***
В тот день Эймонд чувствовал себя странно. Двенадцатилетний, он спросонья был задумчивым и молчаливым, даже больше обычного. Для начала Алисента удивилась, как её сын умудрился застегнуть камзол, одетый наизнанку, однако странности на этом не закончились. После завтрака он неожиданно захотел принять очень горячую ванну, словно ему было холодно, хотя погода за окнами стояла превосходная. Осмотрев сына с ног до головы, королева заметила, как пересохли у Эймонда губы, а зрачок единственного глаза расширился так, что почти не было видать его настоящего цвета. «Лихорадка!» — первым делом подумала она, приказывая служанкам срочно позвать мейстера. В тот период Замок был переполнен детскими голосами, и все отпрыски его старшей сестры Рейниры изъявили желание поддержать дядюшку. Даже Люцерис, прежде боявшийся даже подойти к нему после инцидента в Дрифтмарке. Удивительно, но Эймонд, погружённый по самый подбородок в воду ванны, был равнодушен относительно их присутствия. Или же вовсе не заметил, как они пришли. Единственное, что смущало, так это самочувствие и состояние рассудка. — Дядя Эймонд, ты умираешь? — с дрожью в голосе тогда спросил Люцерис, и Таргариен заметил искренний страх в глазах мальчика. Ему было десять лет, и он сидел ближе всех, внимательно рассматривая напряжённое лицо молодого принца, щёки которого горели пунцовым цветом. Эймонд обернулся на него, взгляд плыл, но юноша кое-как натянул кривую ухмылку. — И не надейся, сопля. Что ты вообще тут делаешь? Поди прочь. — От тебя странно пахнет, — тихо и задумчиво прошептал младший Веларион, и Джейс, сидевший поодаль, поднял голову. Ноздри его зашевелились, проверяя заявление брата на достоверность. И правда, Эймонд источал очень странный запах. Алисента вошла в помещение вместе с мейстером, и Люк испуганно отпрянул от ванны, уступая королеве дорогу. Женщина явно недолюбливала младшего сына своей бывшей подруги, оно и ясно. Люцерис — причина, по которой её сын теперь калека. Благо, что никто при дворе так к Эймонду не относится, и это явно были заслуги королевы. Потребовав, чтобы дети Рейниры покинули помещение, она присела возле сына на табурет и внимательно наблюдала за всем, что делает мейстер. Люк вышел последний, заглядывая в комнату до самого последнего мгновения, затем двери закрылись. — Ваше Величество, Ваш сын… — мейстер заволновался, не зная, как мягче преподнести информацию королеве. Алисента теряла терпение, ковыряя кожу вокруг ногтей. Дурная привычка, оставшаяся с самого детства, от которой было невозможно избавиться. Септы ругали её, даже били по рукам, но всё тщетно. — Говорите скорее! — У него начался жар… Если Вы позволите, я приготовлю юному принцу сонное вино, — мужчина собрался было встать, но Алисента не позволила ему этого сделать, вытягивая ладонь. Взгляд женщины горел от нетерпения, она ожидала подробностей. Эймонд также всё слышал, понимая происходящее смутно, однако, судя по поведению мейстера, информация была не для его ушей. И это совершенно не нравилось королеве. Она встала с табурета и отошла к окну вместе с мейстером, который теребил свою цепь пальцами. — Разве его жар не начался слишком рано для альф? Они созревают к четырнадцати годам, как мне помнится. Или я не права? — Вы абсолютно правы, Ваше Величество. Дело в том, что двенадцатилетний возраст — нормальный для первого жара у омег… Алисента едва удержалась на ногах, услышав вердикт мейстера. Прикрыв рот ладонью, она обеспокоено посмотрела сначала в окно, а затем оглянулась на сына: тот лежал в ванне, задумчивый и странный, щёки его так и горели багряной краской. В голове королевы проносились тревожные мысли одна за другой, начиная с нестандартного пола своего сына и заканчивая трудностями в дальнейшем с браком. Альфы предпочитали милых и нежных альф, с чистой кожей и большими