Реабилитация

Да. Перед лицом трудностей не должен бояться, а перед лицом директора — сомневаться. Но я молчал уже пять минут, и теперь резко спросил: — Почему я? Истребитель чуть заметно нахмурился. — Ты подходишь по возрасту. Достаточно молод и Злат ни разу не видел тебя среди агентов. — Но вчера вы мне поручили другое, — и при всем желании, я не мог закончить это в один день. — А тринадцатый уже неделю… — ноет, что директор его не любит, — свободен. — Тринадцатый до сих пор тринадцатый, Ярослав. Я снова промолчал. Да. Да. Недолго я думал, что перевод в среднее звено был наградой, стимулом, символом того, что любой, пришедший в Академию даже слишком рано, может добиться… Очень скоро я понял, что он был крючком. И как бы ни болели проколотые им губы, я не должен забывать, чего он стоит, и должен держаться изо всех сил. — Прошлое дело уже перепоручено. — Ясно, — сказал я. Но больше ни слова. — Какого ответа ты ждёшь? — строже спросил Истребитель. Я знал, что отвечать нельзя. И ещё знал, что перестал гордиться похвалой за умение сдерживаться. И ответил: — Мне не нравится предвзятое отношение. Никакой реакции. Я удержал себя на месте. Не надо эмоций. Нельзя. И медленно закрыв глаза, пояснил: — С момента инцидента с Тэ-млдашим, это не прекращается. Всякий раз, когда нужно притвориться злодеем, вы смотрите на меня. — Я думал, инцидент с Тэ-младшим исчерпан, — ровно проговорил директор. — Исчерпан, — отрезал я. — И ты признал свою вину. — Признал, — только ощущал её вовсе не по отношению к Истребителю или к Академии. Лишь к зелёным, полным бессильной злобы глазам. И почему-то к себе самому. — Тогда почему ты продолжаешь вспоминать его и тебя уязвляют мысли о нем? — Я ведь не провалил то задание, — с нажимом, все с большим трудом держа себя в руках, ответил я. — Нет. И должен был заметить, что мы это учли, и тот случай не помешал твоему продвижению. Будь наше отношение предвзятым, мы бы не допустили этого. А кроме того, — ничто не отражалось на его лице, но я чувствовал, что разозлил его. Но вместо страха или стыда ощутил что-то близкое к радости. — Я не желаю впредь слышать, что высокое доверие и высокая оценка твоих способностей — это предвзятое отношение. В противном случае, я буду вынужден… Я встретил его взгляд, и тут же опустил свой, как бы проигрывая, как бы сдаваясь, как бы смиряясь. Чтобы скрыть свои мысли о том, что ничего подобного он не сделает. Не сейчас, когда уже близок его час и некоторых других из высших. Молодых среди них мало. Нас всех в целом мало, немыслимо мало. Он не сможет меня отстранить — нет, разве только разжаловать, поручая все то же самое. А это, как ни противно, ерунда. — И потом, — теперь он был снова спокоен, — тебе совершенно не надо притворяться злодеем. Или племянником Злата. Ты должен быть хорошим сыном хорошего отца. Я снова поднял глаза, очень медленно, чтобы весь их блеск был ему заметен. — Вы мой отец, Истребитель. Ничто в его безразличном лице. Ничто в его холодных глазах. Он понял меня лучше, чем я бы хотел. Что я, как, верно, и все сыновья до меня, пришёл наконец к тому, что искренне его возненавидел.