раз, когда беспомощно прижался к мягкому свитеру, торчащему из распахнутой куртки. Не тёплый даже, обжигающе горячий. Дима почувствовал, как ему мгновенно становится тепло. — Ты такой горячий, — как в бреду забормотал Матвеев, беспомощно хватаясь за Олега, как за спасательный круг. Понял он, что сказал, лишь когда услышал тихий смех над головой. Смущение снова прилило к щекам и Дима испуганно отстранился. — Я всмысле... Не то имел ввиду! Просто ты горячий... Ну... Весь, — Матвеев беспомощно взмахнул рукой, но тут же замер, поняв, что бессмысленно что-то доказывать. Шепс уже смеялся во всю. — я не это сказать хотел... — Я понял. Всё в норме, Дим, — наконец просмеявшись, кивнул Олег. — спасибо за комплимент кстати... Ай! За что? — театрально обиделся Шепс, потирая рукой затылок, куда ему зарядил Дима. — За комплимент, — улыбнулся Матвеев и задрал голову, довольно прикрыв глаза и развернувшись, чтобы эффектно покинуть поле боя. Но всё вышло совсем не так, как он планировал. Дима оттолкнулся как положено не носком, даже катнулся на несколько сантиметров, заставив Олега искренне удивиться, но в следующую секунду Матвеев почувствовал, как кто-то с размаху врезается в его бедро, заставляя громко вскрикнуть от неожиданности. Несколько драгоценных секунд контроля теряются, и Дима больше не чувствует опоры под собой. Колени подгибаются, и он летит вперёд, паралельно пытаясь схватиться за хоть за что-то. Не выходит. Перед глазами — изрезанный узорами прозрачный лёд, и всё, о чём думает Дима — сейчас он в тот изрезанный лёд позорно впечатается. Инстинктивно закрыв глаза, Матвеев падает. Проходит время — удара не чувствуется, Дима так и завис непозволительно низко над ледяным панцирем. Кто-то шумно дышит сзади в шею, и Матвеев от этого сбитого дыхания весь покрывается мурашками. Кто-то снова держит его, на этот раз крепче и сильнее, смещает руки на талию, помогая встать ровно. Поддаваясь рукам и выпрямляясь там, где проходит мягкое тепло пальцев, Дима утыкается затылком в чужую шею. Лина беззаботно щебечет со своей Гелей, её голос слышен откуда-то издалека, и Дима понимает, что его ловит Олег. Снова. — Не убейся, Дим. Лина на меня подумает, так что поднимайся давай, — Шепс старается говорить с безразличием, но голос слишком дрожит, чтобы в это безразличие верить, говоря о том, что Олег как минимум летел к Матвееву сюда, а как максимум ещё и волновался при этом. Дима послушно выпрямляется, осматриваясь. Мальчишка лет девяти стоит в нескольких метрах от них, хитро щуря свои до невозможности довольные глаза. Матвеев выругался. — Меня что, сшиб этот стервёныш?! — Так точно, — кивнул Шепс, с опаской размыкая руки и глядя, как Дима дёрнулся мелкому уши надрать. — Забей, это ребёнок. Но шутка у него тупая была, согласен. Дима тихо вздохнул, останавливаясь. Олег прав, не стоит, наверное, так отчаиваться. Да и уже сиганувшую по льду мелочь он всё равно не догонит, несмотря на брошенную угрозу. Может коньки — это просто не совсем его. Напоследок оглядев каток и окончательно поникнув, Матвеев осторожно покатился к скамейке. — Э-эй, Дим, ты чего? — Олег нагнал его, когда до скамейки оставался какой-то ничтожный метр. — Ну прикололся дурачок, с кем не бывает... Что ты скис-то так сразу? — Да не в нём дело. Просто, видимо, не моё эти ваши коньки. И с вальсом то же самое, я необучаемый, — Матвеев усмехнулся. — Ходишь только ловишь меня, а я... — Мне не тяжело, — улыбнулся Шепс, вновь аккуратно касаясь замёрзшей