глазами, молчаливых и послушных. Во всяком случае, так говорили септы. Эймонд же был полной противоположностью, абсолютно далёкой от идеала. Позволив мейстеру удалиться для приготовления лекарства, она осторожно подошла к сыну, который кисло улыбался. — Я теперь полный урод, да? — спросил он, не глядя в её лицо. Алисенте стало тошно, она взяла сына за руку и прикрыла глаза. — Конечно нет. То, что ты не такой, как твой брат, не делает тебя уродом! Ты остаёшься тем же Эймондом, которого я родила и люблю. — Лучше бы ты меня никогда не рожала, — вырвалось из его уст раньше, чем он мог бы подумать не самым чистым разумом. Эти слова ранили женщину словно ножом, она поджала губы, сдерживая слёзы. Алисента боялась даже представить, что ожидает её ребёнка в будущем. Когда младшему Таргариену было шестнадцать лет, Визерис впервые сообщил Алисенте, что следует выдать Эймонда за одного из Касвеллов, что вызвало бурю негодования у неё. Хотелось кричать на короля, чтобы доказать свою правоту, но это бы не возымело должного эффекта. Только благодаря мудрости королевы не случился грандиозный скандал, и спустя пару месяцев она убедила мужа не выдавать Эймонда насильно за кого бы то ни было. Визерис поставил условие: если до восемнадцати лет его сын сам не выберет себе партию, то король самостоятельно разберётся с этой проблемой. С того момента Алисента провела не одну ночь без сна. Ей совершенно не хотелось, чтобы её сына ждала схожая с ней судьба. Напротив, королева всем сердцем желала, чтобы хоть у одной омеги из их семьи был выбор относительно партнёра. Однако за два года ничего не изменилось: Эймонд воротил нос от всех альф, пока Алисента из кожи вон лезла, чтобы спасти своего ребёнка от нежеланного брака. Об условии Визериса она не рискнула рассказать сыну, чтобы лишний раз не беспокоить и не вызывать волну гнева. И всё же, рано или поздно Эймонд узнал бы об этом.***
— Блэквуд ниже меня ростом, лопоухий и тощий. Сколько ему там лет? Насколько он меня старше? Лет пятнадцать? — голос Эймонда звучал равнодушно, пока он смотрел на названного мужчину. Алисента обречённо вздохнула. — Хорошо, ладно. Кто тебе тогда нравится? — королева хотела ускорить процесс, так как до восемнадцати лет Эймонда оставалось лишь три луны. Визерис не упускал шанса напомнить об этом Алисенте, раздражая бедную женщину ещё больше. — Матушка… — Эймонд наклонился к ней, чтобы разговор больше никто не слышал. — Я скажу тебе вот что: я не хочу замуж и не вижу себя в качестве хорошей жены или мужа, как угодно. Это не для меня. Ни один из этих лордов мне не нравится. — Если ты не выберешь себе мужа сам до одиннадцатой луны, то отец выдаст тебя за Касвелла после восемнадцатилетия! — вырвалось у неё, и юноша ошарашено отпрянул. Его взгляд выражал весь сумбур эмоций, наблюдая панику во взгляде матери. Кажется, она сама не хотела говорить правду, но это бы так или иначе случилось. Эймонд медленно встал со своего места и, извинившись перед королём, быстро удалился с королевской трибуны в неизвестном направлении. Позади него сидела Рейнира с мужем и детьми, но уход юного принца, казалось, никого не потревожил. По крайней мере, почти никто не обернулся ему вслед. Люцерис сидел и задумчиво наблюдал за турниром, совершенно ни о чём не думая. Ему уже шестнадцать, он вошёл в возраст, позволяющий сочетаться браком, и мать серьёзно думала о помолвках её сыновей. И судя по тому, как часто их с Джейсом сталкивали с дочерьми Деймона, всё становилось предельно ясным. Возможно, Джейкерис и хотел бы пожениться, особенно на такой бойкой и смелой Бейле. Они стоили друг друга, это точно. Люк перевёл взгляд на робкую Рейну и поджал губы. Красивая, спокойная и добрая: идеал омеги, не иначе. И всё же Люк не хотел жениться. Ему лишь шестнадцать лет, он даже ещё не плавал за Узкое море с дедушкой Корлисом! Конечно, брак не мешает подобным путешествиям, и всё же что-то было не так.***
