Приехали они через тридцать минут, и то с горем пополам. Колесо окончательно сдулось, и маму пришлось дотаскивать вдвоем. Хоть силы парней и были на исходе, приходилось искать в себе последние запасы энергии, лишь бы это закончить.
Последнее, что от этого всего хотел Чуя, это ощущать ослабевшее тело матери. Это было самое ужасное чувство за всю его жизнь.
Врачи на посту тут же подхватили раненую Бунко, а другие врачи оказали первую помощь парням.
Мама потеряла много крови. Отец не имел нужную группу, так что Накахаре пришлось отдавать свою.
И то состояние, которые он чувствовал после донорства, было очень плохим. Особенно вкупе с тем, что у него были и свои травмы, было до безумия тяжело восстанавливаться.
Но из-за него мама чуть не умерла. И для него это самый лучший урок. Он думал об этом, пока набирался сил в палате. Ему пришлось отдать часть себя для матери. А если бы хорошо подумал ранее, этого бы делать не пришлось. Чуя считал это правильной расплатой.
Расплатой за свою детскость.
Родители Дазая и отец Чуи приехали в этот же день, вместе с полицей, защищающей журналистов. Как только информация о больных просочилась в общий доступ, другие издания стали пытаться пробраться к ним, но, слава богу, полиция и врачи их не пускали.
***
Пять дней после начала реабилитации
Накахара до сих пор восстанавливалась, и Чуя не мог ее посещать. Но врачи заявляли, что состояние журналиски стабильно. Сам Чуя уже мог нормально ходить и вполне функционировать. Его отец ни на секунду не покидал его, постоянно помогая и разговаривая. Даже спал в палате на раскладном кресле. То, что он услышал от сына, повергало его в настоящую тревогу. Как и тогда, пять лет назад.
И это было в самый раз, ведь посетить Осаму крашеный смог только на четвертый день. На пятый день его уже перевели в стационар. И как только доктор покинул палату, Дазай следом за ним пришел к своему парню.
В этот момент Чуя сидел спиной к двери и играл с отцом в карты. Он даже не поворачивался. А Осаму наблюдал за этой спокойно картиной. Крашеный, скрестив ноги, сидел на середине кровати, а отец - с другого краю.
- Похоже, к тебе гости, - сказал с улыбкой усатый мужчина.
Увидев его, журналист вскочил с кровати и упал в объятия любимого.
Его так не хватало. Все эти дни, которые Накахара проводил в рефлексии, без возможности все обсудить.
Даже этот запах медикаментов и мазей не напрягал. Ведь они смешались с его личным запахом. И эта комбинация одурманивала, заставляя Накахару чуть ли не нависать на парне.
- Пойдем пройдемся наконец, - нежно произнес Осаму. И, дождавшись кивка любимого, аккуратно вывел его из палаты под заинтересованный взгляд отца.
Он держал его руку. Вновь. Временами крашеный проводил подушками пальцев по ладони, на которой были царапины. Странно, что они до сих пор не зажили.
Лишь сейчас Накахара заметил бинты, окутавшие руку до рукава футболки.
- Дазай… а что это за бинты?.. - испуганно спросил Накахара, полностью припав руками и обнимая их, словно это игрушки.
- Т-с-с… аккуратней.
- П… прости! - трепетно пролепетал Накахара и вновь обхватил только кисть Дазая.
- На них много синяков и ссадин. Чтобы крем лучше впитывался и не попадало ничего лишнего, мне их обматывают бинтами, - говорил Осаму, ведя Чую в неизвестном направлении. А он это заметил только сейчас.
- А… куда мы?
-
Туда же, где и закончили раньше.
***
Ребята забрались на крышу больницы.
В зрачках отразилось солнце, которое плавно уходило за облака, постепенно погружая в тень все в округе, бескрайние поля с редкими домиками и лесом, начинающимся где-то за горизонтом.
На внешней парковке стояли машины неотложной помощи, врачи после очередного вызова устало стояли возле транспорта и выкуривали сигареты, тяжко выдыхая вредный дым, и с грустными лицами разговаривали. Было удивительно смотреть, как птицы летали практически на одном уровне с крышей и оседали где-то на полях.
