День возвращения в Королевскую Гавань был на удивление тёплым, словно склоняя Алисент разрешить своему сыну вновь оказаться высоко в небе, а не плыть с ней по морю. Полные тревоги, её глаза царапали детскую душу, ведь Эймонд не хотел беспокоить родную мать, но ещё больше он не хотел отказываться от возможности быть единым целым со своим драконом. Но королева молчала, давая столь необходимое немое согласие на выбор своего ребёнка и его стремление быть свободнее хотя бы раз в жизни. За это Эймонд был ей благодарен, искренне благодарен. Особенно, когда стоял рядом с Вхагар и обнимал Люцериса, обещавшего всё время смотреть только на них двоих. От слов где-то в солнечном сплетении растекалось тепло, которое, казалось, вот-вот обожжёт и сделает больно, но Таргариен всё никак не мог почувствовать чего-то неприятного.
— Когда мы прибудем, ты обязательно расскажешь мне всё! — на вид Люк был даже более воодушевлён. Его глаза горели радостью за дядю, будто он сам прямо сейчас должен лететь до Королевской Гавани на драконе.
— Но ведь тебе уже рассказывали об этом другие всадники, да и я в прошлый раз, — Эймонд улыбался, придерживая Люка за плечи. — Неужто забыл?
— Никогда не устану слушать о полётах на драконе, — на этих словах детский взгляд стал ещё ярче, пронизывая округу уютным свечением.
— Тогда я запомню всё до мельчайших деталей, чтобы рассказать тебе, — напоследок прижав к себе Люка, Эймонд кивнул стоящей вдали матери, не захотевшей приближаться к опасному зверю и попрощавшейся задолго до этого, и начал взбираться к седлу.
Гудящая под лапами разгоняющейся драконицы земля прогоняла дрожь по стоящим на ней людям, импульсами выбивая из всего живого любые мысли. Тот же эффект чувствовал Эймонд, стоило Вхагар окончательно оторваться от мокрого песка у берега и начать набирать высоту. Глаза под натиском ветра и взметнувшихся в воздух песчинок хотелось зажмурить, но мальчик терпел, запоминая и лёгкое ощущение, пробирающее до самых костей, и вид, открывшийся перед ним, выстраивая ряд ассоциаций и словно делая памятную гравюру в самой душе, чтобы после пересказать её.
В последний проделанный над Дрифтмарком круг Эймонд пристально вгляделся в место, где был до этого Люцерис, и, заметив его ответный восхищённый взгляд, выбросил из головы было появившиеся мысли о том, что ему нечего делать там – внизу. Ему есть ради кого из раза в раз возвращаться, ради Люка, ради порой строгой, но любимой матери, ради всегда милой хоть и отстранённой Хелейны и даже ради Эйгона.
Завязанные в косу волосы выбились из общего тугого жгута и метались в разные стороны, но всё ещё не могли сместить фокус детского внимания с полёта. Высота очищала душу и взор, словно открывая давно забытое и пыльное коридорное окно, преподнося новые возможности. Эймонд испуганно откинул интерес к вероятности, где он спрыгнул бы с дракона прямо в море, грузно пробив воду около какого-нибуть коробля, возможно даже того, в котором был сейчас Люк. Свобода свободой, но от такого, ему кажется, он вряд ли сможет выжить.
Не обгоняя семью, а, наоборот, иногда отставая, затерявшись в неплотных облаках, пропускающих так много живительного жара для несущих в себе кровь дракона, Эймонд засматривался на шею и крылья Вхагар, на мелькающие кривые, но жутко острые зубы, способные разорвать кого угодно. Мнимая покорность могущественного создания льстила, возвышая над другими, и одёргивать себя Эймонд в такие моменты не хотел, но это было необходимым. «Разжигать таргариеновское безумие слишком рано, братец»: шутил в голове Эйгон.
Не замечая преодолённых миль, Эймонд тонул в мыслях, перебирал их пальцами и отряхивал с некоторых образную пыль времени. Выбраться из размышлений о прошлом, ближнем и далёком будущем вышло только когда на горизонте уже виднелась столица.
Перед самым прибытием решив немного развлечься, Эймонд направил дракониху в самый низ, прямиком к морю, и Вхагар, сотрясая находящиеся рядом судна порывом ветра, прошлась грудиной по ледяному полотну. Так они пропланировали пару минут, касаясь кончиками крыльев воды, и вернулись на прежнюю высоту, чтобы повторить манёвр с «кругами почёта» как над Дрифтмарком уже в Королевской Гавани.
В момент приземления всадник на миг растерялся, не зная, как уместить громадного дракона, но бывавшая здесь не раз Вхагар, казалось, даже не задумываясь опустилась на самое удачное место. Привыкшие к подобному смотрители Драконьей ямы всё равно не совладали с непроизвольно пробежавшим по спине холодком ужаса.
Отстегнув все ремешки на седле и нетерпеливо слезая по веревочной лестнице, Эймонд бросился сначала к морде драконицы, прощаясь и растирая её жёсткую кожу, приятно отметив, что они с Вхагар пахнут одинаково – огнём и пекуче солёным морем, – а после в сторону причала, где скоро должны были объявиться все остальные. Он больше наслаждался полётом, нежели добирался до цели, поэтому разрыв между прибытием Эймонда и прибытием кораблей должен быть невелик.