Он сильно вырос и возмужал с последней встречи с Эймондом. Стал выше, крепче, но теперь сходство с Харвином Стронгом казалось очевиднее, чем в детстве. На самом деле, он приезжал в Королевскую Гавань лишь в тот раз, когда у Эймонда случилась первая течка. То есть, около шести лет назад. Все эти годы их семья не могла приехать, так как сначала маленький Эйгон не позволял матери дальние путешествия, затем и новорождённый Визерис. Сейчас Рейнира снова была беременна, и утверждала, что в этот раз будет девочка. Люк так и не понял, как мама подобное чувствует, и всё же почему-то верил ей. Из задумчивости его вывел резко вставший Эймонд, который почти бегом убежал с трибун. Люцерис заметил гнев вперемешку с разочарованием на его лице, потому даже обернулся назад, провожая удивлённым взглядом своего дядю. Что такое он услышал, заставившее его убежать? В десять лет Люк не верил, что его дядя оказался омегой: сильный, храбрый и энергичный, совершенно не похож на других омег. Неудивительно, что он долго противился этой новости. Джейс, ровесник Эймонда, был менее скептичный, но долго не комментировал происходящее. Лишь только спустя больше года, когда Люцерис снова спорил о принадлежности Эймонда, Джейкерис заговорил об этом. «Он точно омега, его запах говорил об этом» — произнёс он, и Люк окончательно поверил. Джейсу не было смысла врать ему, однако теперь в голове у младшего всё перевернулось с ног на голову. Как такое могло случиться? А если он тоже вдруг окажется омегой, что тогда делать? Страхи развеялись в четырнадцать лет, когда у Люка случился первый жар, и мейстер сообщил о его принадлежности к альфам. Ему тогда стало сильно спокойно, однако теперь Эймонд остался для него на противоположном берегу. Они разные, и это могло повлиять на взаимоотношения сильнее прежнего. Эймонд сильно обозлился на него с того ужасного дня на Дрифтмарке и утраченного глаза, однако почему-то не выражал явной неприязни в тот день, когда у него проявился первый жар. Они уехали обратно на Драконий камень раньше, чем Эймонд пришёл в норму, и с тех пор они не виделись. До того вечера.***
Прошло шесть долгих лет, прежде чем Люцерис вновь мог ступить на порог Красного замка. Ему помогли загнать в Драконье логово Арракса, и он осмотрелся по сторонам: улицы по-прежнему были заполонены людьми, а шум стоял просто невероятный. Люк нечасто гулял среди народа, потому вначале даже немного растерялся. Из этого состояния его вывел неожиданный спокойный голос, окликающий гостей. Люк учуял удивительно нежный и манящий аромат омеги, однако он совершенно не сочетался с твёрдым голосом. Джейс выпрямился, прочистив горло, и Люцерис наконец обернулся. Перед ним стоял Эймонд, одетый в красиво расшитый камзол чёрного цвета, грудь была украшена такой же чёрной узорной вставкой, а длинные белоснежные волосы заплетены сзади в высокий хвост, из которого спускались несколько тонких косичек. На лицо спадала пара прядей, выбивающихся из причёски. Ничего не скажешь, настоящий принц. Люцерис неосознанно поправил свою одежду и провёл ладонью по волосам, на что Эймонд только окинул его беглым скептичным взглядом. — Его Величество приказал мне встретить вас, — он приподнял подбородок, осматривая племянников по очереди. — Вы готовы? — А кто встретит маму? — спросил Джейс, и Люк на него мельком оглянулся. Из-за их спин появились Рейнис, Корлис, Бейла и Рейна, которые также прилетели на драконах. Эймонд чуть поджал губы. Было спокойнее, когда перед ним стояли только двое Стронгов, хотя он и знал о появлении других. — Хелейна встретит вашу мать, — он осмотрелся. — Где Деймон? Мне сказали, Караксес тоже здесь. — Верно, но он решил поплыть на корабле вместе с Рейнирой, — сказала Бейла, выйдя чуть вперёд. — Ей