Общество самолично себя изживает.
Этот крест нам всем придётся нести до конца жизни.
***
…Эль-Пасо — город убийц и больных на голову людей…
Скрипучие качели, бродячие кошки и пустоцветы в глазах. Колыбель мёртвых младенцев, не очнувшихся ото сна, и братская могила для взрослых. Потроха, сыреющие от кровопотери. Венозное безумие, запертое в замочной скважине каждого дома. Молись о нас и моли нас. Только знай, что смерть никогда не спрашивает разрешения. Карла Монтенегро возвращается в Эль-Пасо и запускает обратный отсчёт до собственной ликвидации. Родной город — целый мир, отдельный и жестокий. Чрево матери, переваривающей сотни тысяч своих же детей в угоду её безликой пустоте: она выпивает их залпом, как вино на тризне; она выцеловывает их в порванные гортани и прострелянные лбы. Убивает, но не выбрасывает — какая-никакая, но всё-таки мать, и этого у неё не отнимешь. Дети кутаются в кровати из рельс и гуляют по парапетам. Их всегда находят к утру, застывших в янтарной юности и увековечивают трагичностью. Взрослые же пропадают бесследно. Бегут из разлома Эль-Пасо, расползаясь субтильными личностями на пороге новой жизни — проклятые и проклятые. Преступность здесь победила и возликовала. Карла сбежала из Эль-Пасо, когда ей было четырнадцать, и надеялась, что больше не вернётся. Не хотела быть глухой и пустоглазой, не хотела быть съеденной заживо и выблеванной в приступе обжорства. Отчий дом больше не кажется таким родным и приветливым — он глядит на неё, обёрнутый сумеречным саваном, и Монтенегро чувствует, как нечто невидимое вгрызается в плоть. Сжирает внутренности и обгладывает кости. Интуиция кричит и воет — что-то не так. Но Карла не слушает, морщась до белых всполохов перед глазами и списывает всё на акклиматизацию после долгой дороги. Она не спала несколько суток с тех пор, как получила тревожное сообщение от матери — мол, отцу стало плохо на работе, поднялась температура, кашляет кровью. «Приезжай, как только сможешь». И Карла не смогла устоять: какой бы сильной не была её ненависть к Эль-Пасо, но родители не были виноваты, что когда-то заселились в этой клоаке, найдя своё призвание в местной фармакологической лаборатории — трудились на благо общества, но закрывали глаза на массовые перестрелки в продуктовых, групповые изнасилования несовершеннолетних девочек и суицидальные наклонности глупых подростков. Монтенегро хрустела осуждениями, пока плавилась под вашингтонским солнцем и заучивала наизусть дисциплинарный устав полиции. В академии, из которой её выпустили по результатам выпускных экзаменов, программировали юные умы — нельзя быть равнодушными до чужих бед, нельзя закрывать глаза, пока рядом страдают люди. Отвернётесь однажды — и вас уже не спасти. Карла пропитывалась этим благочинием с ног до головы, пока натирала до блеска оружие, и снимала мерки для полицейской формы. Грезила, как отправит за решётку всех ублюдков, до которых только сможет дотянуться. И верила, что никогда не станет прямоходящим сгустком безразличия. Отчасти именно это сподвигло её нарушить собственный обет — никогда больше не возвращаться в Эль-Пасо. Карла неловко топчется на месте, рыская по карманам в поисках ключей от входной двери — ни матери, ни отца не было дома, и это вызывало в ней новую волну паники и, без малости, негодования. Мать обещала встретить её на вокзале, но в последний момент сообщила, что добираться придётся своим ходом — причины не объяснила. Сквозь телефонные помехи удалось различить лишь чьи-то крики и животное рычание. Монтенегро пыталась дозвониться ещё раз, но женщина-робот малодушно рапортовала в ответ: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Это было странно. Это пугало. Это заставляло