Tutte le strade conducono a Roma

      Конечно, нужно было спуститься к ужину и сделать вид, что все было в порядке. Конечно, нужно было переслать Лео адрес отправителя и сообщить об еще одном письме. А еще привести себя в порядок, ведь весь час, после того, как ушел Итан, Вик провалялась в кровати под Дэвида Боуи (предположительно, это была «Lady Stardust», ибо понимать смысл слов Вик перестала давно). И, в общем, своим положением была довольна. За ней никогда не водилось привычки упиваться жалостью к самой себе, ведь Виктория обычно была той, кто искореняла эту жалось едва ли не изнутри. И… если в ее комнату сейчас войдет хоть кто-нибудь, она прыгнет в окно и побежит по мокрому асфальту в сторону заката. Между тем, чтобы жалеть себя и принимать жалось от кого-то еще — была существенная разница.       Вопросы будут. Итан наверняка совет созвал — Вик его знает. Вспомнившаяся обида в его глазах заставила передернуться от отвращения к самой себе. Лишь одно ее радовало — возможно, загадочный недоброжелатель поймет, что реакций на его потуги не последует, и оставит идею оскорблений как таковую. И все станет, как прежде. Виктория забудет все написанные гнусные слова, и о том, как все было, будет знать только Лео. Ему Вик готова была позволить знать о своей слабости, это все равно что рассказать о переживаниях хорошему другу. Мальчики иное. Они не просто друзья — семья, самые близкие, кто у нее есть. И Виктория не была готова увидеть в их глазах жалость.       Возможно ей предстоит еще многое узнать о понятии доверительных отношений, но сейчас она была слишком растеряна, чтобы распалять свои проблемы до невиданных размеров. Беспокойство рвало ее изнутри, но Вик была уверена, что Дэвид Боуи и Леди Стардаст умалят все это, и никому ничего говорить не придется. Спишет все на усталость, на излишнюю насыщенность последних месяцев. Извинится перед Итаном. Но только не сейчас — чуть позже. Сейчас пускай Леди Стардаст поет песни парня в ярко-синих джинсах о тьме и позоре.       — The boy in the bright blue jeans jumped up on the stage. And lady stardust sang his songs of darkness and disgrace, — тихо пропела Вик, невольно покачав ногой в такт.       И в эту же секунду за дверью послышались шаги и голоса. Виктория прикрыла глаза и поджала губы. Она ведь правда надеялась, что этого не произойдет, но нет — Дамиано шумел громче всех, и за секунду до того, как он распахнул ее дверь со всей бесцеремонностью, которая была ему присуща в минуты особой эмоциональности, она успела дать себе мысленную пощечину — как же глупо было верить в то, что мальчики оставят все это просто так.       — А ну пусти меня, — Дамио на кого-то злобно шипел, попутно отбрасывая чьи-то руки. Кажется, это был Итан — Томас бы точно не стал хватать его так бесстрашно. — Сам же сказал.       — Я сказал, что ей нужно время, — спокойно отозвался Итан, — она угадала, — немного виновато взглянув на Викторию из-под полуопущенных ресниц.       — Вик, скажи ему. И нам, — Дамиано искрил тревогой, и Виктория мгновенно растерялась, не зная, куда деть наушники, которые она выдернула из ушей сразу, как они ввалились в ее комнату. Вернее, ввалился только Дамио — Томас и Итан стояли на пороге, пытаясь соблюсти распоследние нормы приличия.       — О чем сказать? — почти что искренне удивилась она и попробовала улыбнуться. У нее созрел план, как отвести все подозрения.       — Что случилось, tesoro mio? Не ставь нас в тупик. Мы же не слепые, в самом деле, — он прищурился, пуская в ход самый свой неумолимый из взглядов. — Иначе придется спросить у Лелло.       — О принципах женского настроения в период особого цикла он вам ничего не расскажет, — голос Вик был донельзя серьезным, поэтому был нацелен на то, чтобы вызвать улыбки.       