скоро рожать, решил поддержать. — Ясно, — чуть помедлив, изрёк Эймонд, затем окинул каждого цепким взглядом. Чуть дольше он задержался на лице Люцериса, словно пытаясь найти в нём какой-то изъян, и тут-то Веларион ощутил запах омеги сполна. Джейс был прав с самого начала. — Идём. Всю дорогу до замка в сопровождении Эймонда и стражи он молчал, задумчиво пялясь прямо в спину Таргариена. Они не виделись давно, это так. К тому же, неизвестно, что будет дальше. Наверняка Эймонд всё ещё в ярости из-за глаза, просто не показывает это так явно. Джейс шёл рядом, также присматриваясь к дяде, затем улыбнулся и едва заметно приблизился к уху брата. — У него скоро жар, — лёгкая улыбка появилась на губах старшего, и Люк непонятливо нахмурился. Погруженный в свои мысли, он не сразу понял, о чём говорит Джейкерис, но тот кивнул вперёд на их дядю, и тогда Люцерис всё осознал. — Как ты это понял? — едва шевеля губами спросил тот, хотя и знал ответ. Деймон уже водил Джейса к продажным омегам, да и Люцериса тоже. Однако тот был всё ещё младше, и не сильно разбирался в особенностях тела омег. Джейкерис усмехнулся. — Ты чувствуешь его запах? Он очень сильный, почти такой же, как в жар. Боюсь, он весь турнир проведёт в своих покоях, — старший продолжал улыбаться, хотя по нему было видно, что на своего дядю покушаться он не намерен. Люцерис задумчиво посмотрел на прямую спину Эймонда и едва заметно нахмурился, между бровей появилась небольшая морщинка. — Жаль его, всё веселье тогда пропустит. — Судя по всему, его замуж выдать пытаются, — пожал плечами Джейс, и Люк удивлённо вскинул брови. — Столько лордов приехало на турнир, даже Кью из своей задницы Простора. Наверняка этот молодой Лорд хочет взять себе его в жёнушки по наводке королевы. — Как бы он без достоинства не остался в первую брачную ночь, — губы Люка дрогнули в неуверенной улыбке, и Джейс сдержал смех, подтолкнув брата локтем в бок. Да уж, это он точно подметил. Остаток пути они молчали, однако теперь в голове Люцериса засела мысль о скором жаре Эймонда. Последняя их встреча была так же во время жара Таргариена. Но в тот момент ему было двенадцать, а Люцерису десять. Там всё было иначе, по-детски, но не теперь. Сейчас Эймонд должен найти себе мужа, а Люцерис уже в возрасте, позволяющем жениться. От этой мысли становилось не по себе, он мельком оглянулся на Рейну, молча шагающую рядом со строгой и величественной сестрой. Они о чём-то сдержанно переговаривались, поглядывая в их с Джейкерисом сторону. Нет, Люк совсем не хочет жениться! Не на ней, во всяком случае. Веларион даже подумать не мог, что он должен стать чьим-то мужем меньше, чем через год! Король Визерис устроил целый пир в честь того, что вся семья в сборе. Стол едва ли мог вместить столько человек, и всё же место нашлось каждому. Люцерис сидел рядом с Рейной, как и предполагал. Рядом с ним по другую руку сидела Бейла, возле неё сидел Джейс. Брата расположили прямо рядом с Эйгоном, а уже он — возле своей жены и сестры Хелейны. Эймонд сидел напротив Люцериса, как можно дальше, но пока что не смотрел в его сторону, изучая остальных. Все члены семьи гудели, громко разговаривая между собой, пока в зал не вошёл Визерис. Король медленно прошёл сам к своему месту в тишине, каждый внимательно за ним наблюдал. Как только он уселся поудобнее, вся семья последовала его примеру, принимаясь за молитву. Эймонд думал только о двух вещах: как ему протянуть турнир и отсрочить начало жара, а также как избежать брака по принуждению. Мать заранее предупредила, что в этот праздник придётся выбирать мужа, но младший принц Таргариен был совершенно к этому не готов. Пока все молились с закрытыми глазами, он посмотрел прямо перед собой на спокойное лицо Люцериса: крепко сложенный, возмужавший и сильно выросший, он заметно похорошел. И это была довольно