мобилизовать внутренние ресурсы и бежать отсюда сломя голову, но ноги предательски врастали в могильную землю. — Что за херня здесь вообще происходит? — Карла задаёт вопрос в пустоту. Риторический. Знает, что ей никто не ответит. — Да где же они… Ключи покоятся на дне наспех собранной сумки — в ней, на самом деле, прячется целая жизнь и сама Карла. Винтажный блокнот с распорядком дня и одной-единственной целью «Не сдохнуть» на ближайшее будущее, Chapman с золотой полоской на фильтре и ворох невыплаканных бумажных платочков. Большего и не требовалось. Карла звенит ключами — сзади натруженными петлями скрипит калитка. Звуки наслаиваются друг на друга, заставляя вздрогнуть и обернуться. Не подставлять спину под удар. Быть на взводе — и быть готовой. — Только посмотрите, какую птичку занесло в наши края. Каким же ветром, позвольте узнать? — напротив милая старушка. Карла провела с ней половину своего детства, пока родители напрягали умы в лаборатории. Помнит, как играла с ней на заднем дворе и уплетала за обе щеки свежую шарлотку. — Давно ты нас не навещала, милая. — Миссис Дэвис… — девушка вздыхает с облегчением, заметно расслабляясь. — Господи, я так рада вас видеть. Карла слетает со ступенек — инстинктивно хочет обнять, всё-таки не чужими были людьми. После стольких лет проведённых в чужом городе, оказывается, приятно увидеть кого-то из прошлого. Почувствовать тепло, похожее на родное, и смахнуть ностальгическую слезу. Карла всё ещё слетает со ступенек — и, кажется, с катушек, потому что не знает, как в добром здравии можно объяснить увиденное. Миссис Дэвис смотрела на неё единственным видящим глазом, второй — пустая глазница. Обитель червей и прочей копошащейся мерзости. От неё несло порезанными венами, гниющим фаршем и грязными бинтами. Карла отступила на шаг, борясь с приступом подступающей рвоты — схватила себя за горло, пытаясь протолкнуть мешающийся ком обратно в желудок. Пожалела, что не прихватила с собой пистолет, и сразу же спохватилась с укором: не дело стрелять в поехавших головой старушек, даже если они выглядят так, будто только что сходили пешком до Бога и вернулись обратно. Миссис Дэвис всегда была с причудами — несколько лет назад она была помешана на сверхъестественной чепухе, старообрядческих ритуалах с призывами полтергейстов и соседских детишках. Любила пичкать их конфетами и видела в каждой девчонке с косичками свою трагично погибшую внучку. Медленно сходила с ума — об этом говорили все, кто знал её лично, но никто не придавал этому слишком большое значение. В конце концов, женщиной она была порядочной, доброй и, в целом, безобидной. Тогда, но явно не сейчас. — Миссис Дэвис, вы… вы хорошо себя чувствуете? — Карла пятится к двери, пока старуха медленно наступает на неё. Вздрагивает с тусклым просветом понимания и замирает, как призрак. — Может, вызвать вам скорую? — Со мной что-то не так, дорогая? — женщина по-птичьи склоняет голову вбок. Из приоткрытого рта капает слюна и вываливается язык. — Ты что-то хочешь сказать, Карла? Хочешь сказать перед тем, как… Она не договаривает до конца — спотыкается на полуслове и гудит перебитыми линиями электропередач. Бормочет под нос что-то несусветное, когда выставляет вперёд костлявую руку, обтянутую истлевающей кожей.…Перед тем, как я тебя убью…
…Выбью тебе глаза…
…Уничтожу…