Диминой ладони. — Хоть каждый день ловить буду... Если так переживаешь, что упадёшь, то пока просто стой на месте. Я поеду спиной и буду катить тебя, хорошо? — дождавшись неуверенного «угу», Олег аккуратно подцепил пальцами вторую руку Матвеева, развернув его к себе лицом, как тогда, в зале. Дима очень надеялся, что сейчас не покраснел от такого количества тактильного контакта, уже превысившего все остальные дни, но судя по улыбке на губах Шепса, надеяться на это было бессмысленно. Олег катил его осторожно, бережно, стараясь не ускоряться слишком резко и позволяя наконец расслабиться на нормальной скорости. В молчании пролетел один круг по периметру катка. Слышалось только лёгкое шуршание лезвий по льду, да тихое дыхание Шепса. Дима же практически не дышал, без малейшего стеснения разглядывая лицо Олега в свете ночных фонарей. Каток уже практически освободился, пожилая пара покинула его, позвав с собой и мальчика. Матвеев дёрнулся, когда со стороны прозвучало резкое: «Митя, идём домой!». — Иду! — отозвался мальчишка, неуклюже подкатываясь к середине. Матвеев удивился — выход же совсем в другой стороне. Но когда мальчишка замер около них двоих, Дима даже испугался. — Дядь, вы это... извините, что толкнул вас. — Какой «дядь», я тебя лет на семь всего старше! — ужаснулся Матвеев. Мальчишка ойкнул, покраснев, а Олег рассмеялся. Дима закатил глаза. — Ладно, иди, всё. Я не сержусь, — напоследок улыбнувшись беззубым ртом, мальчишка выкатился с катка. — С ума сойти, я уже «дядь». — Ну а что, высокий взрослый парень, явно старше, — начал рассуждать Шепс, продолжая катить Диму по льду. Тот, к слову, уже привык и смирился с ситуацией, и теперь спокойно реагировал на прикосновения. Но всё же дистанцию старался соблюдать — не хватало только в обнимку с Олегом кататься. — скажи спасибо, что не «мужчина». Ко мне так обычно обращаются, хотя я не старый вроде, — Матвеев громко прыснул. — Когда мы вообще вырасти успели? — Самому бы знать. — и Дима примолкает. Над головой сияют фонари, морозный воздух обжигает щёки, и чем ближе к Олегу, тем жарче от него. Откуда-то издалека доносится новогодняя мелодия, счастливый голос Лины. Матвееву хорошо. Дима смотрит, наклонив голову, а в голове сами всплывают недавние события. Шепс так же вёл его в вальсе, так же прекрасно двигался — он вообще идеальный. Дима Олегу даже завидует. До нового года полчаса, если уже не меньше, Шепс изящно катит его, держит крепко, и лёд уже не кажется Диме таким страшным. Ничего уже страшным не кажется. Всё вокруг наполнено уютной новогодней атмосферой, Матвеев осматривается, улавливая лишь тепло и скорое приближение чуда. Наверное, настоящее волшебство и происходит вот так. — Кто тебя так кататься научил? — А? — Олег дёрнулся. Последние пару минут он залипал на счастливого Диму, не в силах отвести взгляд от его горящих глаз. — Мама. В детстве часто выбирались на каток, она меня всяким трюкам учила. Аксель вот, например. Это когда вот так вот эть, и крутишься, — Шепс смешно завертелся на месте. Дима хихикнул. — Не знаю, смогу нормально его провернуть сейчас... — Хочу это видеть, — кивнул Матвеев, поняв намёк и уже представляя, как прекрасно Олег выполнит этот элемент. Его-то грации любой позавидует. Олег просиял. — Сейчас всё будет. Шепс приобнимает Диму за плечи, отвозя к бортику и оставляя держаться за него. В один момент Олег едва не прижал его собой, резко заскользив, благо Матвеев вовремя придержался. В полумраке он не