объективная оценка: каждая юная леди из любого знатного дома наверняка хотела бы стать его верной женой, хотя он только недавно бриться научился. Ещё неизвестно, знает ли он, что делать с этими девчонками наедине. Эймонд нахмурился, вспоминая тот случай на Дрифтмарке. В тот день он ненавидел Люка, который лишил его глаза, но затем Таргариен оказался омегой. Осознание, что придётся ложиться под какого-то лорда и рожать ему чёртовых детишек, пришло далеко не сразу. Затем к нему стали захаживать септы, чтобы учить важным для омег навыкам. При первой их попытке рассказать, что такое секс, и как следует вести себя порядочной омеге, он выскочил из комнаты и долго не мог прийти в себя. Представленная картина ещё долго снилась ему в кошмарах. Затем он понял, что в увечье есть свои плюсы — ни один лорд ни за что не позарится на него, и в тот период Эймонд даже благодарил Люцериса за случившееся. Сначала это казалось даром свыше, но мать открыла ему горькую правду: лорды в любом случае будут толпами бегать за ним, совершенно не интересуясь его личностью и даже внешностью, лишь бы приблизиться к королевской семье и иметь отпрысков драконьей крови. Эймонду было пятнадцать, и в тот день его мир окончательно рухнул. С окончанием молитвы все приступили к трапезе, тихо переговариваясь и смеясь. Король попросил играть музыку, и в помещении неожиданно стало весело и уютно. Эймонд давно такого не испытывал, проводя все трапезы в одиночестве и абсолютной тишине за чтением книг. Казалось, будто происходящее — предвестник настоящего праздника, чего-то стоящего и весёлого, хорошего. Однако веселье, танцы и смех продлились совсем недолго, так как Рейнира решила объявить тост. Встав со своего места, она провела ладонью по выросшему животу, и осмотрела каждого по очереди. Принцесса Рейнис с мужем уже знали, что именно хочет сказать наследница, потому улыбались. Визерис внимательно смотрел на свою дочь, как и остальные. Эймонд же одарил сестру коротким взглядом, так как его заинтересовала реакция племянников: один был рад и улыбался, а второй напряжённо ожидал приговора. Что же сейчас должно случиться? — Я безмерно рада, что вся наша семья собралась вместе после долгой разлуки. Повод для нашей встречи не менее прекрасен — именины моих дорогих племянников Джейхейриса и Джейхейры! Я уверена, праздник будет греметь в городе много дней, как того и пожелал наш Король, однако я бы хотела сообщить ещё одну прекрасную новость, — женщина помедлила, неспешно осматривая присутствующих. Задержав взгляд на сыновьях, она улыбнулась. — С благословения Принцессы Рейнис и Лорда Корлиса, мы приняли решение поженить Джейкериса и Люцериса с Бейлой и Рейной! Эймонд удивлённо вскинул брови, пока остальные поздравляли будущих супругов и выпивали за них. Неожиданно, однако. Таргариен посмотрел на то, как светится от счастья Джейс, глядя в глаза улыбчивой Бейлы, затем перевёл взор на Люка. Его реакция поразила Эймонда: тот мельком улыбнулся скромной Рейне, сразу же переводя взгляд прямо в лиловый глаз дяди. Они некоторое время смотрели друг на друга, затем Веларион опустил взор в тарелку. В голове Эймонда пронеслась мысль: «Он что, не хочет жениться?» Если это так, то ничего не изменит его нежелание. Так или иначе придётся исполнить свой долг. Он думал об этом не только из-за Люка, но и из-за себя. Септы слишком много говорили ему про долг омеги рожать и быть послушным для своего альфы. Внутри закипала ярость, и Эймонд начинал беситься, с агрессией вонзая столовые приборы в еду. Принц ещё раз метнул взор на печального племянника, сразу же мысленно себе поклявшись, что не смирится так легко со своей судьбой. Он всю жизнь потратил на то, чтобы создать себя, и совершенно не готов отказаться от всех стараний, наступив себе на глотку ради покорности какому-то мерзкому Лорду.