Карла кричит, группируясь всем телом, и пытается отбиться: перехватывает руки, отпихивает, заносит ногу для удара, но миссис Дэвис — вернее, то, чем она стала — оказывается сильнее. Монтенегро швыряют в стену, позвоночник вспыхивает в болезненной агонии и медленно горит, хотя она знает точно — кости не плавятся. В природе не существует настолько горячего пламени. Как и не существует монстров-старушек, пытающихся докопаться до чужих внутренностей. Но это происходит на самом деле — в этой уродливой реальности. Не во сне, а наяву. — Да пошла ты к чёрту… — Карла шипит, подныривая снизу и, опираясь на перила лестницы, уходит в сторону. Бежит прочь, покрепче прижимая к себе сумку с вещами. Обезображенная старуха следует за ней по пятам — Монтенегро не оборачивается, полностью сосредоточившись на дороге. Лишь бы не споткнуться, не упасть и не потерять бдительность. Добраться до безопасного места и вызвать наряд полиции и — чего уж греха таить — бригаду санитаров. Под рёбрами гулко бьётся сердце и обливается закипающей кровью — болит. Девушка ускоряется, когда чувствует сзади догоняющий смрад мертвечины: её валят на асфальт, вдалбливают голову в крышку колодезного люка — миссис Дэвис раскатисто смеётся над ухом, пока пытается дотянуться когтистыми руками до шеи. Вспороть артерию, залить кровью. Карла чертыхается при каждом ударе и до судорог сжимает челюсть, пока напрягает руки и отталкивается от земли, принимая устойчивое положение. Переворачивается набок и пинает в живот — то, что на неё напало, болезненно рычит, скребясь обломившимися когтями, и готовится напасть снова, но отвлекается в последний момент. Мимо бежала кошка — рыжая с белым воротничком и длинными усами. Бежала в панике, как и сама Карла. Не успела. Миссис Дэвис метнулась за ней и перебила хрупкий хребет. Вытянула его наружу, отделяя мясо от костей. Разбросала кишки и вцепилась в плоть острыми зубами. Тротуар окрасился в красный — Монтенегро побелела от ужаса и тут же позеленела, позволяя рвотным позывам наконец-то вырваться наружу. — Блядь… — губы, подёрнутые остатками переваренного обеда, судорожно шепчут. Голова пустая и заброшенная. В ней ни единой светлой мысли и идеи, как выбраться отсюда невредимой или хотя бы просто живой. — Какого хера…? Карла оглядывается по сторонам: на шум не бежали соседи, света нигде не было — ни единого признака, что здесь вообще кто-то был, кроме неё самой и полоумной старухи-каннибала. С оседающим отчаяньем думает — время идёт, а Эль-Пасо остаётся прежним. Здесь всё также воспевают насилие и распевают хвалебные песни шатающейся по городу смерти. Раньше она не была настолько осязаемой — люди гибли каждый день, но делали это… менее очевидно? Да, пожалуй, лучше и не скажешь. Просто приветствовали друг друга кулаком в висок. Просто скидывались с крыш, тонули в реке, стрелялись после попойки. Но никогда — ещё никогда, чёрт возьми, смерть не была настолько материальной. Монтенегро вглядывается перед собой, пытаясь собрать зрение воедино: получалось плохо, голова болела после удара и тут не нужно было быть медиком, чтобы понять — старуха размозжила ей голову и нанесла лёгкую (пока ещё) черепно-мозговую. У неё не было оружия и сил сопротивляться — умирать было страшно, но другого исхода быть не могло. Карла прикрывает глаза, обрушиваясь на тротуар, и комично — в другой ситуации — складывает руки на груди, как покойница. Хоть прямо сейчас укладывайся в гроб. Для миссис Дэвис это служит сигналом: она отшвыривает от себя остатки трупного мясо и медленно, как шарнирная кукла, приходит в движение. После употребления в пищу плоти выглядеть она стала ещё хуже и страшнее: чёрные вены оплетали гниющую кожу мелкой сеточкой паутины, глаза по-дьявольски горели красными всполохами — или просто Монтенегро теряла рассудок вместе с кровью из пробитого затылка, но, право, уже ничего не могло пошатнуть её твердую уверенность — это обратная сторона Эль-Пасо. Трупного, червивого города, из которого никто и никогда не выберется живым.Эль-Пасо — город убийц и больных на голову людей, который не отпускает.
