Семь смертных грехов. Альтернатива.

Время с создания на Британии небес и преисподнии 1460 лет — Тебе ничего не показалось странным? — неожиданно спросил Мелиодос. Зелдрис пораскинул мозгами. — Вроде не заметил ничего. А что? — Мне было не по себе там. Как будто шестое чувство. Ох, гляди подсолнухи! Мелиодос как всегда быстро отходил от темы и переходил на более интересную ему. Подсолнухи. Да, его любимые цветы. Самое раздражающее в этом было то, что он всегда оставался у себя на уме. Карты раскрывал в самый последний момент, и иногда казался сумасшедшим. Зелдрис верил в здравый рассудок брата больше чем в сердца с чувствами, верил до последнего, что у старшего есть план и что он не просто так жертвует всем. Почему? Да потому, что этот оболтус никому не доверяет. По-настоящему никому. Поле с подсолнухами. Красивое, рыже-золотое в лучах заходящего солнца, изумрудное в тени, бархатно чёрное в середине. Мелиодос спустился до метра над желтыми цветами. Расслабленно улыбаясь, он полной грудью вдохнул и шумно выдохнул. Замахнулся и выхватил цветок на толстом недлинном стебле, засовывая его за ухо. Огромные лепестки почти закрыли обзор левого глаза, да и смотрелось это забавно — голова с таким же по размеру цветком. Первой мыслью было «Вот это маленькая головка», а затем доходило, что «Цветок громадный по сравнению с головой». Золотой цветок сливался с золотистыми волосами, но это выглядело… Мило и красиво. В этом поступке ощущалась свобода и радость. — Вот и ещё один день почти закончился. Жаль, неправда ли? Зелдрис удивлённо посмотрел на брата. — Почему же? — Время утекает сквозь пальцы. Жаль время. Время, потраченное без удовольствия и напрасно. — Наш век долог. Чего же жалкого? — Он тоже когда-нибудь закончится. Какого же это умирать? Зелдрис сам не знал ответа. Знать, что ты умрёшь, но не знать когда — страшно. А когда знаешь, что вот-вот умрёшь, когда чувствуешь, что силы испаряются — обидно, больно и бесконечно горько. Так горько, что не заплачет лишь сильный духом. Мысли льются рекой, но сил произнести их уже нет. Последние слова кого бы то ни было остаются навечно в памяти. Это слова с которыми человек покидает мир, которые отображают его настоящую сильную и слабую сторону души. Прочувствовав это на своей шкуре, прежней жизнь больше не будет точно. Те, кто убивают, кто видел смерть, знают не понаслышке последние мгновения. — Я видел смерть, я знаю как это выглядит со стороны. Рваное дыхание, попытки сказать что-то, пустые глаза, лишенные сил. Все это мне хорошо знакомо. Нас растили бойцами, убийцами, воинами. Страх убийства никогда не завладевал мной… Будешь оладьи? Чандлер готовит их замечательно, а если полить их джемом или карамелью… Минутка откровения кончилась, и состояние обычного дурачка-Мелтодоса вернулось. Не забивать себе голову всем сказанным — глупость, невозможный подвиг. С одной стороны — странно, что Мелиодос вообще заикнулся об этом. С другой — убийство — его работа, он не может об этом НЕ думать. -… таять во рту будет! Он всегда таким был. Весёлым, простодушным и в тоже время серьезным, внимательным. Маленькое домашнее солнышко, которое могло затянуть тучкой, в глазах которого могли сверкать молнии. Зелдрис улыбнулся. Стоило завидеть искрящуюся улыбку старшего, как у младшего отметка «настроения» стремительно поднималась до «полного счастья». Энергии по-прежнему не доставало, но ее восполняла черезмерная активность старшего. Внешне он всегда будет ребенком, но тело у Мелиодоса было далеко не детским. Стоило во время совместных походов на озеро или в ванну Мелиодосу подбочениться и свысока взглянуть на младшего, как Зелдрис плавился под ласкающим взглядом, а его мысли плавали как деревяшки в воде — несвязно меж собой. Гормоны, что с них взять? Подсолнухи кончились. Неизвестная река шириною не больше 20 метров вызвала немой восторге у Мелиодоса. Гладь озера, словно зеркало, отражало лес на пригорке, небо персикового цвета, переходящего в мягкий синий, и облака яркого оранжевого цвета. Края облаков так и вовсе были золотыми, и походили на врата в верхний мир. Черный лес в отражении не расползался по водной поверхности, а лежал статичной картиной, ярче и светлей самой реальности. Синие середины и противоположные края облаков переходили в дождевую серую массу, почти черную. Небеса горели закатом.