***
Как Люцерис и обещал, его взгляд принадлежал только им двоим и больше никому. Лишь на мгновение, когда Вхагар с Эймондом изредка скрывались за облаками от чужих глаз (в такие моменты Алисент очень нервно раздирала кожу на большом пальце, но, заметив чужой вгляд, резко прекращала, делая вид будто ничего не было), он мог обернуться на Джейса, сидящего рядом, но после сразу поднимал взгляд, ища исполинскую фигуру в небе, словно её было так легко потерять из виду.
— Что ты так старательно хочешь увидеть? — Джекейрис не разделял его любопытства или даже одержимости чужим полётом.
— Разве тебе не интересно? Мы ведь тоже когда-нибудь так будем... — он замялся, почувствовав немного угрюмый взгляд брата. — летать.
Свои извинения Люцерис принёс ещё на Дрифтмарке, и Джейс их принял, но стоило старшему заметить брата вместе с Эймондом, то тут же становился хмурым и расстроенным. Люк спросил у матери, что же с ним такое происходит, и она дала название этому поведению – ревность. По её словам, Джейс боялся отдаления младшего брата от него в связи с появлением нового человека в его жизни.
«Но ведь Эймонд всегда был в моей жизни», — не понял тогда Люк.
«Разумеется, но вы ведь не были настолько близки и дружны, как сейчас», — ласково объяснила Рейнира.
Люцерис придвинулся к брату ближе и ухватил его за руку, заставляя прижаться тоже. Он поднял палец вверх и указал в какую-то неопределенную точку в небе.
— Мы повзрослеем и будем летать вместе куда только захотим, — Джейс только фыркнул на эти слова, но не отстранился и стал выглядеть расслабленнее.
До самого приближения к Гавани они больше не разговаривали, но молчание их было умиротворённым и комфортным. Тепло, исходящее от рядом сидящего давало им спокойствие и некоторую уверенность, что всё будет в порядке, погружая в прострацию и задумчивость.
Поэтому когда Вхагар опустилась к самой воде, прорезая её гладь крыльями, у Люка открылся от неожиданности рот, за что ему было нисколько не стыдно, ведь у каждого на корабле была такая же реакция (он ни за что не повторит слова стоящего рядом рыцаря в слух, если не хочет получить от родителей по губам). Даже всегда сдержанная королева прикрыла лицо ладонью и еле слышно выдохнула привычные для её образа первые слова молитвы.
***
Встретившись с Эймондом сразу по прибытии, Люцерис осыпал того десятками вопросов самых разных мастей: от ожидаемого «тебе было холодно?» до совсем непредвиденного «как думаешь, можно ли долететь до звёзд?», на котором Эймонд даже слегка задумался, после чего ответил, что маловероятно. Люк расстроился, и дядя предложил ему после узнать у мейстера, ведь Герардис всяко лучше разбирается в этом.
Люк сначала помрачнел при упоминании имени королевского мейстера, но после даже смог признаться, что в тайне от всех хочет обучиться врачевательству и научиться разбираться в различных растениях, но отказ мейстера заняться его обучением заставил Люка теперь смущаться подобных желаний.
— Но ведь это благое дело, — не понял Эймонд. — Почему тебе нельзя?
Люк только насупился и покраснел ушами на вопрос.
— Он говорит, что я слишком мал, да и незачем мне, — шмыгнув носом, продолжил. — Говорит, что я, как будущий лорд Приливов, должен многое знать, а «лечебная наука и ботаника только отвлекут меня от действительно важных наук».
Эймонд нахмурился и, сделав умный вид, заговорил.
— Думаю, если попросить мою сестру – твою маму – она обязательно найдёт учителя, что захочет передать тебе своё мастерство, — он по-доброму улыбнулся. — Врачевательство это истинно благородное занятие, и его владение для лорда Приливов будет лишь преимуществом. Знание этого мира дарует его понимание – так говорил мне отец.
И Люцериса действительно приободрили эти слова, ему захотелось сейчас же ринуться к матери с просьбой, но он решил подождать до утра следующего дня, ведь будет некрасиво так резко покинуть Эймонда, который ему помог.
— Спасибо тебе, дядя! — Люк кинулся его обнимать, на что тот как обычно сперва растерялся. — Ты мне очень много помогаешь!
Благодарность смутила зачастую зажатого Эймонда. Не привыкший к похвале и живущий чужими обещаниями то о драконе, то исправлении Эйгона и прекращении издёвок, он не особо верил подобным заявлениям. Но Люку верить хотелось. В его словах не было жалости или намёка на пустую попытку успокоить не менее пустыми грёзами. Лишь детская искренность и исключительная доброта, которой – он пару раз об этом задумывался – хватит на весь мир.
— Не много, — его нос уже привычно спрятался в люцерисовых кудрях. — Я даже толком ничего не сделал.
— А вот и сделал!
Эймонд тихо засмеялся.
— Ну, как скажешь.
Они улыбнулись друг другу и, разорвав уютные объятия, пересели за стол, приступая к еде, принесённой слугами.