Ты можешь бежать из него, но Эль-Пасо всегда живёт в твоей утробе, как паразит.
В последний момент Карла понимает, что умирать не хочет — по крайней мере, не сейчас и не здесь. Старуха тянет её за онемевшие конечности, и девушка пинается в ответ, попадая пяткой тяжёлого сапога по шатающемуся носу. Оттуда что-то сочилось — то ли кровь, то ли гной. Приложенных усилий оказывается недостаточно, и девушка понимает — это конец. Жалкий, бесславный и ничего не стоящий. Про такой не напишут с восторгом в газетах: мол, погибла при исполнении обязанностей во время задержания особо опасного преступника. Лишь закопают, в лучшем случае, если от её тела вообще что-то останется. Монтенегро выставляет руки перед собой, как щит, хотя точно знает — не поможет. Прикрывает глаза, отворачиваясь, и отсчитывает секунды до своей кончины. Один, два, три — кто-то бежит. Четыре, пять, шесть — щёлкает затвор. Слишком долгое ожидание. Семь, восемь, девять — выстрелы. Оглушает. На десятой секунде смерть наконец-то наступает. — Если хочешь выжить здесь, нужно быть расторопнее, — Карла слышит мужской голос сквозь тяжёлый звон в ушах. Глубокий и грубый, немного хриплый. Думает, что наверняка попала в рай. Если не за хорошие поступки на её счету, то уж точно за добрые помыслы. Потому что такие голоса могут быть только у ангелов, сторожащих врата. Затем её трясут за плечо, нащупывают пульс — венка бьётся под чужими пальцами. Медленно, но бьётся. Живая. В стороне рация шумит помехами. Здесь гражданская. Признаков заражения нет. Рана на затылке. — Вас понял, конец связи… — голос становится громче, отчётливее. Монтенегро боится открыть глаза, но любопытство берёт верх, всё-таки интересно, существует ли жизнь после смерти. Над ней нависает мужчина в военной амуниции. Черты лица суровые, но взгляд добрый и отчего-то обеспокоенный. Это кажется странным, потому что в раю, наверное, не боятся. — Эй, ты в порядке? Ей помогают сесть, чужие руки крепко оплетают за подрагивающие плечи и придают устойчивое положение. Девушка смаргивает наваждение и оглядывается вокруг: всё тот же грёбаный Эль-Пасо, кровь разлитая, как вино, и труп миссис Дэвис. — Твою мать, это не рай… — Монтенегро вспыхивает и угасает. Смотрит на тело перед собой, переводит затуманенный взгляд на мужчину рядом. Зрение восстанавливается и сквозь слепые пятна его удаётся рассмотреть получше. Явно взрослый. С лицом, высеченным из камня, и густыми тёмными волосами, которые смело можно было заносить в фонд его семейных ценностей. Но это ничего не меняет. — Мужик, ты что… Ты убил миссис Дэвис? — Ты её знала? — мужчина хмурится, игнорируя обвинения и, возможно, оскорбления. Сжимает пальцы на плече, немного встряхивая, и заставляет продолжать зрительный контакт. Карла давится слезами, пытаясь отпихнуть его от себя, но всё тщетно. Плачет в чужих руках, повторяя, как мантру, про убитую соседку, и сама клянётся разорвать его голыми руками, если он посмеет что-то с ней сделать. — Слушай меня внимательно. Может, когда-то это и была миссис Дэвис, но теперь это просто ходячий мертвец, понимаешь? Здесь творится чёрт знает что. И если ты хочешь выбраться отсюда, то тебе придётся успокоиться и выполнять всё, что я говорю. Карла затуманено следит за каждым жестом незнакомца. У него военная выправка и грация, превосходящая львиную. Взгляд боязливо и нервно скользит по бронежилету и поясным сумкам, напичканным боеприпасами — в одной из них блестит рукоять армейского ножа и что-то ещё, чему названия она не знала и, если честно, не горела желаниям постигать эту тайну. — Кто тебе вообще стрелять разрешил? — Монтенегро обречённо шмыгает носом, утирая слёзы дрожащей рукой, и прижимает ноги к груди. Кадры в голове хаотично сменялись и отказывались собираться в цельную картину. Она не понимала ровным счётом ничего из происходящего и отказывалась принимать этот кошмар, высосанный из пальца. — Вторая поправка к конституции, — незнакомец, впоследствии представившийся Леоном, мрачно кивает в ответ.