разглядел, как густо покраснел Шепс. Но уже выехав на середину катка, Олег глубоко вздохнул. Темно и тихо. Идеальная атмосфера, чтобы сосредоточиться, оттолкнуться, как надо, подлететь немножечко над землёй... А нет, Дима хлопать начинает. Шепс старается сдержать улыбку и полностью сконцентрироваться на прыжке. Так. Как там мама учила... Рывок, рывок, немного оттолкнуться — Олег разгоняется, подлетает в полуметре над землёй, совершает идеальный поворот, поворачивается несколько раз в воздухе. Матвеев замирает. Восхищённый вздох вырывается из груди, ладони останавливаются, не коснувшись друг друга. Стало даже будто бы на пару градусов жарче. Всё происходит словно замедленно, как в кино, оттого ещё красивее кажется сам Шепс. Олег слышит, как свистит в ушах воздух, звёздное небо становится словно чуточку ближе, руку протяни — поймаешь яркий огонёк. Но сейчас главное — не отвлечься. Остаётся меньше двадцати сантиметров перед приземлением, когда Шепс открывает глаза. Всё быстро мелькает, картинки сменяются между собой. Вот кусочек пустой улицы с блестящим снегом и фонарями, вон там Лина беззаботно щебечет с Гелей о чём-то своём, вот поражённый Матвеев стоит, замерев на месте... Олег не сразу замечает, как за барьером мелькает чья-то тень, чёрная шапка контрастирует с белым снегом, дьявольский взгляд блуждает, словно исследуя новую территорию. В ушах начинает звенеть сильнее, когда до Шепса медленно доходит, что за чёрт решил так вовремя посетить каток. Мысли мешаются в голове, вытесняют друг друга, мгновенно создавая хаос. Олег чувствует скользкий лёд под ногами, не успевает сориентироваться, хватает секунды — Шепс поскальзывается и летит вниз, не успев нормально приземлиться. Резкая боль во всём теле прошибает, словно электрический ток, в глазах на несколько секунд мутнеет, как если бы Олег временно потерял сознание. А может быть действительно потерял, пока головой так прикладывался. Пальцы проскользили по холодному льду, больно ударяясь, и Шепс почувствовал, как ко всему прочему впечатывается макушкой в противоположную стену бортика той, рядом с которой сейчас стоял Матвеев. Долетался. Олег шипит от боли. Где-то рядом слышится голос Димы, но из-за наехавшего на лоб капюшона невозможно разглядеть его самого. Шепс протирает ушибленные пальцы и думает, что страшно опозорился сейчас, делая этот чёртов аксель. Матвеев испуганно прижимает руки ко рту, глядя, как Олег так же медленно падает вниз, прямо головой об бортик. Лина слишком далеко, она и не видит всего этого, а Дима... Дима даже стоять нормально на коньках не умеет, чтобы не хвататься за всё, что рядом, не то что уж ехать куда-то! Но сейчас не та ситуация, чтобы паниковать. Дима смотрит ещё раз на Лину, переводит взгляд на Шепса — непонятно, живой вообще или нет. Нужно проверить. Прямо сейчас. Пальцы разжимаются, отпуская бортик — Матвеев осторожно отталкивается, чуть проезжая вперёд. Выходит, конечно, нифига не грациозно, как выходило у Олега, но сейчас Диму это совершенно не волнует. С каждой неловкой попыткой приблизиться Матвеев чувствует себя увереннее и увереннее. Он смело катится по льду, и сейчас самому упасть совершенно не страшно, в голове одна мысль — в порядке ли Олег..? Но вот тормозить Дима так и не научился. Шепс уже совсем рядом, и приходится опуститься на одно колено, замедляясь. Матвеев неловко на это самое колено падает, но тут же каким-то чудом оказывается ближе. Протягивает руку к чужому лбу, оттягивает капюшон, глядя