Такая приятная и довольно прохладная картина. За эти пять дней Чуя наконец вдохнул полной грудью. Наверху было так чисто. Воздух резал всю гортань, но дальнейший осадок был просто неописуем. Эта та боль, которую хотелось ощущать. Как неприятный алкоголь, но погружающий тебя в пьяное состояние.
Перед глазами возникло воспоминание, когда здесь не было полей. Только лес, казавшийся тогда бесконечным, и темно-желтый закат, ударяющий по глазам.
Молодой Осаму, который смотрел трепетным взглядом на рыжего.
И сейчас смотрит абсолютно так же…
С глаз покатилась слезы.
- Ох…
Осаму…
- Вот теперь самое время поговорить обо всем, - сказал спокойно журналист и присел на край крыши. Чуя сел рядом.
Начать было трудно.
- Знаешь, я… - воспоминания все продолжали лезть в голову. Когда глаза снова увидели эту картину с крыши, все началось по новой. От момента у чугунных ворот до того самог, как Осаму чуть не застрелили.
Все они сменяли друг друга каждую секунду. Словно мозг не хотел, чтобы Чуя говорил.
Уйдём в закат, чтобы бегать по лугам,
Слушать этот тихий ветер
Он поёт лишь для нас
Держи руку мою крепче
- Я много думал, пока лежал там в больнице и здесь… Я словно… - Накахара окончательно смог отбросить флэшбеки, - зациклился на том месте… и словно вернулся в то состояние…
Осаму очень внимательно слушал. Не отводил взгляд. И даже усилившийся ветер, дующий на его растрепанные грязные волосы, никак не заставлял обращать внимание на что-то иное, кроме Чуи.
- Я не знаю, что со мной случилось… я словно стал… одержимым… еще более чем тогда…
Прохладный ветерок сдует с нашей кожи песок
Давно уже ожог оставил нам этот песок
Поцелуй мой шрам, на лице оставь свой след
Давно хочу уплыть, но слёз моих нет
- Ты же
всегда был таким. Одержимым
идеей. Разве нет?
- Да… но мне уже не шестнадцать…
- И что?
Неприличное убийственное спокойствие. Журналист думал, что брюнет будет зол, или как минимум холоден после всего этого. Но он был все так же трепетен и спокоен, как и вседа.
- Люди к моему возрасту уже начинают вести себя иначе. Мне кажется… я просто так и остался тем ребёнком… которого оставили в лесу… хоть и с тобой.
Закат, луга, держи крепче
- Знаешь… эта поездка мне отчетливо показала, как могут одурманить людей
идеи. И поверь мне, они дурманят всех, как подростков, - сказал Осаму и прижал к себе Накахару за шею, - так и “взрослых”.
Чуя хотел заплакать. Но не мог. Эти руки мигом успокоили его.
- Главное, что мы прошли через это и наши усилия оправдали
идею.
Мы словно на севере
Целуй меня медленно
Согрей меня временем
Убей меня холодом
Лишь эти слова заставили всплакнуть.
Он же так рвался домой…
- Не говори так… Я никогда в жизни намеренно не пожертвую тобой…
- Не зарекайся, - безразлично бросил Осаму.
- Нет… я чуть не лишился тебя… мамы… Касуми… Для меня это слишком высокая цена за
правду. Прости меня… я не должен был тащиться туда. И тащить тебя за собой.
- И ты меня прости. Когда говорил, что уеду навсегда, врал, чтобы забрать тебя. И побыстрее вытащить. Я никогда бы так не сказал.
Очередную волну слез сдул ветер.
Мы как рассвет, туман
Мы падаем, мы в облаках
Громкими звуками доносятся голоса на севере
- Мне пора взрослеть…
- И мне.
Чуя посмотрел на Дазая и коротко усмехнулся вместе с ним.
- Я люблю тебя… Ты мне важнее любой
правды или идеи.
Дазай ничего не ответил. Лишь затянул в томный и жадный поцелуй, которого не ощущал вторую неделю.
- Ты моя идея.
Эти слова были даже лучше. Такими теплыми и пылающими. Идущими глубоко от сердца.
Все это стоило того. Чтобы влюбиться в этого человека снова.