***
Карла отупело смотрит перед собой, пока мистер Леон Кеннеди наспех забинтовывает её разбитую голову. Они добрались до родительского дома, вскрыли замок — на поиски ключей среди мусора не оставалось времени — и выпотрошили шкафчики в поисках аптечки. Монтенегро чувствовала себя странно: родные стены не лечили, а лишь больше калечили её психику, по которой и без того проехались несколько раз бульдозером, а после вся команда асфальтоукладчиков хорошенько попрыгала на последней работающей извилине головного мозга. У неё не было истерики — точнее, не в самом привычном её понимании. В конце концов, за время учёбы в академии всякого рода дерьмо в виде изувеченных трупов и расчленённых тел стали для неё нормой. Адреналин и шок, опутавшие тело, тоже сыграли с подсознанием злую шутку — накачали психотропным и бросили умирать. Справляйся, как хочешь. Думай, что хочешь. Ответов никто не даст. Бездна, чёрная дыра и засасывающая в болото трясина. Это всё бред сумасшедшего, сбежавшего из психлечебницы, но никак не беседа с опытным… кем? Леон неохотно отвечал на вопросы, касающиеся его личности, зато с удовольствием вытаскивал клещами всю правду о ней — имя, возраст, род деятельности и даже адрес фактического проживания. Карла отвечала честно, и когда дело дошло до полицейской академии, Кеннеди не удержался от саркастичного смешка. Монтенегро не была в состоянии улавливать перемены чужого настроения, поэтому из последних сил пыталась уцепиться за всё, что на первый взгляд могло иметь первостепенное значения для выяснения обстоятельств. — То есть ты на полном серьёзе втираешь мне, что мы попали в сраную франшизу «Ходячих мертвецов». Аборигены Эль-Пасо стали зомби, как миссис Дэвис, и хотят нас сожрать. Поправь, если я что-то упустила. — Рад, что ты всё схватываешь налету. Извини, контракт с гонораром вышлем позже, — Леон затягивает повязку, в последний раз проверяет ранение, сокрытое бинтом, и уходит в сторону. Шарится по кухне её родителей и, словно какой-то мародёр, расхищает всё, что может им пригодится по дороге. — Где твоя семья? — Не знаю. На работе, наверное. Я въехала в Эль-Пасо несколько часов назад, но так и не смогла дозвониться до матери. Она учёный или кто-то там, не разбираюсь, в общем. Знаю только, что они с отцом работают в местной фармакологической лаборатории, — страх забился в ней снова, когда Леон упомянул о семье. Карла не знала, где они и что с ними могло случиться за это время, и всё, что ей оставалось — надеяться и молиться, хотя Бог в Эль-Пасо не объявлялся с самого момента его основания. — Фармакологическая лаборатория, значит… — Кеннеди задумчиво мрачнеет, пока изучает семейные фотокарточки, развешанные по стенам. Догадки сменяются одна на другую, наслаиваются и путаются клубком. Но в одном Леон был уверен на сто процентов — Карлу Монтенегро, дочь (наверное) поехавших учёных ни в коем случае нельзя было упускать из виду. Что с ней будет дальше, рассудит лишь время.