в приоткрытые глаза. У Олега перед ними явно всё плывёт, потому как смотрит он размыто, вылавливает направленный на него взгляд. Дима опускает руку ниже, не слышит, как задыхается стоном от этого касания Шепс, и проводит подушечками пальцев по горячей шее. — Ты живой? Как себя чувствуешь..? — обеспокоенно спрашивает его Дима, не убирая руку, а вместо этого поворачивая лицо Олега на себя, тем самым заставляя смотреть в глаза. Дима больно упирается коленом в бедро. Шепс краснеет, старается подняться на локтях, чуть придерживаясь за голову. — Сотрясения хоть нет, фигурист? Опять язвит. Олег несдержанно фыркает, но тут же морщится от головной боли и примолкает. Матвеев снова тянет руку, на этот раз стягивая капюшон полностью и зарываясь пальцами в кудрявые волосы. Олег приходит в себя только тогда, когда Дима начинает проводить по ним, убирая и проверяя, не осталось ли увечий. Так или иначе больше этих тактильных пыток, от которых в груди расходится жар, Шепс не выдержит, это точно. Остаётся последний вариант. Олег аккуратно обхватывает чужую кисть и вдруг резко тянет Матвеева на себя. Тот неловко плюхается рядом на лёд, взвизгивает от неожиданности, а затем вдруг начинает громко смеяться. Олег тоже улыбается, укладываясь рядом. Сердце стучит где-то в ушах, руки дрожат, напоминая о недавней близости, а Шепс даже сквозь боль всё ещё не может налюбоваться таким счастливым Димой. — Я жив, Дим, не волнуйся. Всё хорошо. — Да я уж вижу, — Матвеев поворачивается одновременно с Олегом, резко встречаясь взглядом с пронзительными серыми глазами. Примолкает. Шепс даже смотреть умеет красиво, с какой-то искрой. Они близко друг к другу ровно настолько, чтобы было слышно тяжёлое дыхание Олега и гулко стучащее сердце в груди Димы. Даже на льду становилось жарко. Матвеев начал понимать, что краснеет, глядя в глаза напротив, только когда Олег улыбнулся, опустив взгляд на его щёки. Улыбнулся не насмешливо, не грубо, наоборот — так тепло, что Дима прямо там, на льду, начинал неумолимо таять. Наверное, это ненормально, что сердце так стучит из-за него. Наверное, они оба сейчас выглядят очень глупо, лёжа на льду и глядя друг на друга так, словно не виделись целую тысячу лет. Но сейчас будто бы плевать, плевать на всё, потому что он рядом. Дима тихо выдыхает пар. Над головой мелькают звёзды, уютный полумрак опустился на каток, спрятался по углам, скрывая в себе любые движения. Матвеев прикрыл глаза, вдыхая морозный воздух. В груди жгло, жар разливался по всему телу, согревая, и этот жар ярко контрастировал с холодом льда. И впервые за несколько недель Дима чувствовал себя настолько хорошо. — Почки застудите, придурки! Матвеев слышит, как рядом с его головой шумно тормозят коньки — взметнувшийся из-под чужих лезвий снег летит в лицо, холодом оседает в волосах. Недавний покой мгновенно разрушается, тишина с треском рвётся, лопается, как воздушный шарик. Лина хватает Диму за руки, рывком поднимая и ставя на ноги. Шепс вздрагивает от неожиданности, удивлённо смотрит на неё и тут же пробует подняться сам, раньше, чем до него доберутся. Голова всё ещё немного кружится, когда Олег наконец выпрямляется, но боль во всём теле отступила. Матвеев стоит рядом, вытряхивает снег из тёмных волос и аккуратно поправляет их, укладывая. Только сейчас до Олега доходит, что Дима сам смог проехать почти весь каток только чтобы спросить, как Шепс себя чувствует. От этого осознания внутри что-то переворачивается, и Олег отводит