Наверное, возникшая после ее слов тишина, и не была желаемым результатом, но хотя бы разрядила остановку. Виктория села на кровати, скрестив ноги, и невинно улыбнулась, словно пару минут назад вовсе не напевала Дэвида Боуи под мысли о жалости и тревогах. Смотрела она только на Дамиано, видя в нем наибольшую угрозу своим внутренним стенам. И впервые за их долгие годы, пережитые вместе, она захотела, чтобы он ушел. Даже во время громких ссор такого не бывало - Виктория всегда хотела, чтобы он был рядом, ругался, рычал, чтобы она сама в возмущении смотрела ему в глаза, со злостью выкрикивая его имя, но никогда не желала, чтобы Дамиано ушел. Вик знала, что он ей не поверил, или поверил лишь наполовину. Дамио прав — у них с ним ментальная связь, так просто ее не обманешь, но Виктория очень постарается. Хотя бы до тех пор, пока не убедится, что ее беспокойства напрасны. Потом — она все расскажет, и вместе они надо всем посмеются.       — Вик, — голос Дамиано изменился, она это сразу ощутила. Из требовательного стал ласковым, и Вик тут же ощерилась, словно дикая кошка. — Именно поэтому ты просидела здесь столько времени? Перед этим прогнав Итана взашей?       — Я не… прости, — она посмотрела на Итана, но по-прежнему была сосредоточена на Дамиано. Не дать сломать стены. Не дать прорваться через крепость.       Прочьпрочьпрочь.       Немая борьба, такая глупая, но Виктория не отступится из дела принципа. Она обидела одного близкого человека. Сейчас — безбожно врет другому и всем им в совокупности только лишь за тем, чтобы со всем справиться в одиночку. Упрямство — не сила и не смелость. Вик это осознавала, но отчего-то сжимала кулаки, готовая защищать свои границы до самого конца. Она смотрела в темные пронзительные глаза Дамиано и видела в них отражения себя самой — ощетинившейся девчонки, привыкшей справляться с мордоплюйством в свою сторону самостоятельно. Без помощи мужчин — ведь это было наиболее важно?       — Вик, — Дамиано сделал шаг в ее сторону, и она невольно отшатнулась. — И это ты называешь в порядке? — он не наседал, лишь констатировал.       — Оставь меня в покое, — выдавила Виктория, испугавшись собственных слов. — Пожалуйста, — жалко прошептала она, обняв колени руками. Вряд ли она потом все это сумеет оправдать усталостью и месячными.       — Tesoro mio, — таким растерянным Вик не видела его, пожалуй, никогда. И бессильным — такое страшное слово.       Она с мольбой во взгляде посмотрела на Томаса, найдя в его глазах такое же бессилие, и в глазах Итана — тоже. Что-то трещало по швам, а у нее не хватало ни сил, ни мудрости, чтобы прекратить разрушения которые она сама же и спровоцировала. Каждый из них был готов сложить часть своего сердца у ее ног, лишь бы остановить все это, но Вик была упряма, неумолима. Зачем говорить о глупых письмах? Что, в конце концов, может случиться?       Виктория как Алиса из сказки Кэрролла — утопает в придуманном море. И раз оно придумано, есть ли смысл просить о помощи? — вот и Вик считала, что нет.       — Прошу, скажи, что все хорошо, — взмолился Дамиано, так и не подойдя к ней. — Поклянись мне.       — Все хорошо, — послушно повторила Вик, качнув головой, будто продолжала слушать Дэвида Боуи. — Клянусь.       Уйдиуйдиуйди.       Томас вдруг дернулся, словно порывался подбежать к ней, но так и остался стоять на месте. А ведь утром все еще было хорошо — это она прочла в его глазах цвета запятнанной медом листвы. Виктория тоже об этом думала и была обижена на Рим, который по ее возвращению преподнёс ей этакий ужасный дар. Вик не признается даже самой себе, но это чертово письмо — только проверка на прочность ее и всех их. Она посмотрела на мальчиков и прикрыла глаза, обратно надев наушники.       — Lady Stardust sang his songs of darkness and dismay, — прошептала Виктория, душа постыдные слезы. Она осмелилась открыть глаза только тогда, когда дверь в ее комнату с тихим скрипом закрылась.