смущённый взгляд, думая лишь о том, какой Дима сейчас в свете луны и вечерних фонариков красивый. Лина затормаживает рядом, натягивает Олегу на голову капюшон и обеспокоенно, придерживает за руку, словно боится, что Шепс сейчас снова навернётся. К ним приближается хмурая Геля, взмахивая чёрными косичками из-под шапки, а Олег всё ещё не может понять, показался ли ему в игре света и теней Влад, или он действительно здесь сейчас, затаился и смотрит? Матвеев же рядом с ним сейчас выглядел чересчур хрупко: как фарфоровая кукла на стенке. Его хотелось спрятать за собой, защитить, ещё неизвестно от чего. Олег с опаской огляделся, выискивая тёмную макушку. — Ты чего? — хмуро поинтересовался Дима. — Показалось просто, — отзывается Шепс, переводя взгляд на подъехавшую Гелю. В округе точно нет никакого Влада. — Все живы, всё окей? Ангелина, — она протягивает тонкую руку в варежке, которую по очереди пожимают Олег и Дима. — Олег, голова не кружится? — Не кружится уже, всё хорошо, — кивает Шепс, а Матвеев рядом отталкивается коньком и подкатывает к бортику, хватаясь за него. Окружённый заботой, Олег теряет его из виду не несколько секунд. — Всё нормально, девчонки, не переживайте. Геля кивнула, отъезжая и стягивая варежку, чтобы отряхнуть от снега. Лина вдруг серьёзно глянула на Шепса, помолчала несколько секунд, а затем резко спросила: — Поговорили? — О чём? — не сразу понимает Олег, а когда понимает, нервно кусает губу. Лина закатывает глаза. — Не строй дурака из себя. Ты обещал! Когда ты ему уже всю правду скажешь? Столько времени вам дала, свалила, всё как полагается, а ты... Шепс даже не успевает что-то ответить. За бортиком слышится громкий крик, а следом за ним грохот, как если б кто-то выронил несколько хоккейных клюшек на лёд. Геля вскидывает голову, Олег и Лина переглядываются, одновременно поворачиваются в сторону источника шума, а затем срываются с места. Слышится недовольное пыхтение, и прямо около бортиков, распластавшись, лежит Влад, пришибленный неловкостью Матвеева. — Вы в следующий раз когда этого гонщика учить будете чему-то, сначала покажите, где тормоз, — советует Череватый, скидывая Диму с себя на землю и поднимаясь. — Он всех людей посшибает тут. — А вы можете хоть три минуты не влипать в хрень? — поинтересовалась подъехавшая Геля, обращаясь к Шепсу и Диме. Последние несколько секунд Олег просто стоял, приоткрыв рот от удивления, а бесцеремонно скинутый на снег Владом, Матвеев отважно пытался подняться, бурча что-то про чёртово катание и ботинки-убийцы. Геля поджимает губы, с жалостью глядя на него, а Олег, отмерев, выходит с ледяного покрова и аккуратно добирается дальше по снегу к Диме — протягивает ему руку. Лина рядом тихо ржёт, Череватый скалится. Разве что не зарычал от злости, когда Дима споткнулся и полетел прямо в руки Шепсу. Влад фыркает, бурча: — Придурок неуклюжий. — Завались, — пыхтит Матвеев, высвобождаясь и на всякий случай отходя на безопасное расстояние. Геля по-прежнему неодобрительно косится на Влада, а потом вдруг выдаёт: — Гадёныш какой-то. Лин, это что за червь к нам в подарочек приполз? — И вам доброй ночи! — театрально кланяется ей Череватый. Лина несколько секунд молчит, оглядывая неожиданно собравшуюся компанию, а потом, вдруг что-то решив для себя, быстро достаёт телефон. Смотрит в экран несколько секунд, ещё раз оглядывает собравшуюся компанию и с видом полного смирения демонстрирует всем большое белое «00:42». — Мы официально проебали новый год.